Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

Чак Аллен служил в спецназовской «Команде А», которая зимой 1962 г. размещалась на базе под Кхешанью. Американцы презрительно называли своих вьетнамских сослуживцев LLDB (Lousy Little Dirty Bastards) – маленькими трусливыми грязными ублюдками. «Вытащить их на любую операцию стоило огромных трудов. Они отказывались выходить за пределы лагеря. Иногда нам приходилось подкупать их едой или одеждой»[236]236
  Luan, 99.


[Закрыть]. Во время патрулирования американские спецназовцы приходили в бешенство от «случайно» выстреливающих винтовок и клубящихся дымом костров, которыми вьетнамцы пытались предупредить вьетконговцев о своем приближении. «Нам понадобилось некоторое время, чтобы понять, что мы, американцы, не всегда правы… Эти “трусливые грязные ублюдки” воевали уже 15 лет. И вот явились мы, такие крутые и дерзкие, и решили победить за шесть месяцев». Тем не менее спецназовцы «Команды A» были настроены не давать спуску партизанам на своем небольшом клочке театра военных действий, подбадривая себя песней, которая брала за душу любого американца: «Мы победили везде, где мы были!»

Парадоксально, но большинство из 3 млн американцев, побывавших во Вьетнаме в предвоенный и военный период, не вступали в сколь-нибудь значимые контакты с жителями этой страны, помимо разве что общения с проститутками, которых здесь скромно называли «барными девушками». Вполне естественно, что в чужой далекой стране американские военные старались создать такие же условия для жизни и службы, как у себя дома, – так делают все иностранные армии в подобных обстоятельствах. Даже журналисты предпочитали пользоваться безопасными американскими клубами-столовыми, чтобы писать свои репортажи, в которых зачастую резко критиковали американские провалы. Как бы то ни было, подчеркнутое стремление большинства «крестоносцев Кеннеди» отделить и даже дистанцировать себя от вьетнамцев лишь способствовало глубокому отчуждению со стороны последних.

Роберт Кеннеди, в должности генпрокурора участвовавший в выработке политики по Индокитаю, считал, что «военный ответ приведет к провалу антиповстанческой борьбы… Любые действия, которые игнорируют фундаментальные социальные реформы и опираются исключительно на военную силу и технологии, обречены на провал и не должны поддерживаться нами»[237]237
  Schlesinger Arthur, Robert Kennedy and His Times, 469.


[Закрыть]. После поездки во Вьетнам в 1961 г. Линдон Джонсон настаивал на «важности создания ответственных политических институтов… необходимости одновременных, энергичных и комплексных усилий по решению экономических, социальных и других серьезных проблем вьетнамского общества. Лидерство и инициатива в этих усилиях должны исходить от вьетнамского руководства». Роджер Хилсман из Госдепартамента высказал мнение, что происходящее во Вьетнаме «не есть война, а есть политическая борьба с военными аспектами»[238]238
  Из интервью Хилсмана 1969 г., цит.: Daddis, Westmoreland’s War, 23.


[Закрыть]. Руководствуясь здравым смыслом, администрация США должна была бы прийти к очевидному выводу: пока существуют политические причины для недовольства, военное вмешательство бесполезно. Вьетнамский народ был не просто недоволен политикой Зьема и созданными им системами; он питал отвращение к самому «лицу» режима – к обосновавшейся у власти семье Нго с ее жестокостью, некомпетентностью и католицизмом. Даже американцы были отчасти смущены тем фактом, что, ссылаясь на демократию как на моральную основу для содействия антикоммунистической борьбе, они, по сути, противостояли демократическим общенациональным выборам, на которых вьетнамский народ мог бы изъявить свою волю.

Тем не менее некоторые влиятельные лица продолжали утверждать, что недостатки режима не имеют значения. Уильяма Колби из ЦРУ нисколько не коробило, что Зьем установил диктатуру, – главное, чтобы та выполняла возложенные на нее задачи. Позже он писал: «Задача [поставленная нами] в Южном Вьетнаме требовала сильного руководства, и мессианская приверженность Зьема казалась более целесообразной, чем сумятица и нерешительность, которые стали бы неизбежным следствием копирования американской доктрины разделения властей»[239]239
  Colby William, Lost Victory, Chicago, 1989, 34.


[Закрыть]. Колби установил дружеские рабочие отношения с Нго Динь Ню, – по правде говоря, его коллеги были озадачены его восторженным отношением к этой зловещей личности. Когда в ЦРУ начали обсуждать, кем можно было бы заменить Зьема, Колби предложил кандидатуру его брата Ню.

Неудачная высадка десанта в Заливе свиней 17 апреля 1961 г., которая ознаменовала собой провал оркестрованной ЦРУ операции по вторжению на Кубу менее чем за четыре месяца до инаугурации Кеннеди, довлела над всеми последующими политическими решениями его администрации. В августе коммунисты построили Берлинскую стену, а Хрущев на весь мир хвастался тем, что Вьетнам был советской лабораторией по взращиванию национально-освободительных войн. Тогда никто не знал, что в итоге в холодной войне победит Запад. Также никто не знал, что в 1962 г. Хрущев сказал Анатолию Добрынину, новому послу в Вашингтоне, что СССР не выдержит открытого вооруженного противостояния с США, поэтому его необходимо предотвратить любыми средствами: «Не нарывайся на неприятности»[240]240
  Dobrynin Anatoly, In Confidence: Moscow’s Ambassador to America’s Six Cold War Presidents, Times Books, 1995, 51.


[Закрыть]. Мир жил в атмосфере страха перед ядерной войной и возможной победой коммунизма. В таких обстоятельствах национальным лидерам и их советникам было трудно мыслить и действовать с полным хладнокровием и рациональностью. Кроме того, сегодня легко забыть о том, что коммунистический лагерь ошибался так же часто и даже более грубо, чем западные державы, – взять хотя бы Венгрию, ГДР, Польшу или Кубу.

Кеннеди и его соратники-крестоносцы были убеждены, что ведут борьбу не на жизнь, а на смерть с мировым коммунизмом. Президент сказал о НФОЮВ и ему подобных: «Эти войны ни в коей мере нельзя назвать освободительными… они ведутся против свободных наций». В этих словах была немалая доля правды, хотя тогдашние американские либералы и их будущие преемники пытались это отрицать. Но в них также была изрядная доля лжи, поскольку, каким бы уродливым ни был правящий режим в Северном Вьетнаме, режим Зьема на Юге отличался от него разве что тем, что народ там не голодал.

Монархия макнамары

Пожалуй, наиболее примечательным фактом процесса выработки американской политики по Вьетнаму в период с 1961 по 1975 г. было то, что вьетнамцы редко, если вообще когда-либо, приглашались к участию в нем. Администрации США последовательно отказывали людям, родина которых располагалась непосредственно на театре военных действий, в праве голоса и в возможности самим определить собственную судьбу – это было чисто американским делом. Посол США в Сайгоне в 1961–1963 гг. Фредерик Нолтинг по прозвищу Фриц однажды предупредил министра обороны Роберта Макнамару, что «трудно, если вообще возможно, установить двигатель от “Форда” на вьетнамскую воловью повозку»[241]241
  Charlton & Moncrieff, 82.


[Закрыть]. Министр с ним согласился, но продолжал делать именно это. В романе Дэвида Халберстама «Лучшие и умнейшие» есть замечательный эпизод: после первого заседания «Круглого стола» Кеннеди, в котором участвовали Макнамара, Раск, Банди, Шлезингер, Ростоу и другие блистательные интеллектуалы, переполненный энтузиазмом Линдон Джонсон отправился к своему другу и наставнику Сэму Рэйберну, спикеру палаты представителей, чтобы рассказать ему об этой группе «ярких умов». Но язвительный ответ Рэйнберна остудил его пыл: «Что ж, Линдон, возможно, ты и прав, и все эти люди действительно так умны, как ты говоришь. И я бы тоже в это поверил, если бы кто-нибудь из них хотя бы раз в жизни баллотировался на пост шерифа»[242]242
  Halberstam, 41.


[Закрыть]. Или был бы лично знаком с несколькими вьетнамцами, можем добавить мы.

Когда Макнамара вместе с Максом Тейлором посетил Вьетнам, один из вьетнамских очевидцев писал, что министр обороны адресовал бо́льшую часть вопросов американским военным в Сайгоне, а не тем, кто непосредственно участвовал в боевых действиях: «Некоторые [американские офицеры] выглядели как нашкодившие школьники перед строгим директором… Однажды министр привел в большое замешательство вьетнамского офицера разведки и его американского коллегу, спросив, сколько наших секретных агентов работает в стане врага»[243]243
  Luan, 235.


[Закрыть]. Ответом было «ни одного», и такая ситуация сохранялась еще долгое время. Только в 1969 г. ЦРУ сумело внедриться в коммутационную схему коммунистического руководства.

Администрация США не испытывала недостатка в советах от всевозможных гуру внешней политики. Холодная война породила изобилие «мозговых центров», готовых подвести технологический и аналитический фундамент под любую внешнеполитическую стратегию, и прежде всего стратегию ядерного сдерживания. Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны, известное как DARPA, созданное в 1958 г. на волне шока после запуска советского спутника, предложило широкий спектр методов борьбы с повстанцами той или иной степени изощренности. Именно DARPA стало вдохновителем программы химической дефолиации с использованием агента «Оранж». В стратегическом исследовательском центре RAND Corporation в Санта-Монике работало много умных людей, но каким-то удивительным образом результаты его исследований редко противоречили тем политическим линиям, к которым склонялись его главные спонсоры, например ВВС США.

Вполне ожидаемо, что Макнамара положительно отзывался о работе RAND, чьи выводы в большинстве случаев подтверждали результаты его собственного системного анализа. Когда британский академик профессор Майкл Говард посетил штаб-квартиру RAND в Санта-Монике, он также был впечатлен собранными там интеллектуальными ресурсами, но впоследствии писал, что агентство показалось ему «монастырем, населенным умнейшими богословами, которые, однако, жили в полном отрыве от реального мира… В частности, аналитики центра ошибочно полагали, что все, что связано с войной, поддается точной количественной оценке»[244]244
  Howard Michael, Capt. Professor, Continuum, 2006, 172-3.


[Закрыть]. Особенно Говард был шокирован жаркими дебатами о том, сколько времени потребуется на восстановление Лос-Анджелеса после ядерной атаки.

С приходом Кеннеди руководство RAND, чутко державшее нос по ветру, осознало, что борьба с повстанческим движением во Вьетнаме обещает стать крупным бизнесом, и в 1961 г. отправило в Сайгон первого эмиссара. В последующие годы агентство играло важную консультативную роль. Почти никто из его интеллектуалов не ставил под сомнение целесообразность американского вмешательства: заразившись миссионерским пылом, они просто пытались найти способы, как лучше выиграть эту войну. Как позже заметил аналитик Алекс Джордж, «в RAND не было пацифистов»[245]245
  Mai, Elliott, RAND, 25.


[Закрыть]. В начале 1960-х гг. большая часть аналитических исследований велась в Санта-Монике, поскольку мало кто из сотрудников агентства выразил желание перебираться в Сайгон.

Справедливости ради надо отметить, что в те дни не только администрация Кеннеди, но и многие лидеры Юго-Восточной Азии, в том числе сингапурский премьер-министр Ли Куан Ю, были убеждены и открыто заявляли о том, что победа над коммунистами во Вьетнаме имеет решающее значение для сохранения региональной стабильности. Некоторые ключевые союзники США считали так же. Хотя британское правительство расценивало положение США в Индокитае как очень шаткое, министр иностранных дел лорд Хоум писал: «Я надеюсь, что американцы смогут там удержаться»[246]246
  UKNA FO371/170133, записка Хоума, 07.04.1963.


[Закрыть]. Несмотря на всю свою осторожность, даже британцы были вынуждены признать: теперь, когда на карту поставлен престиж всего Запада, победа приобретала все более важное значение. Малайзийский премьер-министр Тунку Абдул Рахман обратился с призывом к сэру Роберту Томпсону, который оказал важную помощь в успешном подавлении коммунистического мятежа в его стране: «Вы должны поехать во Вьетнам и помочь им, чтобы я мог удержать свою линию фронта»[247]247
  Thompson, Make for the Hills, 121 (Рахман сказал это в 1961 г.)


[Закрыть].

Американцев вдохновлял успешный опыт Британии в подавлении партизанских движений, хотя британские офицеры предпочитали не распространяться о тех средствах, с помощью которых они достигали своих целей. Хотя в своих колониальных войнах англичане отличались меньшей жестокостью, чем французы, методы, использованные ими в Малайе, Кении, Адене и на Кипре, были не для чувствительных натур. Самолеты Королевских ВВС распыляли гербициды и дефолианты над контролируемыми партизанами районами. В 1952 г. британская коммунистическая газета Daily Worker опубликовала фотографию королевского морского пехотинца, который демонстрировал головы двух малайских партизан. Командование объяснило, что головы были сфотографированы якобы с целью установления личностей убитых, однако это не успокоило бурю общественного негодования. Бомбардировки мирных деревень также не были редкостью. Но, в отличие от французов, британцы каким-то образом умудрялись выходить победителями.

Лондон, который считал себя своего рода гарантом Женевских соглашений 1954 г., был встревожен растущим контингентом американских военных советников во Вьетнаме, грубо нарушавшим условия договоренностей. В 1961 г. британский посол попытался убедить Вашингтон, что тот не должен превышать оговоренное число советников более чем на 100 человек, на что ему в категоричной форме ответили, что США готовятся отправить еще 8000. Премьер-министр Гарольд Макмиллан с традиционной лояльностью согласился не поднимать шумиху и выразил облегчение в связи с тем, что американцы не собираются вводить войска. Он и его правительство призвали Госдепартамент быть осторожным в отношении дальнейшего наращивания военного присутствия. Но в декабре им пришлось проглотить очередное оскорбление от Вашингтона, который заявил, что не считает себя связанным какими-либо условиями Женевских договоренностей.

Британцы продолжали колебаться по поводу того, как далеко они готовы зайти в своей поддержке Соединенных Штатов. Они по-прежнему смотрели на Юго-Восточную Азию до некоторой степени как на свою вотчину, считали себя экспертами по антиповстанческим войнам и искренне желали поражения коммунистов. В 1962 г. они выступили против предложения созвать международную конференцию, чтобы нейтрализовать Вьетнам по примеру Лаоса, поскольку было очевидно, что без американской поддержки режим Зьема не выстоит. Британский посланник в Сайгоне Гарри Холер в январе написал в Лондон, что «любое решение вьетнамской проблемы, которое не предполагает полного разгрома и искоренения Вьетконга, просто отдаст Южный Вьетнам в руки коммунистов» – исход, который, по его мнению, «приведет к катастрофическим последствиям для британских интересов и инвестиций в Юго-Восточной Азии и серьезно подорвет перспективы Свободного мира в дальнейшем сдерживании коммунистической угрозы»[248]248
  03.01.1962, UKNA FO371/166698.


[Закрыть].

В то же время британцы были не слишком впечатлены американскими успехами в Южном Вьетнаме и настороженно относились к хроническим разногласиям между ЦРУ, Госдепом, Армией США и послами в Сайгоне. Со своей стороны американцы не любили, когда кто-либо пытался совать нос в их дела, – Эд Лансдейл в грубой форме отказался выслушивать советы от «кучки бывших колониалистов-неудачников». Как и Пентагон, представитель ЦРУ отверг одобренную Госдепом идею пригласить в Южный Вьетнам небольшой контингент британских военных инструкторов. Посол Нолтинг передал своему британскому коллеге единственную просьбу: командировать в Сайгон Роберта Томсона, чтобы тот проконсультировал президента Зьема по ряду организационных вопросов. Между тем, если бы Белый дом попросил Вестминстер, где в тот момент правили тори, отправить во Вьетнам военных инструкторов, те бы с большой долей вероятности согласились, что открывало бы большие перспективы. Но американцы ограничились запросом на Томпсона. Его опыт, вместе с рекомендациями небольшой британской миссии в Сайгоне, тем не менее убедил ЦРУ и правительство Зьема в необходимости создания так называемой Особой службы – спецподразделения полиции, отвечающего за сбор разведданных и поддержку операций контрразведки на местах. Помимо же этого, Томпсон, хотя и был удостоен нескольких высоких аудиенций в Вашингтоне и Сайгоне, не оказывал большого влияния на решение серьезных проблем.

Зимой 1962 г. США пережили короткий всплеск оптимизма по поводу будущего режима Зьема. Австралийцы согласились открыть во Вьетнаме школу военной подготовки к боевым действиям в джунглях. Выдающийся журналист и историк Денис Уорнер так объяснил этот шаг своим соотечественникам: «Почему Австралия вмешивается во Вьетнамскую войну? Отчасти потому что мы считаем, что победа коммунистов здесь поставит под угрозу стабильность в остальной Юго-Восточной Азии и, как следствие, нашу собственную национальную безопасность, и отчасти потому, что мы хотим доказать американцам, что мы – не бумажные тигры… В некотором роде это можно рассматривать как страховку от более серьезных рисков»[249]249
  Warner, Sydney Morning Herald, 12.05.1962.


[Закрыть]. Между тем этот «страховой полис» стоил не так уж дешево: в 1969 г. число австралийских военных во Вьетнаме выросло до 7672 человек, из которых 500 не вернулись домой.

Если стратегические советники в Вашингтоне приходили и уходили, то одна ключевая фигура занимала свое место на сцене на протяжении целых семи лет. Человек, который сыграл одну из главных ролей в американской трагедии во Вьетнаме, вторую по важности после Линдона Джонсона, был самым необычным персонажем среди рыцарей «Круглого стола» Кеннеди. Роберту Макнамаре исполнилось 44 года, когда в 1961 г. он впервые вошел в свой просторный кабинет 3E 880 в Пентагоне. Казалось, этот человек никогда не знал, что такое молодость и глупость: остряки шептали, что дома перед зеркалом он учится танцевать твист, чтобы не опозориться на танцевальном вечере в Белом доме. Выходец из скромной калифорнийской семьи, благодаря блестящему уму и колоссальному трудолюбию он с блеском закончил Гарвардскую школу бизнеса; затем помогал восстанавливать компанию Ford Motors после Второй мировой войны и даже некоторое время был ее президентом. Ему как нельзя лучше подходила фраза, сказанная об одном одержимом статистикой британском государственном деятеле: «Он использует цифры как прилагательные». Когда этот бывший скаут-орел[250]250
  Высший ранг американских бой-скаутов. – Прим. ред.


[Закрыть] собирался вывести свою семью в поход на выходные дни, он с логарифмической линейкой в руках рассчитывал вес, который должны были нести в рюкзаках его дети и хрупкая жена Марджи. Пост министра обороны Макнамара согласился занять движимый непреодолимым стремлением к власти. Вне семьи он был человеком-компьютером с холодным сердцем, впрочем не отличавшимся безупречной моралью: в 1961 г. он поддержал вымысел о стратегическом «ракетном отставании» и обвинил во всех проблемах Пентагона своего предшественника Томаса Гейтса.

Новый министр обороны развернул кипучую деятельность: разработать программу наращивания ракетных вооружений; увеличить численность армии в ответ на Берлинский кризис; обеспечить американские войска новыми системами вооружений. Во время Карибского кризиса в октябре 1962 г. именно Макнамара предложил идею морской блокады Кубы. Казалось, этот человек не знал, что такое сомнения, и считал, что хорошее решение должно быть быстрым. Он стремился все держать под контролем и объявил войну любому несанкционированному общению представителей военного ведомства со СМИ, желая стать единственным публичным голосом Вооруженных сил США.

Выступая перед сенатом в сентябре 1961 г., Макнамара заявил: «У советского коммунистического империализма с его намерением колонизировать мир нет аналогов в нашей истории… [Ни одна диктатура] в прошлом не была так хорошо организована и не располагала таким количеством инструментов уничтожения». Когда речь шла о советской угрозе, он не чурался прибегать к откровенной лжи – привычка, в итоге стоившая ему репутации. На слушаниях в конгрессе он поражал аудиторию своей экстраординарной памятью, сыпля цифрами и фактами, среди которых, однако, по словам генерал-лейтенанта Фреда Вейанда, было немало «ошибочных». Несмотря на ястребиные взгляды, в первый год своего пребывания в должности Макнамара выступал против военного вмешательства во Вьетнаме, заявляя, что, если США введут небольшой контингент, «мы почти наверняка завязнем в бесконечно тлеющей войне»; если же США решатся отправить значительные силы, «в войну могут открыто вмешаться Ханой и Пекин… И успех [кампании во Вьетнаме] будет зависеть от факторов, многие из которых находятся вне нашего контроля, в частности от поведения самого Зьема»[251]251
  Shapley, 132.


[Закрыть].

Но затем Макнамара изменил свое мнение. В мае 1962 г. он впервые посетил Вьетнам. Принимающей стороной был генерал Пол Харкинс, глава КОВПВ, человек, печально прославившийся своей склонностью принимать желаемое за действительное. Генералу заранее передали список вопросов, интересующих министра обороны, чтобы тот успел сформулировать правдоподобные ответы и подготовить статистику, которую Макнамара обожал. Харкинс утверждал, что благодаря американской помощи режим Зьема одерживает верх над коммунистическим партизанским движением. Между тем, когда министр обороны находился на военной базе в провинции Биньзыонг, неподалеку от нее вьетконговцы атаковали колонну ВСРВ, убив пять человек. А во время его визита на базу в Дананге в 16 км от нее был взорван воинский эшелон, в результате чего 27 человек погибли и 30 получили ранения. Тем не менее Макнамара заявил молодому репортеру UPI Нилу Шиэну: «Все количественные данные указывают на то, что мы побеждаем»[252]252
  Shapley.


[Закрыть]. Он так и не понял, что все эти «количественные данные» были плодом фантазии Харкинса, о котором Шиэн впоследствии писал: «Он видел только то, что хотел видеть, а на все остальное закрывал глаза»[253]253
  Sheehan Neil, A Bright Shining Lie: John Paul Vann and America in Vietnam, Random House, 1988, 291.


[Закрыть].

Почитатели Макнамары ценили его холодную рациональность как признак беспристрастности и неподкупности, некоторые даже прочили его в напарники Кеннеди на выборах 1964 г. Авторитетный военный обозреватель Хансон Болдуин опубликовал в The Saturday Evening Post статью под заголовком «Монархия Макнамары»[254]254
  . Saturday Evening Post, 09.03.1963.


[Закрыть], посвященную предпринятым им реформам военного ведомства. Но противники Макнамары, в первую очередь люди в погонах, критиковали его за гипертрофированное самомнение. Он считал, что понимает военное дело лучше самих военных. Джеймс Рестон прозорливо писал в The New York Times: «У него есть искренность ветхозаветного пророка, но кое-чего ему не хватает, а именно крупицы сомнений, толики терпимости к человеческим слабостям и некоторого знания истории»[255]255
  . The New York Times, 22.04.1966.


[Закрыть]. Тем не менее в период с 1961 по 1967 г. этот человек оказывал на политику США во Вьетнаме более значимое влияние, чем любой из его соотечественников, кроме разве что самих президентов.

Главное, что узнавали американцы о Вьетнаме, – это то, как мало они о нем знают. Гордон Салливан, 25-летний лейтенант из Массачусетса, добровольно отправился во Вьетнам военным советником, опасаясь, как бы война не закончилась, прежде чем он туда попадет. После шестинедельных курсов вьетнамского языка, где его научили нескольким расхожим фразам, он прилетел в Сайгон, который показался ему «идиллическим сонным городком на берегу реки: никаких признаков войны, веселая музыка филиппинских ансамблей на бульваре Тызо… Надо сказать, что в те времена служить военным советником было нелегко: у меня была радиостанция, но в эфире царила полная тишина»[256]256
  АИ с Салливаном, 12.03.2016.


[Закрыть]. На протяжении всей войны вьетнамцы ценили американских военных советников больше всего за их магическое умение обеспечивать артиллерийскую и авиационную поддержку через телефонную трубку. По прибытии группу Салливана предупредили: «Помните, парни, что вообще-то вы не должны здесь находиться». Его направили в район на границе с Камбоджей. Они приземлились на разбитой взлетно-посадочной полосе, единственными объектами на которой были искореженные останки вертолета H-21 на обочине и диспетчерская вышка. Табличка на вышке сообщала, что в сухой сезон уровень воды находится на 60 см ниже отметки, а в сезон дождей – на 60 см выше. Офицер, приехавший за ним на джипе, встретил его со словами: «Привет, Салливан. Надеюсь, ты любишь сосиски и маринованный лук? Раз в две недели нам привозят свежую партию».

Следующие несколько месяцев Салливан вместе с сержантом колесил по дельте Меконга, занимаясь инспекцией «стратегических поселений» и между делом развозя по деревням коробки с медикаментами. Уже много лет спустя, вспоминая свои странствия по региону, который к тому моменту был наводнен вьетконговцами, Салливан заключил: «Это было рискованное приключение… По логике, мы не должны были остаться в живых». Он попытался «наладить контакт с вьетнамцами», но не смог найти к ним подходов. Еще один военный советник, подполковник Джон Пол Ванн, вскоре после прибытия во Вьетнам пожаловался Фрэнку Скоттону: «Черт побери, я даже не знаю, что происходит по ночам на том берегу реки»[257]257
  Scotton, 19.


[Закрыть]. Капитан Фан Тан Нгыу из Специальной службы так сказал о своих отношениях с коллегами из ЦРУ: «Я рассказывал американцам только то, что считал необходимым»[258]258
  АИ с Нгыу, 20.09.2016.


[Закрыть].

В 1962 г. Пентагон провел секретную военную игру SIGMA I, проработав сценарий наземной войны во Вьетнаме, которая показала, что для победы над Вьетконгом понадобится полмиллиона американских солдат. Следующий вариант SIGMA II с опорой на воздушную войну привел Пентагон к выводу, что никакое количество бомбардировок не позволит сдержать Ханой. Потоки противоречивых фактов и прогнозов порождали сумятицу в Вашингтоне, вынуждая принимающих решения лиц менять свое мнение на 180° и выдвигать прямо противоположные предложения. Что касается самого Пентагона, то в эпоху Кеннеди он склонялся в пользу интенсивной бомбардировки Севера – и выступал против ввода наземных войск.