Текст книги "Так берегись"

– Экстатически скрежеща зубами, яростно доползу, например, до уборной, – подхватил я. – Подвиг, достойный кисти придворных художников. Но мы их не позовём.

– Ладно, если не хочешь, не позовём, – согласился Шурф.

Всё-таки зря все вокруг считают, что с ним трудно договориться. В некоторых вопросах сэр Шурф Лонли-Локли на диво покладистый человек.

– На самом деле, я пришёл, чтобы ты не проснулся в одиночестве, – сказал он. – И не начал гадать, закончилось то наваждение с поездом, или ты в нём окончательно растворился, и теперь видишь свой самый последний сон. Ты и так-то вечно сомневаешься в реальности происходящего, а уж теперь-то… Страшно вообразить, до чего ты мог бы додуматься всего за пару минут, особенно если бы у тебя спросонок не получилось сразу же послать кому-нибудь из нас зов.

Всё-таки он очень хорошо меня знает, это факт. Порой утешительный, а иногда, напротив, прискорбный – то для меня, то для него, то для обоих сразу. Когда как.

– К тому же у меня, как ты, наверное, сам догадываешься, свой интерес в этом деле, – признался Шурф.

– Какой интерес? – изумился я. Но тут же сообразил: – Хочешь услышать про поезд не в кратком пересказе Джуффина, а из первых рук?

– При условии, что у тебя есть силы и желание об этом говорить, – церемонно ответил он. И, не меняя тона, добавил: – А если ни сил, ни желания у тебя нет, мне, вероятно, придётся вернуться к первоначальной концепции проведения нашей встречи. То есть всё-таки тебя отколотить.

– Пытки запрещены законом! – восхищённо напомнил я.

– Знаю. Но этот поступок можно будет официально оформить как жест отчаяния. И общественное мнение осудит не меня, а тебя.

Естественно, я всё ему рассказал, потому что и сам хотел этого больше всего на свете. Говорить, вспоминая по ходу дела всё больше новых подробностей и деталей – тёмный материк Чобамбайя со скалами-черепами; город, крутящийся, как карусель; специальный мост для русалок, построенный из воды; вечно горящий замок; конституцию империи Танис, запрещающую обижать маленьких, и всё остальное, что я видел, слышал и ощущал. А рассказывая, заново переживать всё это необъяснимое, не поддающееся пониманию, но несомненное счастье. И заново удивляться – чего это я?

Рассказал всё, что помнил, только имя Агаты не стал называть, как не назвал его Джуффину. Не потому, что считал, будто это как-то ей повредит. Просто из уважения к её – то ли воле, то ли капризу, то ли просто нелепому заблуждению, будто у мёртвых не бывает имён.

Шурф слушал меня, кивал, иногда задавал вопросы и всё больше хмурился, но так сочувственно и понимающе, как будто сам что-то подобное уже не раз переживал.

– Самое странное в этой истории, – заключил я после того, как выложил ему всё, что вспомнил, – не поезд, не живая мёртвая женщина, даже не мелькающие за окном выдуманные реальности, а то, как я там был счастлив. И это удивительное ощущение, что я наконец-то дома. Даже не как обычно на Тёмной Стороне бывает, а гораздо острей, хотя, казалось бы, куда ещё? Но получается, есть куда. При том что память-то я не терял. И здравый смысл, вроде бы, тоже. Не возомнил себя непонятым одиноким мечтателем, навеки потерявшимся в чужом человеческом мире сиротой, которого наконец-то подобрали и приютили. Прекрасно помнил, что мне надо вернуться в Ехо, заранее знал, как буду этому рад. Но это совершенно не влияло на мои чувства: я дома, наконец-то я дома, какой восторг! Полное раздвоение – даже не личности, а её ощущений и знания о себе. Вот что это было вообще? У тебя есть идеи?

Шурф долго молчал, подыскивая ответ. Наконец сказал:

– Ещё бы ты не почувствовал себя дома. Сила, которая дала этому наваждению долгую жизнь, не чья-нибудь, а твоя. Ты, можно сказать, сам к себе вернулся. Сам себя прокатил через чужие грёзы, сам себя окружил, сам себя обнимал…

– Сам себя выпил, – подхватил я.

– Выпил?

– Ну да. Забыл рассказать, она же меня вином угостила. Очень пьяное оказалось, меня повело с одного глотка, так что даже не стал допивать. Если на это вино тоже ушла часть моей силы, получается очень смешно.

– Обхохочешься, – мрачно подтвердил Шурф. И, подумав, добавил: – Довольно любопытная подробность. Знания, которыми я располагаю, позволяют допустить, что ты уцелел после долгого пребывания в пожирающем твою силу наваждении как раз потому, что выпил тамошнего вина. Хоть что-то себе вернул.

– То есть, получается, пить надо было больше?

– Естественно, надо пить больше, – без тени улыбки согласился мой друг. – Я тебе практически с первого дня знакомства это говорю. Только не вздумай снова туда возвращаться, чтобы проверить мою гипотезу. Я как-нибудь с непроверенной проживу.

– Да не буду я возвращаться, – вздохнул я. – Мне сейчас, задним числом, очень страшно. Причём чем дальше, тем больше. И Джуффин ещё так, знаешь, азартно сказал: «Совсем плохо дело», – что я сразу поверил, действительно плохо. Хотел спросить, почему, но уснул, а теперь гадаю, что именно со мной плохо? Хоть буди его среди ночи. Я бы и разбудил, но про Безмолвную речь пока даже думать не хочется, как представлю это усилие, сразу, заранее кружится голова… А он случайно тебе не сказал?

– Сказал, – меланхолично ответил Шурф. – Не уверен, что всё; то есть, не первый год зная сэра Джуффина Халли, совершенно уверен, что далеко не всё. Но довольно важную, как мне кажется, часть. Он считает, что дело плохо, потому что ты полюбил это наваждение. Всем сердцем, как когда-то полюбил Ехо, Мир и, в той или иной степени, всех нас.

– Не то чтобы такая уж страшная катастрофа, – растерянно откликнулся я. – Я много чего люблю всем сердцем, сам знаешь. И до сих пор оно отлично всё это вмещало. Ну, будет там теперь одним зачарованным поездом больше, тоже мне горе… Или Джуффин думает, я так сильно полюбил этот поезд, что захочу любой ценой туда снова вернуться, хоть на цепь сажай? Это даже отчасти лестно. Но я не настолько буйнопомешанный. Зато впечатлительный. По крайней мере, прозрачные руки произвели на меня очень сильное впечатление. Может, конечно, я когда-нибудь начну думать, что это было красиво и романтично. Но для этого годы должны пройти. Много лет!

– Если я правильно понял, дело не в том, захочешь ли ты снова покататься на этом поезде, – вздохнул Шурф. – Сэр Джуффин считает, что с тобой вполне можно договориться. На худой конец надёжно запереть. Проблема в том, что ты очень хочешь, чтобы этот поезд был. Поэтому поезд будет, куда он денется. С твоей волей поди поспорь.

– А разве это проблема? – удивился я. – Ну поезд, подумаешь. Проезжает иногда через безлюдный пустырь. Очень красивое зрелище; ладно, допустим, для неподготовленных зрителей не красивое, а пугающее. Но ничего такого, чтобы нельзя было пережить.

– Да не в зрителях дело. А в том, что ты теперь очень прочно связан неизвестно с чем. Как невежественный заклинатель, призвавший демона, не озаботившись узнать заранее, как его, если что, обратно домой отослать.

Я хотел – то ли содрогнуться от такого сравнения, то ли наоборот, начать спорить: мой поезд не демон, он не опасный и никому не мешает, катается себе по Вселенной, причём в основном по её вымышленным частям, а в Ехо всего на пару минут иногда появляется, не о чем говорить. Но не успел ни того, ни другого, потому что глаза натурально сами закрылись, и я уснул – сидя, посреди интереснейшего разговора, как околдованный. Ужас, на самом деле. Я так не привык.

* * *

К жизни, которая началась у меня после этого приключения, я тем более не привык. Она была, прямо скажем, странная. Отчасти даже приятная – если проводить таким образом несколько суток в год, предварительно как следует упахавшись. На подобных условиях любому понравится спать по дюжине часов кряду, бесконечно ходить по трактирам с друзьями и принимать гостей у себя.

Не то чтобы мне кто-нибудь строго-настрого запретил заниматься другими делами, но от всех остальных занятий я уставал так быстро, что лучше бы вовсе не начинал. Впрочем, от прогулок, гостей и обедов я тоже уставал, настолько, что иногда засыпал, сидя в кресле, умолкая буквально на полуслове, а это уже ни в какие ворота, раньше я, говорят, даже во сне продолжал болтать. Ну хоть в обмороки не падал; впрочем, вру, всё-таки падал, просто не каждый день, а когда окончательно обозлившись на свою беспомощность, начинал колдовать. Магия не то чтобы вовсе мне не давалась, но отнимала так много сил, что я с ног валился – хотел бы сказать, что рыча от ярости, но нет, скорее, уныло бурча под нос проклятия, на настоящую ярость у меня тоже не было сил.

Несколько раз я ходил на Тёмную Сторону, как неопытный новичок, то есть не один, а с сопровождающими. И не потому, что на других условиях друзья меня не отпускали, я сам их звал. Такой осторожный стал, что самого от себя тошнило; впрочем, сэр Шурф уверял, что это называется «элементарный здравый смысл», и так искренне радовался его проявлениям, что я худо-бедно примирился с новым осторожным собой. В конце концов, надо иногда чем-то радовать друзей.

На Тёмной Стороне силы ко мне возвращались мгновенно, даже не верилось, что совсем недавно был таким размазнёй. Я всякий раз просил: «Пожалуйста, давай так и оставим, пусть у меня опять станет много сил», – затем и ходил туда, собственно. Глупо было бы в моём положении не воспользоваться готовностью Тёмной Стороны Мира мне во всём помогать. Оттуда я всегда возвращался полным сил, бодрым, в приподнятом настроении, но это счастье очень быстро заканчивалось. Буквально через четверть часа.

Большим искушением было сидеть там безвылазно, но я не хотел навязываться; положа руку на сердце, просто боялся, что постоянно околачиваясь там в состоянии жалкого попрошайки, могу очень быстро Тёмной Стороне надоесть.

Беззаботное пенсионерское существование задолбало меня настолько, что описать невозможно. Но как покончить с ним, я не знал. И никто не знал. Джуффин и леди Сотофа дружно твердили, что всё в полном порядке, рано или поздно силы вернутся, надо спокойно ждать, сэр Шурф оптимистически их цитировал; в общем, я за всю свою жизнь не получал столько обещаний прекрасного будущего, как за эти полторы дюжины дней. Но на вопрос, когда же оно наконец наступит, ответа ни у кого не было. Только предположения – в диапазоне от «скоро, наверное» до «в самом худшем случае, через пару лет».

Меламори совсем перестала мне сниться, а для нас это был единственный способ поддерживать связь. Я когда-то с лёгким сердцем отпустил её учиться к арварохским буривухам, ясно понимая, что мы расстаёмся так надолго, что можно считать, навсегда: магия изменяет людей куда сильней, чем просто время и опыт, поэтому невозможно даже попытаться вообразить, какими мы станем к тому моменту, когда снова встретимся, и захотят ли эти новые люди иметь дело друг с другом, и оба ли этого захотят. Такая неопределённость мне скорее нравилась, потому что дразнила, всегда держала на взводе, в тонусе, в постоянной трагической и счастливой готовности неизвестно к чему. И когда Меламори подолгу не появлялась в моих сновидениях, я даже отчасти радовался, что она наконец-то учится более интересным и сложным вещам, чем умение прицельно сниться знакомым и удерживаться в их сновидениях по собственному желанию, так долго и в таком виде, как сочтёт нужным сама. Но сейчас я, конечно, дорого дал бы даже за иллюзию прежней близости – когда человек слаб, человек слаб.

Я догадывался, что Меламори исчезла из моих сновидений не по собственному решению, а потому что ей стало просто некуда приходить: от постоянной усталости я дрых как убитый, не видел даже обычных бестолковых ничего не значащих снов. Но легче мне от этого понимания почему-то не становилось. Всё равно казалось, что она бросила меня в беде. Слабый всегда несправедлив.

Думаю, я не чокнулся только потому, что дело происходило не где-нибудь, а в Ехо. Всё-таки я очень люблю этот город. И он отвечает мне взаимностью. Стоит просто выйти на улицу, и сразу появляется явственное, ни с чем не сравнимое ощущение, будто город тебя всем собой обнял. Мне бы, конечно, ещё сил на прогулки побольше, а то каждые полчаса усаживался передохнуть, как глубокий старик. Но отдохнув, я не возвращался домой, а упорно шёл дальше и дальше. Забредал куда-нибудь на окраину, а потом возвращался домой Тёмным Путём и тогда уже честно валился на пол, чуть не плача от злости на проклятую слабость, но вполне довольный своим упрямством. Ну и тем, что колдовать у меня всё-таки получается, пусть даже такой ценой.

Другим неодолимым препятствием на пути к отчаянию стали мои друзья, которые окружили меня таким плотным кольцом, что я заподозрил заговор. В смысле, что они сговорились меня развлекать и чётко распределили дежурства: кто, когда, в какой очерёдности, что со мной делает, сколько часов. И отлично справлялись. Я на самом деле не люблю, когда близкие становятся свидетелями моей слабости. Но им как-то удавалось меня радовать и почти не бесить. Ну или я сам ухитрялся почти не беситься. Это на самом деле не особенно сложно даже с моим вздорным характером, если ясно осознавать, что я мог их всех – людей, зверей, свой дом, этот город и, чего мелочиться, весь Мир сразу – навсегда потерять. И себя за компанию. То есть дёшево я отделался, вот о чём нельзя было забывать. Подумаешь, великое горе – ноги от прогулок подкашиваются, а от колдовства кружится голова и темнеет в глазах.

Шурф проводил со мной так много времени, что впору было начинать беспокоиться о дальнейшей судьбе Ордена Семилистника. С другой стороны, кто их знает, эти магические Ордена, может, у них как раз самый расцвет наступает после того, как Великий Магистр обретает мистическую способность беспечно забивать на свои непосредственные обязанности, потому что есть более важные дела.

В любом случае, собственные интересы для меня были важнее каких-то там Орденских: если лучшего в мире собеседника, способного отвлечь меня не только от мрачных мыслей, но и от их вполне объективных причин, вдруг стали выдавать щедрыми порциями, надо брать.

Однажды вечером мы с ним сидели на крыше Мохнатого Дома – в такое прекрасное время, когда закат только-только погас, и город постепенно заливают чернила сумерек, сперва словно бы разбавленные молоком, но с каждой минутой всё темнее и гуще. Наверняка во Вселенной есть вещи и покруче ясных весенних вечеров в столице Соединённого Королевства, но это я только теоретически предполагаю. Пока ничего подобного не встречал.

Сэр Джуффин Халли появился на крыше внезапно, без предупреждения. На самом деле, он редко себя так ведёт. Я имею в виду, не валится как снег на голову без крайней необходимости. Да и в случае этой самой необходимости чаще к себе зовёт.

Увидев шефа, я первым делом привычно подумал: в городе что-то стряслось. Как всегда в таких случаях мысленно схватился за голову – ну как же так, всё же хорошо было! зачем?! – и одновременно обрадовался, что сейчас начнётся веселье, и мы всем покажем. Ну, как минимум некоторым. Кое-что.

Потом я, конечно, опомнился: какое может быть «в городе». Даже если там и правда что-то стряслось, то при чём тут я? Пользы от меня сейчас примерно как от садовой скульптуры: могу украшать своим видом какую-нибудь композицию, или храниться в сарае и не украшать.

– За внезапное вторжение принято извиняться, но я не буду, – сказал Джуффин. – Для этого я – слишком хороший гость.

И поставил перед нами бутылку вина. Я сразу понял, что того самого, лучшего года эпохи Халлы Махуна Мохнатого. А Шурф, прежде с этой редкостью не встречавшийся, молча разглядывал этикетку. Он, конечно, человек сдержанный, вернее, обученный контролировать своё поведение, поэтому не ахал, не хватался попеременно за сердце и голову, даже вопросов не задавал, хранил свою фирменную невозмутимость. От изумления у него просто ярче обычного светились глаза.

– И правда, настолько хороший, что хоть в обморок падай, – наконец сказал я. – Благо у меня сейчас с этим запросто. Истеричным барышням уроки могу давать. Нет, ну правда. Такими сокровищами не делятся. Сам бы не стал. А ты – да.

– У меня столько новостей, и они такие неоднозначные, что я решил, лучше уж сразу одним ударом уложить тебя на лопатки. А потом понемножку добавлять, – объяснил Джуффин. – А сэр Шурф просто везучий. Вот кто всегда умел оказаться в нужном месте в самый удачный момент!

– То есть я вашему разговору не помешаю? Могу остаться? – вежливо осведомился Шурф.

За этой вежливостью стояла, конечно, не только его хвалёная выдержка, но и опыт человека, которому никогда ни в чём не отказывают. Когда Шурф ещё служил в Тайном Сыске, сэр Джуффин Халли, способный уморить работой любого сотрудника, а потом воскресить и заново уморить, всегда давал ему отпуск практически любой продолжительности по первой же просьбе – при том, что всех остальных даже просто поспать через раз отпускал. Но всё равно я поразился хладнокровию своего друга. А если бы Джуффин сказал: «Нам самим мало», – или: «разговор конфиденциальный, извини», – что тогда делать? Спокойно встать и уйти, так и не попробовав эту редкость? Ужас какой.

Но говорю же, Шурфу Лонли-Локли никто никогда ни в чём не отказывает. Такая уж у него специфическая разновидность обаяния. Ну или просто хорошо выдрессированная судьба. Вот и сейчас Джуффин кивнул:

– Разумеется, оставайся. Лучше поделиться с тобой вином, чем два раза одно и то же рассказывать. Я же, сам понимаешь, не то чтобы совершенно случайно тебя здесь застал.

От его деловитого тона мне стало весело и одновременно не по себе. Потому что по опыту знаю, как здорово быть участником разговоров, которые шеф Тайного Сыска ведёт таким тоном. И как крупно надо влипнуть, чтобы оказаться предметом обсуждения. А мне сейчас предстояло быть и тем, и другим.

– Интересный у тебя получился поезд, сэр Макс, – сказал Джуффин, разлив вино по стаканам. – Красивое наваждение. Ты был прав, рисунок совершенно не передаёт впечатления. А я-то ещё удивлялся, почему ты так им недоволен…

– Так ты видел поезд? – перебил его я.

– Больше сотни человек его уже видели. Но, справедливости ради, это были не случайные люди, а специально проинструктированные полицейские и наиболее стойкие Кофины агенты, которые всё это время добросовестно гуляли по пустырю. И не зря: каждый вечер, ближе к полуночи им доставалось из ряда вон выходящее зрелище. За исключением тех вечеров, когда с ними был я. Твой поезд определённо меня опасается. И при мне не показывается, хоть тресни. Осторожный такой.

– Значит, ты его так и не видел?

– Да видел, конечно. Просто не наяву, а во сне. Есть такая специальная техника, позволяющая привлечь в свой сон наваждение, которое прячется от тебя наяву.

– А почему ты сразу не…

– Положа руку на сердце, я просто не знал, что такой способ вообще существует, – признался Джуффин. – Ну и чему ты так удивляешься? Естественно, я знаю не всё на свете. Даже сотой доли знаний о магии ни одному человеческому существу в себя не вместить. К счастью, мы все вмещаем более-менее разные части, поэтому обычно рано или поздно находится, кого спросить.

– Я тоже никогда ни о чём подобном не слышал и не читал, – заметил сэр Шурф. – Видимо, это одна из тех тайн, о которых ни слова нельзя записать, буквы сами тут же стираются, хоть на табличке, хоть на бумаге, хоть веткой на песке их пиши.

– Если повезёт, то просто стираются, – усмехнулся Джуффин. – А вообще осторожней надо с передачей секретных знаний, иногда и замертво можно упасть. Некоторые тайны так умеют себя беречь, что людям учиться у них и учиться. Эта, по крайней мере, вполне позволяет в личной беседе себя рассказать.

– Сложная в освоении?

– Ответ традиционный: для кого как, – пожал плечами Джуффин. – Пока не попробуешь, не узнаешь. Лично мне пришлось нелегко. Но не из-за самой техники, а потому, что сэр Макс, как выяснилось, не особо мне доверяет. Он, может, и хотел бы, но нет.

– С чего ты взял? – изумился я.

Сэр Джуффин Халли, конечно, человек проницательный. Даже несколько более проницательный, чем хотелось бы всем, кого он видит насквозь. Но тут он, пожалуй, всё-таки промахнулся, потому что на самом деле я ему доверяю… более-менее. В большинстве случаев. Ладно, в некоторых. Но доверяю же иногда!

– Твой поезд наябедничал, – ухмыльнулся Джуффин. – С потрохами тебя заложил. – И уже серьёзно объяснил: – Это наваждение кормится твоей силой. Поэтому до известной степени повинуется твоей воле. То есть ведёт себя именно так, как хотел бы ты.

– Но я ничего не приказывал этому поезду. Только в самом начале сказал, чтобы он оставался с нами, и всё.

– Наваждение подчиняется не приказам, а твоим желаниям, в том числе, неосознанным. Собственно, неосознанным даже в первую очередь; с желаниями вечно так. Твой поезд прячется от меня, потому что в глубине души ты сам не особо хочешь, чтобы я до него добрался. Хотя умом наверняка понимаешь, что это в твоих интересах. Знаешь, что я обычно играю на твоей стороне. Но на чувства теоретическое понимание если и влияет, то лишь отчасти. А недоверие – чувство, и оно у тебя, ничего не поделаешь, есть. Я, если что, не в обиде; собственно, сам же когда-то тебя учил, что безоговорочно доверять никому не следует, всегда надо помнить, что у других свои интересы, и они не обязательно совпадают с твоими. Забавно, что в итоге ты так и не стал осмотрительным человеком, зато отлично выучился не доверять лично мне.

– Я в этой области не особо способный. Но получается, очень старательный ученик, – невольно улыбнулся я.

– Получается, – легко согласился сэр Джуффин Халли. – К счастью, я могу переупрямить кого угодно, включая твои наваждения. Поэтому всё равно увидел поезд, просто не с первой попытки. И на довольно большом расстоянии. Но кое-что всё-таки разглядел. И многое понял, хотя ясно, что далеко не всё. Но самое важное – для тебя лично, прямо сейчас – всё-таки да.

– И что у нас теперь самое важное? – растерянно переспросил я.

– Куда уходят все твои силы. И почему ты не можешь восстановить былую форму даже с помощью Тёмной Стороны. Я уже начал беспокоиться – то ли она тебя разлюбила, то ли просто не узнаёт, когда ты так слаб. Зря беспокоился, Тёмная Сторона всякий раз даёт тебе столько силы, сколько ты способен вместить, просто добыча мгновенно уходит нахлебнику. Этот твой поезд, знаешь, совсем не дурак пожрать.

– Не смешно, – буркнул я.

– Разумеется, не смешно, – подтвердил Джуффин. – А наименее смешным мне кажется тот факт, что это не твоё решение. Зная тебя, уверен, что ты не планировал всю оставшуюся жизнь скармливать себя первому попавшемуся наваждению только потому, что оно красивое. Ты не настолько безумен.

Да леший меня разберёт. Вполне может быть, что и настолько, – подумал я. Но вслух, конечно, ничего не сказал.

Сэр Шурф, судя по непростому выражению лица, думал сейчас примерно о том же. Только с более утвердительной интонацией. Говорю же, он знает меня лучше, чем я сам.

– На самом деле, даже удачно вышло, что мне пришлось прибегнуть к магическому сновидению, – бодро продолжил Джуффин. – Потому что в магическом сновидении можно гораздо больше разглядеть. В частности, механизм твоей связи с поездом. У меня скверная новость: это – одна из самых крепких связей на свете, потому что основана на твоём импульсивном бескорыстном желании дать ему жизнь. Ты ничего не хотел от поезда для себя лично, только чтобы он продолжал быть. Такие бескорыстные созидательные желания – настоящая высшая магия, сами по себе, без дополнительных заклинаний, потому что они сродни той силе, благодаря которой возникла и существует жизнь.

– Я об этом читал в трактате принца Аллоя, – встрепенулся Шурф. – Счёл это одним из самых тёмных и непонятных мест, многократно возвращался и перечитывал, но так и не понял, как такое может быть. В конце концов, решил, что вероятно, как это часто случается с древними текстами, утрачен какой-то важный фрагмент. Вот уж не думал, что однажды стану свидетелем подобного случая. Но понимания мне это, честно говоря, не прибавило. Скорее наоборот.

– Есть вещи, недоступные человеческому пониманию, – утешил его Джуффин. – Их приходится просто принимать как факт. И учитывать, что иногда по неизвестной причине случается вот так. Древние считают, что объяснить феномен страстного бескорыстного желания нельзя и научиться ему, как учатся другим магическим приёмам, невозможно, но иногда в момент наивысшего вдохновения это может получиться само. – И повернувшись ко мне, сказал своим обычным насмешливым тоном, словно речь шла о каких-то незначительных пустяках: – Вот и у тебя получилось; не уверен, что вовремя и по делу, но заранее подбирать себе достойные и безопасные объекты внезапного вдохновения уж точно никому не дано. Разорвать подобную связь практически невозможно. Даже если я уничтожу поезд – а это можно сделать с любым наваждением – завтра он снова появится, просто на его овеществление уйдёт ещё больше сил, чем обычно. Твоих, а не чьих-нибудь сил. Не факт, что ты после этого выживешь. Поэтому не смотри на меня зверем, я не буду пытаться уничтожать твой прекрасный поезд. Не люблю бесполезный риск.

– Да не смотрю я на тебя зверем, – вздохнул я. – Просто… ну, не особо доволен услышанным. Так это для тебя, думаю, не сюрприз.

– Да, ты крепко влип, сэр Макс, – согласился Джуффин.

– И совершенно не понимаю, с какой стати так влип.

– Да просто судьба у тебя такая – влипать в разные интересные неприятности. И таким образом косвенно способствовать ускоренному развитию современной магии. Как минимум одного конкретного мага в моём лице, – усмехнулся он. – В любом случае, теперь не имеет смысла себя задним числом ругать. Ты поддался очарованию наваждения. Такое легкомыслие зачастую бывает опасно. Но кто никогда сдуру не очаровывался, тот – ну, будем честны, просто не очень-то маг.

– Спасибо, – сказал я. – Но я себя не ругаю. Я говорю о другом: не понимаю, как получается, что все мои силы уходят на этот несчастный поезд? Почему ему всё время требуется ещё? Куда ему столько? Это же, в общем, простенькое наваждение…

– Тебе только кажется.

– Ладно, допустим, сложненькое. Но это всего лишь поезд. Сравнительно небольшая штуковина. Уж точно не целый огромный мир. Я же… ну слушай, ты сам обо мне всё знаешь. Я однажды, можно сказать, нечаянно создал город в горах, который теперь зовётся Шамхумом и находится – я сам до сих пор толком не знаю, где. Понятия не имею, как у меня это получилось, повторить на бис не смогу, а если однажды смогу, то снова нечаянно. Но факт остаётся фактом: я его создал. Сперва этот город часто мне снился, наяву я о нём тосковал и мечтал однажды увидеть; потом всё завертелось, я попал в Ехо, и мне стало не до придуманных городов. Но однажды город из моих снов возник в горах недалеко от Кеттари. И остался там навсегда[6]6
  Подробно об этом рассказывается в повести «Путешествие в Кеттари» и во всех повестях цикла «Хроники Ехо»; впрочем, для понимания сути вполне достаточно приведённой здесь информации.


[Закрыть]. Поначалу был – наваждение наваждением, но чем дальше, тем убедительней овеществлялся, так что теперь вряд ли принципиально отличается от других нормальных человеческих городов. Да чего я рассказываю, вы оба там были, сами всё видели. И знаете, что к этому городу теперь прилагается огромный остальной мир, который вообще хрен разберёт, откуда и как появился. Но появился, факт. Причём именно в то время, когда я там жил. И отлично себя при этом чувствовал. То есть по-всякому, иногда и правда отлично, а иногда натурально сходил с ума. Но это сугубо психологические проблемы, человеческий ум с подобными вещами неважно справляется. А сил у меня там было более чем достаточно, всегда. На целый новорожденный мир их хватало, и мне оставалось с избытком… Ну или ладно, предположим, мои силы тогда уходили только на город, а вся остальная реальность как-то без меня обошлась. Но всё равно несопоставимо: целый город и один-единственный поезд, маленький фрагмент реальности, почти несущественная деталь. И эта крошечная фиговинка почему-то забирает все мои силы. Да быть такого не может. Что-то в этой задаче не сходится у нас.

– Это только у тебя не сходится, – хмыкнул Джуффин. – Где твоя светлая голова, сэр Макс? Поезд поездом, а что ты за окнами видел, пока вы ехали?

– За окнами… – повторил я. И похолодел, потому что до меня наконец-то начало доходить.

– Вот именно. Сколько твоя подружка успела придумать разных интересных реальностей? Готов спорить, несколько сотен, не меньше. Мечтатели хуже пьяниц – в том смысле, что не умеют вовремя остановиться; так-то, конечно, гораздо лучше. Вселенная была бы намного скучнее без них. Зато ты был бы здоровее – без одной совершенно конкретной мечтательницы, ловко поймавшей тебя в своём смертном сне. Вряд ли, конечно, она сделала это намеренно. Готов спорить, эта мёртвая девчонка – не ведьма. Не обученная ведьма, я имею в виду. Никакими специальными приёмами там и не пахнет. Просто она так страстно цеплялась за ускользающую иллюзию, которую сама же в последний миг нечаянно создала, что сила её желания сработала не хуже магического ритуала. И притянула первого же оказавшегося поблизости волшебного помощника. То есть тебя. Иногда воля к жизни – сама по себе магия. В некоторые моменты, в очень хороших руках.

– Несколько сотен придуманных миров овеществились благодаря одному Максу? – недоверчиво спросил Шурф. – Немыслимо. Думал, уже никогда ни о чём не стану говорить: «Так не бывает». Но сейчас, кроме этого, мне абсолютно нечего сказать.

– На самом деле ты прав, – улыбнулся Джуффин. – «Овеществились» это всё-таки слишком громко сказано. При всём уважении к сэру Максу, это было бы чересчур. Пока они только сменили статус бесплотной мечты на статус зримого наваждения. Возможно даже не просто зримого, а затрагивающего чувственные ощущения, этого я не знаю, не проверял. И не факт, что хоть однажды проверю – это наваждение от меня ускользает, пока получилось только издалека на него посмотреть. В любом случае, усилия, необходимого для поддержания такого огромного числа иллюзий одновременно, более чем достаточно, чтобы кого угодно в могилу свести. Я имею в виду, ни один живой человек с подобным объёмом работы не справится. И сэр Макс бы не справился, если бы не помощь Тёмной Стороны. Что тут скажешь, повезло. Ему самому, что до сих пор жив, а ещё больше мёртвой девчонке: хорошего кормильца нашла. Ну и нам с тобой грех жаловаться, хоть что-то от сэра Макса осталось. Не одна бесплотная тень, с которой даже вина на крыше не выпьешь.

Они говорили обо мне, как об отсутствующем, или настолько тяжелобольном, что его уже можно не брать в расчёт, и от этого мне стало здорово не по себе.