Текст книги "Корона ветреных просторов"

«Так вот почему я почувствовала сильную боль, надев её на голову, – подумала Сэл. – Это были не только шипы».

– Что ты почувствовала, когда надела её? – спросил Кэмбис.

– Я почувствовала боль, будто моя голова оторвалась от тела, разом.

– Ого! – подхватил Пикто. – Это в точку. Ведь королева Ления была обезглавлена зубатой чешуйчатой акулой подвида Крок.

– Другой вопрос, – обмолвился Фирс, – как она оказалась в воде? И почему корона не отразила её нападение?

– По острову давно ходили слухи о её безумии, да что там, по всем островам, но она всегда боялась воды, – утвердил Пикто.

– Да, боялась, – произнёс Кэмбис. – Но это произошло в карательную ночь. Все мы знаем, что она сделала от страха.

– Уплыла на корабле подальше от острова? – обронил Фирс. – Думала, что каратель не найдёт её там. А вот и нет, нашёл.

– Нет, это чушь, – возразил Кэмбис. – Я видел в ту ночь карателя на острове.

– Тогда кто толкнул её в воду? – спросил Пикто.

– Тот, кто перед этим ослабил её, отравив ядом. Тот, кто, возможно, желал власти больше всего, – предположил Кэмбис.

Они все уставились вниз на Вессанэсс, раздающую сладости маленьким детям.

– Но разве корона не должна была защитить её, даже в бессознательном состоянии? – спросила Сэл, пошатываясь от бессилия.

– Корона защищает своего носителя, но по мере возможности. Она не средство от всего, а просто своевременная помощь. А то, что говорят вокруг, в том числе Вессанэсс, что, мол, корона делает носителя непобедимым, – это полная чушь. Слух для устрашения врагов, да и только, – усмехнулся Кэмбис.

В камерах, во всех, кроме камеры Сэл, проскрипели двери, и пленники отпрянули от оконец. Минуты две Сэл не слышала никаких голосов, словно их там и не было или же они ей померещились, но потом пленники вняли её беззвучным мольбам.

– Победа! – произнёс Кэмбис. – Наша госпожа не забыла про нас.

– Это точно! – отозвались остальные.

– Она, через своих скрытых пташек, передала нам тифиловый хлеб. Ты слышишь, Сэл?! – спросил радостный Кэмбис.

И Сэл с радостью отозвалась.

– Ты тоже не умрёшь с голоду! – продолжал Кэмбис, когда уже остальные заключённые уплетали хлеб за обе щёки.

Он, надломив красную горбушку, высунул руку из окна, чтобы передать ей.

– Держи, Сэл! – приободрённо прикрикнул. – Удача, такая удача.

Сэл ослабленно улыбнулась. Этот новый поворот витиеватой судьбы вселил в неё новое зерно надежды. И она, просунув руку в оконце навстречу Кэмбису, вновь обрела хоть и крупицу, но веры. И даже шипы на оконной решётке, колющие и ранящие её, не могли остановить это раздутое, словно уголёк, желание жить.

Сейчас Кэ́мбис казался ей Богом. Тем, кто не позволит умереть. Но её радость была поспешной.

За ними, прямо из оконца зубатой башни Батура, в устройство, напоминающее подзорную трубу, наблюдал рихт Сайленский, что исполнял веленый его госпожой приказ. Он, вставив пару стрел в свой начищенный арбалет, не стал тратить и минуты на наблюдения и тут же выстрелил в мельтешащую цель.

Стрелы, прилетевшие со свистом, словно пули, вонзились в стену недалеко от руки заключённого, так что пленники не успели понять, что происходит. Две других насквозь пробили его кисть, пригвоздив длань Кэмбиса к стене Гастэрота. И пленник, прожжённый сильной болью, как раскалённым тавром, заорал.

– Нет!

Зажатый кистью тифиловый хлеб залился его же алой кровью, а толстая стрела, воткнувшаяся в стену, не поддавалась никаким усилиям вытащить её.

Этот внезапный крик привлёк внимание всех тех, кто находился под Гастэротом, и даже самой королевы.

Сэл, испугавшись последующих стрел, отпрянула от оконца, упав прямо коленями на каменный пол.

– Я не отдам вам хлеб! – прокричал Кэмбис в попытках засунуть в рот его остатки.

Не осознавая того, что в соседних камерах стало мёртвенно тихо, Кэмбис рыдал и ел этот чёртов хлеб. И только после некоторого времени он понял, что хлеб, который им тайком пронесли в камеры, когда стража тюрьмы отвлечённо закрывала башенные окна, отравлен, но было уже поздно. Боль нестерпимой волной накрыла всё его тело, да так, что боль от раны на руке тут же отступила. Он по-прежнему был пригвождён к стене, но его ноги, уже в бессилии, перестали слушаться. Единственное, о чём он успел подумать, прежде чем сознание покинуло его, – это то, что стрела, пробившая руку, несомненно, спасла девушку от их участи. Затем он, корёжась, простонал и замер.

Сэл всё поняла, она попыталась окликнуть Кэмбиса, но ответа не было. И тогда она закричала, закричала так, что голос, пропитанный ненавистью, услышали все на острове, но эти усилия лишили её последних сил, и она погрузилась в темноту закатившихся глаз.

Проснувшись через несколько часов, когда шторм уже вовсю бушевал за окном, она с трудом встала на ноги. И тут же доковыляла до оконца. Её целью была дождевая вода, стекающая с крыши Гастэрота ручьями. Именно эта вода в её ладонях, холодная и пенистая, была так ей необходима.

Ну а после, утолив жажду дождевой водой, она снова отступила во тьму, жалея бедолаг, что так и не успели обрести свою заслуженную свободу.

Глава 9. Похищение

Длинные деревянные столы с такими же длинными скамьями вмещали добротную часть зирданцев, желающих скоротать штормовые часы. В скалистом зале Адримэ, в зале питейных застолий, в этот раз было не продохнуть. Воздух настолько был пропитан мускусом и потом, что порою у юных зирданцев, попавших сюда впервые, кружилась голова. Но пьяный угар привлекал под своё крыло всё больше и больше народа. Сам зирд Пест был не против таких вечерних увеселений и зачастую принимал в них участие. Что пили зирданцы на своих застольях, не осталось тайной. Их привычным пойлом, помимо тифиловой настойки из зерновой тифилии, был натуральный сок деревьев Эку, что вызывал довольно стойкое опьянение. На островах поговаривали, что плоды этого дерева также обладали подобными свойствами, но зирданцы их не ели. Для усиления градуса древесного сока порою они добавляли в гигантский глиняный чан цорбу, что вмещал в себя по меньшей мере двести литров сока, пять горстей высушенного и измельчённого помёта лиловых обезьян. Вот тогда этот напиток был поистине огненным и крепким.

Из чана цо́рбу сок разливался по керамическим кружкам, что лепились из глины и обжигались испокон веков на туманном Сэйланже. Такие кружки пользовались спросом на всех осязаемых островах, так же, как и на враждебном Сициле. Они, объёмом в пять литров, наполненные питьём, могли подкосить даже крупного зирданца.

Весь зал был наполнен ором и криками задушевными беседами, и этот звук сотрясал его стены. От этого змеи пещеры Бирст, уползали поглубже в свои норы, а вода на дне пещеры сотрясалась небольшой рябью. Но зирданцы никогда не волновались по поводу целостности стен Бирста и поэтому продолжали орать всё громче и громче.

В этот раз зирд Пест не посетил массовое застолье, но взамен него на это питейное пиршество пришёл его сын Билту. Соплеменники сразу обратили внимание на то, что он был один, и поприветствовали Билту, как полагается крепким мужчинам этого народа, прикосновением перстами к его горлу. То был древний обычай, корни которого уходили во времена до зирданского рабства. Если зирданец прикасается к твоему горлу пальцами, значит, уважает, ибо ощущает твой пульс и твоё дыхание. Если же нет, жди беды, ибо представители этого народа не умели терпеть обид и нападали на обидчиков сразу.

Билту был любителем таких застолий, но до встречи с Савистин, она многое в нём изменила.

Его одиночество тут же приметила черноволосая мускулистая Альфента, что сидела за столом в его окончании. Она, попивая дурманящий сок, не сводила с него глаз, совсем не обращая внимания на своих порвулов, варваров, что сидели рядом с ней по сторонам.

Эта группа мужчин под предводительством Альфенты очень часто бороздила воды архипелага, то охотясь за китами, то совершая грабительские вылазки на незащищённые острова священного союза. Все они были головорезами, не обладающими и каплей сострадания. Но понятие о чести имелись и у них. Они почитали свою воительницу Альфенту и защищали её всеми силами от любой опасности. Но не потому, что она являлась представительницей слабого пола. В этой народности вообще не было слабого пола, все зирданки выглядели сродни мускулистым мужчинам. Всё потому, что Альфента, собственными силами и кулаками, выбила это расположение и уважение к себе. Слух о женских силе и умениях не остался незамеченным, ибо сам зирд Пест наделил её полномочиями сабита и правом совершать грабежи на собственном судне, названном «Гарпинэей». В переводе с зирданского это слово означало дословно «крылатая тварь», что наводило ужас на каждого столкнувшегося с ним.

Зирданцы были единственным народом, использующим истинный язык предков в общении. На всех же остальных островах священного союза язык стал единым и общим уже давно, тому способствовали как торговые, так и соседские отношения. Языком же, которым пользовались все вокруг, был кэрунский, потому что выучить его ни для кого не составило труда. Но это не значило, что порабощённые народы островов позабыли свои родные корни, они также пользовались своими языками наряду с кэрунским.

Би́лту, иссушив кружку, наполненную дурманящим соком по края, не стал ждать случая, чтобы подойти к намеченной цели. Он походкой гордого оленя направился прямиком к Альфенте, самоуверенно приготовившись её обольщать.

Подойдя к ней, он наклонился над её ухом и что-то прошептал. Она, заподозрив неладное, всё же захотела остаться с ним наедине и потому покинула своё окружение. Они отошли чуть в сторону, туда, где в пещерных стенах зала зияли довольно большие альковы, именно там частенько забавлялись плотскими утехами беззаботные зирданцы.

– Экту Билту эгнос ньямо (сам Билту снизошёл до нас), – обмолвилась Альфента, играя словами, словно на нотах высокомерия. – Бигнэсс изрэд кульнин Сэвэстын иж тэва (предположу, что карлица Савистин опостылела тебе).

Билту, вздохнув полной грудью, ослабил узел своей набедренной повязки.

– Бойсо чартин этнэ (здесь чрезмерно душно), – ответил он ей. – Аплин сого тикан гирэ сидо (А что касается моей женщины, то она тихонечко спит).

– Бэйтис корока викэс зидэ (Так это всё, чтобы немного развеяться)? – улыбнулась Альфента улыбкой, лишённой нежности и женственности.

– Аин гульпин паропэ тивой (Я пришёл возлежать с тобой), – произнёс Билту. – Этис морту эскокэ (Взамен твоего расположения).

Альфента, уставившись на него, облизнулась и незамедлительно спросила:

– Экму тивойнэ гэдэлэй (Что же тебе нужно)?

– Этуи тивои эй ти пессэн (Ты и твой корабль), – ответил Билту.

Зирданка, взглянув по сторонам, дабы убедиться, не подслушивают ли их, подошла к Билту вплотную, коснувшись его живота.

– Эгосэ кидэн сиелли (Что же за дело ты задумал)? – обеспокоенно прошептала ему.

Билту не собирался ей открывать все обстоятельства дела. Он сказал только то, что мог сказать.

– Тайго кинтэн шивамэ Сицылэ тус паттап (Мы должны покинуть Сицил и отправиться к пути миграции черепах).

– Опэс кивотэ (Прямо в шторм)? – удивилась Альфента.

– Екэ (Да), – ответил Билту. – Унтэ шикад титэс (А после, через три часа, ты должна будешь забрать нас на том же месте).

– Динас кирган укры (Ты сумасшедший)! – выдавила она. – Пунтэ икэ эвэрот (Зачем вам это)?

Билту не ответил ей, но дал понять, насколько для него это было важно, как и важно то, что содеянное должно будет остаться секретом.

Альфента, плюнув ему под ноги, ушла прочь, так и не дав Билту своё согласие. Она предполагала, что цель зирданца, скорей всего, сопряжена с вылазкой его на остров. Явно он собирался остаться незамеченным, раз судно должно было его выбросить в океанских просторах. Хотя в такой шторм приближаться к любым берегам на судне было делом небезопасным.

Корабль «Гарпинэя» находился в дремлющей бухте Рурх острова Сицил, достаточно далеко от берега, чтобы не сесть на мель, и достаточно далеко от открытых вод, где бушевал шторм. Бухта защищала его от волн, гася собой всё то безумие, что творилось за ней. И Альфенте не хотелось покидать безопасное место и рисковать своими порвулами, идя на неопределённый риск. Но чувства в ней бурлили более яростным потоком. Она любила Билту со всей страстностью и безрассудством и хотела заполучить его. И если до этого вечера он не подпускал её к себе, то теперь добровольно звал в свою постель. И эта маленькая лазейка, возможно, могла стать оконцем к его большому сердцу. Это совсем не давало ей покоя, как много бы она ни пила в этот вечер и как бы ни пыталась переключить свои мысли на что-нибудь другое.

Уверенный в себе Билту удалился в свои покои, ожидать цель. Савистин же находилась в другой комнате, смежной с комнатой любовника, совсем не думая о скорой связи, на которую сподвигла его.

Через некоторое время сломленная желаниями Альфента находилась уже у входа в его покои, где огонёк от лампы, подвешенной над каменным ложем, мерцая, приглашал её войти. Билту, голый, лежал на этом ложе, застеленном шерстяной шкурой амийского однорогого быка. Он ждал её, и она пришла, и это случилось. Но как бы ни старалась Альфента, извиваясь на его мускулистом теле, все мысли Билту сводились к возлюбленной Савистин, что в этот час слышала все их стоны. И так прошла вся ночь.

Утром, умеренно штормящим, нежели прошлая ночь, они обсудили всё то, что полагалось в этом деле. И Альфента ушла готовить свою посудину к вылазке в Гессальские воды, что были отнюдь не дружелюбны.

Место миграции океанских паттап находилось недалеко от Сицила, но такое расстояние, да ещё и под натиском агрессивной погоды, было не переплыть на руках. Альфента беспокоилась за Билту, потому что понимала, насколько его использует Савистин в своих целях, но ничего с этим поделать не могла. Она дала ему слово исполнить его волю, а слово зирданца никогда не нарушалось.

К вечеру всё было готово для предстоящей вылазки, от корабля до группы расторопных порвулов, и посему оставалось только одно – дождаться её затейников. И они не заставили себя ждать.

До «Гарпинэи» они добрались на шлюпке. Своих лиц скрывать надобности не было, всё и так было понятно для всех членов пресловутой команды. Они поклялись перед Альфентой о неразглашении всего того, что тут происходило, а слово зирданца, как уже говорилось ранее, никогда не нарушалось.

Билту, как всегда, решил плыть голым и взял с собой лишь только нож. Савистин же, как ныряльщики Салкса, облачилась в удобные чёрные штаны и такую же чёрную сорочку. Волосы она заплела в тугую косу, покрепче затянув её ленточкой в окончании.

И уже через полчаса «Гарпинэя» отчалила из бухты Рурх, подхваченная штормовым ветром в нужном направлении.

Это было трёхмачтовое судно с чёрными парусами, сделанное, как и всё у зирданцев, в грубом стиле. Его нос не украшали гальюнные фигуры, корпус был неровным и зазубренным, сложенным из дерева шырис, что придавало ему слегка красноватый тон. Здесь, в этом мире, совсем не знали о порохе и потому не изобретали пушечных орудий, вместо пушек у зирданцев были длинные острые пики, которые они довольно умело кидали во врага.

Несмотря на все неровности корпуса судна, оно было довольно прочным и крепким, всё потому, что древесина дерева шырис обладала феноменальной упругостью и крепостью, о которых знали все народы. В остальном же оно практически не отличалось от судов, используемых людьми в прошлых веках.

Проплыв пару миль на юг по волнам, достигающим шести футов, они были в нужном месте. Ветер с дождём струями заливал их суровые лица и растекался по палубе, где суетились полуголые зирданцы.

Савистин и Билту стояли у кормы, за ними как призрачный страж довлела воинственная Альфента. Они вглядывались в пенистый поток, вздымающийся на почерневших волнах, то был след от стаи паттап, пересекающих океан по пути миграции. Именно в этот поток, обусловленный подводным умеренным течением, они и должны были попасть. Попасть вместе, но плыть, увы, по отдельности, дабы не привлечь разгорячёнными телами сотрапезников смерти. Обо всем этом они давеча уже условились, но всё же кэрунка сомневалась в своих силах.

Лёгкий испуг чувствовался в глазах Савистин, совершающей такой заплыв впервые в жизни. Она хорошо плавала, но достаточно ли этого было, чтобы проделать путь длиной в шесть архинов до Салкса и вернуться практически тем же способом, но по иному холодному течению, назад? Ответа не было, но холодное течение называли в этих краях потоком смерти, потому что в нём любили трапезничать чешуйчатые акулы, и это беспокоило наследницу.

А что если глубинные монстры почувствуют её страх и нападут? Ей не хотелось разделить судьбу Калин, что утонула в этих водах относительно недавно.

Билту же казался вполне спокойным, он был лучшим пловцом из своих собратьев и волновался лишь за Савистин, что в долгом заплыве могла полагаться только на себя. В его руках был острый нож, взятый им на всякий случай, ведь если подводные монстры нападут, то с помощью ножа он сможет окончить свои дни, убив себя собственноручно.

Он заботливо обнял свою возлюбленную, как беспокойную голубку, и, повернув её личико к себе, ещё раз спросил:

– Ты действительно хочешь это сделать?

Сначала Савистин смотрела на него жалким щенком, словно моля о том, чтобы он ей это запретил. Но он, вслушиваясь в порывы ветра, только молчал. И тогда её сердце вновь исполнилось огнём, и этот огонь, без преувеличения, можно было назвать огнём власти.

– Я королева! Я должна! – воскликнула она, опалив презрительным взглядом Альфенту, стоящую позади. – Подплывите к потоку поближе, – приказала она ей.

Но Альфента не двинулась и с места. И только тогда, когда Билту попросил её об этом, зирданка исполнила его просьбу.

«Гарпинэя», скуля от бьющихся о её корму волн, потихоньку подплывала к пенистому следу. Грохочущее небо, извергающее молнию, на мгновение словно осветило глубины под кораблём.

– Вот они! Вы видите?! – воскликнула Савистин, будто кто-то сомневался в этом.

Билту, ещё раз посмотрев в её глаза, зажал крепче рукоять ножа. Если понадобится, то он сделает всё возможное, чтобы облегчить муки своей любимой.

Затем они одновременно кинулись с кормы судна за борт, где их тут же захлестнул штормящий океан.

На мгновение их головы показались из воды, чтобы вобрать в лёгкие как можно больше воздуха, а затем вновь исчезли в толще ревущих волн.

Под ними, подсвеченные грозовым сиянием, проплывали громадные черепахи размером с крупного зирданца. Они, отталкиваясь от воды когтистыми лапами, ускользали вдаль по течению, за ними появлялись другие, более крупные и более мелкие. Под пенистым потоком мигрирующих паттап тёмной бездной простиралась неизведанная даль. Тьма, наводящая лишь ужас.

Подплыть и уцепиться за панцирь черепахи было не так просто. У Билту это получилось намного быстрее. Савистин же, немного замешкавшись, потеряла координацию, но течение, немного закружив её, безошибочно указало искомый путь. Она ухватилась за панцирь рядом проплывающей паттапы, и поток, словно резвящееся дитя, унёс её вслед за возлюбленным.

Не прошло и трёх минут, как задержанный в лёгких воздух закончился. Савистин, оттолкнувшись от панциря, устремилась к поверхности океана и словно лёгким поплавком, перебирая ногами, вырвалась из водной толщи. Её жадное дыхание не могло насытить лёгкие воздухом, а безумный взгляд, что она роняла по сторонам, искал безрезультатно Билту. Но его видно не было, и тем страшнее ей казалось всё вокруг.

Она вновь нырнула в толщу воды, уцепившись сначала за маленькую черепаху, затем за черепаху больших размеров, и, словно невесомый паразит, затаилась на ней.

Гроза над поверхностью пронесла свои стрелы над всем штормовым небом, и вода озарилась её сиянием. Ниже черепашьего потока гигантом проплыл червеобразный монстр Зуду, которого на Салксе называли кровососом из-за того, что он высасывал кровь у глубинных белых китов. Казалось, время замедлилось, минута, две, сложенные словно в вечность, перед опасностью теребили нервы Савистин, как папиросную бумагу. Она почти начала задыхаться, а монстр медленно и любознательно изучал стаю паттап. Он знал, что они ему не по зубам, но не спешил уходить, словно понимая, что где-то между ними затаилась иная вкусная добыча. Затем сияние от грозы погасло, и тьма скрыла все изъяны этого мира. А когда вспышка на небе вновь озарила толщу воды, монстра уже не было. Это был тот момент, когда можно подняться на поверхность, что Савистин и сделала.

Вынырнув из воды, она увидела остров, подсвеченный тысячью гроз. Это был её дом, родной Салкс, на котором она родилась, но с которого ей не терпелось сбежать. Билту, возможно, был уже там, вот только бы тотемные пельтуаны не атаковали его.

Надышавшись мокрым воздухом из-за россыпи воды, смешанной с ветром, она вновь погрузилась в пенистый поток и случайным образом ударилась о панцирь проплывающей мимо черепахи. Скорчившись от боли, Савистин не запаниковала, а, наоборот, попыталась всеми силами зафиксироваться на черепашьей спине. И ей это удалось.

Гигантские черепахи одна за одной выползали на песчаный берег Салкса. Савистин не спешила покидать спину громадной рептилии. Она, распластавшись на её панцире, выбилась из сил, но для восстановления не оставалось времени.

Билту стоял в стороне, пригнувшись возле ветвистого дерева, и ждал, когда его возлюбленная придёт в себя. Он был неимоверно рад, что она справилась с задачей, но помимо всего этого был ещё путь домой более сложным маршрутом, да ещё и с пленницей. Паттапы, разрывая в песке огромные лунки, откладывали туда яйца, а затем закапывали их задними мощными лапами.

Савистин, соскользнув с панциря, плюхнулась на песок, когда рептилия под ней была готова совершить инстинктивные манипуляции. Первое, что она сделала, – это попыталась отряхнуться от песка, прилипшего к одежде, но это оказалось крайне непросто. Затем, приблизившись к Билту, она прижалась лбом к его животу и чуть не заплакала.

– У тебя врождённые способности к выживанию, любимый, – прошептала Савистин, пытаясь унять дрожь в замёрзших пальчиках.

Он, обратив на это внимание, склонился перед ней в попытке согреть её персты своим дыханием. Его дыхание, словно топка глиняных печей на острове Сэйланж, жарким дуновением обогрело её. И она, вздохнув полной грудью, заявила:

– Нам нужно сохранить должное спокойствие, иначе всё обернётся провалом.

Билту, понимающе кивнув головой, потупил взгляд, устремлённый на два возвышающихся чуть дальше них тотема.

– Как поступим с ними? – спросил он её, взволнованно похрустывая костяшками пальцев.

– Ты побудешь здесь, – решительно сказала Савистин, а затем пояснила: – Они меня знают, и я усмирю пельтуанов нужными словами.

– Как бы не так, – возразил Билту. – А если они нападут на тебя?

– Я королева, – укоризненно напомнила ему Савистин. – Они послушают меня, в отличие от иноземца.

Зирданцу оставалось только одно: смириться с этим, что он и сделал.

Савистин, произведя пару глубоких вдохов, направилась к прибрежной чаще, где и возвышались тотемы. С каждым шагом, приближающим её к ним, она произносила какие-то слова, похожие на заклинания далёких предков. Билту наблюдал за всем этим, вцепившись крепко в рукоять своего ножа.

Внезапно тотемы озарились сиянием, то ли от грозы, то ли от проснувшихся в них сил, и Савистин замерла на месте.

Словно души гигантских руилов, существ, похожих на древних медведей, пельтуаны призрачным сиянием покинули прибежище, вырвавшись к своей соплеменнице. Она продолжила разговаривать с ними по-кэрунски, делая акценты в словах на повелениях, приказах и устрашениях. Они окружили её, подобно дыму или туману, рассекаемому дождём, и ветер склонился перед ними. Но Савистин осталась спокойной. Всё, что она сделала, так это коснулась пельтуанов рукой, и они, признав в ней королевскую кровь, отступили прочь.

– Они больше не придут, – обратилась она к Билту. – Я приказала им спать до утра.

– Это точно? – спросил её зирданец.

Но она ничего не ответила, и он нарушил её уединение, спешно подойдя к ней.

– Теперь пора следовать к Гастэроту, – решительно вымолвила она и двинулась с места. Билту тут же остановил её, возразив:

– К Гастэроту пойду я один.

Он, схватив её за плечико, повелел остаться. Она впервые увидела в нём настойчивого зирданца, какими и были все его соплеменники.

– Ты не знаешь леса, – ответила она, указав рукой на чащу. – Я буду сопровождать тебя.

– Чёрта с два ты будешь меня сопровождать! – взъярился Билту. – Ты слышишь меня, малютка?! Ты останешься здесь!

Неповиновение с её стороны могло обернуться подрывом всего плана, и она прислушалась к нему.

– Ну хорошо, Билту, сын зи́рда Песта, я останусь. Но если ты придёшь с неудачей, я лично убью тебя.

Он улыбнулся, такой злой он никогда её не видел, и добавил:

– Ты уже убила меня, по крайней мере, мою свободу.

И поспешно удалился в сторону чащи.

В прибрежном подлеске царило спокойствие. Мощные басистеки сдерживали напор ветра, как и дождя. Лишь только птицы взволнованно галдели между собой, и порою треск деревьев давал понять, что творится там, за пределом зелёных крон.

Сердце Билту билось как бой тамтама, разжигающего звериный пыл и огонь. Он следовал тропой, поросшей травой, прямиком к Иссандрильскому Гастэроту. Гроза, срываясь с небес, словно пламенное возмездие, подсвечивала его путь. Дикая живность, походящая то на лемуров, то на крупных кабанчиков, мелькала тут и там. В дождливые сезоны лакомство лезет прямо из земли в виде раздутых червей и пузатых букашек. Этим блюдом не прочь насладиться местная фауна.

Миновав заросший кустарниками холм, он увидел крышу Гастэрота, а за ним и древо Батура. Теперь ему следовало идти к своей цели крадучись, опасаясь дозорных, охраняющих периметр Иссандрила. Хотя, возможно, в такую погоду их не было на своих постах, никто не мог сказать точно. Всё покажет только время, но лишняя предосторожность могла бы предотвратить нежданную встречу.

Билту прокручивал в голове способы, как будет вызволять пленницу из Гастэрота, и предполагал, что лучше это сделать с наружной стороны. Он заберётся по её выступающей кладке к вершине темницы, одним рывком выдернет металлическое оконце и спустит девушку тем же самым способом. Оконце, из которого давеча смотрела Сэл, выходило на сторону Батура, что усложняло его задачу. Он надеялся, что его никто не заметит, но понимал, какой горькой бывает надежда на вкус.

Зирданец приблизился к месту, где лес прерывался зелёным лугом, переходящим в глиняную площадку, на которой открывалась граница Салкского града, тут мостились деревянные домики вперемешку с двухэтажными, каменными. В этот час обнажённая глина походила на месиво, омываемое дождевой водой. Никого в окрестностях видно не было. Лишь изредка огоньки мелькали сквозь щели ставен оконных проёмов. Батур так же, как и его окружение, был практически погружён во тьму. С его башенных крыш шумными, распыляющимися потоками устремилась дождевая вода, растекающаяся в довольно большие лужи.

Подкравшись незаметно к южной стене Гастэрота, Билту притаился, ибо огоньки на балконах Батура замелькали. Наверняка педантичный Гарпин вместе со своими «псами» осматривал окрестности с высоты. Но минуты через две еле заметная пульсация света угасла под гнётом господских стен. То был знак к началу действий зирданца, что, зажав рукоять ножа во рту, начал карабкаться по стене.

Острые, торчащие из кладки камни были крепкими, но и скользкими, и то и дело рука Билту соскальзывала с них. Но он непоколебимо карабкался наверх, освещённый десятком грозовых стрел, извергающихся с чёрного провисшего неба. Иногда его пальцы случайным образом натыкались на птичьи гнезда и безжалостно давили их, птицы даже не успевали улетать. То была каша из крови, яичных желтков, скорлупы и внутренностей, смешанных с дождём.

Затем на его пути мелькнула чья-то рука, пронзённая арбалетной стрелой. То была рука Кэмбиса, бессознательно повисшего на ней, словно мешок мяса. И хоть Билту никогда не был жалостливым, но это варварство и для него было слишком жестоким.

«Хочешь убить – убей, но не обрекай на страдания», – думал зирданец.

Он выдернул эту стрелу из камня, откинув её прочь, и рука Кэмбиса с зажатым в ней хлебом обрела свободу. Его тело упало на пол холодной камеры, не издав и звука.

«Наверняка он мёртв», – подумал Билту и устремился к нужному оконцу.

Рывок, ещё один, и он был на месте. Глаза, словно светящиеся кровью, роняли взгляд между металлических прутьев оконца. Там он увидел девушку, лежащую калачиком на полу камеры. Она, казалось, не дышала и была мертвенно бледна. А на её голове, оплетённой рыжими волосами, находилась та самая злосчастная корона, ради которой она должна была умереть. Ему на миг стало жалко её, ведь девушка казалась юной и невинной. Но жалость вряд ли была сейчас уместна. Он вспомнил о велении Савистин не мешкать и, вцепившись кистями рук в прутья оконца, выдернул его. Вместе с оконцем обрушилась часть кладки в местах, куда были водружены его прутья, что обнажило в стене довольно обширную брешь. Сила титана, облачённая в плоть, наконец-таки вырвалась, и он почувствовал свою власть над ситуацией.

Наклонившись в брешь темницы, зирданец схватил девушку за ступню и подтащил к себе. Её нога была намного меньше его руки и казалась очень хрупкой, поэтому он старался быть аккуратным и не поранить столь юное дитя. Без труда повалив девушку на плечо, он удивился её невесомости, словно она состояла из воздуха. Хотя он отчётливо чувствовал кожей её пульс, свидетельствующий о том, что она ещё жива.

Теперь он медленно спускался вниз, озираясь по сторонам обширного Иссандрила. Казалось, что сам дождь хочет их смыть, словно грязь со стены Гастэрота. Пальцы скользили на камнях, да и для таких мощных ног не находилось достойных углублений.

Внезапно на один из балконов Батура вышел стражник. В его руках было что-то, по виду напоминающее копьё. На этом же копье, явно с заострённым наконечником, шаталась из стороны в сторону подвесная осветительная лампа.

Билту, затаившись на стене, молил богов своего племени придержать ярость небес. «Только не гроза», – думал он. Ибо озаренные грозой видны для любой души.

Небо, раздосадованно бурча, слегка поблескивая вспышками, видимо, готовило монстра поярче.

– Ещё чуть-чуть потерпи, небо, – снова взмолился Билту, сжав зубы как можно плотнее.

И небо слушалось его.

Стражник на балконе, видимо, вышел туда не для того, чтобы осмотреть окрестности ближайших земель, похоже, он просто намеревался покурить дисову траву, о том свидетельствовал еле заметный огонёк в его руке от свежескрученной папиросы. И, закончив, он тем же путём вернулся в замок, чтобы вновь погрузиться в свой беспечный сон. Билту ставил на это, и так оно и вышло.