Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

Ле зуан тоже поднимает ставки

В течение 1961–1962 гг. Ханой отдалился от СССР и взял курс на сближение с Китаем, но ни одна из двух великих держав не поддерживала эскалацию конфликта во Вьетнаме. Коммунистическому лагерю хватало проблем и в других местах – на Кубе, в ГДР, Албании, Конго. Экономическая ситуация в Северном Вьетнаме по-прежнему оставалась тяжелой: тогда как его население росло на полмиллиона человек в год, производство зерна на душу населения сокращалось. Значительная часть выращиваемого в стране риса и три четверти добываемого угля уходили в Китай в обмен на капельные вливания наличности. Голодные крестьяне массово мигрировали в города, но там им мало что могли предложить: заводы простаивали из-за отсутствия сырья.

С мая 1961 г. норма выдачи мяса, включая мясо собак и кошек, снизилась до 110 г на человека на неделю. Летом голодные протестующие в разгар столкновений с войсками подожгли склады с рисом, а в августе сожгли велосипедный завод. В городке Донгань была взорвана бомба. Известно об одном случае мятежа в армии и о двух случаях нападения вооруженных группировок хмонгов на армейские колонны. В стремлении наращивать число таких актов сопротивления американцы отправляли на Север диверсионно-подрывные группы коммандос, но практически все эти рейды заканчивались неудачей. Недовольство северовьетнамского народа носило преимущественно стихийный характер: оно было вызвано голодом и легко подавлялось с помощью репрессий. В октябре 1961 г. французский дипломат писал, что люди здесь превращены в «пассивную покорную массу». Зыонг Ван Май так отозвалась о северянах: «Люди были невероятно невежественны. Как будто они сидели на дне колодца и видели только кусочек неба. Неудивительно, что коммунисты так легко ими управляли»[259]259
  АИ с Май Эллиотт, 23.09.2016.


[Закрыть].

Отныне Ле Зуан стал ключевым лицом, определяющим политику Ханоя. Не афишируя это на весь мир, он будет оставаться фактическим правителем страны на протяжении следующей четверти века. В голливудском эпосе «Эль Сид» есть эпизод, когда тело погибшего испанского героя Эль Сида привязывают к седлу в доспехах и со щитом, и под предводительством мертвого полководца его армия одерживает решающую победу. Нечто подобное произошло и с Хо Ши Мином. Стареющий вождь панически боялся, что Вьетнам может стать новой Кореей – полем битвы, на котором американцы и китайцы будут состязаться в военной мощи. Его здоровье ухудшалось, молодые брали напором, и он постепенно отказался от доминирующего голоса, а затем и от любого вмешательства в военные дела. Тем не менее Хо со своим огромным авторитетом на международной арене, а также премьер-министр Фам Ван Донг оставались важными декоративными фигурами – публичным лицом руководства Северного Вьетнама. Ле Зуан же предпочитал оставаться в тени. Некогда героический военачальник Зяп, перешедший в умеренный «промосковский» лагерь, превратился в мальчика для битья: товарищи по партии резко критиковали его за раздутое самомнение и жажду славы. Один из коллег назвал его «позером и самохвалом». Бывший начальник службы снабжения, отвечавший за логистику в Дьенбьенфу, ненавидел своего прежнего командира и часто жаловался на него Хо Ши Мину. Брат Ле Дык Тхо, генерал и член кабинета министров, сравнивал Зяпа со старой бочкой, презрительно замечая: «Чем пустее бочка, тем сильнее гремит»[260]260
  Динь Дык Тхиен, цит.: Куинь, «Воспоминания о Ле Зуане».


[Закрыть].

В отношениях с СССР и Китаем Ле Зуан проявлял удивительное дипломатическое мастерство и терпение. Он любил цитировать вьетнамскую версию английской пословицы «Когда ты в Риме, веди себя как римлянин», говоря: «Идя в пагоду, облачись в одежду буддийского монаха; идя на встречу с душами умерших, надень бумажную одежду». Он и его фракция считали русских ненадежными и слабовольными, не в последнюю очередь потому, что в Карибском кризисе те первыми пошли на попятную. Для непреклонных вьетнамцев спартанская этика – готовность к страданиям во имя великой цели – была превыше всего. Ле Зуан сетовал на необходимость регулярно ездить в Пекин в роли просителя и терпеть китайское высокомерие. Один из его близких помощников рассказывал, что во время одного из визитов в 1961 г. Чжоу Эньлай сделал Ле Зуану жесткий выговор: «Почему ваши люди воюют в Южном Вьетнаме?.. Если война распространится на Север, я предупреждаю вас, что Китай не будет отправлять войска, чтобы помочь вам сражаться с американцами… Вам придется полагаться только на себя и самим отвечать за последствия вашей политики»[261]261
  Там же.


[Закрыть].

Бывало, что Ле Зуан в сердцах называл Мао «этим ублюдком». Как-то раз китайский лидер на встрече с ханойской делегацией начал фантазировать о том, что будет, если он отправит свою Народно-освободительную армию освобождать Южный Вьетнам. Тем самым он только разбередил издревле сидящий во вьетнамцах страх перед империалистическими наклонностями своего могучего соседа. Выбрав дружбу с Китаем, Ле Зуан тем не менее воздерживался от открытой критики Советского Союза, понимая, что Ханой отчаянно нуждается в советском современном вооружении и промышленном оборудовании. Он нередко цинично высказывался о жалких крохах китайской помощи и обвинял Пекин в том, что тот рассматривает вьетнамскую революцию «как разменную монету в своих переговорах с США».

В 1961–1962 гг. северовьетнамские руководители понимали, что им не стоит переходить черту: хотя они расширили вмешательство на Юге, они всеми силами старались не провоцировать США на отправку войск. Они мучительно обдумывали возможность вступления в переговоры с Сайгоном и через ЦУЮВ настоятельно призывали южан сосредоточиться на политической борьбе. В одном из своих «Писем на Юг» от 7 февраля 1961 г. Ле Зуан признал: «Мы слабее врага»[262]262
  Asselin, 94.


[Закрыть]. Очень важно подчеркивать независимость Национального фронта освобождения, продолжал он, и не допускать, чтобы на него навешивали ярлык инструмента Ханоя. Тем не менее политика Северного Вьетнама того периода была противоречива: в то время как он оказывал южным коммунистам гораздо меньше помощи, чем те бы хотели, на международной арене риторика его лидеров становилась все более воинственной – Ле Зуан был решительно настроен сделать свою страну знаменосцем мировой революции. Его непримиримость вызвала тревогу у Индии, которая отныне стала рассматривать Северный Вьетнам не как соратника в борьбе против империализма, а как угрозу региональной стабильности.

В 1962 г. Ханой наконец-то разрешил большому количеству «возвращенцев» – вьетминевцев, которые в 1954 г. передислоцировались на Север, – отправиться на Юг, чтобы пополнить ряды южной коммунистической партии закаленными, опытными кадрами. На подконтрольных НФОЮВ территориях партработники развернули борьбу против веками сложившихся привычек и устоев. С помощью образовательных программ они пытались преодолеть присущий вьетнамцам фатализм и подчиненное положение женщин. На свадьбах роль регистратора брака вместо прежнего свата часто выполнял деревенский партсекретарь. В начальных школах детям предлагали такие арифметические задачи: «На укрепленном правительственном посту находится 50 солдат. Мы напали на пост и убили 20 из них. Сколько солдат осталось?»[263]263
  Elliott, Mekong Delta, Vol. I, 601.


[Закрыть] Когда кто-то из крестьян осмеливался спросить, будет ли НФОЮВ или коммунистическая партия обеспечивать их инсектицидами, кредитами, насосами, тракторами и советами по животноводству, как это делал Сайгон, партработники уверяли их, что, как только революция победит, Север осыплет их этими и многими другими благами.

До 1963 г. основным источником оружия для Вьетконга было только то, что они захватывали у правительственных сил: в конце 1961 г. в партизанских руках предположительно находилось всего 23 000 исправных единиц оружия. Но политические убийства не требовали большой огневой мощи. В период с 1957 по 1960 г., по достоверным оценкам, были убиты 1700 провинциальных и сельских чиновников[264]264
  Andrews William, Village War 1973, 57-8.


[Закрыть]. В 1961 г. эта цифра выросла еще на 1300 человек: к традиционным убийствам деревенских старост и других мелких сошек сайгонского режима добавились высокопоставленные жертвы, такие как полковник ВСРВ, ответственный за связи Сайгона с МКК, который был схвачен и замучен до смерти. В 1963 г. количество политических убийств достигло пика в 2000 человек, но в следующем году упало до 500: вьетконговцы ликвидировали бо́льшую часть местных врагов до которых сумели дотянуться. Выжившие чиновники и землевладельцы ради собственной безопасности укрылись за стенами городов, тем самым физически дистанцировав себя от крестьянства, что еще больше подорвало авторитет сайгонского режима. НФОЮВ конфисковывал земли беглецов и распределял их между «друзьями революции», которые, таким образом, становились кровно заинтересованными в ее победе.

На протяжении всей войны американские солдаты колебались между презрением к «гукам», или «динки», – «узкоглазым» – как к примитивному народу и преувеличенной верой в их сверхчеловеческие способности и выносливость. Это напоминало отношение к индейцам. Рядовые вспоминали ходившую на Диком Западе историю о том, как однажды ковбой преследовал индейца-апача. Он проскакал на лошади 100 км и, когда та свалилась от усталости, оседлал другую лошадь и продолжил погоню. Между тем апач вернулся обратно, нашел брошенную лошадь, неспеша проскакал на ней еще 100 км, после чего съел ее. На самом деле вьетконговцы вовсе не были супервоинами; их действия зачастую были откровенно неумелыми, а пресловутый человеческий фактор – такой же проблемой, как и в любой другой армии мира. Командир отряда в дельте Меконга по имени Нам Кинь, который пользовался уважением как опытный боевой командир, но также был известен своим крутым нравом, был застрелен в спину своим бойцом, которому он запретил жениться на привлекательной местной вдове[265]265
  Elliott, Mekong Delta, Vol. I, 377.


[Закрыть]. Командир Тхань Хай – «Голубой океан» – 30-летний выходец из семьи землевладельцев, прославился не только своим военным мастерством, но и человеческими слабостями. Хая неоднократно понижали в должности из-за пьянства и распутного поведения; однажды его застали под москитной сеткой в постели жены молодого новобранца.

Один боец выразил мнение большинства, пожаловавшись на бесконечные собрания по идеологической обработке: «Говорить со мной на политические темы – все равно что играть перед водяным буйволом на гитаре»[266]266
  Elliott, Mekong Delta, Vol. I, 381.


[Закрыть]. Тем не менее пропагандистские сказки пользовались популярностью. Одним из партизанских отрядов в провинции Лонган командовала женщина по имени Ким Лоан, чей муж был убит правительственными войсками. Она превратилась в местную народную героиню, а о ее магических способностях ходили легенды. Рассказывали, что однажды она убила полицейского, который пытался арестовать ее в городской лавке. В другой раз она сбежала от полиции через заднюю дверь салона красоты и укрылась в соседней деревне. Когда солдаты окружили деревню и начали обыскивать дома, она залезла на дерево, превратилась в птицу и улетела. Фрэнк Скоттон спросил у старика, который рассказал ему эту историю: «Неужели вы действительно в это верите?» Вьетнамец улыбнулся и ответил, что никто не может знать наверняка: «Она же ускользнула от них, верно?»[267]267
  Scotton, 85.


[Закрыть]

Жестокость оставалась главным оружием коммунистов. Однажды вьетконговцы вошли в деревню в провинции Лайкай, осудили 20 жителей обоих полов как правительственных шпионов, обезглавили их и бросили тела на улице, прикрепив к каждому клочок бумаги с перечислением предполагаемых преступлений[268]268
  Browne Malcolm, The New Face of War, Bobbs-Merrill, 1965, 103.


[Закрыть]. В другой деревне местного старосту привязали к столбу и выпотрошили на глазах у собравшихся крестьян; его беременной жене вспороли живот, а детям отрезали головы. Такие красочно обставленные зверства были призваны показать крестьянам, что за сопротивление революции их ожидает куда более страшная кара, чем простая смерть.

Разумеется, жестокость была присуща не только партизанам. Даг Рэмзи опросил школьников в провинции Лонган и обнаружил, что от четверти до половины из них потеряли близких родственников, убитых сайгонскими силами безопасности[269]269
  Даг Рэмзи, неопубликованные мемуары о Вьетнаме, предоставленные автору (II C19).


[Закрыть]. В 1962–1963 гг. только в одной деревне в дельте Меконга правительственные войска убили 150 жителей – из них всего 60 человек предположительно были связаны с НФОЮВ. Среди тысяч политических заключенных, содержавшихся в ужасающих условиях в южновьетнамских тюрьмах и лагерях, в том числе в одной из секций Сайгонского зоопарка, находилось много невинных людей. Не было проведено ни одного судебного процесса.

В то время как города и предместья оставались под устойчивым контролем правительства, в сельской местности деревни и иногда целые районы переходили из рук в руки. Время от времени правительственным войскам, вооруженным современным оружием и военной техникой, удавалось проводить довольно эффективные операции. В конце августа 1962 г., получив сведения от перебежчика, подразделения ВСРВ атаковали учебный лагерь НФОЮВ в Мифыоктэй, уничтожив 150 партработников и новобранцев; оставшиеся в живых несостоявшиеся партизаны разбежались по своим деревням. Американские вертолеты существенно увеличивали тактическую мобильность ВСРВ, позволяя добираться до удаленных сельских районов, где коммунисты безраздельно господствовали на протяжении многих лет. Однако возможности и желание – не одно и то же: нередко подразделения ВСРВ отказывались патрулировать местность, где они могли попасть в засаду, и сбегали с поля боя, как только завязывалась перестрелка. В 1963 г. НФОЮВ наконец-то начал получать оружие из Северного Вьетнама, включая безоткатные орудия и минометы. Был налажен маршрут поставок оружия по морю, особенно в дельту Меконга.

В городах партийные работники занимались подготовкой масс к народному восстанию. Для терактов нередко использовались дети, которые бросали гранаты в кафе и толпы на рынках. Правительственная разведка работала из рук вон плохо, а коммунистические активисты прекрасно владели искусством маскировки. 10-летний Чыонг Мили был связным во вьетконговском подполье. Его часто посылали в город, где он должен был встретиться в кафе с человеком под вымышленным именем, показать ему половину банкноты, вторая половина которой была у этого человека, и передать ему записку. Если бы его схватила полиция или военные, единственным, что он знал, было имя его партийного наставника. Только старшие офицеры НФОЮВ знали полные имена руководителей провинциальных парторганизаций.

Война набирала обороты: если первые два года вооруженная борьба с сайгонским режимом велась только по инициативе и силами местных коммунистов, то теперь влияние и помощь Ханоя становились все более и более заметны. Северовьетнамское руководство почуяло запах гниющей плоти, зловоние предсмертного разложения, которое исходило из президентского дворца в Сайгоне и распространялось по всей стране, и горело нетерпением ускорить кончину режима Зьема. Впрочем, некоторые сильные мира сего в Вашингтоне желали того же.

Глава 7
1963: гробы для двух президентов

Малое сражение, большие последствия: Битва при Апбаке

Помимо целого роя американских советников, дипломатов, пилотов, спецназовцев, операторов радиоперехвата и всевозможных секретных агентов, во Вьетнам слеталось все больше журналистов – в основном мужчин, а также несколько женщин, которые оказали не меньшее влияние на дальнейший ход истории, чем военные и политики. Гудящие, как ульи, пресс-центры свидетельствовали о том, что мировые СМИ заинтересовались стремительно расширяющимся присутствием США и решили, что нужно находиться на переднем крае и видеть все своими глазами. Конечно, в сайгонские бюро направлялись не элитные журналистские кадры вроде тех, что обслуживали Вашингтон, Париж, Москву или Лондон, но молодые честолюбцы, мечтавшие ими стать. Большинство были неопытными новичками, довольно умными и крайне амбициозными, которые с первого взгляда влюбились в сайгонскую романтику. Среди них были Дэвид Халберстам из The New York Times, Франсуа Салли из Newsweek, Малкольм Браун и Питер Арнетт из AP, Нил Шиэн из UPI, который сидел за одним столом с Халберстамом и стал его близким другом.

Шиэн заканчивал срочную службу в Армии США на территории Японии, когда убедил токийское бюро UPI взять его ночным новостным оператором по $10 за смену. Вскоре из сайгонского агентства уволился корреспондент, и Шиэну предложили его место. Шиэн родился в 1936 г. в фермерской семье в Массачусетсе, блестяще закончил Гарвардский университет, но потом начал злоупотреблять спиртным. Хотя в 1961 г. он решительно завязал с алкоголем, в следующем году он прибыл во Вьетнам, по собственному признанию, «опьяненным» своей верой в Соединенные Штаты, которой он пропитался за годы обучения в Лиге плюща – и которая серьезно пошатнулась в последующие годы. «Сайгон был прекрасным местом, которое американцы еще не успели изгадить, – вспоминал он. – Первые полгода я не испытывал никакого страха. Мне нравилось скользить на вертолете над залитыми водой рисовыми полями. Я был ребенком холодной войны. Мы все тогда думали одинаково. Американцы делают благое дело. Мы пришли сюда, чтобы остановить коммунистическое зло, которое пытается захватить мир. Наши представления были очень далеки от реальности. Мы просто считали, что должны помочь этой стране»[270]270
  АИ с Шиэном, 05.03.2016.


[Закрыть].

Молодые корреспонденты держались одной большой стаей: они быстро завели себе прелестных вьетнамских подружек, вместе обедали в «Адмирале», «Белой мыши» или «Бистро Бродар», где у них имелись специальные столики с табличкой «Зарезервировано для прессы»; вместе ездили на брифинги на трехколесных велотакси и крошечных кремово-голубых такси «Рено»; летали на места боевых действий на одних и тех же вертолетах; обменивались анонимной информацией, которой их в изобилии снабжали военные советники, дипломаты и вездесущий Лу Конейн – как лаконично заметил Шэн, «Лу любил поговорить». Иногда им звонил Айван Славич, командир первого вертолетного отряда Huey, и говорил: «Мы отправляемся завтракать», что на кодовом языке означало начало очередной операции. Однако «большинство вьетнамцев предпочитали не разговаривать с нами – они не хотели неприятностей».

Ненадежная местная система электроснабжения не справлялась с резко возросшей нагрузкой – американские военные потребляли огромное количество электричества, – поэтому журналистам нередко приходилось работать с отключенными кондиционерами, обливаясь потом над своими печатными машинками, сочиняя очередной репортаж. Некоторые зарабатывали небольшие состояния, отчитываясь в расходах по официальному обменному курсу и обменивая доллары по гораздо более выгодному курсу на черном рынке, но Шиэн, боясь быть уволенным, держался в стороне от подобных практик. Позже Халберстам предложил Шиэну назвать его книгу о Вьетнаме «Последний рубеж», «потому что это было последнее место на планете, где можно было весело провести время, поразвлечься в чужой стране». Продолжая воспринимать это как увлекательное приключение, большинство журналистов тем не менее стали относиться к своей миссии все более и более серьезно, особенно когда осознали всю пропасть между безоглядным оптимизмом американских военных, в частности генерала Пола Харкинса, командующего силами США во Вьетнаме в 1962–1964 гг., и теми реалиями, которые они видели своими глазами.

Почти с первых же дней КОВПВ распространяло преднамеренную ложь и скрывало неудобную правду, например тот факт, что американские пилоты летали на боевые вылеты вместо экипажей южновьетнамских ВВС. Об этом стало известно, когда газета Indianapolis News опубликовала письма домой капитана ВВС «Джерри» Шэнка, после чего опровергать что-либо было уже бессмысленно. Шэнк писал: «Больше всего меня злит то, что они не говорят людям, чем мы здесь занимаемся… А мы – я и мои товарищи – делаем здесь все. Вьетнамские «ученики», с которыми мы летаем, мало что смыслят в летном деле… Это глупые и невежественные агнцы для заклания, и они абсолютно бесполезны. Честно говоря, у меня порой возникает желание выпороть их до полусмерти»[271]271
  USAHEC, William M.Hammond, The US Army in Vietnam, The Military and the Media, 1990, 77, Indianapolis News, 28.03.1964.


[Закрыть]. КОВПВ упрямо отрицало бомбардировки напалмом до тех пор, пока в прессе не появились фотографии с запечатленными на них характерными стенами огня[272]272
  Там же, 16.


[Закрыть]. Позже Питер Арнетт раскрыл факт использования слезоточивого газа Си-Эс – враждебная пропаганда тут же объявила, что это был отравляющий газ, – однако КОВПВ и Пентагон хранили мертвое молчание.

Халберстам, в то время 28-летний репортер, приехал во Вьетнам как «истинно верующий», но уже к осени 1962 г. перешел в лагерь скептиков. «Эта война, – писал он в The New York Times, – ведется в присутствии нелояльного и недружелюбно настроенного крестьянства, с правительством, которое не предложило никаких преимуществ и благ подавляющему большинству своего народа. Враг – голодный и поджарый, опытный в такого рода войне, бесконечно терпеливый и упрямый и, что самое главное, показавший, что за свою победу он готов заплатить любую цену»[273]273
  . The New York Times, 21.10.1962.


[Закрыть]. Когда в декабре Халберстам сообщил в редакцию The New York Times, что Ню и его служба безопасности чинят препятствия работе журналистов, руководство газеты направило протест в Госдепартамент, но там только пожали плечами: американцы были гостями суверенного государства. Если уж сайгонский режим безапелляционно игнорировал любые попытки научить его уму-разуму со стороны посольства США, КОВПВ и ЦРУ, то вряд ли стоило ожидать, что он будет смиренно сносить нападки откровенно враждебных – и, в глазах Зьема, порочных – либеральных журналистов. Если на то пошло, даже Джон Кеннеди однажды позвонил редактору The New York Times и потребовал отозвать Халберстама из Вьетнама из-за излишне мрачных репортажей.

Что касается лжи американских военных, то Ли Григгс из Time написал о командующем КОВПВ язвительную песню на мотив гимна «Иисус любит меня»:

 
Мы побеждаем, я знаю,
Так говорит генерал Харкинс!
В горах дела плохи,
В дельте – еще хуже,
Но вьетконговцы скоро сдадутся,
Так говорит генерал Харкинс!
 

В июне 1962 г. Гомер Бигарт написал в прощальном репортаже для The New York Times, что если только режим Зьема не изменит свой курс радикально, то либо США придется ввести войска, либо у руля страны станет военная хунта[274]274
  . The New York Times, 25.07.1962.


[Закрыть]. Франсуа Салли из Newsweek, француз по происхождению, родившийся в 1927 г. и работавший в Сайгоне с 1945 г., был самым старшим и опытным среди своих молодых коллег, которые его обожали. Он имел впечатляющие связи с обеих сторон, и некоторые даже подозревали его в членстве в коммунистической партии. В одном из своих последних репортажей, перед тем как Зьем выслал его из страны, Салли процитировал слова Бернарда Фолла о том, что политика гораздо важнее тактики. Однако США, продолжал он, всецело сосредоточились на военном сценарии по типу Корейской войны и учат южан только тому, как противостоять вооруженному вторжению с Севера. Но вертолеты Морской пехоты не могут обеспечить южновьетнамцев идеологией, за которую они будут готовы умереть. Статья сопровождалась фотографией южновьетнамского женского ополчения с подписью: «У врага больше целеустремленности и энтузиазма»[275]275
  . Newsweek, 20.08.1962.


[Закрыть].

Вот что рассказывал Нил Шиэн о сайгонском журналистском корпусе в 1962–1963 гг.: «Мы были довольно-таки крутыми парнями: мы вступили в конфликт – очень серьезный конфликт – с командованием [США]. Ложь генералов очень нас разозлила». Некоторые журналисты были настоящими героями, другие – трусами: репортер одной нью-йоркской газеты «не выезжал из Сайгона – он подкупал телеграфистов, чтобы те передавали ему копии телеграмм других корреспондентов». Были среди них и авантюристы, но такие стали приезжать в основном уже на более позднем этапе войны: один британский журналист-внештатник «носил с собой М16 и убивал людей. А [американский фотожурналист] Шон Флинн был в восторге от возможности беспрепятственно стрелять на улицах города». Первые недели Шиэн тоже брал с собой на выезды пистолет, но потом понял, что «это глупо». Он даже перестал носить с собой фотокамеру, потому что «когда ты все время смотришь в видоискатель, ты не видишь, что происходит вокруг – и что может тебя убить».

Поколение репортеров, к которому принадлежал Шиэн, имело важное преимущество перед большинством своих коллег, занимающихся военной журналистикой в XXI в.: многие из них отслужили в армии, поэтому были знакомы с оружием и военным делом. Тем не менее они были шокированы расистскими настроениями среди части американских военных, олицетворением которых стал полковник спецназа, заявивший своим подчиненным: «Зачем учить язык гуков, если все они сдохнут? Мы уничтожим этих ублюдков». Некоторые журналисты, такие как Халберстам и Шиэн, благодаря своим объективным и честным репортажам из Вьетнама стали национальными героями и заслужили высочайшее признание со стороны американской и мировой общественности, хотя некоторые американцы до самой могилы обвиняли их в том, что они предали свою страну ради славы.

История, которая началась 2 января 1963 г. как относительно мелкомасштабное сражение между ВСРВ и Вьетконгом, переросла в крупномасштабное противостояние между верховным командованием США и журналистским корпусом в Сайгоне. Что касается самой боевой операции, то ее главным действующим лицом был подполковник Джон Пол Ванн, с середины 1962 г. – старший военный советник в 7-й пехотной дивизии ВСРВ. Ванн, сгусток яростной энергии и напористости, устал от бесконечных мелких стычек с врагом без решающего исхода. За месяц до этого американские самолеты-разведчики перехватили несколько радиопередач с позывными 514-го батальона Вьетконга, которые велись из Апбака – «северной деревни» в 22 км к северо-западу от города Митхо в дельте Меконга. К огромному удовольствию полковника, штаб Харкинса дал добро на проведение массированной операции, чтобы окружить и уничтожить вьетконговцев. В распоряжение Ванна были выделены: два территориальных батальона Гражданской гвардии; десантное пехотное подразделение на 10 вертолетах H-21 – «летающих бананах», или «червяках для наживки», как называли их вьетконговцы; 5 штурмовых вертолетов Bell UH-1 «Ирокез» (также известных как Huey); штурмовая авиация ВВС Южного Вьетнама; рота бронетранспортеров и батальон парашютистов.

Американская разведка серьезно недооценила численность партизан в Апбаке, сообщив, что там находится всего 120 человек. На самом же деле, помимо усиленной роты 514-го батальона Вьетконга, там находилась основная ударная рота 261-го батальона, которая остановилась в деревне на постой в ходе передислокации на новое место. Этот батальон считался элитным подразделением: среди вьетнамских женщин ходила поговорка, что если уж выходить замуж за партизана, то из 261-го батальона[276]276
  Elliott, Mekong Delta, Vol. I, 399.


[Закрыть]. В нем были собраны закаленные бойцы с боевым опытом не менее двух лет и офицеры, воевавшие пять лет и больше. В целом к тому времени общая численность войск НФОЮВ выросла более чем в два раза по сравнению с предыдущим годом – до 50 000 солдат, бо́льшая часть которых находилась в дельте Меконга. Хотя вьетконговцы по-прежнему в значительной степени зависели от захваченного оружия, теперь они получали растущие объемы военных грузов по морю. В 1962 г. суда, замаскированные под рыболовные траулеры, доставили с Севера 112 тонн оружия и боеприпасов, в 1963–1964 гг. эта цифра выросла до 4289 тонн, что было гораздо больше, чем поставлялось по знаменитой тропе Хо Ши Мина.

261-й батальон состоял в основном из «возвращенцев» с Севера. Им командовал опытный и популярный командир Хай Хоанг (настоящее имя Нгуен Ван Зиеу), славившийся заботливым отношением к своим людям. Его заместителем был высокий, сухопарый, лысый – и очень суровый – офицер по имени Ту Кхюэ. Ротный командир Бай Зен был выходцем из образованной сайгонской семьи. Однажды в лагерь 261-го батальона на арендованном сампане приплыла его сестра. Она была потрясена, увидев, что ее брат роет траншеи вместе с солдатами[277]277
  Elliott, Mekong Delta, Vol. I, 402.


[Закрыть]. Она умоляла его вернуться домой, но Зен был непреклонен: он будет сражаться за дело революции, пока та не победит. Через несколько лет он был убит в бою.

Итак, 2 января в деревне Апбак собралось 320 партизан, которые были предупреждены о готовящейся операции правительственных сил. Со своей стороны, полковник Ванн не знал главного: провинциальный штаб НФОЮВ приказал Зиеу и его бойцам не отступать, как обычно, чтобы избежать столкновения с ВСРВ, а закрепиться на позициях и дать бой. Таким образом, защитники вырыли вокруг деревни сеть траншей и укрепленных огневых точек. Они были хорошо вооружены, в основном – захваченным американским оружием: пулеметами.30 калибра, автоматическими винтовками «Браунинг», карабинами М-1, пистолетами-пулеметами Томсона.45 калибра, – и не испытывали недостатка в боеприпасах. Большинство из 1200 крестьян из Апбака и соседней деревни Тантхой, едва прослышав о готовящемся сражении, укрылись в болотах, но примерно 30 человек остались, чтобы подносить боеприпасы и помогать раненым. Доска для шахматной партии была готова.

Что же представляли собой «пешки», которыми играл полковник Ванн? С самого начала до конца войны бо́льшая часть тягот, лишений и потерь лежала на плечах простых солдат ВСРВ. Ничто не могло оттолкнуть крестьян от сайгонского правительства сильнее, чем воинская повинность, которая лишала крестьянские семьи рабочих рук. Солдат отправляли служить в другие районы страны, где многие вели себя в отношении местного населения как пришлые оккупанты. О бесчеловечности солдат ВСРВ ходили мрачные истории, часть из которых, возможно, была правдива. Например, рассказывали, что однажды двое солдат поспорили на пачку сигарет, кто из них попадет из винтовки в ребенка, ехавшего верхом на буйволе. Если в 1955–1959 гг. в армию призывались молодые мужчины в возрасте 20–22 лет сроком всего на год, то затем этот срок был увеличен до двух лет, а в 1964 г. – до трех. Многие возвращались из армии в инвалидных колясках, а то и в мешках для трупов. Парадоксально, но между обоими Вьетнамами и США было кое-что общее: во всех трех странах дети из привилегированных семей избегали военной службы. На Юге семьи платили взятки, на Севере высокопоставленные партработники отправляли своих отпрысков учиться в зарубежные вузы. Хотя на южновьетнамскую армию тратилось 15 % ВВП страны, ее солдаты получали нищенское довольствие. Большинство из них проходили всего пять – шесть недель элементарной боевой подготовки, после чего отправлялись в боевые части «учиться на местах». Офицер ВСРВ выразил мнение большинства своих товарищей, с горечью констатировав: «Коммунисты знали, за что воевали. Мы – нет. Вся наша политическая подготовка состояла в том, что нам расхваливали личность Зьема»[278]278
  Лейтенант Нгуен Ван Кон, цит. в: Brigham Robert K., ARVN: Life and Death in the South Vietnamese Army, Kansas University Press, 2006, 41.


[Закрыть].