Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

Глава 4
Кровавый след

Уйти или бомбить?

Несмотря на то что Зяп сосредоточил в Дьенбьенфу три четверти своих регулярных войск, партизанские отряды Вьетминя продолжали наращивать давление в разных частях страны, заставляя французов рассеивать силы. Продолжались столкновения в дельте Красной реки и южных районах Аннама: с начала февраля до середины марта 59 фортов пали под натиском вьетминевцев. Значительная часть дельты Меконга оказалась в руках коммунистов, теснивших французские войска все дальше на север региона. Французское командование отчаянно пыталось удержать территории по всему Вьетнаму и в Лаосе; в Дьенбьенфу надвигалась катастрофа. Французская колониальная власть в Индокитае трещала по швам. Только одна сила в мире была способна предотвратить ее крах: Соединенные Штаты Америки.

На протяжении двух месяцев весной 1954 г. президент Эйзенхауэр и ряд ключевых членов его администрации активно продвигали план военного вмешательства, которое они не просто считали необходимым – они горели желанием это сделать. Как и в следующие 20 лет, Вашингтон мало заботили интересы и чаяния самого вьетнамского народа. Им двигали другие мотивы: не допустить в Азии очередной триумф коммунизма, который несоизмеримо усилил бы влияние Китая и снизил влияние Запада в регионе. Одна только мысль об этом приводила в ужас республиканских избирателей, ставших болезненно чувствительными под влиянием лихорадки маккартистской охоты на ведьм.

Обсуждение обострилось, когда 20 марта, через неделю после первого штурма в Дьенбьенфу, в Вашингтон прибыл начальник французского Генерального штаба генерал Поль Эли. Эли был прямолинеен: без помощи США гарнизон в Дьенбьенфу падет. Американцы немедленно согласились выделить небольшую помощь – еще десяток бомбардировщиков B-26 и 800 парашютов. Но Эли требовалось гораздо больше, и он нашел заинтересованных единомышленников. Адмирал Артур Рэдфорд, председатель Объединенного комитета начальников штабов, был ястребом среди ястребов. Он предложил задействовать против армии Зяпа 60 базирующихся на Филиппинах тяжелых бомбардировщиков B-29 «Суперкрепость». Аналитическая группа из Пентагона пошла дальше, заявив, что три тактические ядерные бомбы, «примененные правильным образом», позволят одним махом устранить коммунистическую угрозу. Рэдфорд одобрил это предложение как один из вариантов, который стоит рассмотреть. Однако Госдепартамент настоятельно предостерег против того, чтобы даже намекать французам о возможности ядерного удара, поскольку это непременно просочится в прессу – и разгорится громкий скандал.

Генерал Мэтью Риджуэй, начальник штаба Армии США и главный герой Корейской войны, решительно и прозорливо выступал против любого вмешательства в Индокитае, называя его «неправильной войной в неправильном месте». Но Эйзенхауэр был иного мнения. Он высказался за применение американцами военной силы, но выдвинул два условия, которые, как оказалось, сыграли решающую роль: обеспечить поддержку конгресса и участие союзников, в первую очередь Великобритании. Госсекретарь Даллес и вице-президент Ричард Никсон с энтузиазмом поддержали предложенную Рэдфордом операцию «Стервятник» с использованием бомбардировщиков B-29. На протяжении нескольких недель, пока люди де Кастри держали оборону в Дьенбьенфу, в Вашингтоне, Лондоне и Париже шли напряженные переговоры: американцы пытались собрать кворум для новой военной кампании.

30 марта пять вьетминевских полков, после нескольких атак, следовавших одна за другой, захватили позиции на высоте «Элиан-1» и вокруг нее. Высота оборонялась алжирцами, которыми командовали недавно назначенные французские офицеры. В колониальных войсках офицеры играли ключевую роль. Если солдаты хорошо знали своих командиров и доверяли им, они могли сражаться достаточно стойко. Но, если они не доверяли командирам или те погибали, солдаты бежали с поля боя. Вьетминевцы начали артобстрел, как обычно, в 17:00 и через час двинули в атаку пехоту. Сильный дождь затопил траншеи и сделал невозможной поддержку с воздуха. Одновременно со штурмом «Элиан-1» вьетминевцы осадили расположенную на севере от нее высоту «Доминик» – через бинокль Ланглэ мрачно наблюдал за тем, как они прорвали оборону и вклинились вглубь периметра. Вскоре на высотах завязалось четыре отдельных пехотных сражения, в каждом из которых перевес был на стороне нападавших. Среди алжирских защитников «Элиан-1» началось бегство; пытаясь остановить панику, французский офицер застрелил нескольких беглецов, но это не помогло. В периметре образовалась зияющая дыра. После четырех часов ожесточенного боя форт пал. Подобные сцены имели место и на «Доминик-2»: алжирцы вылезали из окопов и с поднятыми руками бежали в сторону противника. К 22:00 этот опорный пункт также был взят.

Несколько смельчаков сражались до конца; среди них был 18-летний сержант евро-азиатского происхождения по имени Шаламон, который не выпускал из рук свой пулемет, пока не был окружен и убит. Опорный пункт «Доминик-3» устоял благодаря 27-летнему офицеру-артиллеристу Полю Брунбруку, ветерану героической обороны Насана в декабре 1952 г., еще одного осажденного французского гарнизона. Он не позволял защитникам пасть духом и мастерски использовал свои 105-мм гаубицы, в конце концов дав приказ стрелять прямой наводкой: «Débouchez à zéro!» – «Взрыватели на ноль!» Ланглэ по рации приказал Брунбруку оставить позиции, но молодой офицер ответил: «Ни за что!» Рано утром 31 марта он отступил вместе со своими несгибаемыми сенегальцами и тремя гаубицами, которые оставались в исправном состоянии даже после 1800 выстрелов. Брунбрук был награжден рыцарским крестом Почетного легиона; через две недели он скончался от ран, полученных в очередном героическом сражении.

Форт «Элиан-1» пал быстро вместе с еще одним укреплением с гордым названием «Елисейские поля». Вторая волна атак обескровила обе стороны. Один вьетминевский полк понес настолько большие потери, что его пришлось вывести с передовой. Французы потеряли значительную часть своей артиллерии и истратили половину оставшихся боеприпасов, 500 тонн. Рано утром 31-го марта, прилетев из Сайгона в Ханой, Наварр узнал об этих новых несчастьях, а также о том, что Коньи всю ночь отсутствовал в штабе – по слухам, он провел ее с женщиной. Это только усилило желчную свару между двумя генералами, которые теперь старались переложить друг на друга ответственность за неизбежную катастрофу. Генерал Майк О’Дэниел предложил французам нелепый план спасения: отправить в Дьенбьенфу из Ханоя бронетанковое подразделение. Это предложение не принимало во внимание два ключевых фактора – условия горно-лесистой местности и умение вьетминевцев устраивать засады на французские колонны. Тем не менее президент Эйзенхауэр впоследствии выразил удивление, почему французы не воспользовались планом О’Дэниела.

В отчаянном стремлении спасти ситуацию Наварр и Коньи продолжали принимать бесполезные меры: утром того же дня в лагерь был десантирован еще один парашютный батальон. Даже теперь, когда стало ясно, что гарнизон обречен, в отважных добровольцах не было недостатка. Так, капитан Ален Бизар отказался от теплого места помощника начальника штаба армии в Париже, чтобы присоединиться к защитникам Дьенбьенфу. Вероятнее всего, этими молодыми офицерами двигало желание искупить позор, пережитый их нацией в 1940 г., и показать, что новое поколение французов обладает той готовностью к самопожертвованию ради своей страны, которой не хватило их отцам.

Вечером 31 марта французы провели контратаки и ненадолго вернули опорные пункты «Доминик-2» и «Элиан-1», но вскоре те снова пали под ожесточенным напором вьетминевцев. В ночь на 1 и 2 апреля защитники сумели отбить ночные атаки, но утром 2 апреля было принято решение оставить опорный пункт «Югетт-2». Французы запоздало взялись за укрепление оставшихся фортов. 3 апреля по репутации Иностранного легиона был нанесен очередной удар, когда 12 его бойцов, выживших после взятия «Беатрис», покинули свои позиции и сдались врагу. Как и всем дезертирам, переходившим на сторону Зяпа, им тут же вручили в руки лопаты и заставили копать. По состоянию на 7 апреля в гарнизоне насчитывалось 590 раненых. В батальонах Иностранного легиона и батальонах парашютистов осталось меньше 300 человек в каждом. Зяп проигнорировал просьбу французов о временном прекращении огня, чтобы позволить эвакуировать раненых, – время «жестов милосердия» прошло.

Между тем дебаты в Вашингтоне о возможном американском вмешательстве – не ради спасения французов, но чтобы усмирить коммунистов, – сыграли куда более важную историческую роль, чем судьба Дьенбьенфу. С конца марта Даллес развернул в СМИ блиц-кампанию, чтобы «пробудить» американский народ и заручиться его поддержкой. Госсекретарь называл Вьетминь орудием в руках китайцев. Правительство США, заявлял он, не имеет права бездействовать, в то время как коммунисты одерживают триумф; при этом он не уточнял, какие именно меры оно может предпринять. Заголовки на первых страницах готовили американскую аудиторию к вступлению в войну. Журнал US News and World Report писал: «США открыто предупреждают коммунистов: мы не позволим им проглотить Индокитай»[114]114
  USN&WR 09.04.1954.


[Закрыть]. Бо́льшая часть мира по-прежнему была уверена в превосходстве западной военной силы и в том, что французы в итоге одержат победу в Дьенбьенфу. 19 марта британский журнал The Spectator писал: «Французы должны выиграть эту битву, и, когда это произойдет, мир наконец-то увидит свет в конце индокитайского туннеля». 9 апреля журнал продолжал: «Несмотря на чрезвычайную непопулярность этой войны, героическая оборона, которую держит гарнизон полковника де Кастри и его 11 000 человек, напомнила Франции о том, что она по-прежнему способна сражаться и вызывать восхищение всего мира». Подобные разглагольствования отражали не более чем невежественный самообман вкупе с нелепой франкофилией, хотя даже самые ярые оптимисты не могли не признать, что до окончания битвы нельзя уверенно говорить о ее исходе.

3 апреля госсекретарь США провел встречу с лидерами конгресса, на которой присутствовали демократы: Линдон Джонсон от Техаса, Ричард Рассел от Джорджии, Эрл Клементс от Кентукки – и республиканцы: Юджин Милликин от Колорадо и Уильям Ноуленд от Калифорнии. После того как Рэдфорд проинформировал их о тяжелом положении в Дьенбьенфу, Даллес высказал пожелание президента: он хочет, чтобы конгресс принял совместную резолюцию, санкционирующую развертывание американской авиации и военно-морских сил. «Если мы потеряем Индокитай, – сказал Рэдфорд, – будет всего лишь вопросом времени, когда падет вся Юго-Восточная Азия, включая Индонезию». Под градом скептических вопросов со стороны конгрессменов адмирал был вынужден признать, что он – один из немногих, кто выступает за военное вмешательство. На вопрос «почему?» он уверенно ответил, что знает Азию гораздо лучше своих коллег. Не обладая блестящим умом, он никогда не страдал от недостатка самомнения.

Следующий ключевой вопрос касался того, должны ли США действовать в одиночку или же привлечь союзников. Линдон Джонсон заявил: «Мы не хотим повторения корейского сценария, где США обеспечивали 90 % живой силы». Из войны 1950–1953 гг., подорвавшей президентство Гарри Трумэна, политики вынесли следующий урок: американцы готовы платить другим, за то чтобы те сражались и умирали в войнах с коммунистами в далеких азиатских странах, но были категорически против, чтобы жертвовать жизнями американских парней. Даллесу задали прямой вопрос: будет ли Британия участвовать в операции США во Вьетнаме? Он признал, что это маловероятно. Ответ конгрессменов был однозначен: конгресс одобрит военное вмешательство, которого так жаждали госсекретарь и президент, только при условии того, что под ним подпишутся и другие страны. На встрече в Белом доме 4 апреля Эйзенхауэр признал, что теперь все зависит от решения британцев. Тем же вечером французское командование официально запросило у США поддержки авиации в операции в Дьенбьенфу. Наварр даже предложил американцам замаскировать опознавательные знаки на самолетах или же использовать французские эмблемы, что лишь подчеркивало его все более неадекватное восприятие реальности.

Вечером 5 апреля Черчилль получил эмоциональное личное письмо от Эйзенхауэра, в котором тот напомнил ему о призраках Гитлера, Хирохито, Муссолини: «Разве наши нации не должны извлечь из этого серьезный урок?»[115]115
  Logevall, Embers, 475.


[Закрыть] – и призвал британцев присоединиться к операции в Индокитае. На следующий день Эйзенхауэр заявил Совету национальной безопасности, что «у нас по-прежнему есть все шансы выиграть это сражение». На пресс-конференции 7 апреля он впервые публично озвучил то, что впоследствии стало известно как «теория домино». Если мы позволим коммунистам прийти к власти в Индокитае, остальная часть Юго-Восточной Азии «очень быстро последует за ним»[116]116
  Logevall, Embers, 479.


[Закрыть]. Французы давно твердили о том же самом, используя метафору с боулингом – в их варианте это звучало как «эффект десяти кеглей».

В Тонкинский залив были отправлены авианосцы Boxer и Essex, чтобы быть под рукой, если Эйзенхауэр примет решение откликнуться на просьбу Франции. Тем не менее сомневающихся было гораздо больше. На Капитолийском холме молодой сенатор-демократ от Массачусетса Джон Кеннеди призвал наконец-то сказать правду американскому народу: он считал, что любое вмешательство США будет абсолютно бесполезным, если Франция не предоставит своим колониям полную независимость. «Сколько бы денег, войск и оружия мы ни влили в джунгли Индокитая», это вряд ли позволит нам одержать победу над противником, чьи партизанские отряды находятся одновременно везде и нигде, и который пользуется «полной поддержкой населения». Но Эйзенхауэр был настроен воевать – при условии, что США сумеют найти союзников. Он с нетерпением ждал результатов переговоров в Лондоне.

Между тем французское командование продолжало направлять в Дьенбьенфу подкрепления. Было принято отчаянное решение отправить батальон добровольцев без парашютной подготовки. Даже для опытных парашютистов ночной прыжок в узкий периметр, плотно окруженный врагом, – серьезное испытание; чего уж говорить о новичках. Когда самолеты приблизились к зоне выброски, людей предупредили, что за один заход может выпрыгнуть не больше шести человек. Некоторые, примерно один из десяти, отказались покидать кабину – малодушие всегда заразительно, особенно когда вам нужно шагнуть в ночное небо, испещренное огненными трассами вражеских зениток, а внизу вас ждет враждебная неизвестность. Тем не менее большинство добровольцев мужественно прыгнули в темноту и приземлились на французских позициях с удивительно малыми потерями. Впоследствии эти герои стали жертвами вопиющего армейского бюрократизма: выжившим отказали в выдаче значков парашютистов на том основании, что они не прошли установленный курс обучения.

1 апреля, словно решив отметить День дураков очередным нелепым действом, Наварр представил к повышению в звании многих офицеров гарнизона, в том числе де Кастри, которому был присвоено звание бригадного генерала. В то время как солдаты Зяпа продолжали яростно копать, продвигая траншеи и туннели к очередным объектам атаки, утром 10 апреля новоиспеченный полковник Марсель Бижар отдал приказ контратаковать «Элиан-1». Пехотинцы, выстроившись клином вслед за самоходным огнеметом, подбадривая себя песнями, ринулись на позиции вьетминевцев, которые встретили их шквальным огнем. В 11:30, после ожесточенной схватки, французы сумели достичь вершины холма, но, потеряв 60 человек, были вынуждены отступить. На рассвете 18 апреля сотня защитников «Югетт-6», услышав неподалеку стук лопат, выскочили из окопов и, перепрыгивая через вырытые вьетминевцами траншеи, бросились бежать к периметру лагеря. Добежать удалось всего шестидесяти.

В ходе англо-американских кризисных переговоров, проходивших в апреле 1954 г., Даллес с трудом скрывал свое презрение к Британии как нации и конкретно к ее лидерам. Это чувство было взаимным: Черчилль охарактеризовал госсекретаря как «недалекого, лишенного воображения, не способного на понимание человека». Прилетев в Лондон 11 апреля, Даллес повторил набившие оскомину аргументы о необходимости вместе бороться против тоталитарных угроз. Иден был безукоризненно вежлив, но непоколебимо скептичен. Безусловно, нельзя не заметить горькую иронию ситуации: в 1954 г. он категорически отверг сравнение текущего положения с 1930-ми гг., чтобы оправдать военное вмешательство Запада в Индокитае, а через два года, будучи премьер-министром, сам прибег к той же аналогии, чтобы оправдать катастрофическое вторжение Великобритании в Египет. Как бы то ни было, британский и американский министры распрощались с ледяной вежливостью. В Париже Даллес преуспел ничуть не больше: министр иностранных дел Жорж Бидо от лица Франции наотрез отказался предоставлять Индокитаю полную независимость, что было одним из условий американского вмешательства. Но вашингтонские ястребы жаждали войны. 16 апреля вице-президент Ричард Никсон заявил журналистам, что «США должны отправиться в Женеву и убедить свободный мир в необходимости предпринять совместные действия». В далеком Индокитае французские военные услышали его слова, и у них затеплился огонек надежды.

«Триумф воли»

В период с 14 по 22 апреля гарнизон Дьенбьенфу потерял 270 человек. Фраггинг[117]117
  Фраггинг – американский военный термин, означающий предумышленное убийство, как правило, непопулярного офицера находящимися в его подчинении рядовыми солдатами с помощью осколочной гранаты – fragmentation grenade или просто frag. – Прим. пер.


[Закрыть] не был чисто американским изобретением: однажды ночью солдат бросил гранату в блиндаж, полный сержантов, за что был расстрелян на месте. К 14 апреля в распоряжении де Кастри осталось 3500 боеспособных солдат; почти 2000 дезертиров скрывались в окрестностях лагеря и каждую ночь выходили за добычей, ввязываясь в стычки за сброшенные на парашютах грузы. Изначально лагерь занимал площадь в 5 кв. км; теперь она сократилось вдвое. Территория вокруг него напоминала участок Западного фронта в 1917 г.: голое поле, покрытое месивом грязи, черными останками сгоревшей техники, бочек, гильз от снарядов, изрубцованное воронками и окопами. Никто ни с одной, ни с другой стороны не рисковал появляться на открытой местности при свете дня. Мастерство французских пилотов оставалось плачевным. 13 апреля де Кастри доложил Коньи, что его позиции снова подверглись атаке трех бомбардировщиков, тогда как ящики с 800 артиллерийскими снарядами были парашютированы в руки врага. Сообщение заканчивались коротким и злым «Без комментариев».

Вьетминевцы проявляли необыкновенную энергию и изобретательность, прокладывая траншеи и туннели к французским позициям, а их пехота – огромное мужество, атакуя эти позиции раз за разом. Тем не менее осаждавшие несли несоизмеримо бо́льшие потери, чем осажденные. Одним из косвенных доказательств колоссальных размеров потерь может служить тот факт, что даже в 2018 г. Ханой предпочитал скрывать достоверные данные. Взятые французами военнопленные рассказывали о том, что многие вьетминевские батальоны страдали от вспышек малярии, пали духом и даже отказывались выполнять приказы командиров. Ситуация была настолько серьезной, что командиры-коммунисты были вынуждены отказаться от атак «людскими волнами» в пользу более продуманных тактик и усилить пропагандистскую работу. Политруки старались воодушевить своих солдат и носильщиков, преимущественно выходцев из крестьянской среды, обещанием того, что в течение нескольких недель после взятия Дьенбьенфу в «освобожденных зонах» будет проведена земельная реформа: все земли будут конфискованы у землевладельцев и распределены между крестьянами. Однако же самым мощным стимулом для этих простых людей было осознание того, что их жертвы, в отличие от жертв французских защитников гарнизона, были не напрасны. Они победят.

В ночь с 22 на 23 апреля солдаты Зяпа отрыли несколько туннелей под «Югетт-1» и ворвались внутрь оборонительного периметра. Застигнутые врасплох, его защитники вместе с командиром сражались не на жизнь, а на смерть, окруженные толпой вьетминевцев. Де Кастри потребовал вернуть «Югетт-1», поскольку без этой позиции практически не оставалось места для выброски грузов. Контратака парашютистов была назначена на 14:00 23 апреля, но к ближе к этому времени стало ясно, что они еще не будут готовы. Последовал хаос: отменить запланированный авиаудар было невозможно, и в 13:45, когда гарнизонная артиллерия израсходовала бо́льшую часть имевшихся боеприпасов, появились четыре бомбардировщика Marauder и дюжина истребителей. Занимавшие «Югетт-1» вьетминевцы понесли тяжелые потери, но потом внезапно наступило 45-минутное затишье, во время которого к ним было срочно направлено подкрепление.

Когда две французские роты наконец-то выскочили из окопов и бросились в атаку по открытой местности, вьетминевцы встретили их интенсивным огнем. В 15:30 французы были прижаты к земле на полпути к цели и несли большие потери. Час спустя выжившие отступили, потеряв 76 человек убитыми и тяжелоранеными. Лейтенант Гарен, чьи ноги были искалечены взрывом гранаты, выстрелил себе в голову, чтобы его люди не рисковали своими жизнями ради его спасения. Теперь половина взлетно-посадочной полосы была в руках вьетминевцев, в то время как гарнизонный медпункт был переполнен ранеными: 401 тяжелый случай, 676 – средней тяжести. Один офицер сказал раненым, которым не хватило места в укрытии: «Те, кто не может стоять или сидеть, пусть лучше лежат в своих окопах»[118]118
  Rocolle,480.


[Закрыть].

Накануне Женевской конференции Даллес снова отправился в Европу, на этот раз в сопровождении адмирала Рэдфорда, чтобы попытаться переубедить правительства Черчилля и Четвертой республики. Всему миру постепенно становилось ясно, что без военного вмешательства США судьба Дьенбьенфу была предрешена, и журнал The Spectator с энтузиазмом, присущим части консервативных кругов, написал, что, раз иные средства не работают, «придется применить военную силу, чтобы убедить Хо Ши Мина и китайцев в необходимости мира»[119]119
  . Spectator, 30.04.1954.


[Закрыть]. 22 апреля Даллес и Бидо снова встретились в Париже, чтобы выработать общую политическую платформу для Женевы. Тем временем Эли и Наварр продолжали требовать еще больше американских самолетов. Когда к переговорам присоединились британцы, Бидо стал проявлять чрезмерную эмоциональность, вероятно под влиянием неумеренных доз алкоголя: позже он утверждал, что в приватной беседе Даллес спросил у него, что он думает по поводу применения ядерного оружия в Дьенбьенфу. То, что американцы не преминули затронуть этот вопрос, по крайней мере в неофициальном порядке, представляется вполне правдоподобным.

По правде говоря, Эйзенхауэр и его госсекретарь устали от европейцев: от французов, которые хотели полномасштабной помощи без всяких условий и ограничений; от британцев, которые упрямо не хотели признавать преимущества «совместного решения» индокитайской проблемы, пока французы не упаковали чемоданы. Было жалко смотреть, как британцы нервничают по поводу китайской угрозы для своей колонии в Гонконге. Престарелый премьер-министр и его министр иностранных дел Энтони Иден уперлись, как ослы. Они отвергли «теорию домино» Эйзенхауэра и отказались поддерживать какие бы то ни было военные действия в преддверии Женевской конференции, на которой Иден сопредседательствовал вместе с советским министром иностранных дел Молотовым. 26 апреля на ужине в загородной резиденции «Чекерс» Рэдфорд использовал все свое красноречие в попытке переубедить Черчилля, но тот спокойно ответил американскому адмиралу: «С потерей крепости придется смириться»[120]120
  UKNA FO371/112057.


[Закрыть]. Если уж Британия не сумела сохранить Индию для себя, добавил он, маловероятно, что ей удастся сохранить Индокитай для Франции.

29 апреля Даллес телеграфировал в Вашингтон: «Великобритания проявляет все бо́льшую слабость. Похоже, британцы считают, что мы готовы пойти на нынешние риски войны с Китаем, и это, вкупе с их страхом перед возможностью применения ядерного оружия с нашей стороны, пугает их до смерти»[121]121
  Cable James, The Geneva Conference of 1954, Macmillan, 1986, 65.


[Закрыть]. Таким образом, Британия сыграла в этой – и последующей – Вьетнамской войне роль ключевой сдерживающей силы. Дай Черчилль другой ответ, даже при том что Эйзенхауэр вряд ли бы решился на ядерный сценарий, западные союзники во главе с США, скорее всего, задействовали бы военные силы, чтобы поддержать совершенно безнадежное положение Франции в Индокитае. Телеграммы Эйзенхауэра Даллесу ясно свидетельствуют о том, что, отказавшись задействовать военную мощь США в одностороннем порядке, он был не просто готов, но горел желанием это сделать, если бы Британия обеспечила ему политическое прикрытие, пусть даже с чисто символическим обязательством направить в Индокитай свои бомбардировщики RAF.

С 1940 г. британцы демонстрировали чудеса дипломатического лавирования, чтобы избежать ссоры с США. Теперь же, отказываясь поддержать Вашингтон в вопросе, которому тот придавал такое значение, они чувствовали себя не в своей тарелке. Между тем у Лондона были все основания проявлять осторожность. Черчилль не раз справедливо признавал, что в ходе своего премьерства в 1952–1955 гг. он был лишь бледной тенью себя прежнего. Но в этом вопросе он проявил замечательную прозорливость и твердость. Британцы подозревали, что подлинным мотивом для любого шага США в этом регионе было желание наказать Китай. Негодование американской администрации по поводу оказания Китаем военной помощи Вьетминю представлялось по крайней мере странным на фоне куда более щедрых американских поставок военного оборудования и оружия французским войскам. Наученные горьким опытом корейского конфликта, вылившегося в опасно затянувшуюся локальную стычку с коммунистами, британцы опасались, что военное вмешательство в Индокитае может спровоцировать нечто гораздо более серьезное, вплоть до новой большой войны. Черчилль отказался вступать с американцами в сговор, имеющий целью ввести в заблуждение конгресс, и поддерживать военные действия, которые не только не позволят спасти Дьенбьенфу, но и могут привести к непредсказуемым последствиям для всего мира.

Эйзенхауэр, который жаждал «задать коммунистам в Индокитае хорошую трепку»[122]122
  Logevall, Embers, 508.


[Закрыть], был в ярости от британского «малодушия». Адмирал Рэдфорд тоже. Вероятно, это сыграло не последнюю роль в том, что два года спустя американский президент отказался подержать премьер-министра Идена в ходе Суэцкого кризиса. Как бы то ни было, весной 1954 г. никакие действия Запада не могли бы спасти Дьенбьенфу, разве что такие отчаянные меры, как применение непропорциональной огневой мощи вплоть до ядерной бомбардировки. Даже десятилетие спустя военное вмешательство США во Вьетнаме было воспринято большей частью мира как скрытый колониализм – в 1954 г. такие действия были бы сочтены его открытым проявлением. В вашингтонских дебатах почти полностью отсутствовало понимание того, что будущее Индокитая должно определяться не военными, а политическими, социальными и культурными силами. Обсуждение было сосредоточено только на том, сколько огневой мощи следует применить. И в 1954 г., и десятилетие спустя в высших политических и военных кругах США считалось само собой разумеющимся, что, если США решат применить свою военную мощь против крестьянской армии в резиновых «вьетнамках», коммунистический режим Хо будет стерт с лица Земли.

То, что французы терпели поражение в Индокитае, рассуждали американцы, объяснялось лишь одним: они были французами. Бернард Фолл вспоминает, с каким презрением один высокопоставленный американский чиновник отозвался о присутствии Франции в Индокитае: «Эта нация выродилась, нам всем следует это признать. Они трусливо капитулировали перед немцами. В Индокитае у них воюют только наемники – в самих французах не осталось ни капли воинского духа»[123]123
  Fall Bernard, Street Without Joy, Stackpole, 1967, 260.


[Закрыть]. Как бы то ни было, весной 1954 г. американцы не пришли на помощь «выродившейся нации», и события в Долине глиняных кувшинов разворачивались своим чередом. В те дни газета Le Figaro опубликовала карикатуру под заголовком «Последний редут», которая изображала министров французского правительства, пускавших себе в лоб последние пули. Если большинство рядовых французов смирилось с падением Дьенбьенфу, то элита – нет: для нее это означало конец Франции как великой державы.

Наварр и Коньи цеплялись за последние соломинки, лелея надежду на то, что усиление муссонных дождей перережет пути снабжения войск Зяпа и остановит их дальнейшее наступление или же что участники Женевской конференции заставят Хо Ши Мина согласиться на прекращение огня. Одновременно они продолжали убеждать Париж в том, что дополнительные подкрепления дадут гарнизону шанс: «Не говоря уже о воинской чести, существует надежда на благоприятный исход, которая оправдывает дополнительные жертвы»[124]124
  Rocolle, 489.


[Закрыть]. Разумеется, это был полный абсурд. Французские летчики, не желая рисковать своими жизнями, теперь сбрасывали грузы с высоты 3 км, из-за чего почти половина попадала в руки солдат Зяпа. Бомбардировки чаще всего велись вслепую, через слой облаков. 28 апреля бомбардировочная группа Франш-Конте доложила, что ее командир, его адъютант и восемь пилотов не допущены к полетам по медицинским показаниям. Полковник французских ВВС дерзко заявил: «Отказ посылать их [в Дьенбьенфу] в дневное время, на малой высоте, почти на верную смерть лежит на моей совести. Я считаю такое жертвоприношение бесполезным». Де Кастри с горечью пожаловался в Ханой, что летчики увиливают от исполнения своего воинского долга, в то время как его солдаты несут тяжкий крест: «Двойные стандарты здесь недопустимы»[125]125
  Rocoll, 513.


[Закрыть].

Американские пилоты-наемники проявили в небе над Дьенбьенфу куда больше героизма, чем их французские коллеги. Пожалуй, самым знаменитым среди них был добродушный толстяк из авиакомпании CAT Джеймс Макговерн, за свои огромные размеры прозванный друзьями «Макгун-землетрясение». Во время последнего из своих бесчисленных полетов в Дьенбьенфу, когда он приблизился к зоне выброски с грузом боеприпасов, его C-119 попал под зенитный огонь и получил серьезные повреждения. Но «Макгун-землетрясение» не захотел прыгать с парашютом, решив дотянуть до аэродрома на одном двигателе: однажды после аварийной посадки в Китае ему пришлось совершить героический переход по горам, и теперь он наотрез отказался «заниматься подобной ходьбой». Но его надежды не оправдались: самолет рухнул посреди джунглей и взорвался.

Безответственно пренебрегая секретностью, 24 апреля Le Monde опубликовала новость о начале операции «Кондор»: колонна из 3000 человек выдвинулась из Лаоса маршем через джунгли, чтобы прорвать осаду Дьенбьенфу. С самого начала было очевидно, что в таких нереально сложных условиях, против хорошо окопавшихся вьетминевцев у «Кондора» не было никаких шансов. Тем не менее слухи об идущей на помощь колонне поддерживали надежду, все еще теплившуюся у немногих оптимистов. Большинство же защитников гарнизона смирились с мыслью о неизбежной смерти или плене, разве что одни приняли свою судьбу со стоическим мужеством, а другие поддались ярости или отчаянию. Положение солдат также было неодинаково: те, кто защищал позиции ближе к центру оставшегося периметра, продолжали получать пайки и вино, что хоть как-то помогало им заглушить свои печали. Те же, кто оборонял отдаленные форты, иногда по несколько дней не получали съестных припасов, питаясь только сухарями и томатным соусом. В госпитале доктор Гравен успокаивал раненых тем, что личинки, которыми кишели их раны, питаются только отмершей тканью. 26 апреля алжирские стрелки на «Изабель», поддавшись очередному приступу паники, подняли мятеж. Их полковник хотел застрелить зачинщиков, но де Кастри его отговорил. 30 апреля, когда Иностранный легион отмечает свой главный праздник – годовщину героического сражения при Камероне в Мексике в 1863 г., изнуренным, грязным, полуголодным легионерам, сидящим в траншеях под проливным дождем, было не до веселья.