Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

В 1964 г. лучшие подразделения Вьетконга перебазировались на Центральное нагорье и в так называемый Железный треугольник – условный район площадью около 320 кв. км на поросшей густыми джунглями местности к северо-западу от Сайгона, один из углов которого находился на расстоянии всего 25 км от столицы. Большинство партизанских операций проводилось силами одной роты, поскольку сосредоточивать более крупные формирования в одном месте было слишком сложно и опасно. Наиболее слаженными и эффективными подразделениями были группы подрывников, которые в обмен на самую опасную и ответственную роль на поле боя пользовались дисциплинарными послаблениями. Если партизанам хотелось легкой победы, они нападали на гражданский транспорт, особенно на автобусы, часто с фатальными последствиями для пассажиров. Местные отряды Вьетконга вместе с деревенскими жителями были обязаны создавать «антиамериканские периметры уничтожения» для защиты «освобожденных революционных зон».

Ополченцы правительственных Региональных сил и Народных сил охотно продавали свое оружие, так что вьетконговцы даже установили тарифы: 2000 пиастров за карабин М-1, 8000 за ручной пулемет Браунинг, 8 пиастров за патрон и 20 000 за сдачу военного поста. Командир одного такого поста сумел провернуть еще более выгодную сделку: выторговав у местных партизан 30 000 пиастров, ночью он открыл им ворота, и те быстро обратили в бегство небольшой гарнизон, убив пятерых защитников и ранив двоих[351]351
  Elliott, Mekong Delta, Vol. II, 830.


[Закрыть].

Если только партизанские отряды не располагали свои базы в отдаленных и безопасных районах, таких как Камышовая равнина, большинству приходилось менять место стоянки каждые трое суток, проходя по 30 км в день в сухой сезон и до 25 км в сезон дождей. Во время таких переходов они становились наиболее уязвимы, особенно когда пересекали дороги, – одна из баллад Ван Ки, написанная еще во времена Вьетминя, так и называлась: «Через шоссе». В наиболее опасных районах партизаны раскатывали поперек дороги водонепроницаемую ткань, чтобы не оставлять на асфальте характерные следы десятков грязных ног. Деревенские старосты были обязаны держать тайные запасы риса, чтобы кормить партизан, ставших лагерем возле их деревни, а также снабжать их носильщиками до следующей стоянки. Зачастую ими становились женщины, каждая из которых могла нести три винтовки, один артиллерийский снаряд или 250 патронов. Некоторым девушкам нравилось это занятие, поскольку давало возможность пообщаться с молодыми мужчинами. В отличие от этого, рытье траншей и подземных укреплений ненавидели все – и сами партизаны, и мобилизованные ими крестьяне. По крайней мере, в этом они были похожи на своих врагов – солдат ВСРВ и американцев. Силы Вьетконга несли постоянные потери из-за потока перебежчиков, однако отношение сайгонского правительства к чиеу хой зачастую было удручающим. Когда командир небольшого партизанского отряда, на счету которого было немало военных побед, включая захват правительственного поста, перешел на другую сторону, его понизили в звании до рядового ВСРВ.

Программа воздушной дефолиации, активно развернутая с 1964 г., серьезно осложняла партизанам жизнь, лишая их естественного укрытия. Правительственные силы, хотя и терпели много неудач, иногда одерживали крупные победы. В начале 1965 г. легендарный 514-й батальон НФОЮВ потерпел сокрушительное поражение от сил ВСРВ в той же деревне Апбак в дельте Меконга, где катастрофически провалилась операция Джона Ванна. После этого коммунисты прибегли к тому же сомнительному пропагандистскому методу, что и генерал Харкинс годом ранее: они распространили ложные слухи о своей победе, утверждая, что партизаны убили сотню солдат ВСРВ, потеряв всего 12 своих людей. Однако местные жители своими глазами видели поле боя, усыпанное телами партизан, а некоторые даже обнаружили среди них своих знакомых. Скорбящие родители в отчаянии искали места захоронения сыновей, чтобы выкопать их тела и перезахоронить на семейных кладбищах. Один партработник написал в боевом журнале: «В результате этого сражения 514-й батальон пришел в серьезный упадок»[352]352
  Это сражение произошло в январе 1965 г.


[Закрыть]. В другой раз три батальона вьетконговцев атаковали аэродром, но получили жесткий отпор и отступили с большими потерями, однако коммунистическая пропаганда снова раструбила о победе партизан.

Подобная ложь подрывала доверие к НФОЮФ и временно ослабляла поддержку партизан среди сельского населения. Но это длилось недолго: своим безграмотным применением огневой мощи правительственные силы уничтожали любой проблеск доброй воли. Мирное население страдало от бездумных воздушных ударов и артиллерийских обстрелов гораздо больше, чем вьетконговцы, которые, если им удавалось хорошо окопаться, несли на удивление небольшие потери. Как сказал один крестьянин интервьюеру из RAND Corporation, «американцы бомбят и разрушают слишком много. Они убивают много крестьян и очень мало партизан». Коммунисты говорили крестьянам: «Они [правительственные силы] убьют вас, даже если вы будете тихо-мирно сидеть в своих деревнях, так лучше уж погибнуть с оружием в руках»[353]353
  Elliott, Mekong Delta, Vol. II, 754.


[Закрыть]. Многие вьетнамцы были с этим согласны. Хотя в 1964 г. коммунисты потерпели свою долю поражений на поле боя, их силы и поддержка среди населения заметно росли, тогда как сайгонское правительство теряло и то и другое.

Не время для решений

Через несколько лет Линдон Джонсон скажет по поводу Вьетнама: «С самого начала я знал, что обречен быть распятым, какой бы путь я ни избрал. Если бы я оставил женщину, которую по-настоящему любил, – Великое общество, чтобы спутаться с сукой-войной на другом конце света, я бы потерял дома все… Но, если бы я бросил Южный Вьетнам с его войной, отдав его в руки коммунистов, меня бы назвали трусом, а мою страну – умиротворителем, и с того момента мы бы ничего больше не могли сделать ни в какой точке земного шара»[354]354
  Kearns Doris, Johnson and the American Dream, 1976, 263.


[Закрыть].

Каждый президент наследует «конюшню» своего предшественника и, по крайней мере первое время, вынужден «скакать на его лошадях». Необузданный «скакун войны» был мало подвластен Джонсону. В ту же секунду, когда техасские пули поразили Джона Кеннеди, он превратился в легендарного героя, благородного рыцаря-мученика. Первым делом, встав у руля власти, Джонсон пообещал американскому народу и конгрессу, что обеспечит преемственность политики своего предшественника. Трудно представить, чтобы он мог пообещать что-то другое. Хотя Джонсон с гордостью называл себя неотесанным парнем с техасского ранчо, в глубине души он переживал из-за того, что ему не хватало утонченности Кеннеди и его «придворных», которые подсмеивались над простецкими выражениями Джонсона вроде «Не плюйте в суп – нам еще придется его есть», над его любовью к тушеным бобам с бамией и над его неуклюжими фотографиями вроде той, где он держал за уши своего бигля. Позже, в приступе негодования на людей ДФК, которые, как он считал, лишили его поддержки, он сказал, что в 1964 г. ему пришлось «оставить на своих местах всех одиннадцать пастухов»[355]355
  Schlesinger, Journals, 04.04.1968, 286.


[Закрыть] – кабинет Кеннеди.

Если оставить в стороне Вьетнам, бывший вице-президент был гораздо более эффективным политиком, чем бывший командир торпедного катера PT-109[356]356
  Имеется в виду Кеннеди, который командовал торпедным катером во время Второй мировой войны и участвовал в боевых действия на Тихом океане. – Прим. пер.


[Закрыть]. Чего не хватало Джонсону, так это уникального дара Кеннеди сплачивать вокруг себя людей, создавать поразительный дух единства, что в значительной степени позволяет объяснить последующую трагедию его президентства. Американская военная верхушка настороженно относилась к новому президенту, не в последнюю очередь из-за хвастливых рассказов последнего о своих героических подвигах во время Второй мировой войны: так, в одном интервью он заявил, что во время войны заработал себе прозвище Рейдер. Ни для кого не было секретом, что весь боевой опыт Джонсона ограничивался единственным полетом в пассажирском кресле на борту B-26 в 1942 г. в Новую Гвинею, за что генерал Дуглас Макартур наградил техасского конгрессмена одной из сотен сильно потускневших Серебряных звезд.

Никакое наследие Кеннеди не обязывало нового президента бомбить Северный Вьетнам или отправлять полмиллиона американских солдат на Юг. Тем не менее было немыслимым, чтобы в первый же год пребывания у власти – и за год до президентских выборов – Джонсон приказал находящимся в Индокитае американцам упаковать чемоданы и вернуться домой. Ничто из того, что происходило далее, не было неизбежным, однако все дальнейшее проистекало из той данности, что в стране уже находилось 16 000 граждан США, отправленных туда Джоном Кеннеди. Дэвид Нес вспоминал, что перед его отъездом в Сайгон в качестве заместителя посла Лоджа его начальник сказал ему: «Линдон Джонсон не собирается стать президентом, который потерял Вьетнам. Не забывай об этом»[357]357
  Logevall, Choosing War, 77.


[Закрыть].

В конце ноября 1963 г. КОВПВ приступило к реализации нового плана, призванного усилить правительственный контроль в дельте Меконга. План предусматривал интенсивные обстрелы сельской местности и провозглашение так называемых зон свободного огня, где разрешалось открывать огонь по любым движущимся объектам. Сельские жители покидали свои деревни и переселялись в городские трущобы вдоль шоссе № 4. Некоторые крестьяне стали носить белую одежду вместо традиционной черной, которую американские пилоты считали партизанским дресс-кодом. Новая агрессивная политика снизила народную поддержку партизан и негативно отразилась на моральном духе последних. К сожалению, хотя сайгонскому режиму удалось временно переиграть коммунистов в запугивании крестьян, оно ничего не сделало ради того, чтобы завоевать хотя бы каплю лояльности собственного народа.

Между тем у военной хунты начались проблемы. Большой Минь правил страной меньше трех месяцев, но уже разочаровал и своих коллег, и американских патронов. В декабре Макнамара посетил Сайгон и был потрясен царившим там хаосом. Американцы были уверены, что Минь, как и Ню до него, проявлял недопустимый интерес к переговорам в Ханое. Генерал скептически относился к программе стратегических поселений и действенности сплошных бомбардировок. 28 января 1964 г. 37-летний генерал Нгуен Кхань облачился в штатскую одежду и, заявив, что ему срочно нужно посетить столичного дантиста, отправился из Хюэ, где располагалась его штаб-квартира, в Сайгон на регулярном рейсе Air Vietnam. В предрассветные утренние часы 30 декабря он переоделся в привычную военную форму и вместе со своим заместителем поехал в штаб-квартиру ВСРВ, где у него была назначена встреча с близким другом – командующим парашютными войсками генералом Чан Тхиен Кхиемом. Они собирались устроить переворот, отстранив от власти хунту во главе с Минем. К своему удивлению, Кхань обнаружил, что в здании штаб-квартиры не горит свет ни в одном окне. Он позвонил Кхьему, чтобы спросить, почему ничего не происходит. «Ох, кажется, я забыл завести будильник, – ответил беспечный заговорщик. – Но не волнуйтесь, у нас все под контролем»[358]358
  Karnow, 336-7.


[Закрыть].

Переворот действительно прошел гладко. На рассвете новый лидер Южного Вьетнама обратился к нации, объявив, что отныне он встает у руля страны, так как генерал Минь и его люди показали себя нерешительными в ведении войны. Смена власти произошла без единого выстрела. Все тот же Лу Конейн убедил свое начальство в необходимости очередного переворота под предлогом того, что Минь якобы все более явно склонялся в пользу нейтрального статуса Вьетнама – сценарий, совершенно неприемлемый для Вашингтона. Макнамара и Лодж считали Нгуен Кханя «самым способным из генералов». Едва ли не первое, что сделал тот, придя к власти, – ликвидировал майора Нгуен Ван Нюнга, убийцу Зьема и Ню. Этот профессиональный палач удостоился профессиональной казни: его заставили стать на колени в саду одной из сайгонских вилл и застрелили выпущенной в затылок единственной пулей.

Смена одного «сильного лидера» другим в течение трех месяцев окончательно деморализовала и дезорганизовала армию и страну. Британский посол Гордон Этерингтон-Смит считал, что США должны были предотвратить переворот: увидев, с какой легкостью Вашингтон поставил крест на Большом Мине, теперь едва ли не любой старший офицер, командующий парой-тройкой полков, мог возомнить себя достойным встать у руля страны. Этерингтон-Смит писал в Лондон: «Судя по всему, те самые качества, которые делают Кханя привлекательным для американцев, – его “бодрость и бойкость” – отталкивают от него очень многих вьетнамцев»[359]359
  UKNA FO371/175468.


[Закрыть].

Вскоре Кхань принялся агитировать за вторжение в Северный Вьетнам, выдвигая тот аргумент, что несправедливо обрекать на разрушения и смерть только Юг. Не он один лелеял этот фантастичный план: некоторые сайгонские военные и политики впоследствии утверждали, что Южный Вьетнам мог бы выиграть войну, если бы американцы позволили им нанести удар по Северу. Буй Зием, бывший посол Сайгона в Вашингтоне, также считал, что отказ США от этого варианта предрешил судьбу Южного Вьетнама: чтобы победить, коммунистам нужно было просто продолжать делать то, что они делали[360]360
  Taylor, 12.


[Закрыть]. Сторонники радикального плана были правы лишь в одном: Ханой действительно имел важное преимущество в том, что ему не требовалось предпринимать больших усилий для отражения регулярных наземных атак, в то время как его собственные войска свободно передвигались по Лаосу, Камбодже и – в скором времени – Южному Вьетнаму. Но правительство США проявило мудрость и не стало повторять дорогостоящую ошибку, которую совершил Макартур в ноябре 1950 г., когда вознамерился дойти до границы Северной Кореи с Китаем. Сайгонские генералы тешили себя иллюзиями, утверждая, что ВСРВ способны своими силами совершить успешное вторжение, – сделай они это, их бы ждал сокрушительный разгром.

Авантюризм Кханя только усугубил беспокойство Вашингтона, где постепенно начали понимать, что энергичность и бойкость генерала были его единственными достоинствами. Он был заметно глупее смещенного им Миня и хуже понимал свой народ. Даже те американцы, кто считал, что Южным Вьетнамом должны править генералы, начали искать более умного, эффективного, честного – и послушного – кандидата. Последнее требование было самым трудновыполнимым, поскольку единственным способом для любого вьетнамского лидера обеспечить себе уважение народа было дистанцироваться от США. 22-летний будущий офицер Доан Фыонг Хай вначале был сбит с толку и встревожен, когда после переворотов в Сайгоне в их военной академии в Далате четыре раза сменилось руководство, но постепенно приобрел циничный взгляд: «Мы, молодые курсанты, вдруг увидели, что наши старшие офицеры вовсе не были проникнуты духом воинского братства, а вместо этого враждовали друг с другом в погоне за личной выгодой, властью и славой»[361]361
  Hai, 58, 61.


[Закрыть].

В первые месяцы после смены президента США в Вашингтоне, сайгонском посольстве и КОВПВ рассматривались все возможные военные варианты. Ключевым вопросом было: кто будет нашим врагом? На кого именно США следовало обрушить свою военную мощь – на силы Вьетконга, ведущие партизанскую войну в Южном Вьетнаме? Или на Северный Вьетнам, который – до некоторой степени справедливо – считался главным вдохновителем и спонсором этой войны? Объединенный комитет начальников штабов, возглавляемый Максвеллом Тейлором, склонялся к последнему варианту. Среди членов комитета двое придерживались более осторожной позиции – генерал армии Эрл Уилер и адмирал ВМФ Дэвид Макдональд – и двое откровенно ястребиной – генерал ВВС Кертис Лемей, планировщик и организатор бомбардировок Японии в 1945 г., от которых погибло больше людей, чем от атомных бомб, и генерал Уоллес Грин из Корпуса морской пехоты.

Оба считали, что США должны либо задействовать подавляющую силу, либо вообще отказаться от военного вмешательства. Лемей был страстным сторонником стратегической авиации: он был готов применять ее всегда и везде, где только можно. По словам одного из его коллег, он отстаивал свою точку зрения «хриплым резким голосом, время от времени подвывая, как самолетная турбина»[362]362
  Palmer Bruce, The Twenty-Five-Year War: America’s Military Role in Vietnam, Touchstone 1984, 20.


[Закрыть]. Любые попытки сухопутных сил задействовать собственные боевые вертолеты приводили его в ярость; однажды он едва не вызвал начальника штаба армии на дуэль. «Давайте, летите на этом вашем чертовом Хьюи, а я полечу на F-105, и посмотрим, кто из нас останется в живых! – бушевал он, вытащив изо рта свою неизменную сигару. – Я разнесу вашу игрушечную стрелялку на куски и размажу по земле, черт возьми!»[363]363
  Palmer, 27.


[Закрыть] Макнамара вмешался и разрешил этот конкретный спор в пользу армейского генерала, что только усугубило презрение Лемея к «гражданскому» министру обороны.

Вкрадчивая, сдержанная манера общения Грина принесла ему прозвище Школьник. Он был нетерпим к инстинктивной осторожности политиков и не видел никаких достоинств в ограниченной войне, предпочитая «стремительные, радикальные, эффективные и последовательные действия… осуществляемые при полной координации всех имеющихся у США ресурсов»[364]364
  Greene Wallace, The Greene Papers: General Wallace M. Greene Jnr and the Escalation of the Vietnam War ed. Nicholas Schlosser, USMC Quantico 2015, 12.


[Закрыть]. Как и Лемей, он считал, что Северный Вьетнам можно быстро поставить на колени, уничтожив его ключевые объекты и инфраструктуру. 4 марта 1964 г. Грин открыто предостерег Линдона Джонсона, что воздушные удары могут спровоцировать еще один конфликт по корейскому типу с риском перерастания в мировую войну: «Однако нужно было взглянуть горькой правде в глаза: мы должны были дать жесткий отпор [коммунистам], и ему как президенту требовалось решить, был ли Вьетнам тем местом, где это следовало сделать, или нет»[365]365
  Greene, 15.


[Закрыть]. Максвелл Тейлор, который оставался председателем Объединенного комитета начальников штабов до июля 1964 г., когда его сменил Уилер, по меньшей мере пять раз менял свою точку зрения в процессе выработки стратегии. Генерал все больше приходил к выводу, что полная победа над партизанским движением на Юге была недостижима, поэтому США следовало сосредоточиться на наказании Севера. В конце концов он присоединился к фракции сторонников бомбардировок.

Следует отметить, что влияние Комитета начальников штабов на формирование политики было довольно ограниченным, отчасти потому, что его председатели передавали в Белый дом мнение генералов в смягченной форме, а отчасти потому, что президент уделял гораздо больше внимания своим гражданским советникам, среди которых ведущую роль играл Макнамара. Самым неожиданным источником влияния стал адвокат и – в скором времени – судья Верховного суда Эйб Фортас, который ничего не знал о Вьетнаме, но был самым близким советником президента и общался с ним почти ежедневно. Таким образом, было бы ошибкой возлагать всю ответственность за политику США во Вьетнаме в 1964–1965 гг. на Комитет начальников штабов, поскольку все решения о войне или мире в конечном итоге принимались политиками. Есть и еще один важный момент: даже после болезненного опыта Корейской войны многие американские генералы так и не поняли всех достоинств ограниченного военного конфликта. Если бы военачальникам было разрешено диктовать свое видение, США могли бы пойти по пути еще более катастрофической эскалации, чем та, что имела место.

Но даже с генералами на второстепенных ролях дебаты в Вашингтоне были примечательны тем, что почти полностью сосредоточились на изучении военных сценариев, а не на поиске возможностей политического урегулирования. В этом была немалая доля вины Дина Раска, который, хотя и возглавлял дипломатическое ведомство, никогда особо не верил в силу дипломатии. Линдон Джонсон редко общался с иностранными лидерами и тем более прислушивался к их мнению. В первые годы его президентства его администрация с болезненной подозрительностью относилась ко всем инициативам де Голля, считая, что его призывы к нейтралитету Вьетнама вызваны не более чем коварным желанием заставить США испытать такое же унижение, которое пережила Франция.

Как показывает история, государства зачастую стремятся вести конфликты теми средствами, которые у них есть, а не теми, которыми следовало бы. В ходе Второй мировой войны две западные морские державы были в значительной степени избавлены от необходимости противостоять сухопутной державе на суше благодаря тому, что Красная армия приняла основной удар на себя и разгромила гитлеровский Вермахт. Вашингтонские политики ошибочно полагали, что во Вьетнаме американские технологии и огневая мощь смогут заменить общепризнанное отсутствие жизнеспособной политической и социальной структуры. Генерал-лейтенант Эндрю Гудпастер как-то предупредил Роберта Макнамару: «Сэр, вы пытаетесь втиснуть врага в рамки вашего плана, но это именно то, чего никогда не следует делать». Американский военнопленный сказал на допросе северовьетнамским дознавателям, что, по его мнению, присутствие США в их стране было на 10 % вызвано беспокойством за судьбу вьетнамцев и на остальные 90 % желанием сдержать Мао Цзэдуна. В таком случае, спросили озадаченные коммунисты, «почему вы не отправились воевать в Китай? Мы тоже не любим китайцев»[366]366
  АИ с Рэмзи, 22.09.2016.


[Закрыть].

Весной 1964 г. Уолт Ростоу, занявший пост директора по планированию политики в Госдепартаменте, с энтузиазмом поддержал идею Лемея применить подавляющую воздушную силу. Не было проведено никакого анализа с достоверной оценкой эффективности и последствий; весь план строился на предположении о том, что массированные бомбардировки нанесут достаточно сильный ущерб и настолько деморализуют северовьетнамцев, что те оставят Юг в покое. Некоторые высшие офицеры предлагали пойти еще дальше: отправить сухопутные войска в Лаос, чтобы перерезать тропу Хо Ши Мина, или даже в Северный Вьетнам. Таким образом, фраза «идти на Север», которая часто звучала на заседаниях и в меморандумах в ходе дебатов в 1964 г., подразумевала решительные силовые действия от бомбардировок и тайных операций до полномасштабного вторжения. В апреле Кертис Лемей спросил у главнокомандующего силами США в Тихоокеанском регионе адмирала Гарри Фельта, что, по его мнению, нужно, чтобы победить в этой войне. Тот ответил, что США нужно «время от времени наносить удары по Северу»[367]367
  McMaster H.R., Dereliction of Duty: Lyndon Johnson, Robert McNamara, the Joint Chiefs of Staff and the Lies that Led to Vietnam, HarperCollins 1997, 94.


[Закрыть]. Весной 1964 г. Макнамара резко ухудшил свои оценки ситуации во Вьетнаме. Однако его пессимизм имел странный эффект: вместо того чтобы прийти к выводу о необходимости уйти из Индокитая, министр обороны сначала осторожно и неохотно, а затем с пылким рвением принялся ратовать за эскалацию. В апреле сенатор Уэйн Морс в интервью саркастически назвал вьетнамскую войну войной Макнамары. На что министр обороны вызывающе ответил: «Я не против того, чтобы ее называли войной Макнамары. Скажу больше: я горжусь этим»[368]368
  Shapley, 199.


[Закрыть]. Как заметил Роберт Кеннеди, такое заявление было не очень умно с политической точки зрения.

Консервативные журналисты, такие как Уильям Ф. Бакли, Маргерит Хиггинс, Роуленд Эванс и Роберт Новак, призывали сражаться до победного конца. Джозеф Олсоп высмеивал Джонсона за отсутствие силы духа и обвинял в излишней умиротворенности. Понятно, что, если бы президент принял решение отступить, ястребы обрушили бы на него все громы и молнии, на которые только были способны. Однако немало представителей СМИ хорошо понимали, в какой переплет попали США. Личный авторитет Джонсона в то время был достаточно высок, чтобы ему поверили, если бы он сказал американскому народу, что во Вьетнаме США ведут заведомо проигрышную игру и потому должны уйти. Он получил бы мощную поддержку со стороны многих влиятельных журналистов и изданий, включая Уолтера Липпмана, New Republic и The New York Times, которые предсказывали катастрофу, если США решат ввести войска.

Внутри правительства заместитель госсекретаря Джордж Болл был одним из немногих, кто озвучивал наиболее прозорливую и реалистичную точку зрения. Он отвергал утверждение о том, что во Вьетнаме на карту поставлены жизненно важные интересы США, и говорил, что не может понять, каким образом нападение на Северный Вьетнам поможет сайгонскому правительству. Он утверждал, что эту войну невозможно выиграть, на какие бы масштабы военного вмешательства ни решилась администрация США. Разведывательное сообщество было того же мнения и делало неоптимистичные прогнозы по поводу устойчивости режима Нгуена Кханя. 17 февраля, проработав два месяца в американском посольстве в Сайгоне, Дэвид Нес составил для посла Лоджа служебную записку, где написал, что де Голль прав и США должны либо уйти, либо быть готовыми к масштабной эскалации[369]369
  Logevall, Choosing War, 112.


[Закрыть]. Уиллард Маттиас, аналитик из Управления национальных оценок ЦРУ, утверждал, что вьетконговское движение «получает директивы из Ханоя, но почти полностью опирается на собственные ресурсы»[370]370
  Logevall, Choosing War, 166 – июнь 1964 г.


[Закрыть]. Он также выступал за политическое урегулирование.

Заместитель министра обороны Джон Макнотон, хотя и был страстным почитателем своего босса и поддерживал его курс на эскалацию, весной 1964 г. испытал приступ сомнений и прозрения, когда сказал своему другу Майклу Форрестолу: «Мы привыкли считать, что всегда есть возможность нажать кнопку “Стоп”, но я в этом сомневаюсь. Я думаю, что с каждым днем сделать это становится все труднее. Каждый день мы понемногу теряем контроль. Каждое неправильное решение, которое мы принимаем, или отказ от принятия решений приводит к тому, что принять правильное решение становится все сложнее. Если мы не нажали кнопку “Стоп” вчера, те же самые доводы и причины убеждают нас не нажимать ее сегодня. В результате мы увязаем все глубже и глубже»[371]371
  Halberstam, 368.


[Закрыть]. Макнотон не сомневался, что США преследуют во Вьетнаме своекорыстные интересы: «На 70 % это стремление избежать унизительного поражения (и удара по нашей репутации как гаранта), на 20 % – нежелание отдавать Южный Вьетнам (и прилегающие территории) в руки китайцев и, возможно, на 10 % – забота о южновьетнамском народе, желание принести ему лучшую жизнь и свободу»[372]372
  Служебная записка от 25.03.1965, см.: Herring George C. ed., The Pentagon Papers, McGraw-Hill 1993, 115.


[Закрыть].

Вряд ли в частном порядке кто-то в Вашингтоне сомневался в шаткости сайгонского режима и обреченности его военных усилий. Но вплоть до 3 ноября, пока Джонсон не получил от американского народа мандат избранного президента, плохие новости оставались под запретом: нужно было всеми силами удержать ситуацию в Южном Вьетнаме от полного развала. В марте Макнамара вместе с Максом Тейлором посетил Вьетнам, где открыто высказался в поддержку генерала Кханя. Бригадный генерал Уильям Депью писал домой из Сайгона: «Скоро все люди из Вашингтона переберутся во Вьетнам, так что здесь не останется места для самих вьетнамцев. Что ж, возможно, это неплохой способ выиграть войну»[373]373
  Gole Henry G., Depuy, 145.


[Закрыть].

Как-то в здании Генштаба ВСРВ Руфус Филлипс заглянул в кабинет одного майора и с удивлением увидел, что его рабочий стол завален стопками книг. На вопрос, чем он занимается, офицер с гордостью ответил: «Я помогаю писать конституцию»[374]374
  Santoli, 87.


[Закрыть]. Рядом с ним лежали конституции США, Франции и предыдущие версии вьетнамской конституции, если те заслуживали такого названия. Это поручение генерала Кханя, сказал он. Окончательный проект конституции был передан на рассмотрение в посольство США, которое поставило свою печать «Одобрено». Кхань заявил своим соратникам-генералам, не все из которых были согласны с подобным «политическим процессом», что так хотят американцы. Новая конституция вполне ожидаемо вызвала вспышку протестов со стороны буддистов и студентов. Когда Макс Тейлор отчитал Кханя, сказав тому, что политика так не делается, вьетнамец возмущенно возразил: разве американцы не хотели от него именно этого?

Руфус Филлипс резко раскритиковал политику США, стоявшую за этим эпизодом: «Сначала мы аккуратно и старательно, на протяжении почти десяти лет, помогали им [вьетнамцам] построить хрупкое здание новой государственности. А потом взяли и собственноручно его разрушили. Каждый новый генерал, приходя к власти, разгонял всех, кто находился там до него. В результате в руководстве страной оказались люди, которые ничего в политике не смыслили. Чем больше мы вмешивались в попытке компенсировать хаос, тем больше оттесняли от власти самих вьетнамцев. В конце концов мы решили, что выиграем войну, а потом вернем страну обратно вьетнамцам. Это нанесло смертельный удар по вьетнамской независимости… И стало ключевой картой, которую разыграли коммунисты»[375]375
  Santoli, 86.


[Закрыть].

Министр обороны представил президенту доклад, который, что примечательно, был составлен еще до визита в Сайгон. В нем он изложил свое ви́дение целей США: «Мы стремимся к независимому некоммунистическому Южному Вьетнаму. Если мы не сможем достичь этой цели… почти вся Юго-Восточная Азия с большой долей вероятности подпадет под господство коммунистов». Доклад Макнамары лег в основу Меморандума о действиях NSAM288 Совета национальной безопасности, где подчеркивалась приверженность США указанным целям, которые, как предполагалось, могли быть достигнуты только путем применения военной силы, невзирая на отношение к этому вьетнамского народа. От сайгонской власти требовалось только одно: категорически отказаться от любых переговоров с Ханоем.

За закрытыми дверями Макнамара признавал, что во Вьетнаме царит «адский бардак»[376]376
  Greene Papers, 27.


[Закрыть] и очередной переворот в Сайгоне может произойти в любой момент. Но и он, и президент отвергали абсолютистские решения – как полный уход, так и резкое обострение игры. Джонсон скептически относился и к идее бомбардировок Северного Вьетнама, считая, что этим многого не добиться. Таким образом, в первые месяцы предвыборной кампании 1964 г. президент и его министр обороны подчеркивали приверженность США поддержке некоммунистического режима, однако не хотели выходить за рамки небольших шагов в военных усилиях, чтобы не вызвать негативный отклик со стороны избирателей. К удивлению посла СССР Анатолия Добрынина, который 17 апреля впервые встретился с Джонсоном, тот упомянул о Вьетнаме лишь вскользь[377]377
  Dobrynin, 120.


[Закрыть].

В следующем месяце вспышка боевых действий в Лаосе побудила Францию, Индию, Камбоджу и СССР призвать к повторному созыву Женевской конференции в формате 1962 г. США отклонили это предложение из опасений, что наряду с Лаосом может быть поднят вопрос о нейтралитета Вьетнама. Если бы они хотели уйти, такая конференция могла бы открыть им дверь. Аналитик министерства обороны Даниэль Эллсберг, впоследствии прославившийся тем, что передал прессе секретные документы Пентагона, касавшиеся войны во Вьетнаме и ее предыстории, считал, что «[1964 г.] стал последним, когда лояльный бюрократ мог бы счесть приемлемым для США просто взять и уйти, чтобы не наращивать потери»[378]378
  Charlton & Moncrieff, 175.


[Закрыть]. К началу следующего года США уже пережили так много неудач и унижений, как военных, так и политических, что уход был бы неизбежно воспринят мировым сообществом как признание поражения, чего не могла позволить себе ни одна американская администрация. Но в начале лета 1964 г. ситуация еще не была настолько безысходной.