Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

Вечером 1 мая вьетминевская пехота атаковала форт «Элиан-1», который пал спустя полтора часа рукопашного боя. Вслед за ним пал «Доминик-3», где тайские и алжирские защитники оказали яростное сопротивление, прежде чем были вынуждены отступить. Самые ожесточенные бои завязались за «Элиан-2», где защитники потеряли 331 человека убитыми и пропавшими без вести и 168 ранеными, но удержали форт. Теперь в распоряжении де Кастри осталось чуть больше 2000 человек против 14 000 у Зяпа. Кроме того, вьетминевцы применили новое оружие: советские многозарядные реактивные минометы «катюша», своими свистящими залпами производившие устрашающее психологическое воздействие. Отношения между Наварром и Коньи испортились окончательно: главнокомандующий обвинил своего подчиненного в распространении пораженческих слухов и пригрозил военным судом.

Дух смерти витал над Дьенбьенфу, где зловоние экскрементов, разлагающихся непогребенных трупов и гниющей человеческой плоти становилось все более и более невыносимым. В лагерь продолжала прибывать тонкая струйка отчаянных добровольцев, готовых пожертвовать своей жизнью с единственной целью – позволить французской делегации в Женеве оспорить неизбежность поражения. Всех ходячих раненых отправляли обратно на позиции: в окопах можно было увидеть немало солдат, перевязанных грязными бинтами. Ланглэ и Бижар обсудили возможность прорваться через осаду небольшими рассредоточенными группами, но пришли к выводу, что любая попытка выйти за пределы периметра была обречена.

Вьетминевцы не собирались давать осаждаемым передышку. Утром 4 мая гарнизонный радист услышал зловещую череду сообщений от лейтенанта, который после гибели командира роты взял на себя командование марокканским подразделением на «Югетт-4»: «Нас осталось всего десять вокруг КП… Ждем подкрепления… Где подкрепление?.. Вьеты атакуют… Я их слышу… Они уже в траншее, идут сюда… Они здесь… А-а-а!»[126]126
  Capt. E.J. Pouget, Nous Etions à Dien Bien Phu, Presses de la Cité, Paris, 1964, 329–30.


[Закрыть] Вечером 5 мая Коньи отправил де Кастри напыщенный приказ «держать оборону как можно дольше, что отныне становится вашей великой миссией».

В течение следующих 24 часов гарнизон получил по воздуху 383 человека подкрепления, из которых 155 были вьетнамцами. Утром 6 мая разведка предупредила де Кастри, что вечером вьетминевцы готовят большую атаку. Капитан Ив Эрвуе заставил доктора Гровена снять гипс со своих сломанных рук, чтобы управлять танком. В 21:30 вьетминевцы взорвали мощный заряд в туннеле, прокопанном под «Элиан-2», после чего молниеносным броском пехоты под проливным дождем захватили форт; капитан Жан Пуже попытался контратаковать, но безуспешно. Яростные рукопашные схватки завязались на «Элиан-4» и «Элиан-10», что заставило Ланглэ и Бижара срочно радировать экипажам круживших над их головой самолетов, чтобы отменить выброску подкрепления: периметр стал настолько узким, что парашютисты почти наверняка приземлились бы в объятия вьетминевцев. В своем последнем сообщении командир форта «Элиан-4», павшего вскоре после 21:00, просил не вести артобстрел по захваченным позициям, поскольку все окопы были заполнены ранеными и убитыми французскими солдатами. Тем временем вокруг медпункта среди раненых и мертвых дремали группки солдат, которым из-за отсутствия оружия или боевых заданий попросту нечем было заняться[127]127
  Rocolle, 538; цит. майора Гровена.


[Закрыть].

7 мая в 17:00 де Кастри связался со штаб-квартирой в Ханое и сказал: «Мы сделали все, что могли. В 17:30 я отправляю переговорщиков». Коньи лично подошел к аппарату и, задействовав все свое красноречие, попытался убедить командующего гарнизоном не объявлять официальную капитуляцию: «Вы не должны поднимать белый флаг. Вы должны сражаться, пока битва не угаснет сама собой». «Хорошо, мой генерал», – притворно согласился де Кастри. «Держитесь – и прощайте, старина!» – торжественно ответил Коньи. Закончив разговор, де Кастри немедленно отдал приказ оставшимся в живых офицерам уничтожить как можно больше оружия. Как позже вспоминал капитан Пуже: «В душной темноте командного блиндажа, под резким светом голой электрической лампочки он выглядел на десять лет старше, чем в марте»[128]128
  Pouget, 328.


[Закрыть]. За все время осады командир гарнизона не проявил ни одного из качеств, которые могли бы сделать его героем. Тем не менее несправедливо возлагать на него всю вину за произошедшую катастрофу, предрешенную в тот момент, когда было принято решение создать этот изолированный гарнизон – вдали от основных сил и надежных путей сообщения. Вьетминевцы поставили на кон гораздо больше, чем французы, и сорвали банк.

Сражение постепенно утихло. Гарнизонный оператор отменил воздушную атаку истребителя-бомбардировщика с позывным Цезарь-5: «Мы взрываемся все. Прощаемся с нашими семьями… Прощай, Цезарь». Форт «Изабель» продержался еще несколько часов: 1200 его защитников предприняли попытку вырваться из окружения, которая закончилась тем, что две роты были полностью уничтожены в хаотичной ночной схватке. Считается, что марокканский артиллерист по имени Мухаммед бен Салех, продолжавший вести стрельбу из своей 105-мм гаубицы еще несколько часов после приказа де Кастри, стал последним, кто погиб в битве за Дьенбьенфу. На руках у вьетминевцев оказалось 5500 пленных, из них почти тысяча раненых. Французское командование официально зарегистрировало 1161 дезертира, которые теперь присоединились к рядам военнопленных, – в общей сложности 16 батальонов французских и колониальных войск были вычеркнуты из боевых списков Наварра. Вьетминевский бард Ван Ки изумлено заметил: «Это была невероятная победа, за гранью нашего воображения. Никто не мог понять, как мы смогли победить такую мощную силу»[129]129
  МП интервью с Ван Ки.


[Закрыть]. Полковник Чан Чонг Чынг справедливо утверждал, что эта победа была прежде всего «триумфом воли»[130]130
  МП интервью с Чынгом, 2007.


[Закрыть].

В плену погибло больше людей де Кастри, чем в бою. Когда французские офицеры прибыли в лагерь для военнопленных, вьетминевский комиссар обратился к ним в характерной для коммунистов манере: «Вы находитесь здесь на неопределенный срок. Мы будем перевоспитывать вас трудом. Вы будете жить такой же жизнью, как те, кого вы угнетали, и будете страдать так же, как страдали они, чтобы понять их. Мы поможем вам в ваших поисках истины»[131]131
  Windrow, 644.


[Закрыть]. В конечном итоге домой вернулось всего 3900 бывших защитников гарнизона – 43 % попавших в плен. 60 тайцев и 19 европейцев сумели выскользнуть из окружения и, преодолев больше 160 км по труднопроходимым джунглям, прийти в расположение французских войск. Де Кастри освободили из плена в конце 1954 г. Первым вопросом, который он задал встречавшему его офицеру ВМС, было: «Правда, что они хотят меня пристрелить?»

Из 14 324 вьетнамских солдат, взятых вьетминевцами в плен во французской униформе в ходе войны, домой вернулся только каждый десятый. Справедливости ради стоит сказать, что солдаты армии Вьетминя страдали от голода и недостатка медицинской помощи не меньше военнопленных. Тем не менее совершенно очевидно, что Зяпа и его соратников нисколько не заботило выживание тех, кто выбрал проигравшую сторону. Да и могло ли быть иначе, если за победу в Дьенбьенфу они без колебаний заплатили, по некоторым оценкам, 25 000 жизней своих солдат? Нгуен Тхи Нгок Тоан, 21-летняя дочь высокопоставленного чиновника, ставшая пламенной революционеркой, служила медсестрой в армии Зяпа. Сразу после победы в Дьенбьенфу она вышла замуж за Као Ван Кханя, заместителя командующего 308-й дивизией; свадебная церемония состоялась в командном блиндаже де Кастри.

С теоретической точки зрения битва при Дьенбьенфу не была решающим событием, способным переломить дальнейший ход войны. Французы все еще обладали значительными силами, тогда как армия Зяпа была настолько обескровлена, что ей было не под силу перевести эту локальную победу в успешное общее наступление. Но это поражение сломило дух правительства и народа Франции. Пьер Роколь писал: «Поражение при Дьенбьенфу подало мощный сигнал, что пора прекратить огонь, поскольку воля к продолжению борьбы иссякла»[132]132
  Rocolle, 568.


[Закрыть]. Американские спонсоры сыграли с французами злую шутку: они предоставили им достаточно военной помощи, чтобы вести войну, но недостаточно для того, чтобы в ней победить.

Как правило, ошибочно полагать, что исход любой исторической драмы заранее предрешен, однако в истории присутствия Франции в Индокитае с 1945 по 1954 г. не было и тени неопределенности: колониальное правление оказалось обречено на фоне подъема национально-освободительной борьбы с явным коммунистическим окрасом вкупе со слабостью некоммунистических политических сил – мифической «третьей силы», о которой так любили говорить американцы. Даг Рэмзи, сотрудник дипломатической службы США, который спустя десятилетие станет значимой фигурой во Вьетнаме, впоследствии сказал: «У меня не раз возникал вопрос, чего ради мы вмешиваемся в это столько лет подряд. Все эти договоренности с колониальным державами начались еще с Рузвельта. При Даллесе все дошло до абсурда»[133]133
  АИ с Рэмзи, 22.09.2016.


[Закрыть].

Было немало размышлений о том, в какой мере Зяп своим успехом был обязан китайским военным советникам. Очевидно, что люди Мао предоставляли важную консультативную помощь. Но, как показывает последующая история, северовьетнамские лидеры – как мы отныне будем их называть, несмотря на то что большинство коммунистических лидеров были уроженцами центрального и южного Вьетнама, – практически не нуждались в чужих советах и мало к ним прислушивались. За десятилетие войны с могущественным врагом Зяп и его соратники стали искусными военачальниками с огромным опытом и, что было их немаловажным преимуществом, с полным безразличием к жертвам, присущим всем коммунистическим армиям: недаром некоторые на Западе окрестили северовьетнамцев «дальневосточными пруссаками». Повествуя о военных победах, современная история Вьетнама – как того требует официальная мифология авторитарного государства – выдвигает на передний план личную роль Хо Ши Мина. Впрочем, в этих утверждениях имеется доля истины: Зяп не смог бы удержаться на посту главнокомандующего после стольких кровопролитных поражений и не менее кровопролитных побед без той безоглядной поддержки, которую оказывал ему Хо в хорошие и плохие времена. Самого генерала скорее уважали и боялись, чем любили. Страдая болезненным самомнением, в своих мемуарах он описывал вьетнамские войны исключительно с вершины собственного «я» – «Зяп… Зяп… Зяп…» – лишь вскользь упоминая о заслугах своих подчиненных. Как бы то ни было, одержанная под его командованием победа при Дьенбьенфу вошла в число самых эпических военных побед XX в.

Женева

Новость о капитуляции дошла до Парижа 7 мая в 16:45; в Женеве об этом стало известно чуть позже, всего за несколько часов до того, как министры иностранных дел приступили к обсуждению политического будущего Вьетнама. Первым выступил Жорж Бидо; он традиционно превознес «цивилизаторскую миссию» Франции в Индокитае, что вызвало у собравшихся разве что скрытую усмешку, и посетовал на то, что его страну «насильно втянули в этот конфликт». Однако то, что произошло за переговорными столами (Даллес наотрез отказался сидеть с китайцами за одним столом) в последующие недели, представляется почти невероятным: нанеся сокрушительное поражение французам на поле боя, Вьетминь не смог одержать сопоставимого политического триумфа. Пролив реки крови, чтобы получить решающее преимущество на переговорах, делегация Вьетминя была вынуждена отправиться домой всего лишь с «половиной буханки» в руках. Как такое могло случиться?

Женевская история началась 24 апреля 1954 г. с прибытием первых делегаций. Журналисты не давали прохода китайской делегации числом в двести человек во главе с обходительным и харизматичным 56-летним интеллектуалом Чжоу Эньлаем, потомком знатного рода ученых и чиновников. Прирожденный дипломат, Чжоу сумел завоевать глубокое уважение международного сообщества и пользовался им до конца своих дней, даже несмотря на то что верой и правдой служил Мао Цзэдуну на протяжении всех десятилетий массовых убийств. Русские привезли с собой чемоданы икры, чтобы продемонстрировать гостеприимство на торжественных приемах, ни один из которых так и не состоялся. Джон Фостер Даллес, следуя своим представлениям о дипломатической вежливости, повернулся к Чжоу Эньлаю спиной, когда тот протянул ему руку. Госсекретарь США заставлял британцев нервничать куда больше, чем коммунисты: они боялись, что Даллес даст волю своей злобе и будет саботировать любой переговорный процесс. Бросающаяся в глаза уверенность китайской и советской делегаций только укрепили убежденность американцев в том, что Хо Ши Мин был всего лишь пешкой в их игре: в Женеве люди Чжоу и Молотова сновали повсюду, тогда как делегация Вьетминя присутствовала только на заседаниях конференции.

Поскольку делегации были размещены в разных отелях и особняках, Даллес сплотил вокруг себя группу тех, кто упрямо выступал за продолжение войны в Индокитае. Он не пытался скрывать свое раздражение тем, что вынужден присутствовать на очередных дипломатических торгах с коммунистами, сравнивая их с Ялтинской конференцией 1945 г. Ветеран либеральной журналистики Уолтер Липпман заметил: «Позиция США в Женеве принципиально нереализуема, поскольку ведущие сенаторы-республиканцы не выдвигают никаких иных условий для заключения мира, кроме безоговорочной капитуляции противника, и никаких иных условий для вступления в войну, кроме как в виде коллективной акции, в которой никто не желает участвовать»[134]134
  . NY Herald Tribune, 29.04.1954.


[Закрыть].

Тем не менее непримиримость госсекретаря США сыграла решающую роль в том, что итоги переговоров оказались куда менее благоприятными для коммунистов, чем многие прогнозировали после Дьенбьенфу. В 1972 г. президент Ричард Никсон безуспешно попытался надавить на северных вьетнамцев с помощью своей «теории безумца», убедив их в том, что у власти в Белом доме находится неадекватный человек, способный на любой шаг, вплоть до ядерной бомбардировки. Но в 1954 г. все коммунистические делегации в Женеве смертельно боялись того, что Соединенные Штаты отправят в Азию свои войска. Корейская война стала для Китая и СССР еще более болезненным опытом, чем даже для западных держав, где читали газеты и прекрасно понимали, какую игру ведут консервативные силы в США. На Западе знали, что администрация Эйзенхауэра воспользуется малейшим предлогом, чтобы протолкнуть решение о применении американской огневой мощи и, возможно, даже ядерного оружия. Более того, хотя бойцы и сторонники Вьетминя славились почти бесконечной способностью к самопожертвованию, руководство знало, что их люди устали. «Освобожденные зоны» стонали под непосильной тяжестью затяжной войны и подчас не менее кровавой социальной революции.

Предположительно о «разделе» первыми заговорили русские. Вьетминь доминировал на севере, но оставался слабым на юге. Такой прецедент уже имелся – в 1945 г. американский офицер Дин Раск без излишних раздумий провел черту по 38-й параллели, разделив Корейский полуостров на два государства. 3 мая, накануне официальных заседаний по Вьетнаму, марионеточное правительство Бао Дая потребовало от французской стороны гарантий того, что вопрос о разделе не будет стоять на повестке, пригрозив в противном случае бойкотировать конференцию. В тот же день Даллес в сквернейшем настроении улетел в Вашингтон, оставив во главе американской делегации своего заместителя Уолтера Беделла Смита. Все вздохнули с облегчением: в отличие от Даллеса, бывший начальник штаба союзнических войск в Европе по прозвищу Битл[135]135
  От англ. beetle – жук. – Прим. пер.


[Закрыть] был известен как рациональный человек. Делегации бросились проводить закрытые двусторонние переговоры в преддверии официальных заседаний по урегулированию во Вьетнаме, которые начались 8 мая – теперь уже под тенью падения Дьенбьенфу.

На протяжении первой недели китайцы хранили молчание. Только два министра иностранных дел, Молотов и Иден, проявляли явное нетерпение. 10 мая Фам Ван Донг сделал вступительное заявление, провозгласив приверженность Вьетминя полной независимости всех трех государств Индокитая. Он пообещал, что вьетнамцы, воевавшие против Хо Ши Мина, будут «избавлены от репрессий». Затем, к огромному удивлению западных делегаций, он выразил готовность рассмотреть вопрос о разделе Вьетнама. С высокой долей уверенности можно сказать, что делегация Вьетминя выступила с этой инициативой только под давлением Китая и СССР.

После того как идея раздела была озвучена коммунистическим лагерем, такой вариант урегулирования стал казаться наиболее вероятным, хотя вопрос, где именно будет проходить граница между новым Северным и Южным Вьетнамом, вполне ожидаемо вызвал ожесточенные торги. Первоначально французы ратовали за распределение территорий по схеме «шкура леопарда»: они обозначили районы, которые были готовы уступить коммунистам, но Ханой и Хайфон оставили себе. 12 мая делегация Бао Дая решительно заявила о своем несогласии с любым разделом. Несмотря на это, представители французской стороны и Вьетминя при посредничестве британцев приступили к обсуждению деталей.

В Соединенных Штатах Даллес не скрывал своего бешенства, а консервативные СМИ устроили истерию. Time заявил, что британское руководство «заняло внушающую тревогу позицию умиротворителей». Беделл Смит на пресс-конференции назвал раздел неприемлемым и за закрытыми дверями все резче высказывался о готовности Идена потворствовать коммунистическим устремлениям. В ходе тайных двусторонних переговоров Вашингтон попытался убедить Париж придерживаться твердой позиции, но французы ответили, что только немедленное военное вмешательство США может удержать их от заключения сделки. Эйзенхауэр и Даллес в очередной раз попытались сколотить военную коалицию, пусть даже без участия Британии. Но Австралия и Новая Зеландия наотрез отказались, погасив последнюю вспышку американского энтузиазма. Журнал The Spectator описал начало переговоров в Женеве как «чудовищную склоку», где каждый тянет одеяло на себя.

Чтобы понять события следующих нескольких недель, необходимо принять во внимание, что победа в Дьенбьенфу не заставила вьетминевцев ослабить натиск в других частях страны: французы продолжали терять территории и людей, а дезертирство из местных войск приобрело масштабы эпидемии. 4 июня Наварр передал командование войсками Полю Эли, новому и последнему верховному комиссару в Индокитае. После этого случились еще две военные катастрофы. 24 июня Мобильная группа 100, осуществлявшая отход из Анкхе на Центральном нагорье, попала в серию засад. Погибло около половины личного состава группировки; было уничтожено четыре пятых транспортных средств; один из лучших французских полков, 1-й полк «Корея», был стерт с лица земли. 12 июля похожая участь постигла Мобильную группу 42. Между тем стало известно, что Зяп готовит новое большое наступление в дельте Красной реки: по китайской железной дороге к северной границе «освобожденной зоны» ежемесячно доставлялось около 4000 тонн оружия и боеприпасов, предназначенных для Вьетминя.

Затянувшиеся переговоры великих держав на фоне продолжающегося кровопролития в Индокитае вызывали негодование мирового сообщества. Так, в лондонском кабаре-клубе Café de Paris Ноэль Кауард, представляя Марлен Дитрих, продекламировал остроумный стих, воспевавший женскую привлекательность. После его слов о Клеопатре: «Змея Нила улыбкой добивалась своего куда быстрее, чем Женева», – зал взорвался смехом. Однако неожиданно забрезжил луч надежды: на фоне продолжающихся военных поражений Франции на Вашингтон снизошло осознание того, что все может закончиться гораздо хуже, нежели разделом страны. Без вмешательства США весь Вьетнам может оказаться в руках коммунистов. Беделл Смит нехотя смирился с необходимостью сделки. 15 июня коммунистический лагерь провел в Женеве тайное стратегическое совещание: Чжоу настоятельно призвал представителей Вьетминя занять более реалистичную позицию и, в частности, отказаться от пропагандистской лжи, будто их войска не воюют в Лаосе и Камбодже. Молотов поддержал своего китайского коллегу.

Три дня спустя произошло еще одно ключевое событие: Национальное собрание Франции отправило Жозефа Ланьеля в отставку, назначив новым главой правительства Пьера Мендеса-Франса. Новый премьер-министр немедленно объявил, что тоже подаст в отставку, если в течение 30 дней не сумеет добиться прекращения огня в Индокитае. Тем самым он установил крайний срок для достижения договоренностей в Женеве, и Чжоу Эньлай заявил Идену и другим, что также хотел бы уложиться в эти сроки. 23 июня в Берне Чжоу встретился в частном порядке с Мендесом-Франсом, и два политика нашли общий язык. Чжоу без обиняков признал, что его главная цель – не допустить, чтобы американцы ввели войска в Индокитай. Они сошлись на том, что раздел страны отвечает интересам и китайцев, и французов.

Представители антикоммунистических сил во главе со своим новым премьер-министром Нго Динь Зьемом, назначенным по прихоти Бао Дая, продолжали выступать категорически против. Но их мнение мало кого интересовало: только Вашингтон мог наложить вето на план раздела. Черчилль написал Эйзенхауэру: «Кажется, Мендес-Франс принял решение уйти на лучших возможных условиях. Если это действительно так, я думаю, что он прав». 24 июня Даллес заявил лидерам конгресса, что США должны принять новый курс – защитить Южный Вьетнам, Лаос и Камбоджу от коммунистической угрозы: «Задействовать все силы, которые у нас есть, чтобы дать отпор их подрывному влиянию и удержать этот регион». Его заявление косвенно признавало потерю Севера.

Между тем в преддверии решающего раунда переговоров в Женеве китайское руководство и лидеры Вьетминя также скорректировали свою позицию. На встрече 3–5 июля в южно-китайском городе Лючжоу премьер Чжоу Эньлай напомнил Хо Ши Мину и его делегации, чем закончилось коммунистическое вторжение в Южную Корею летом 1950 г. «Ключевой причиной неудачи в Корее было вмешательство США, – сказал он. – Мы не ожидали, что они так быстро перебросят подкрепление [вооруженные силы ООН под командованием Макартура] ‹…› Если бы не вмешательство США, Корейская народная армия сбросила бы [силы] Ли Сын Мана в океан»[136]136
  Logevall, Embers, 597.


[Закрыть]. В некотором роде китайское руководство опасалось того же, что и руководство США: если Вьетминь перегнет палку, как это сделал Ким Ир Сен в Северной Корее, может разразиться геостратегическая катастрофа.

В 1954 г. прошло всего пять лет с тех пор, как коммунисты во главе с Мао Цзэдуном одержали победу в гражданской войне, нанеся пусть косвенное, но унизительное поражение США. Некоторые американские консерваторы все еще лелеяли надежду, какой бы фантастической она ни была, вернуть «потерянный Китай». За четыре года до этого китайцы вмешались в Корейскую войну только лишь потому, что не смогли бы смириться с присутствием победоносной армии Макартура на другом берегу пограничной реки Ялу. В эпоху Женевской конференции Мао вовсе не был так уверен в устойчивости своего режима, как предполагали многие на Западе. Внешняя безопасность была приоритетом Чжоу Эньлая. А для этого, считал он, необходимо успокоить американские страхи: коммунистический Китай вполне может ужиться с некоммунистическим Южным Вьетнамом у себя под боком, если это утихомирит Даллеса и Эйзенхауэра.

Таким образом, продолжал китайский премьер в Лючжоу, если война в Индокитае затянется без решающего исхода – что было очень вероятно, учитывая соотношение сил: порядка 470 000 у французов против 310 000 у Вьетминя, – и напряженность между Востоком и Западом будет нарастать, Вашингтон может нанести удар. Все, что было завоевано за десятилетие борьбы, будет потеряно. По оценкам Зяпа, для достижения окончательной военной победы Вьетминю могло потребоваться от двух до пяти лет; китайские советники считали так же. Вьетминь предлагал провести разграничение по 13-й параллели через Центральное нагорье Аннама. Французы хотели, чтобы граница проходила намного севернее – по 18-й параллели, южнее города Винь. Китайцы предложили в качестве компромисса 16-ю параллель, что не вызвало у Хо Ши Мина серьезных возражений. 7 июля Чжоу доложил о ситуации Мао, и тот признал необходимость уступок и достижения политического урегулирования в кратчайшие сроки. Русские согласились по тем же геополитическим соображениям.

Полыхая праведным гневом, Даллес отказался присутствовать на последней сессии Женевской конференции, стартовавшей 10 июля. В его глазах обсуждаемая сделка была капитуляцией, не менее постыдной и трусливой, чем заигрывание с фашистами в 1930-х гг.: он был уверен, что это станет всего лишь промежуточной остановкой на пути к полностью красному Вьетнаму. И это после того как США потратили на войну с коммунистами в Индокитае $2,5 млрд – больше, чем предоставили экономической помощи самой Франции начиная с 1945 г.! Между тем Мендес-Франс даже не потрудился проинформировать Бао Дая о ходе переговоров. В Сайгоне новоиспеченный премьер-министр Нго Динь Зьем продолжал противиться разделу, даже когда посол США посоветовал ему снять розовые очки и признать, что половина страны лучше, чем ничего. Зьем поручил своему министру иностранных дел в Женеве сохранить Ханой и Хайфон под контролем Сайгона любой ценой, что наглядно показывало присущую ему склонность закрывать глаза на нежелательные реалии в пользу приятных фантазий. Он настоял на том, чтобы в официальный протокол конференции была занесена позиция его правительства, согласно которой раздел игнорировал «единодушное стремление вьетнамского народа к национальному единству».

16 июля американцы нехотя удостоили Женевскую конференцию своим присутствием в лице заместителя госсекретаря Беделла Смита. Тот прибыл, однако, с инструкциями держаться в стороне от «торгов» – напряженного раунда двусторонних и специальных встреч, на которых обсуждались условия сделки. Через два дня министры иностранных дел приняли решение о создании Международной контрольной комиссии (МКК), в состав которой вошли представители Индии, Канады и Польши, чтобы контролировать соблюдение режима прекращения огня и других договоренностей. 20 июля делегации Франции и Вьетминя пришли к соглашению, что разделение пройдет рядом с 17-й параллелью и обеспечит Южному Вьетнаму короткую и удобную для защиты границу с Севером. При этом подчеркивалось, что данная демаркационная линия «является временной и не может быть истолкована как являющаяся в какой-либо мере политической или территориальной границей». Всем вьетнамцам предоставлялся 300-дневный период отсрочки с гарантированной свободой передвижения между Севером и Югом, в течение которого они могли выбрать, в какой части страны хотят жить дальше. В течение двух лет на Севере и Юге должны были быть проведены общенациональные выборы, чтобы определить будущее страны. Оба Вьетнама, а также Лаос и Камбоджа, получали признание как нейтральные государства. Французы отправлялись домой.

Женевские соглашения состояли из двух основных документов. Соглашение о прекращении военных действий было подписано 21 июля 1954 г. между французской и северовьетнамской сторонами. Заключительная декларация конференции была одобрена в устной форме Францией, Великобританией, Китаем и СССР. Даллес сделал заявление, в котором подчеркнул особый интерес США к судьбе новорожденных «близнецов»: он предупредил, что любое нарушение условий сделки «будет рассматриваться с серьезной озабоченностью и считаться угрозой международному миру и безопасности». Все участники конференции, кроме американцев, воздали должное Энтони Идену, который на своем посту сопредседателя на протяжении многих недель «почти с нечеловеческим позитивным настроем и терпением» обеспечивал прогресс переговоров, даже когда казалось, что те обречены на провал. Это был звездный час в карьере блистательного, но не всегда последовательного государственного деятеля, которого природа зачем-то наделила и поразительной красотой.

По сути, Женевские соглашения просто урегулировали условия перемирия между уходящими французскими колонизаторами и коммунистами, которые в качестве военного трофея получили под свое управление весь север Вьетнама. Это дало основания Сайгону и Вашингтону впоследствии утверждать, что отказ от проведения общенациональных выборов в указанный двухлетний срок не является нарушением прочих договоренностей. Бо́льшая часть мировой общественности была удручена результатами Женевской конференции, но понимала, что на данный момент это был единственный приемлемый для всех выход. 23 июля The Spectator резюмировал: «Это плохой мир. Но это определенно лучший мир, который мог быть достигнут при существующих обстоятельствах». Громкое бряцание оружием со стороны Вашингтона, продолжал журнал, поумерило пыл коммунистов и заставило их пойти на компромиссы. «Как ни парадоксально, но своими дикими, безобразными и нецивилизованными гримасами Соединенные Штаты косвенно способствовали заключению мира».

В скором времени Эйзенхауэр и Даллес наделили новую полунацию легитимностью и несоизмеримой геополитической значимостью, движимые необходимостью успокоить своих республиканских избирателей дома и восстановить лицо своей администрации после того, как та не сумела спасти Северный Вьетнам от коммунистов. Южный Вьетнам, заявил госсекретарь, будет процветать, «свободный от скверны французского колониализма». Инструментом для проведения своей политики Вашингтон, не мудрствуя лукаво, выбрал Нго Динь Зьема – ставленника Бао Дая с довольно сомнительной политической репутацией и влиянием. Что касается британцев, то они твердо отказались от какого бы то ни было вмешательства в Индокитае, заявив, что в этом регионе у них нет жизненно важных интересов. Они считали, что для Запада гораздо важнее дать отпор Советам в Европе. Между тем СССР и Китай принялись помогать новому своему собрату по социалистическому лагерю, хотя и без особого рвения. Разумеется, они были бы рады, если бы американцы потерпели неудачу в попытке превратить Южный Вьетнам в «витрину капитализма», но у них не было никакого желания превращать Индокитай в арену противостояния между Востоком и Западом.

Делегация Вьетминя вернулась из Женевы, убежденная в том, что Чжоу Эньлай вел двойную игру и предал их, но Хо Ши Мин успокоил своих соратников: скоро весь Вьетнам окажется в их руках, нужно только немного подождать. Он был уверен, что на общенациональных выборах население Севера и Юга проголосует за объединение страны. В ожидании присоединения Юга Хо и его товарищи с безжалостной целеустремленностью взялись за построение социалистического государства, о котором так долго мечтали. Несмотря на то что вьетминевцы показали себя стойкими воинами, к 1954 г. они устали от войны и были рады возможности вернуться домой к своим семьям, снова спать на нормальных кроватях и есть пусть скудную, но домашнюю пищу, без страха постоянных обстрелов и бомбардировок.