Текст книги "Я забыла все на свете"

Пользуюсь его отсутствием, чтобы оглядеться. Передо мной огромный вырубленный в скале храм. Я вглядываюсь в скульптуры в поисках какого-то указания на присутствие некроманта: скелета, рогатого демона, останков, божества смерти. Но ничего такого здесь не изображено. Сплошь кариатиды – музы с безмятежными ликами и атланты – воины с мечами. Все изваяния источены ветрами пустыни, каждому чего-то недостает: кому руки, кому ноги, кому носа. Фасад с лепниной. Среди завитков мне видятся изгибающиеся песчаные черви. У меня куча вопросов к Маргулю, но он не глядит в мою сторону. Им с Сафром некогда: надо выполнять повеления Хозяина. Чувствую их нервозность. Догронов совершенно не вдохновляет близость Сосаны, их создателя.

Проходит несколько минут – и во всем черном появляется Эликс. С ним – высокий красавец, тоже в черном. За ними на почтительном расстоянии следует человек-кабан.

Я таращусь на них, разинув рот. Чудовище, создавшее догронов, прямо картинка из модного журнала. Я ждала увидеть монстра, мясника с окровавленными лапищами. Но нет. Тщательно уложенные светлые волнистые волосы, слегка колеблемые ветерком пустыни, тонкие черты лица, безупречная линия рта, орлиный нос. Взгляд синих глаз некроманта устремлен на меня: Эликс, беседуя с ним, указывает в мою сторону.

Готово, у меня сменился собственник.

Гразиэль – а это он, кто же еще? – смотрит заинтересованно. Он легким шагом подходит ко мне и берет железной рукой за подбородок.

– Открой рот! – звучит приказ.

Я повинуюсь. Он нагибается, чтобы разглядеть мои зубы, щупает голову, плечи, проводит двумя пальцами по позвоночнику, потом мнет мне бока, бедра и икры, как лошадник, осматривающий нового жеребенка.

– Это девочка, – заключает он.

– То есть?! – Эликс поражен до глубины души. – Быть того не может!

Вид у него глупейший, я давлюсь, чтобы не засмеяться. А ведь мне должно быть не до смеха: моя тайна раскрыта. Этот некромант весьма проницателен.

– Я вскрыл столько тел, что меня не проведешь. Ты подсовываешь мне девчонку под видом мальчишки. Не люблю, когда меня надувают, Эликс.

Мой бывший владелец краснеет и что-то мямлит, подбирая слова. Еще не видела его в таком замешательстве. Не улыбнуться невозможно. Эликс замечает мое злорадство, подскакивает и отвешивает мне пощечину, до того сильную, что я с пылающей щекой оказываюсь на земле.

– Аниакувик! Кретинка! Вздумала в игры со мной играть?

Получаю ногой в живот и перестаю дышать. Эликс вне себя. Он осыпает меня бранью и заносит ногу для второго удара, но Гразиэль его останавливает.

– Не порть товар. Мне не нужно, чтобы ты переломал ей ребра. Слушай, мне и это сгодится. Беру.

– Мамианак… – не унимается Эликс.

– Хватит изъясняться на языке рабов, – грубо одергивает его Гразиэль. – Не позорь меня.

– Прими мои извинения, – тут же начинает лебезить Эликс. – Просто он… то есть она плюнула мне в лицо. Никогда не подумал бы, что у девчонки хватит наглости меня дразнить.

Гразиэль пожимает плечами. У него уже другое на уме. Он с гордостью смотрит на догронов.

– Как славно они стараются, – делится он своей радостью с коллегой-колдуном. – Ты ими доволен?

– Более чем. Правда, тот, что мельче, в последнее время выказывает неповиновение, но это, наверное, козни девчонки.

Говоря, Эликс хватает меня за ошейник и заставляет встать. Не пойму, какое место болит у меня больше: пылающая щека или сердце. К щеке, по крайней мере, можно прижать руку, чтобы остыла… Потом я гляжу на ладонь и вижу кровь. Для Эликса это зрелище – отрада.

– Гляди-ка, – обращается он к Гразиэлю. – Ерунда, поцарапалась о свой обруч.

– Пускай, я все равно не собирался запирать ее с вурдалакшами.

– Хочешь, я оставлю его у нее на шее? – спрашивает колдун у некроманта, изучающего разложенные перед ступеньками предметы.

– Нет, забирай.

– Ты уверен? Я могу отдать тебе варимокон. Он, знаешь ли, непослушный. То есть она. – Колдун хихикает. – Надо же было так меня провести!

Лишь бы некромант не поддался! Ничего мне так не хочется, как избавиться от этого ошейника. Кажется, это – худшее, что со мной случилось.

– Нет, забирай. Я поставлю на девчонке свое клеймо, чтобы закрепить право собственности.

Последние слова становятся для меня холодным душем.

Клеймо? Что за кошмарное место! Кто позволил людям поступать так с другими людьми?..

– Бивара, сакеру, – произносит Эликс.

По его приказу обруч раскрывается. Эликс хватает его и срывает с моей шеи. Мне бы попрощаться с этим орудием пытки облегченным вздохом, но, кажется, я уже лишилась способности что-либо чувствовать. Эти люди обращаются со мной так, словно мое тело мне не принадлежит.

– Теперь она свободна, – напоминает некроманту Эликс. – Запри ее скорее, иначе сбежит.

– Скрофа!

– Ли? Сосана? – хрипит человек-кабан.

Он приближается к хозяину, угодливо горбясь. Чудовищная карикатура на покорного слугу!

– Отведи девчонку в пустую камеру. В пустую, понял? Кажется, одна еще осталась рядом с камерой того вора.

– Илаали, Сосана.

Скрофа подходит и хватает меня за руку. В отчаянии озираюсь на Маргуля, но догрон угрюмо смотрит себе под ноги. Мы поднимаемся по ступенькам и входим в святилище.

Попав после яркого света в полутьму, я сначала слепну. Когда, наконец, ко мне возвращается зрение, я теряю дар речи.

Я представляла себе кошмарное логовище, безумный хаос: тела повешенных на мясницких крюках, страшные трупы в формалине, окровавленный операционный стол, пилы, молотки, скальпели… Вместо всего этого взору предстает исполненная благородного покоя пещера Гразиэля с несчетными нишами и колоннами – готический собор, да и только. Посередине центрального нефа[3]3
  Вытянутое помещение, часть интерьера (обычно базилики), ограниченная с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов. (Прим. ред.)


[Закрыть] зияет круглое отверстие, в него льется яркий свет. Под отверстием – такой же круглый бассейн с водой. Стоящее в зените солнце отражается от неподвижной воды, рассыпая вокруг мерцающие лучи. Пол вокруг бассейна выложен разноцветной мозаикой, напоминающей ту, что я видела в разрушенном храме посреди пустыни.

Мне хочется задержаться, погрузить обветренные руки в согретую солнцем воду. После этого было бы славно устроиться в одном из кожаных кресел, стоящих в проходе слева, и уйти с головой в мир книг из огромного шкафа, занимающего целую стену. Но Скрофа не намерен устраивать для меня экскурсию. Чувствуя, что я упираюсь, он с недовольным ворчанием усиливает хватку.

Но мне хоть бы что. Задирая голову, пытаюсь понять, кто и как зажигает свет в огромных свисающих с потолка люстрах. Человек-кабан по-свинячьи хрюкает и сильно меня трясет. Он что, плечо мне собирается вывихнуть? После этого он меняет тактику: то подталкивает меня вперед, то тянет за собой в проход справа.

Мы минуем строй колонн и попадаем в темный коридор. Потолок здесь низкий, после простора главного зала создается давящее ощущение.

Вижу ряд тюремных камер. В них кто-то заперт. Это все, что мне удается разглядеть, потому что чем дальше мы идем, тем темнее становится. При приближении к камерам раздается рычание и дьявольский смех. В глубине виднеется открытая дверь, туда Скрофа меня и толкает. Сняв с пояса связку ключей, человек-кабан захлопывает за мной дверь, запирает замок и бредет прочь, не оглядываясь.

Я не знаю, как поступить. Взбунтоваться или покориться? Все происходящее – верх несправедливости. Хочется упасть и разреветься, но, кажется, слез у меня не осталось – все выплакала. Человеческое во мне растрачено, я рухнула на низшую ступень, хоть на четвереньки становись. Приходится довериться инстинкту. В приступе ярости я с воплем кидаюсь на решетку и трясу ее, пинаю ногами. Отказываюсь сидеть взаперти! Никогда больше не буду невольницей!

Увы, вмурованная в камень решетка не собирается поддаваться.

– Тсс…

Я вздрагиваю.

Слева от меня раздается какое-то шевеление. Что там? Не могу разглядеть.

– Простите, что прерываю демонстрацию вашего мятежного духа, но не могу не заметить, что вы новенькая в этом… узилище.

Мне трудно разглядеть говорящего. Лучше быть настороже, мало ли, кто это… Вдруг один из вурдалаков, о которых обмолвился Гразиэль? Не зная, кто мой собеседник, воздерживаюсь от ответа.

– Прошу прощения, я не представился, – продолжает узник благородным голосом. – Меня зовут Элифас.

Его изящный аристократический выговор настолько не соответствует этому мрачному месту и всем обстоятельствам, что я даже не сразу понимаю, на каком языке он говорит. Он ведет себя свободно, как при непринужденной светской беседе, а я…

Зрение привыкает к полутьме, теперь могу лучше его рассмотреть. Взъерошенные рыжие волосы, одежда цвета пустыни – человек как человек. Взгляд хитроватый, оценивающий.

Вспоминаю, что Гразиэль обмолвился о «воре».

– Вы говорите на моем языке? Понимаете меня? Как у вас с головой?

Рано ему еще доверять, поэтому задаю встречный вопрос:

– Это вы – вор?

– Какое облегчение! – театрально восклицает он. – Я уже боялся, что вы глухонемая или дурочка, потому и молчите.

– Итак? – не отступаю я. – Кто вы такой?

– Элифас Финеас, – снова представляется он с подобием реверанса. – Первопроходец, исследователь диких земель и первый историк Красной пустыни. А вы кто?

– Всего лишь рабыня, переданная из рук в руки.

– Можно осведомиться о вашей фамилии? – вежливо спрашивает он.

– Фамилия? У меня и имени-то нет. Лучше не спрашивайте.

Его убеждает мой безапелляционный тон. Он разглядывает меня, почесывая бровь.

– Ничего не поделаешь… Удобства ради я стану называть вас Сагой. Так звали мою бабушку. Симпатичная была особа, но со строгим характером. Надеюсь, вы окажетесь на высоте.

Меня переполняют подозрения, но все-таки я делаю шажок в его сторону. Куда он клонит? Что он задумал, этот «вор»?

– Это в каком же смысле? На высоте чего?

– Ну и вопрос! Я жду, что вы сообразите, как нам совершить побег, разумеется!

Я смотрю на своего соседа с широко разинутым ртом.

Да он помешанный! От таких надо держаться подальше. Отхожу от решетки и молча сажусь у каменной стены. Лучше не поощрять его безумие.

От камня тянет холодом, и мои руны начинают разогреваться, источая слабое красноватое свечение.

– Черт возьми! – доносится от решетки, на которой по-прежнему висит Элифас. – Эти ваши письмена… – Он достает из кармана бежевой куртки блокнотик и начинает в нем чиркать. – Надо же, как интересно!

Безразлично пожимаю плечами. Этот излюбленный жест догронов наводит меня на мысль о Маргуле. Здесь, в неволе, мне трудно будет сдержать свое обещание. Сейчас бы лучше всего уснуть, отдохнуть от неприглядной реальности и восстановить силы. Но тело, похоже, к этому не готово.

Элифас несколько минут занимается писаниной, потом прячет блокнот и карандаш в один из многочисленных карманов куртки и с задумчивым видом, сложив руки на груди, принимается расхаживать по своей камере.

Мой сосед тот еще модник. Одежда у него пыльная, но видно, хорошего качества, стильная. Рубашка в тон куртки, матерчатые брючки заправлены в кожаные сапоги. Все его облачение, как и волосы, повторяет цветом окраску песка. Несомненно, этот человек подготовился к путешествию по пустыне. Я ломаю голову, как он угодил в тюремную камеру.

– Почему я?

Он прерывает кружение по камере и опять подходит к разделяющей нас решетке. Я добилась его внимания.

– Все камеры заняты. Почему вы предлагаете побег именно мне? Это проверка?

– Ничуть не бывало.

Он оглядывается и указывает широким жестом на остальные камеры в ряду.

– Не уверен, что вы успели разглядеть других узников. Они не так разговорчивы, как мы с вами.

– То есть?

– Это вурдалаки и какие-то еще помеси.

– Я не знаю, кто такие вурдалаки.

Он с видом знатока поднимает палец.

– Это большая прореха в вашей культуре, милочка. Видите ли, вурдалаки – это существа человекоподобные, выбирающиеся из нор только по ночам и питающиеся кровью и свежей плотью. Перемещаются стаями и нападают на одиночек.

– Подождите… Вампиры, что ли?

– А вот и нет! У вампиров есть мозги, которых вурдалаки напрочь лишены. Кроме того, вурдалаки нападают на все, что движется. Им все равно, кто перед ними – человек, животное, лишь бы кровь была теплой. В этом смысле они – противоположность вампирам, тем подавай людей.

Так в этом мире водятся кровососы… Мало мне людоедов, драконов и песчаных червей! Пантеон монстров богат, ничего не скажешь. Так себе местечко.

– Вы хотите сказать, что в камере рядом с вашей сидит вурдалак?

– Совершенно верно, – спокойно отвечает Элифас. – Только это дамы, вурдалакши. Целых четыре штуки. Пока они сидят смирно, потому что снаружи еще светло. Но после захода солнца они пробудятся от летаргии и снова попытаются пролезть через прутья решетки и укусить меня. Говорю же, с мозгами у них беда.

– Как вы умудряетесь сохранять такое спокойствие?

– Я философ. В этой ситуации страх совершенно не помог бы. Лучше сосредоточиться на поставленной задаче.

– На побеге?

– Похвальная цепкость! Ну, так что же? Каково ваше решение? Вы согласны?

Согласна на все что угодно, лишь бы не гнить в этой камере! Я не вполне поняла, что собой представляет Гразиэль, мой новый хозяин, но и того, что я уже знаю, хватает с лихвой. Достаточно почтительности, которую к нему проявляет Эликс. Гадкий колдун разрывается между страхом и алчностью. Некромант – крупный клиент, иначе Эликс не пустился бы в путешествие к его обиталищу.

– Да!

Элифас довольно кивает. Потом опять достает блокнот и садится в угол писать.

– Еще один вопрос, мадемуазель Сага. Каким талантом или умением, полезным мне на данном этапе моего плана, вы обладаете?

Вот зараза. Ладно, думай, в чем твоя ценность?

Неужели ни в чем?

Приходится смотреть правде в глаза: я ничего не умею.

За одним исключением…

– У меня получается выживать! – выпаливаю я.

Элифас указывает на меня карандашом.

– Это то, что нужно. Я предпочитаю спутника, цепляющегося за жизнь. Это обязательное условие успешного бегства. Как насчет вашей татуировки? Эти руны наверняка имеют силу.

Я вкратце объясняю Элифасу назначение рун. Он впечатлен. А побочные эффекты? Вместо ответа пожимаю плечами. Пример догронов очень заразителен.

Мы долго молчим. Я погружаюсь в дремоту. Ничего не вижу, голова варит еле-еле.

Ощущение, что я не одна, заставляет меня очнуться. Поворачиваю голову – и вздрагиваю.

Надо мной стоит Гразиэль.

Явился ко мне в камеру и пялится, заложив руки за спину. Его лицо тонет в темноте, что у него на уме, не разобрать. Полагаю, он размышляет над моей участью. Представляю ли я интерес для его опытов или лучше скормить меня вурдалакшам?

Так ничего и не сказав, некромант отворачивается и уходит. Вытягиваю шею, чтобы проследить, что он точно ушел.

В центре храма горит свет, там накрыт стол на две персоны. Я вижу сквозь разделяющую нас шеренгу колонн Эликса, сидящего перед тарелкой и тянущего из бокала что-то зеленое. Гразиэль садится напротив него и возвращается к беседе, которую, видимо, прервал, чтобы сходить взглянуть на меня. Отчетливо слышу их голоса, разносящиеся ненавязчивым эхом.

– Говоришь, у нее чистая кровь? – осведомляется некромант.

– На сто процентов. Без малейшей примеси магии. Настоящая находка!

– Поразительно! Я проверю ее и сообщу тебе, хочу ли еще таких, как она. Может, закажу еще пару-тройку на следующий раз, если она подойдет.

Я брежу или они замышляют торговлю детьми? А все по моей вине! Если бы мне удалось вспомнить, как я угодила в лапы к Эликсу, то их планы, возможно, удалось бы сорвать. Копаюсь в своей скудной памяти, изо всех сил стараясь выудить оттуда хоть какое-то прошлое – но нет, там один густой туман. Я забыла все на свете.

Внезапно замечаю догрона. Прижавшись к решетке, пытаюсь понять, кто это. Судя по телосложению, Маргуль. Он нацепил фартук и несет супницу. Поставил ее на стол, наполняет тарелки колдунов. Те приступают к еде.

– Объедение! – восклицает Гразиэль. – Ты непревзойденный кулинар, дружище догрон! Без тебя мне не обойтись.

– Нарукмик, Сосана, – почтительно отвечает Маргуль.

– А все же невероятно, как чудовищу, питающемуся сырым мясом, удается так сносно стряпать! – вторит некроманту Эликс.

– Чудовища – мои фирменные изделия, – хвастается Гразиэль.

– Хочу поднять тост за ваше мастерство!

Я до боли в пальцах впиваюсь в решетку. Доносится запах пищи. Я вспоминаю, что голодна, желудок возмущенно урчит.

– Терпение, терпение, – бормочет у меня за спиной Элифас. – Пусть обжираются, пусть чокаются. Наше время еще придет.

Я оборачиваюсь и прижимаюсь к решетке спиной. Сосед по-прежнему сидит в своем углу, вид у него отрешенный. Я беру с него пример и стараюсь отвлечься от плывущих ароматов.

Но обонянию не прикажешь. Я то и дело оглядываюсь и делаю попытки привлечь внимание Маргуля. Увы, он слишком далеко, к тому же поглощен ролью повара и по совместительству официанта. На полпути между камерами и столом колдунов сидит, прижавшись брюхом к колонне, Скрофа. Он довольствуется тем, что ему кидают колдуны: костями, сырными корками, очистками. Человек-кабан все это мигом сжирает, омерзительно чавкая.

Когда колдуны переходят к десерту, неподалеку раздается рычание, и я забываю о голоде.

– Просыпаются наши подружки, – объясняет Элифас.

Из камеры слева от него доносится шум. Там, похоже, заперты дикие звери. Внезапно на решетку бросается тощая фигура, к ней присоединяются еще три. Это существа среднего роста с серой кожей, изможденными лицами, безволосыми черепами. У них плавные движения, они легко переходят с четверенек в прямую стойку и обратно.

Одна просовывает руку между решетками и царапает пустоту, отделяющую ее от Элифаса. Кисть у вурдалакши четырехпалая, ногти длинные и черные, скорее даже когти. Большие черные глаза, тонкий нос, рот усеян страшными клыками. Все по очереди пытаются зацепить Элифаса и меня.

– Они как мы, – догадываюсь я, опускаясь на колени, чтобы лучше их разглядеть. – Изголодались!

– Но есть разница: они видят в нас не товарищей по неволе, а лакомую добычу.

– Они умеют разговаривать? Вы пытались с ними заговорить?

Пережив первоначальный шок, я готова сострадать вурдалакшам. Я так проголодалась, что понимаю их состояние. Если бы в соседнюю камеру принесли гамбургер с жареной картошкой, я бы сделала все, чтобы дотянуться до еды, – да я пол рыла бы, лишь бы насытиться! Как ни отвратителен нам враг, не мешает вникнуть в его положение.

– Пытаться с ними говорить? – недоумевает Элифас. – Вот еще! Они – дикие звери.

– То же говорят о догронах. А на самом деле они – друзья.

– Те два мастодонта – ваши друзья? Вы меня поражаете, юная девица. Вы не так просты, как мне казалось.

Утвердительно киваю, сознательно пропуская мимо ушей конец фразы. Комплимент или осуждение? Я подхожу к решетке между нашими с Элифасом камерами.

– Послушайте! – тихо зову я. – Мадам вурдалакши!

Одна, наиболее крупная из четырех, тут же на меня оборачивается. Она в клетке самая спокойная; можно подумать, что на остальных лежит повинность охотиться и кормить ее. Она прижимается лицом к решетке со своей стороны, просовывает голову между двумя прутьями. Несмотря на расстояние, меня пугает взгляд ее черных глаз. Я чувствую себя мышью перед большой кошкой. Не слишком ли я рискую? Мысль, казавшаяся разумной всего несколько минут назад, теперь выглядит сомнительной.

Но я проявляю упорство.

– Добрый вечер. Мы еще не знакомы. Я пришла совсем недавно с колдуном Эликсом и двумя догронами.

Я указываю на обеденный стол. Вурдалакша смотрит туда же, а не на мой палец – признак ума.

Теперь я указываю на своего соседа.

– Этого человека зовут Элифас. – Я говорю тихо, чтобы нас не подслушали. – У нас созрел план бегства. Может быть, вам понятны мои слова?

Вурдалакша долго на меня смотрит, словно хочет загипнотизировать. Она стоит так прямо и так неподвижно, будто высечена из мрамора. Ответа не будет, уныло говорю я себе с печальным вздохом. Я уже готова отойти от решетки и сесть, но тут происходит чудо.

– Лисс, – шепчет вурдалакша на невольничьем языке.

– С ума сойти! – ахает Элифас, ероша пятерней свои рыжие волосы.

– Можете повторить? – спрашиваю я.

Мне нужна уверенность, что это не галлюцинация. Путешественник уже приготовил свой блокнот и занес над страницей карандаш.

– Лисс, – повторяет вурдалакша.

– Если нам удастся выбраться из камер, хотите, чтобы мы и вас выпустили? – спрашиваю я, бросив сначала вопросительный взгляд на Элифаса и решив не обращать внимания на его испуганную гримасу.

Выпустить вурдалакш – значит рисковать, что они на нас набросятся. Но они пленницы, как и мы. У нас одинаковая судьба, и я не могу позволить себе сбежать, не предоставив им того же шанса.

– Лисс.

– Если мы вас выпустим, вы обещаете на нас не нападать?

Наконец-то мраморная статуя оживает. Она долго смотрит на двух колдунов за столом, потом, щурясь, снова поворачивается ко мне. Не злоба ли то, что я вижу на ее лице?

– Лисс! – рычит она.

– Вы главная в этой стае? Вы ручаетесь за остальных?

Желая, наверное, доказать мне, что тревожиться не о чем, она поворачивается к своим подружкам и отдает приказ на своем языке. Ее шипение сразу приструнивает остальных. Они становятся на четвереньки и ретируются вглубь клетки.

– Лисс! – победно произносит вурдалакша, обращаясь ко мне.

– У вас есть имя?

– Ссскритшин, – произносит она своим шелестящим голосом.

Отрадно слышать от нее что-то, кроме «да». Она повторяет свое имя, трогая лицо, потом, указывая на вора, произносит с изрядным шипением его имя – Элифас. Наступает мой черед назвать себя, но я вынуждена мотать головой: я ведь не знаю своего имени.

– Сага, – подсказывает Элифас. – Ее зовут Сага.

– Сссага, – повторяет вурдалакша.

После этих волнующих переговоров остается одно – ждать.

Трапеза колдунов завершена, тем не менее они никак не встанут из-за стола: тянут и тянут свой зеленый напиток. Судя по изменившимся голосам, оба захмелели. Чем дальше, тем сильнее их клонит в сон. Но ни тот, ни другой не изъявляют готовности идти спать. Это как игра – кто дольше продержится. Жалкое зрелище! Не думала, что колдунам свойственно такое мелкое тщеславие.

Так продолжается до тех пор, пока не раздается звук падения. Эликс свалился со стула первым. Теперь он громко храпит, уткнувшись носом в мозаичный пол. Гразиэль хохочет и неуклюже поднимается. Его качает, как на борту лодочки, застигнутой штормом. Один из догронов подбегает к нему, чтобы помочь, и некромант валится ему на руки. Глаза бы мои не глядели на обоих пьянчуг!

– Вот момент, которого я дожидался, – говорит Элифас, вскакивая.

Он достает из кармана две плоские железки и вставляет их в личинку замка. Несколько секунд – и дверь распахивается. Вор неслышными шагами выходит на свободу. Можно подумать, что он всю жизнь только и делает, что вскрывает замки.

Скрофа дрыхнет в конце тюремного коридора. Он кажется опасным – того и гляди проснется.

Присев у двери моей камеры, Элифас открывает и ее. Я восхищена его ловкостью.

– Что теперь? – шепчу я ему.

Перед нами – дверь камеры, в которой заперты вурдалакши. Сдержат ли они свое обещание? А мы свое сдержим? Мы молча подходим. Скритшин держится за решетку, внимательно глядя на нас. Я протягиваю к ней руку. Расстояние так мало, что ей ничего не стоит меня укусить. В ее больших круглых глазах читается вопрос.

– Пожми мне руку и пообещай, что ты и твои соплеменницы не причините нам вреда.

Ее длинная рука тянется к моей, жесткие пальцы сжимают мои.

– Обещщщаю, – шипит она.

Убежденный демонстрацией доброй воли, Элифас занимается их замком.

– Наверное, я рехнулся… – слышу его тихое бормотание.

Щелчок свидетельствует об успехе взломщика. Он прячет свои инструменты и пятится, увлекая за собой меня. Лучше не испытывать судьбу.

Скритшин медленно толкает дверь и выходит. Соплеменницы следуют за ней, нетерпеливо переминаясь на четырехпалых ногах. На пороге все медлят, не зная, как быть дальше.

Скритшин отворачивается от нас и неслышно подходит к спящему бедняге Скрофе. За ней, как две тени, скользят вурдалакши.

Но четвертая с любопытством нюхает воздух. Судя по ее виду, она учуяла какой-то вкусный запах.

Не иначе наш.

Она медленно направляется к нам. Скритшин, кажется, не обращает на нее внимания, потому что поглощена человеком-кабаном.

– Не нравится мне это… – шепчет Элифас, продолжая пятиться и тянуть за собой меня.

Вурдалакша пристально за нами следит, широко открывает пасть с двумя рядами пугающе острых зубов. Ее глаза – как два черных зеркала, глубоких и завораживающих.

Вурдалакша приседает, словно для прыжка.

– Сейчас нападет! – предупреждает Элифас и загораживает меня собой.

В момент, когда вурдалакша готовится одним прыжком преодолеть отделяющие нас от нее несколько метров, раздается пронзительный, как ультразвук, свист. Хищница содрогается, словно получила удар невидимым кулаком. Скритшин вернулась, чтобы призвать к порядку. Под ее суровым взглядом хищная вурдалакша, только что собиравшаяся утолить голод человечиной, сникает. Уверена, мы пришлись бы ей по вкусу.

Скрофе везет меньше, чем нам. Все четыре вурдалакши беззвучно нависают над спящим. Мгновение – и они дружно на него набрасываются. Он даже вскрикнуть не успевает. Только когда Скритшин впивается зубами в горло незадачливого слуги, тот непонимающе расширяет глаза – и они сразу закатываются.

Какой ужасный конец!

Несмотря на охватившее меня отвращение, не могу оторвать глаз от бездыханной добычи прожорливых тварей. Элифасу приходится снова меня загородить, чтобы отвлечь. Но заглушить чавканье и треск костей ему не под силу.

Мы достигаем центрального прохода. На диванчиках спят колдуны – их уложили догроны.

– Ты им доверяешь? – спрашивает меня Элифас.

– Им я бы доверила свою жизнь, – отвечаю я без колебания.

– Мне нужно забрать свои вещи, – продолжает «вор», шаря вокруг. – Без них мне в пустыне не выжить.

– Справа от входа стоит большой деревянный сундук, – сообщает подошедший к нам Маргуль. – В нем Создатель держит все отобранные у путников предметы.

Догроны ничуть не удивлены, что мы на свободе. На меня они смотрят печально и ласково. От свободы кружится голова. Я забыла, как себя вести, не получая приказов. Машинально подношу руку к шее, которая еще недавно была стиснута ошейником, и вдруг меня посещает мысль. Обещание!

– Маргуль, Сафр, вы пойдете с нами.

– Как это?! – пугается Элифас.

– Что?! – удивляется Сафр.

– Бивара не даст, – качает головой Маргуль.

– Если я хорошо расслышала то, о чем толковал Гразиэлю Эликс, имея кольцо, можно командовать ошейниками.

Я подхожу к диванчику и наклоняюсь к своему бывшему хозяину. Он беспечно храпит. Аккуратно, одно за другим, я снимаю с его пальцев кольца, в общей сложности пять штук, и нанизываю их на пальцы своей левой руки. Возвращаясь к догронам, стараюсь вспомнить магическую формулу размыкания бивара.

– Бивара, сакеру, – произношу я, протягивая руку в сторону Маргуля.

В ответ на заклинание кольцо на моем среднем пальце начинает нагреваться. Работает! Маргуль хватает свой ошейник за два конца и в восторге сдергивает его. Повторяю процедуру с Сафром. В этот раз срабатывает колечко на мизинце. Сафр торопливо избавляется от своего бивара, забирает снятую братом, отбирает у меня все кольца и швыряет все это в очаг в глубине храма. Волшебную древесину охватывает пламя, густо валит зеленый дым.

– Все мы сошли с ума! – Маргуль, спохватившись, проводит рукой по своей голой шее. – Что с нами будет, когда Хозяин и Сосана проснутся?

– Не уверена, что им суждено проснуться, – говорю я, косясь на стаю вурдалакш, приближающуюся к двум спящим колдунам.

Маргуль с криком бросается наперерез хищницам и плюет в них пламенем. Вурдалакши с отчаянным визгом шарахаются от огня. Они сбиваются в плотную группу, готовые сопротивляться. Маргуль стоит насмерть: заслоняя колдунов собой, он угрожающе рычит. Вурдалакши мнутся, потом, подчинившись приказу Скритшин, бросаются к выходу и исчезают в ночи.

Я смотрю на Маргуля, ничего не понимая. Зачем он спас своих господ? Я не убийца, но эти колдуны виновны выше макушки. Подлые работорговцы и кровавые палачи, вот кто они такие!

Возвращение Элифаса отвлекает меня от недоумения. Битком набив рюкзак, «вор» довольно ухмыляется. Он собирается что-то сказать, но прерывается, нюхая воздух, как кот, почуявший лакомство. Неподалеку чернеет жаровня с тлеющими углями, к ней он и бросается. Я понимаю, какая муха его укусила, когда срабатывает и мое обоняние. Запахи, распространяемые импровизированной кухней, заставляют забыть обо всем остальном.

Я кидаюсь следом за Элифасом к собранной на столе еде. Видимо, Маргуль оставил ее здесь, когда был вынужден укладывать колдунов. Мы с землепроходцем набрасываемся на яства с урчанием изголодавшихся зверей. Тяну в рот все, до чего дотягиваюсь. Даже очистки кажутся мне деликатесом. Голос за спиной и рука на плече возвращают меня к действительности.

– Паара! – предупреждает Сафр. – Не налегай, желудок накажет за обжорство.

У него в руках мой рюкзак и еще один пустой, который он наполняет провизией. С признательным кивком забираю у него свои вещи, но напоследок хватаю со стола еще кусочек.

– Пора уходить, – торопит Элифас, держа в руке ломоть хлеба. – Пока колдуны спят, мы должны успеть уйти как можно дальше.

– Ли, атии, – подтверждает Сафр, закидывая за спину рюкзак с едой и увлекая своего брата к выходу.

Там несет караул статуя воина в полном боевом облачении. Не заметить ее невозможно, но в первый раз я была напугана обликом Скрофы и мне было не до нее. Латы воина создают у меня сильное ощущение дежавю.

– Элифас!

Вор-модник оглядывается и укоряет меня взглядом.

– Не плетись сзади, Сага! Поторапливайся!

– Что это такое? – упрямо спрашиваю я.

От лат каменного воина исходит сильная вонь. Я принюхиваюсь. Гнилье – вот чем здесь пахнет.

В памяти всплывают мои сны с участием ворона. Серая тень в этих снах – вот что воняло так же, как эта статуя!

Элифас не в силах справиться с собой и, невзирая на спешку, принимается пояснять тоном наставника:

– Как подсказывают мои скромные познания, это Страж сновидений. Большая ценность для любого колдуна!

– Зачем он нужен? – спрашиваю я, испытывая необъяснимый приступ тошноты.

– Он защищает некроманта от влияния чародеев. Они будто бы способны путешествовать во сне, хотя я никогда не видел доказательств этого. Страж сновидений проникает в сон чародея, чтобы его умертвить.

– Почему эта статуя так мерзко воняет?

Элифас бросает на меня высокомерный взгляд, как будто ответ слишком очевиден.

– Потому, милая девица, что это никакая не статуя. Стража сновидений может изготовить только некромант. Он ловит чародея и запирает его в доспехах, заколдованных при помощи рун. Умерев там, внутри, чародей превращается в призрак, сторожащий сны.