Текст книги "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975"

Но у Макнамары чесались руки, а президент в этот критический момент избирательной кампании больше всего боялся дать республиканцам повод обвинить его в слабости. Своим быстрым и жестким ответом за нападение на американский флаг он сорвал восторженные аплодисменты избирателей. После этого у администрации не оставалось иного выхода, кроме как лгать и изворачиваться, чтобы скрыть многочисленные ошибки и откровенный обман, на основании которых было принято решение о бомбардировке Северного Вьетнама. Поздно вечером 4 августа, в 23:36 по Североамериканскому восточному времени, после получения сообщения от адмирала Шарпа о том, что самолеты поднялись с палуб Ticonderoga и Constellation, президент выступил с телеобращением к нации. «К агрессии и террору против мирных поселений в Южном Вьетнаме, – сказал Джонсон своему народу, – теперь добавилась открытая агрессия на море… Повторные акты насилия против вооруженных сил Соединенных Штатов должны быть встречены не только повышенными мерами оборонного характера, но и проактивными шагами… Мы осознаем все риски распространения конфликта, о которых другие, кажется, забывают. Наша цель – не допустить расширения войны».

Приказ Объединенного комитета начальников штабов командованию ВМС гласил: «В 07:00 по местному времени осуществить единичную максимальную акцию… с задачей обеспечить максимально высокий уровень поражения целей»[403]403
  USAHEC, Vietnam War Document Collection, Box 2, Folder 7.


[Закрыть]. Палубная авиация совершила 64 боевых вылета и разбомбила несколько северовьетнамских катеров ценой потери двух самолетов. Как впоследствии вспоминал один из пилотов, лейтенант Эверетт Альварез, «это было похоже на сон»: наконец-то после нескольких лет тренировочных полетов и бездействия они получили настоящее боевое задание! Впрочем, «чудесный сон» вскоре превратился в кошмар: его самолет был сбит и следующие восемь лет он провел в северовьетнамской тюрьме.

Реакция Джонсона на инцидент в Тонкинском заливе отражала искреннее негодование государственного мужа тем «вопиющим» фактом, что крошечная азиатская коммунистическая страна посмела бросить вызов самим Соединенным Штатам. Он был настолько возмущен, что даже не стал вникать в детали: уже утром 4 августа Джонсон заявил о своем намерении добиться от конгресса принятия совместной резолюции, дающей зеленый свет для резкой эскалации. Безусловно, он был бы глубоко обескуражен, если бы позже в тот же день ему представили опровергающие факты, которые пробили бы дыру в искусно надутом пузыре праведного гнева. Но именно так должны были поступить добросовестные советники, и прежде всего министр обороны, – успокоить главнокомандующего и показать ему реальную картину. На их совести лежит то, что они позволили Джонсону раздуть драму из тривиального инцидента на море, который не только можно было, но и следовало проигнорировать.

Единственное правдоподобное объяснение состоит в том, что министру обороны самому не терпелось перейти к агрессивным акциям. Американское военное и гражданское руководство решило использовать мелкую стычку, порожденную их собственными сомнительными играми на берегу и на море, как повод продемонстрировать свою волю и возможности. В начале лета Вашингтон передал через канадского представителя в МКК послание премьер-министру Фам Ван Донгу, пригрозив «колоссальными разрушениями», если Северный Вьетнам продолжит свое вмешательство на Юге. После инцидента в Тонкинском заливе канадец по просьбе американцев повторил угрозу: у США найдется гораздо больше бомб, чем было сброшено 5 августа. Выслушав это, Донг «очень рассердился» и сказал: «Чем больше США разжигают войну, тем горше будет их поражение»[404]404
  Asselin, 191.


[Закрыть].

После столкновения в Тонкинском заливе Макнамара озвучил в сенате еще одну откровенную ложь: «Наши ВМС не принимали абсолютно никакого участия, не были никоим образом связаны и не знали о каких-либо южновьетнамских акциях [в том же оперативном районе, где находился Maddox], если таковые имели место». На утверждение конгресса была представлена так называемая Тонкинская резолюция, представлявшая собой немного подкорректированный текст Билла Банди. Она давала президенту право «принять все необходимые меры для отражения любого вооруженного нападения против вооруженных сил Соединенных Штатов и предотвращения дальнейшей агрессии». Сенатор Ричард Рассел выразил мнение большинства своих коллег, заявив: «На карту поставлена наша национальная честь. Мы должны ее защитить – мы не можем и не будем уклоняться от этого». Сенатор Юджин Маккарти, который впоследствии сыграл роль Брута для президентства Джонсона, сказал: «Вопрос был поставлен так: “Должны ли американцы дать отпор, когда их корабли подверглись обстрелу?” Довольно сложно проголосовать против этого»[405]405
  Charlton & Moncrieff, 163.


[Закрыть]. Демократы Эрнест Грунинг и Уэйн Морс оказались единственными сенаторами, проголосовавшими против принятия резолюции 7 августа, которая дала администрации США возможность вести боевые действия по всей Юго-Восточной Азии без формального объявления войны.

Ястребы берут верх

5 августа в 13:30 военный комитет северовьетнамской компартии собрался на совещание в здании Генштаба, известном как «Драконий двор» благодаря каменным драконам, окаймляющим девять ступеней перед входом. Военные только что приступили к разбору событий 2 августа, когда им сообщили, что американская авиация бомбит побережье. Вскоре поступила еще одна новость: два американских самолета сбиты и один пилот захвачен в плен. Собравшихся охватила такая буря ликования, что совещание пришлось перенести на другой день, как и поиск виноватых в инциденте в Тонкинском заливе. На улицах Ханоя люди вышли на массовые демонстрации, которые, по словам одного британского дипломата, «были настолько близки к стихийным, насколько они могут быть таковыми в коммунистических странах»[406]406
  UKNA FO371/175481.


[Закрыть]. Этими первыми налетами американцы сделали для сплочения северовьетнамского народа больше, чем любая коммунистическая пропаганда. Подросток, который своими глазами видел, как американские самолеты разбомбили нефтехранилище недалеко от его деревни, сначала испытал шок и недоумение. «Потом я осознал, что скоро в жизни таких молодых людей, как я, наступит переломный момент, когда нам придется бороться за свободу и независимость нашего народа»[407]407
  Nguyen Dinh Kien, Nguoi linh voi bau troi Ha Noi [Солдат и небо над Ханоем], People’s Army Publishing, Hanoi 2013, 36.


[Закрыть]. Бомбардировка не испугала подростка, а убедила его в том, что его народ стал жертвой неспровоцированной агрессии; когда он вырос, он стал офицером ПВО.

Макс Тейлор как-то заметил, что американцы крайне мало знали о коммунистическом руководстве и еще меньше о его намерениях. Британское консульство в Ханое, которое фактически было резидентурой Секретной разведывательной службы, после бомбардировок 5 августа прозорливо предсказало, что северовьетнамских лидеров «не запугать и не заставить сойти с избранного курса. Дороги восстановят, мосты заменят более простыми бамбуковыми конструкциями, нефтехранилища снова заполнят… [Воздушные удары] только укрепят их решимость». Действительно, Политбюро было куда меньше обеспокоено бомбардировками, чем гневом Москвы и Пекина в связи с инцидентом в Тонкинском заливе. Хо Ши Мин вышел из своего затворничества и лично председательствовал на заседании, которое начал с сурового вопроса: «Кто отдал приказ об атаке?» Зяп потребовал дисциплинарного взыскания для всех ответственных лиц, особенно для старшего полковника Чан Куи Хая. Однако Хай сказал, что, прежде чем отдать приказ об атаке, он посоветовался на этот счет с одним из членов Политбюро. Полковник наотрез отказался назвать его имя, поэтому все решили, что это был Ле Зуан. В итоге Хай получил официальный выговор, но начальник Генштаба Зунг отмахнулся от любых сожалений и обвинений: «Даже если бы мы не напали на них, они бы все равно напали на нас. Такова природа империалистов»[408]408
  Van Tien Dung, in Huy Duc, 149.


[Закрыть]. Один высокопоставленный офицер ВНА, в 1990 г. бежавший из страны, подтвердил, что нападение 2 августа было санкционировано Ле Зуаном, который высмеивал Зяпа за его боязнь спровоцировать конфликт с американцами, говоря: «Он пугливый, как кролик»[409]409
  Tin Thanh, Their True Colors: The Political Memoirs of Bui Tin, Turpin Press 1994, 192.


[Закрыть].

После сфабрикованного США инцидента 4 августа и последующих бомбардировок Ханой больше не видел смысла ограничивать свою военную активность на Юге. Именно в этом состоял главный просчет всего американского военно-политического маневра вокруг Тонкинского залива: превратив угрозу воздушного удара в реальность, Вашингтон разыграл карту, которая была козырем лишь до тех пор, пока оставалась у него на руках. После стратегических совещаний 25–29 сентября Центральный комитет партии назначил Нгуен Чи Тханя новым главой ЦУЮВ и выпустил предварительный приказ подготовить первое регулярное формирование ВНА к переброске на Юг. Через несколько недель отсрочки, вызванных отчасти необходимостью провести согласования с Москвой и Пекином, отчасти нехваткой необходимого снаряжения, в ноябре подразделения 325-й дивизии выдвинулись в путь.

В это же время, на фоне нового всплеска напряженности между Востоком и Западом, спровоцированного первым испытанием китайской ядерной бомбы 16 октября 1964 г., Китай существенно расширил поставки оружия. ВНА начала в больших количествах получать автоматы АК-47, 7,62-мм пулеметы, 82-мм минометы, реактивные гранатометы и безоткатные орудия. Кроме того, Пекин поставил Ханою 34 истребителя МиГ-17 и, помимо того что два года обучал вьетнамских пилотов в своих летных школах, обеспечил эскадрилью своими советниками, которые сопровождали неопытных новичков в первых боевых вылетах. В Ханое на крышах зданий были установлены зенитные орудия; половина гражданского населения была отправлена рыть траншеи.

Вечером 5 октября в Пекине Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай встретились с делегацией ДРВ, чтобы обсудить дальнейшие военные планы. Хотя Мао был уверен, что у Джонсона нет никакого желания вторгаться в Северный Вьетнам, он считал опасным чрезмерно провоцировать американцев. Фам Ван Донг согласился с китайскими лидерами: «Наша задача – ограничить конфликт сферой “особых военных операций” и победить врага в рамках такого противостояния». Однако он добавил: «Но если США посмеют ввести войска, мы будем сражаться – и победим». Они также обсудили возможность переговоров через ООН, предложенную генеральным секретарем У Таном. Хотя несколько месяцев спустя Мао изменил свое мнение, тем вечером он сказал: «Переговоры – это неплохо. Вы уже обеспечили себе [хорошую] переговорную позицию. Другой вопрос, будет ли от них толк»[410]410
  Westad Odd Arne et al. eds, 77 Conversations between Chinese and Foreign Leaders on the Wars in Indochina 1964-77, Wilson Centre Working Paper 22, 74-7.


[Закрыть]. Сразу после инцидента в Тонкинском заливе Ле Зуан отправился в Пекин и сообщил Мао о намерении Политбюро направить на Юг регулярную дивизию: теперь китайский лидер призвал северовьетнамцев еще раз тщательно обдумать это решение и сроки отправки.

Что касается Линдона Джонсона, то в следующие три месяца после августовской драмы он желал только одного: до дня голосования снизить градус противостояния в Юго-Восточной Азии. Выпустив пар 5 августа, администрация не стала продолжать бомбардировки; президент лично позвонил по прямой телефонной линии в Москву и успокоил советское руководство. Инцидент в Тонкинском заливе и последующая Тонкинская резолюция заняли столь видное место в истории лишь спустя несколько лет, когда вскрылось все стоявшее за ними хитросплетение ошибок и преднамеренного обмана со стороны американских военных, разведки и президентской администрации. Непосредственно во время тех событий уважаемый журналист и историк Теодор Уайт в своей книге «Как сделать президента, 1964 год» писал: «Ответный удар… уничтожение американской авиацией северовьетнамских торпедных катеров… был нанесен с замечательной решимостью и точностью»[411]411
  White, 274.


[Закрыть]. Кроме того, летом и осенью 1964 г. американский народ куда больше интересовало происходящее внутри страны. В июле президент подписал первую волну законов, призванных начать строительство «Великого общества»: 2 июля – долгожданный Закон о гражданских правах; спустя четыре дня – Закон о городских массовых перевозках; еще через несколько дней – Закон об оплате труда в гражданской сфере и Закон о борьбе с бедностью. Джонсон оправданно гордился тем, что 88-й конгресс США на второй сессии принял 45 внесенных им важных инициатив, что было куда более высокой долей успешных попыток, чем удавалось добиться Кеннеди.

В предвыборной гонке Вьетнам отошел на задний план; неразбериха в Сайгоне стала восприниматься как неизбежная данность. Между тем на фоне попыток Нгуен Кханя усилить авторитарную хватку буддисты и студенты снова вышли с протестами на улицы. Генерал пообещал обсудить их требования с Максом Тейлором, чем только усугубил ситуацию, фактически открыто признав свой вассальный статус. 25 августа Кхань согласился разделить власть с двумя уже знакомыми нам военными деятелями – Чан Тхиен Кхиемом и Зыонг Ван Минем. Через несколько дней правительственные силы открыли огонь по демонстрантам, убив шесть человек. Столица снова погрузилась в хаос, в то время как вьетконговцы продолжали расширять контроль над сельской местностью. Осенью из Вьетнама поступал непрерывный поток плохих новостей о партизанских успехах и политических протестах.

Американцы убедили себя в том, что буддийские демонстранты были марионетками коммунистов. Однако ветеран британской журналистики Гэвин Янг видел ситуацию более глубоко. По его словам, буддисты «рассматривали коммунизм как варварство и зло, но были убеждены, что американизация ведет к деградации их страны. Как ни странно… они выступали за перемены, которые, помимо прочего, должны были повысить эффективность войны против коммунистов. Они считали, что все поддерживаемые американцами генералы, правившие их страной, были безнадежно коррумпированы и некомпетентны… Сами они были убежденными вьетнамскими националистами, которые гордились своей историей и культурой. Они не доверяли иностранцам и опасались любого иностранного влияния»[412]412
  Young, 20.


[Закрыть]. Конечно, сегодня мы можем сказать, что буддисты были наивны, но не больше, чем генералы, правившие в Сайгоне.

Офицер ВСРВ лейтенант Нам рассказал о том, как со своим взводом участвовал в разгоне одной уличной демонстрации: «Впереди шел монах в желтой одежде с маленьким буддистским флажком в руке. Он вскидывал руки вверх в виде буквы V, как боксер, который выходит на ринг и приветствует зал. Большинство молодых мужчин-демонстрантов оделись в просторные рубахи навыпуск, узкие брюки и японские сандалии. Среди них было несколько девушек, которые прижимали к себе школьные сумки, словно собрались на учебу. Удивительно, но самыми активными и оживленными оказались две пожилые женщины в черных штанах и цветастых блузках. Они несли посохи, выкрикивали лозунги и ругательства, подбегали к фонтанам и долго пили воду, потом бегом возвращались назад и продолжали кричать»[413]413
  Phan Nhat Nam, Mark of a Warrior 1963-1973: War Notes, Hien Dai Publishing, Saigon 1973, 49.


[Закрыть].

Поначалу Нам и его солдаты просто наблюдали за происходящим, в то время как подразделения полиции по противодействию уличным беспорядкам начали обстреливать демонстрантов зарядами со слезоточивым газом, пока те не разбежались. Под палящим солнцем осталась опустевшая улица, усеянная деревянными сабо, школьными сумками, шляпами-кули и сандалиями. Пока солдаты сооружали поперек улицы баррикаду из колючей проволоки, демонстранты вернулись. «Ко мне подскочил парень с озлобленным лицом, как крысиная морда, – продолжал лейтенант Нам, – и крикнул “Ты, ублюдок! Сколько тебе платят американцы? Когда ты сдохнешь, в аду не хватит жара, чтобы покарать тебя за твои преступления!..” Из толпы вылетел камень и попал в грудь капралу Лонгу. Тот вскрикнул от боли, а потом ударил прикладом винтовки в лицо парню, который кривлялся перед ним. Моя сдерживаемая ярость выплеснулась наружу; я бросил в толпу гранату со слезоточивым газом и начал бить винтовочным прикладом направо и налево, вызывая вокруг себя крики боли. Я слышал, как под моими ударами ломаются кости. Мой взвод вклинился в толпу в диком приступе ненависти и гнева»[414]414
  Phan Nhat Nam, 50.


[Закрыть]. Когда толпа демонстрантов отхлынула и его люди с облегчением стащили с себя противогазы, Нам вдруг осознал[415]415
  Phan Nhat Nam, 52.


[Закрыть] всю мерзость произошедшего: вместо выполнения благородного воинского долга их вынудили ввязаться в отвратительную уличную схватку с безоружными людьми. Не только Нам, но и весь южновьетнамский народ чувствовал себя подобным образом, оказавшись в ловушке между враждующими, но одинаково враждебными им силами. Так, один американский советник спросил у главы провинции: «Если бы вам было 20 лет, у вас не было бы семьи и хорошей работы от сайгонского правительства, на чьей стороне бы вы были?»[416]416
  Ramsey, MS I, 17.


[Закрыть] Чиновник промолчал, не оставив у американца сомнений в своем ответе.

На совещании в Белом доме 9 сентября Макс Тейлор сказал президенту: «В конце концов нам придется идти на Север, потому что мы не можем позволить себе проиграть эту войну». На что Джонсон ответил, что, прежде чем предпринимать любые значимые шаги, в Сайгоне должно появиться стабильное правительство, – что означало дальнейшую отсрочку стратегических решений вопреки настрою Объединенного комитета начальников штабов. Комендант Корпуса морской пехоты генерал Грин назвал «крайне рискованной игрой»[417]417
  Бумаги Грина, 197.


[Закрыть] отказ президента от существенного расширения вмешательства перед выборами. Сам он призывал администрацию[418]418
  Бумаги Грина, 05.10.1964.


[Закрыть] оказать Кханю полную поддержку, ввести в стране военное положение, жестко подавить беспорядки и демонстрации, поручить ВСРВ перерезать тропу Хо Ши Мина в Лаосе и Камбодже при поддержке американской авиации и вторгнуться в Северный Вьетнам «чтобы принудить Ханой прекратить поддержку Вьетконга или обеспечить позицию для переговоров и вывода войск США»[419]419
  Бумаги Грина, 222.


[Закрыть]. В сентябре КОВПВ опубликовало статистику, согласно которой за предыдущие три года было убито 66 000 вьетконговцев – цифра, в которую мало кто поверил. Но даже при этом командование было вынуждено признать, что к тому времени по меньшей мере половина населения Южного Вьетнама платила дань коммунистам.

Шеф USIA Эв Бумгарднер предупредил Фрэнка Скоттона, что, на его взгляд, краткое правление Нгуена Кханя подходит к концу: «Американцы вьются вокруг него, как мухи. Его звезда почти закатилась». Он посоветовал Скоттону наладить контакты с командующим 5-й дивизией генералом Нгуен Ван Тхиеу, который был «перспективной фигурой». Скоттон удивился: он считал, что Тхиеу «не имеет особого веса». Бумгарднер рассмеялся: «Возможно, именно это и позволит ему всплыть наверх. Никто не видит в нем угрозы, а когда увидят, станет слишком поздно»[420]420
  Scotton, 129.


[Закрыть]. Его прогноз оправдался: когда несколько месяцев спустя военные в очередной раз перетасовали свою колоду, именно Тхиеу вместе с 34-летним вице-маршалом авиации Нгуен Као Ки вышли на сцену как ключевые игроки так называемого Совета армер. 20 октября Кхань передал власть гражданскому правительству во главе с Чан Ван Хыонгом, но никто не рассчитывал, что новый режим продержится сколь-нибудь долго, – так оно и случилось.

Тем временем Вьетконг беспощадно атаковал все, что имело хоть какое-то отношение к правительству и американцам. По сравнению с последующими годами потери ВСРВ были относительно невелики: менее 6000 убитых в 1963 г. и ненамного больше в следующем. Однако вашингтонские ястребы были потрясены дерзким нападением 31 октября на стоянку бомбардировщиков B-57 на аэродроме в Бьенхоа, в ходе которого были убиты 4 американца, и удручены отказом администрации нанести еще один воздушный удар возмездия по Северу. 1 ноября Эрл Уилер официально сообщил Макнамаре точку зрения Комитета начальников штабов: США следовало либо предпринять крупное военное вмешательство, либо уйти.

На следующий день министр обороны охарактеризовал ситуацию как «чертовски серьезную… и критическую». Однако он считал, что рекомендованные Комитетом начальников штабов воздушные удары по Северу «не приведут к серьезным изменениям в его отношении к Вьетконгу в Южном Вьетнаме». Он подтвердил свою обеспокоенность возможным вмешательством Китая и сказал, что президент готов действовать, но «хочет быть, черт возьми, полностью уверен в том, что он действует правильно». Большинство американцев, которые на следующий день отдали свой голос на выборах за Линдона Джонсона, а не за Барри Голдуотера, считали, что голосуют против эскалации войны во Вьетнаме: кандидат от Демократической партии срывал бурю оваций, обещая собравшимся на митингах избирателям, что «не будет отправлять американских парней на войну, в которой должны сражаться азиатские парни».

3 ноября выборы были официально признаны состоявшимися. Джонсон одержал безоговорочную победу с рекордным в истории США перевесом голосов. Этот колоссальный мандат доверия, данный ему американским народом, открывал перед ним лучшую – и, вероятно, последнюю – возможность положить конец провальной вьетнамской кампании. Но ни администрация США, ни тем более военная верхушка не рассматривали внутриполитический успех в таком свете: на протяжении многих недель они жили в ожидании того, что победа на выборах откроет путь для дальнейшей эскалации. Роберт Макнамара, Макджордж Банди и остальные были готовы отказаться от ввода войск только при условии полной капитуляции Северного Вьетнама. Они были убеждены, что, пока враг оставался непреклонным, против него следует применять соответствующую военную силу.

Резкий рост президентского рейтинга, по опросу The Harris Poll, после августовского воздушного удара только укрепил решимость Джонсона помочь народу Южного Вьетнама вопреки его воле. Американцы положительно отреагировали на проявление силы, целеустремленности и решительности. Не может не поражать то мастерство, с которым президент управлял конгрессом. Хотя ключевые члены сенатского комитета по внешней политике, такие как Уильям Фулбрайт, Майк Мэнсфилд и Ричард Рассел, в частном порядке скептически выказывались о политике администрации во Вьетнаме, Джонсон убедил их держать свои сомнения при себе, пока важнейшие решения не станут историей. Пожалуй, в этом и заключался самый странный факт этой войны: американский народ и его законодатели почти без возражений согласились с крупномасштабным военным вмешательством в далекой стране, в то время как весь остальной мир, включая Великобританию, Францию, Японию и Канаду – почти все развитые демократические страны, кроме Австралии, считал политику США во Вьетнаме неприемлемой и безрассудной.

Самым красноречивым противником эскалации в 1964–1965 гг. стал заместитель госсекретаря Раска Джордж Болл. Свою точку зрения он детально изложил в 67-страничной служебной записке от 5 октября 1964 г., которая попала на стол президенту только пять месяцев спустя. К этому приложил руку Макнамара, который первым прочитал записку и, по словам Болла, воспринял ее «как ядовитую змею… почти как измену»[421]421
  Shapley, 313.


[Закрыть]. Заместитель госсекретаря утверждал, что уход из Вьетнама не ослабит, а, напротив, укрепит авторитет США, поскольку все их союзники решительно выступают против войны. Вместо того чтобы постоянно обсуждать военные варианты, Болл призывал перенаправить энергию на поиск политического выхода. «В то время как то, что с большой натяжкой можно назвать сайгонским правительством, разваливается на наших глазах», писал он, абсурдно рассматривать «бомбардировку Севера как действенную форму политической терапии». Он ссылался на военную игру Sigma II, проведенную Пентагоном в 1962 г., которая однозначно показала крайне малую вероятность капитуляции Ханоя даже под воздействием массированных воздушных ударов. Планы бомбардировки Севера, заявил он, не более чем «болеутоляющее упражнение, спасающее моих коллег от необходимости принять трудное решение об уходе». После этой записки Болл получил статус «лицензированного оппозиционера», мнение которого уважительно выслушивал сам президент, впрочем ничего не меняя в своей политике.

Почему было так мало споров? Рядовые американцы никогда не придавали большого значения тому, что думают об их делах иностранцы или даже интеллектуалы с Восточного побережья. В 1964–1965 гг. широкая американская общественность все еще была довольно консервативна, что проявлялось в ее готовности доверять национальному руководству, верить тому, что говорили президенты, даже несмотря на партийные разногласия. Парадоксально, но именно патриотизм не дал разгореться широким дебатам в то время, когда американские парни уже погибали на другом конце света. Газеты The New York Times и The Washington Post заняли критическую позицию в отношении войны во Вьетнаме, но либеральная пресса не задавала настроений в стране. Главная же причина подобной пассивности американцев, конечно же, крылась в том, что у них дома, на их континенте, не велись бои, не рвались снаряды и бомбы. Вьетнамцы, которые ежедневно платили войне кровавую дань, относились к ней совершенно иначе. Ничто так не способствует антивоенным настроениям, как зрелище разрушений и смерти на улицах своих городов, на просторах родной страны. Администрация Джонсона принимала решения, будучи уверенной в том, что, каковы бы ни были последствия для Юго-Восточной Азии, это никак не затронет континентальные Соединенные Штаты. В 1964–1965 гг. самые высокие ставки на внешнеполитической арене требовали относительно небольших сумм денег, а эго президента и его окружения были так плотно обернуты в американский флаг, что их личные амбиции, казалось, были неотделимы от глобального авторитета нации. Если бы партизанские гранаты взрывались не только на улицах Сайгона, но и на вашингтонских авеню, а крестьянские слезы лились не только на рисовых полях в дельте Меконга, но и на табачных плантациях в Северной Каролине, американская общественность протестовала бы куда энергичнее, чем вьетнамские буддисты. И после триумфа на президентских выборах Джонсон принял бы совершенно другие решения.

Между тем президент сознательно лишил себя выбора, решив, что единственным приемлемым исходом для США в Южном Вьетнаме может быть только полная военная победа. 21 ноября Уильям Банди представил президенту служебную записку, в которой предлагалось несколько альтернативных уровней эскалации. Спустя десять дней Джонсон санкционировал операцию «Бочка» – секретную бомбардировку тропы Хо Ши Мина на территории нейтрального Лаоса. Операция была признана политически безопасной, поскольку проходила вдали от любопытных глаз, и действительно, информация о ней просочилась в прессу только к Рождеству. Президент прямо спросил у Макса Тейлора, что он думает по поводу ввода войск, и с разочарованием услышал негативный ответ: генерал по-прежнему был против развертывания наземных сил.

К 1 декабря 1964 г., когда остальной мир еще строил предположения о дальнейшей судьбе Вьетнама, в Вашингтоне уже было все решено, дебаты вращались только вокруг того, следовало ли начать массированные воздушные удары по Северу, отправить наземные войска или же сделать и то и другое. Президент был убежден, что борьба до победного конца, невзирая на любые издержки, была единственным достойным курсом, который мог избрать «Человек года» по версии журнала Time. Дэвид Халберстам описывал Джонсона как «выходца из народа с безграничными и безудержными амбициями, политика, подобных которому мы больше не увидим в этой стране… человека ошеломительной природной силы, энергии и интеллекта, при этом страдающего не менее поразительным отсутствием уверенности в себе»[422]422
  Halberstam, 432.


[Закрыть].

За две недели в декабре 1964 г. Вьетконг провел серию сокрушительных рейдов недалеко от Сайгона и почти тысячу более мелких терактов. На совещании начальников штабов в Вашингтоне, куда был приглашен Уэстморленд, один возмущенный генерал спросил: «Почему у партизан такая высокая дисциплина и организация, а южновьетнамская армия похожа на распущенный сброд?»[423]423
  21.12.1964, Начальник штаба ВВС США, см.: Бумаги Грина, 278.


[Закрыть] Глава КОВПВ ответил, что у НФОЮВ очень сильное руководство. На вопрос, как положить конец бесконечным «собачьим боям» генералов за власть в Сайгоне, Уэстморленд сказал, что «вьетнамские [военные и политики], по крайней мере в Сайгоне, все больше рассчитывают на то, что войну с коммунистами возьмут на себя американцы, а они могут сосредоточиться на жонглировании политической властью»[424]424
  Бумаги Грина, 289.


[Закрыть]. После совещания заместитель начальника штаба армии презрительно заметил: «Если подвести итог всему, что сказал нам Уэсти, то, во-первых, КОВПВ отлично делает свою работу; во-вторых, его прогнозы не оптимистичны, но и не пессимистичны; в-третьих, он не может рекомендовать ничего конкретного; а в-четвертых, он пытается лезть в политику, но делает это вовсе не так умно, как он думает»[425]425
  Бумаги Грина, 286.


[Закрыть].

В начале декабря президент поручил Госдепу начать поиск союзников для войны во Вьетнаме, готовых на более серьезное участие, нежели помощь на уровне «капеллана и медсестры». Уильям Банди встретился с послами Австралии и Новой Зеландии, но последний прямо высказал все опасения своего правительства. 7 декабря на встрече с новым лейбористским премьер-министром Великобритании Гарольдом Вильсоном Джонсон попытался заручиться его поддержкой, убедив направить «нескольких солдат в британской униформе… [чье присутствие] будет иметь большой психологический эффект и политическое значение»[426]426
  UKNA PREM13/104.


[Закрыть]. Это был стандартный лейтмотив в англо-американских отношениях: со своими вооруженными силами США были способны предпринять любые военные усилия без помощи солдат под британским флагом, но Лондон мог обеспечить ценное политическое прикрытие. Макнамара как-то сказал, что готов заплатить $1 млрд за британскую бригаду, – и он вряд ли шутил[427]427
  Logevall, Choosing War, 373.


[Закрыть]. Но Вильсон отклонил просьбу Джонсона, сославшись на то, что у армии Ее Величества и без того немало хлопот в Азии: сначала им нужно отразить агрессию Индонезии против Борнео и Малайзии. Американцы не стали сообщать Вильсону о своих планах эскалации, поскольку было ясно, что его правительство не захочет в этом участвовать. В интервью британскому журналисту Дин Раск с плохо скрываемой обидой заявил: «Когда русские вторгнутся в Сассекс, не ждите, что мы придем вам на помощь»[428]428
  Logevall, Choosing War,133.


[Закрыть].

20 декабря на фоне продолжающихся буддистских демонстраций в Сайгоне произошел очередной переворот, на этот раз осуществленный Советом вооруженных сил во главе с Кханем, Тхиеу и Ки. Разозленный Макс Тейлор вызвал генералов в посольство и отчитал их, за то что своим безрассудным политиканством они серьезно подрывают военные усилия. Первым делом Тейлор спросил: «Вы все понимаете по-английски?» – и, получив утвердительный ответ, отчеканил: «Вы устроили настоящий бедлам! Не ждите, что мы будем помогать вам вечно, если вы будете продолжать в том же духе». Вьетнамские генералы были возмущены его оскорбительным тоном. Позже Ки написал: «Мы, члены Совета, знали, что армия была единственным институтом, способным возглавить страну. Нашей задачей было сделать это перед лицом растущего давления со стороны США и затем передать страну гражданскому правительству»[429]429
  Ky, 112.


[Закрыть].