Текст книги "Нетолерантность"

Полководческий талант принца Евгения полностью раскрылся в битве при Зенте. Это сражение стало поворотным пунктом в великой войне Австрии против турок, после него османы запросили мира, который и был заключен в 1699 году и получил название Карловицкого.

Дело обстояло так. Султан решил вернуть свои войска на зимние квартиры рядом с Тимишоара, а так как отступление, как ошибочно казалось турецким генералам, не требует особой подготовки, то они не побеспокоились об организации разведки на должном уровне. Этим обстоятельством немедленно воспользовался Евгений Савойский.

Турецкая армия начала форсировать вброд реку Тиса рядом с городом Зента (Сента). Австрийская армия, хотя и была в три – четыре раза меньше, обошла турок и неожиданно, без перерыва на перегруппировку, прямо с ходу колоннами ударила по врагу. Внезапность всегда действует ошеломляюще, а тут ещё принц Евгений приказал развернуть орудия и начать интенсивную артиллерийскую бомбардировку прямо по реке, в которой метались обезумевшие от ужаса турецкие солдаты. Основная часть турецкой армии попыталась отступить к мосту, но он оказался переполненным толпой, началась паника, многократно усиленная артобстрелом австрийцев. Одновременно с этим австрийские войска провели фронтальную атаку и прорвались в оттоманский лагерь, быстро продвигаясь вперед и уничтожая отступающего противника. Бежать удалось немногим, потери турок были огромны – более 10 тыс. турецких солдат было убито в результате огня артиллерии и утонуло в реке Тиса. Примерно 20 тыс. пало на поле битвы. Австрийцы потеряли 430 солдат. В руки победителей попали знамена, вся казна султана и государственная печать Османской империи, даже весь гарем! Остатки турецких войск были рассеяны и практически перестали существовать как боевая единица.

* * *

Всего принц Евгений участвовал в 5 войнах, 50 походах, командовал войсками в 14 генеральных сражениях, из которых проиграл лишь одно, под закат своей военной карьеры. Благодаря его военному гению австрийская армия стала считаться сильнейшей в Европе. Особенно впечатляющими были одержанные победы над турками – под власть Габсбургов попали Венгрия, Трансильвания, Хорватия и почти вся Сербия! Восстановить силы для экспансии на Запад после побед австрийского оружия Османской империи больше не удалось никогда.

Александр Великий в Иерусалиме

Про Александра Македонского написано слишком много. Однако, пытаясь проанализировать тексты, очень скоро понимаешь, что полезной информации, напротив, слишком мало. Подавляющее большинство этих текстов было написано уже после его смерти. Для воссоздания более или менее исторически достоверного портрета царя Александра необходимо сократить объём литературы до минимума и воспользоваться произведениями таких классиков, как Арриан, Плутарх, Диодор, Юстин, Квинт Курций Руф. Лишь из книг этих авторов можно по крупицам воссоздать образ Александра Македонского, поскольку разбор работ других древних историков, менее известных, а также многочисленных легенд и эпоса лишь внесёт хаос в общую картину.

Если попытаться ответить на вопрос, посещал ли Александр во время своих завоевательных походов Иерусалим, сведенья о посещении города великим полководцем древности мы будем черпать в основном из книг Иосифа Флавия и Вавилонского Талмуда. Вообще Александр упоминается в Талмуде несколько раз (I. Йома, II. Синедрион, III. Тамид, IV. Берешит Рабба, V. Вайикра Рабба, VII. Бамидбар Рабба), но интерес представляет лишь один рассказ.

Иосиф Флавий пришел к заключению, что единственным источником ненависти к евреям является незнание неевреями религии и славной истории Израиля. Наивно полагая, что отношение к евреям изменится, если правильно и в доступной форме донести смысл иудаизма, Иосиф Флавий хотел преподать урок еврейской истории и разъяснить язычникам их заблуждения, показать величие и славные дела еврейского прошлого. И если в «Иудейской войне» Флавия во многом можно уличить в неточности, а порой и в откровенной лжи, поскольку он искажением правды пытался оправдать свой переход на сторону римлян, то в этой книге он преследовал иную цель – пролить, насколько это возможно, свет истины. Название «Иудейские древности», несомненно, является аллюзией на сочинение популярного историка эпохи Августа Дионисия Галикарнасского «Римские древности»; вместе с тем само название книги обнаруживает цель Иосифа Флавия – опровергнуть утверждения клеветников и доказать древность и славу еврейского народа, давшего миру величайших царей и пророков.

Тем не менее наиболее вероятным представляется, что Иосиф пересказал некий укоренившийся миф, существовавший у евреев, об идеальном царе Александре, их покровителе. Ведь не только у евреев, но и у других народов присутствует тенденция, в соответствии с которой Александру Македонскому приписывается положительное отношение к ним, и он превращается в своего рода фольклорного героя. Можно также предположить, что за рассказом Иосифа Флавия стояло намерение придать дополнительную славу Иерусалиму и Храму, связав его с великим полководцем древности.

Итак, Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (книга 11, глава 8) приводит весьма подробный рассказ о посещении Иерусалима Александром и о почестях, которые оказал ему первосвященник Храма: «Затем Александр двинулся в Сирию, овладел Дамаском и, взяв Сидон, принялся за осаду Тира. Отсюда он отправил к первосвященнику иудейскому письмо с просьбой прислать ему подкрепление и продовольствие для войска и предложением снискать себе дружбу македонян тем, что станет отныне платить ему (Александру) все те суммы, которые раньше получал от него Дарий. При этом царь македонский особенно подчеркнул то обстоятельство, что он не изменит своих требований (и будет настаивать на них). Когда же первосвященник ответил лицам, принесшим послание Александра, что он присягнул Дарию не поднимать против последнего оружия и еще раз подтвердил, что он не нарушит своего обещания, пока будет жив Дарий, Александр страшно разгневался, и так как ему не казалось удобным оставлять теперь Тир, который всё еще не хотел сдаваться, грозно заявил, что он по взятии Тира пойдет войной на иудейского первосвященника и в его лице покажет всем, кому они должны оставаться верны относительно своих клятв. Затем он еще настойчивее повел осаду города и взял (наконец) Тир. Потом, распорядившись делами этого города, он направился к Газе и осадил её с начальником её гарнизона, Вавилисом.

Считая этот момент удобным для своих коварных замыслов, Санаваллет отпал от Дария и с восемью тысячами подчиненных прибыл к Александру. Последнего он застал как раз при начале осады Тира и заявил ему, что передаст ему приведенных воинов как представителей подчиненной ему провинции, причём заметил, что скорее готов признать над собой власть Македонского царя, чем Дария. Александр принял его, и вследствие этого Санаваллет уже смело повел с ним речь о своих планах и рассказал ему, что у него есть зять Манассия, брат иудейского первосвященника Яддуа, и что многие из соотечественников этого его зятя готовы теперь приступить к постройке своего Храма в подчиненной ему (Санаваллету) области. Попутно было указано, что это обстоятельство, т. е. распадение иудеев на два лагеря, может быть полезно и царю македонскому: таким образом, если даже это племя вздумает в полном между собою согласии и общими усилиями предпринять отпадение, то это не представит царю затруднения, как то однажды уже было сделано им по отношению к ассирийским правителям. Получив соответственное разрешение Александра, Санаваллет с крайним усердием приступил к построению Храма и сделал верховным священником Манассию, в полной уверенности, что это будет для потомства его дочери наилучшей наградой.

Между тем по прошествии семи месяцев осады Тира и двух месяцев осады Газы Санаваллет умер, Александр же, взяв Газу, поспешил по направлению к Иерушалаиму. Когда известие об этом дошло до первосвященника Яддуа, он совершенно растерялся от страха, не зная, как встретить ему македонян, ввиду того что царь гневался на прежнее его неповиновение. Вследствие этого первосвященник поручил народу молиться и, принеся вместе с народом жертву Предвечному, стал умолять Господа защитить иудеев и оградить их от надвигающейся опасности. И вот, когда Яддуа после жертвоприношения прилег отдохнуть, Предвечный явился ему во сне и повелел ему не робеть, а украсив ворота венками, открыть эти ворота, всем облачиться в белые одежды, ему же и прочим священникам встретить царя в установленных ризах и не бояться при этом ничего, так как Господь Б-г заботится о них. Восстав от сна, первосвященник был очень рад и, объявив всем о полученном предвещании и поступив сообразно полученному им во сне повелению, стал готовиться к прибытию царя.

Когда он узнал, что царь недалеко от города, он пошел ему навстречу к местности, носящей название Сафа, вместе со своими священниками и толпой горожан, чтобы сделать встречу царя как можно торжественнее и отличною от встреч, оказанных царю другими народами; имя Сафа в переводе значит «вышка», ибо оттуда возможно обозреть весь Иерушалаим и тамошний Храм. Похоже, что речь идет о горе Цофим, Скопус.

Между тем финикийцы и следовавшие (за Александром) хуфейцы, «ханаанеи и халдеи», полагали, что, наверное, гнев царя падет на иудеев, и он решит предать город разграблению, а первосвященника со всей семьей гибели. Однако на деле вышло совсем не то: Александр еще издали заметил толпу в белых одеждах и во главе её священников в одеяниях из виссона, первосвященника же в гиацинтового цвета и золотом затканной ризе с чалмой на голове и золотой на ней дощечкой, где было выгравировано имя Господне, и потому один выступил вперед, преклонился перед именем Б-га и первый приветствовал первосвященника. Когда же иудеи единогласно громко приветствовали Александра и обступили его, цари сирийские и все прочие были поражены поведением его и подумали, не лишился ли царь рассудка. Тогда Парменион подошел к царю и на вопрос, почему он теперь преклоняется перед первосвященником иудейским, когда обыкновенно все преклоняются перед Александром, получил следующий ответ: «Я поклонился не человеку этому, но тому Богу, в качестве первосвященника которого он занимает столь почетную должность. Этого (старца) мне уж раз привелось видеть в таком убранстве во сне в македонском городе Дии, и, когда я обдумывал про себя, как овладеть мне Азией, именно он посоветовал мне не медлить, но смело переправляться (через Геллеспонт). При этом он обещал мне лично быть руководителем моего похода и предоставить мне власть над персами. С тех пор мне никогда не приходилось видеть никого в таком облачении. Ныне же, увидав этого человека, я вспомнил своё ночное видение и связанное с ним предвещание и потому уверен, что я по Божьему велению предпринял свой поход, что сумею победить Дария и сокрушить могущество персов и что все мои предприятия увенчаются успехом».

Сказав это Пармениону и взяв первосвященника за правую руку, царь в сопутствии священников пошел к городу. Тут он вошёл в Храм, принес по указанию первосвященника жертву Предвечному и оказал при этом первосвященнику и прочим евреям полное почтение. Когда же ему была показана книга Даниила, где сказано, что один из греков сокрушит власть персов, Александр был вполне уверен, что это предсказание касается его самого. В великой радости отпустил он народ по домам, а на следующий день вновь собрал его и предложил требовать каких угодно даров. Когда же первосвященник спросил разрешения сохранить им старые свои законы и освобождения на седьмой год от платежа податей, царь охотно согласился на это. Равным образом в ответ на просьбу разрешить также вавилонским и мидийским евреям пользоваться прежними законами он охотно обещал им исполнить все их просьбы. Когда же затем он сам обратился к народу с предложением принять в ряды своих войск всех, кто того захочет, причём им будет предоставлено право не изменять своих древних обычаев, но жить не нарушая оных, многим очень понравилось это и они согласились участвовать в его походах.

Устроив таким образом дела свои в Иерушалаиме, Александр двинулся дальше к другим городам, и всюду, куда бы он ни являлся, ему оказывали радушный прием. Тогда самаряне, главный город которых был в то время Сихем (Шхем), лежащий у подножия горы Гаризим и построенный отщепенцами иудейского народа, видя, как Александр отличает иудеев, решили также и себя выдать за иудеев. Как мы выше уже имели случай показать, самаряне имеют такую привычку: когда иудеев постигает бедствие, тогда они отказываются от родства с ними и говорят в таком случае правду; когда же иудеев постигает удача, они тотчас готовы примкнуть к ним, опираясь якобы на своё право и выводя своё происхождение от потомков Иосифа, Ефраима и Манассии. Таким – то образом они и теперь вышли с блеском и выражением полнейшей преданности навстречу царю, почти вплоть до Иерушалаима. Когда же Александр похвалил их за это, сихемиты пришли к нему со всеми воинами, которых послал ему некогда Санаваллет, и просили его посетить также их город и почтить своим приходом их Храм. Царь обещал исполнить их желание на возвратном пути. Когда же они стали просить его избавить и их от платежа повинности каждый седьмой год (ибо у них тогда не производится посева), царь спросил, кто они такие, что обращаются к нему с подобными просьбами. Когда же те ответили, что они евреи и что жители Сихема известны также под именем сидонян, царь еще раз спросил их – иудеи ли они. Получив отрицательный ответ, он сказал: «Однако эту привилегию я даровал иудеям; поэтому я по возвращении своем и получении более точных о вас сведений сделаю нужные в этом деле распоряжения».

Простившись таким образом с сихемцами, он повелел солдатам Санаваллета идти вместе с ним походом на Египет, где он намеревался предоставить им земельные наделы, что он вскоре и сделал в Фиваиде, велев им охранять границы страны».

Следовательно, согласно Иосифу Флавию, встреча имела место на Масличной горе в Иерусалиме, в ней участвовали Александр и дед Шимона – Йаддуя (или Яддуа). Иосиф Флавий пишет (что весьма ценно для нас) и о самом Шимоне: «По смерти первосвященника Онии (сына Йаддуя) преемником последнего стал его сын Симон, получивший за своё доброе расположение к своим единоплеменникам прозвание Праведный («Иудейские древности», 12:2:5)».

Вероятно, Флавий лишь повторяет хорошо известную ему из Талмуда, то есть из устной еврейской традиции, историю, которая должна была показать величие Бога Израиля и избранного Им ради служения себе народа.

Второй исторический источник – Талмуд. Талмуд сформировался в течение многих веков, с IV в. до н. э. до IV в. н. э. Столетиями первоначальное содержание Талмуда передавалось от поколения к поколению в устной форме. Поэтому в отличие от Торы (записанного закона) Талмуд называется устным законом. Письменное оформление накопившегося талмудического материала началось в III в. н. э. (после чудовищного поражения евреев во время восстания Бар Кохбы, когда возникла реальная угроза полнейшего забвения всех законов из – за того, что огромное множество знатоков Торы были уничтожены физически) и закончилось в V в. (Иерусалимский Талмуд). Вавилонский Талмуд был завершен в VI в. н. э.

Талмуд сохранил в форме преданий некоторые данные о якобы положительном отношении царя Александра к иудеям, а также и его отрицательном отношении к врагам евреев, самаритянам. Эти истории отчасти находят своё подтверждение в информации, приводимой Квинтом Курцием Руфом, римским историком I в. н. э., автором «Истории Александра Великого Македонского». Руф пишет, что во время пребывания в Египте до Александра Македонского дошло известие о восстании самаритян против него. Царь поспешил в Самарию, навел там порядок и поставил македонский гарнизон.

К Руфу я ещё вернусь, а пока что хочу отметить, что талмудическое предание также доносит до нашего сведенья, что Александр воспользовался помощью иудеев против самаритян. Евреи в Иерусалиме, естественно, были рады поражению самаритян и сумели убедить Александра в своей полной к нему лояльности. В более поздних творениях еврейского фольклора личность Александра также изображена весьма положительно: ставится в пример доброжелательное отношение к иудаизму, превозносятся не столько победы, сколько ум и справедливость. На самом деле это весьма странно, если принять во внимание тот факт, что именно Александр Македонский принёс греческую культуру на Ближний Восток, что привело к кровопролитным войнам и смуте на территории Иудеи.

В Вавилонском Талмуде, трактат Йома, 69:1 написано:

תלמוד בבלי, מסכת יומא, דף סט, עמוד א))

התניא [=שנִינוּ]: בעשרים וחמשה בטבת – יום הר גרזים הוא, דלא למספד [יום שמחה, שאין סופדים בו על מת]. [ומדוע?] יום שביקשו כותיים [=עם שהוגלה מארצו לארץ ישראל ע»י סנחריב מלך אשור, התגורר בשומרון, וצרר את חידוש היישוב היהודי בראשית ימי בית שני] את בית אלהינו מאלכסנדרוס מוקדון להחריבו, ונתנו להם. באו והודיעו את שמעון הצדיק. מה עשה? לבש בגדי כהונה, ונתעטף בבגדי כהונה, ומיקירי ישראל עמו, ואבוקות של אור בידיהן, וכל הלילה הללו הולכים מצד זה והללו הולכים מצד זה עד שעלה עמוד השחר. כיון שעלה עמוד השחר אמר להם [אלכסנדר לכותיים שעמו]: מי הללו? אמרו לו: יהודים שמרדו בך. כיון שהגיע לאנטיפטרס זרחה חמה, ופגעו זה בזה [=נפגשו]. כיון שראה [אלכסנדר את] לשמעון הצדיק, ירד ממרכבתו והשתחוה לפניו. אמרו לו [הכותיים לאלכסנדר]: מלך גדול כמותך ישתחוה ליהודי זה? אמר להם: דמות דיוקנו של זה מנצחת לפני בבית מלחמתי. אמר להם [אלכסנדר ליהודים]: למה באתם? אמרו: אפשר בית שמתפללים בו עליך ועל מלכותך שלא תחרב יתעוך גויים להחריבו? אמר להם: מי הללו? אמרו לו: כותיים הללו שעומדים לפניך. אמר להם: הרי הם מסורים בידיכם. מיד נקבום בעקביהם ותלאום בזנבי סוסיהם, והיו מגררין אותן על הקוצים ועל הברקנים עד שהגיעו להר גריזים. כיון שהגיעו להר גריזים חרשוהו, וזרעוהו כרשינין. כדרך שבקשו לעשות לבית אלהינו. ואותו היום עשאוהו יום טוב

25‑й день месяца Тевета – день Горы Грезим, не для поста и траура (радостный день, когда даже нельзя оплакивать умершего). (И отчего так?) В этот день самаритяне (далее идёт большое описание того, какими злыми врагами для евреев они являлись) просили у Александра позволения разрушить Иерусалимский Храм, и (македоняне) позволили им это. Оповестили (об этом) Шимона Праведного. Что же сделал он? Он облекся в одежды первосвященника и взял с собою знатнейших лиц Иерусалима; в руках у них были факелы; они шли целую ночь и к рассвету встретились с Александром у Антипароса. «Кто эти люди?» – спросил царь. «Это иудеи, непокорные тебе», – ответили ему (самаритяне). Когда царь увидел Шимона, он сошел с колесницы и поклонился ему. «Такой царь, как ты, и кланяется этому иудею?» – спросили его. «Когда я иду на войну, то образ, имеющий вид этого человека, помогает мне одерживать победы над врагами моими», – отвечал Александр. Затем он спросил их (то есть евреев): «Зачем вы пришли?» «Храм, – отвечали они, – в котором мы молим Бога о тебе и о царстве твоем, – да не разрушится оно во веки веков – Храм этот должен ли быть разрушен из – за навета этих людей!» «Кто они?» – спросил Александр. «Вот эти самаритяне, стоящие перед тобой». «Они в вашей власти», – сказал царь. (Затем следует описание расправы над злодеями – самаритянами, «Мегилат Эстер» в кратком изложении.)

Теперь попробуем разобраться в том, можно ли полагаться на эти исторические источники? С одной стороны, известно, что первые законоположения Талмуда восходят к периоду завоевания Иудеи Александром. Но, с другой стороны, полное молчание античных источников о посещении Иерусалима Александром. Где же истина?

Увы, всё написанное Флавием, как и весь талмудический рассказ, следует признать выдумкой. Александр, который считал себя богоподобным сверхчеловеком, прямым потомком Ахиллеса, во всем подражавший избранному им образу, был неспособен ни при каких обстоятельствах преклонить колени перед первосвященником и тем более «перед именем Бога».

В жизни у него были совсем иные устремления. Плутарх («Об удаче», 1, 6) пишет: «Он потребовал, чтобы родиной все считали вселенную, а его лагерь – акрополем или крепостью, добрых людей – соплеменниками, а злых – чужестранцами, чтобы эллины и варвары не различались между собой ни по плащам, ни по щитам, ни по кандиям, ни по акинакам, но чтобы всякого доблестного мужа считали эллином, а порочного – варваром, и приказал, чтобы все носили одинаковую одежду, питались одной пищей, имели общие брачные установления и обычаи, смешанные благодаря совместным бракам и рожденным от них детям».

Поэтому евреи в глазах Александра должны были являться законченными варварами, одним из диких народов, которым он принёс свет цивилизации и культуру Эллады.

Первосвященник одного из многочисленных храмов Древнего Востока не мог привести его в трепет.

Кроме того, царь Македонии вовсе не был таким положительным героем, каким его рисуют предания. Приведу ещё один отрывок из книги уже упомянутого Квинта Курция Руфа: «О том, сколько было пролито крови, можно судить хотя бы по тому, что внутри укреплений города было казнено 6 тыс. воинов. Печальное для победителей зрелище было подготовлено яростью царя: 2 тыс. человек, на убийство которых уже не хватило ожесточения, были пригвождены к крестам на большом расстоянии вдоль берега моря» (История Александра Великого. Кн. IV. 4.16–17).

И далее он повествует о том, как во время одного из пиров близкий к царю воин по имени Клит стал обличать его. Александр пытался поразить его копьем, но Лисимах и Леоннат отняли у него копье. Курций Руф продолжает: «Не владея собой, он подбежал к порогу шатра и, выхватив копье у часового, встал у входа, через который должны были выйти пирующие. Все вышли; Клит выходил последним, когда огни уже были потушены. Царь спросил, кто идет. Даже в его голосе чувствовалось, что он задумал преступление. А тот, забыв уже своё недовольство и видя царский гнев, ответил, что он, Клит, и идет с пиршества. Едва он это сказал, как царь пронзил копьем ему бок; обагренный кровью умирающего, он воскликнул: «Отправляйся теперь к Филиппу, Пармениону и Атталу»». Для того, чтобы читатель лучше понял масштаб преступления, Руф пишет: «Это был тот самый Клит, который у реки Граника своим щитом прикрыл Александра, сражавшегося с непокрытой головой, и мечом отрубил Ресаку руку, занесенную им над головой царя. Он был старым воином Филиппа и прославился многими военными подвигами. Сестру его, Гелланику, воспитавшую Александра, царь любил, как свою мать» (Кн. VIII. 1.20–21).

Итак, в иудейской традиции тема входа Александра в Иерусалим и закрепление за ним высокого статуса занимает достаточно прочное место. Однако это описание имеет крайне недостоверный характер с исторической точки зрения, что ни в коем случае не умаляет высокого воспитательного значения Талмуда.

Существует еще один интересный аспект. Составление Септуагинты рассматривается как факт идеологического утверждения храмовой концепции иудаизма, прославления идеального Иерусалима и Храма (храмовая теология и сами образы Иерусалима и Храма составляли ядро религиозных представлений иудеев). Исходя из этого, исторически проблематичное посещение Александром Иерусалима становится первостепенным и предопределяющим для осознания масштабности и глубины его образа в иудаизме. Рассказ о посещении царём Иерусалимского Храма и преклонение перед еврейским праведником (что, как мы выяснили, весьма недостоверно и скорее всего никогда не имело места) в Талмуде трансформируется в одну из центральных целей его похода.

И последний вопрос – можно ли не подвергать сомнению такой материал с религиозной точки зрения? Как человеку, придерживающемуся еврейских традиций, мне особенно хотелось бы подчеркнуть, что один из самых известных авторитетов иудаизма XX в. рав Кук дал исчерпывающий ответ на этот вопрос. Он утверждал, что критический подход не только не противоречит вере, но, наоборот, подлинной вере абсолютно необходим. А это значит, что сомнение с религиозной точки зрения имеет большое значение, так как именно благодаря критике заведомо ограниченное раздвигает свои горизонты и дает дополнительный импульс к неустанному поиску Всевышнего и Его посильному пониманию. То есть именно путь поиска не дает нам прозябать постоянно в своей ограниченности, а, постоянно изменяясь, позволяет духовно расти в направлении Бога.

Immanuel Kant Forever

Иммануил Кант. Величайший философ, один из отцов немецкого идеализма. При его упоминании сразу в подкорке, увы, всплыл образ «нравственного идиота от рождения» (к сожалению, определение не моё, а И. А. Бунина) Ульянова (Ленина), который, сидя бессонными ночами и думая о счастье для всех угнетённых, писал в «Философских тетрадях»: «Кант принижает знание, чтобы очистить место вере».

Вождь мирового пролетариата не понял, что знание не сводится лишь к научным фактам. Надо признать, что для большинства людей (во всяком случае русскоговорящих) произнесение всуе имени Канта напоминает не о картавом сифилитике, а о романе «Мастер и Маргарита».

Цитата:

«– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз. – Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец. – Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!»

Для лучшего понимания приведённого отрывка из Булгакова приведу все пять доказательств существования Б-га, сформулированные христианским последователем Аристотеля Фомой Аквинским, который, конечно, не был никаким Фомой, а звался Thomas Aquinas. Какие – то шепелявые в России переводчики («Вы любите Кафку?» «Очень! Особенно гречневую!»)

1. Доказательство через движение означает, что всё движущееся когда – либо было приведено в действие чем – то другим, которое в свою очередь было приведено в движение третьим. Именно Б-г и оказывается первопричиной всего движения.

2. Доказательство через производящую причину – это доказательство схоже с первым. Так как ничто не может произвести самого себя, то существует нечто, что является первопричиной всего – это Б-г.

3. Доказательство через необходимость – каждая вещь имеет возможность как своего потенциального, так и реального бытия. Если мы предположим, что все вещи находятся в потенции, то тогда бы ничего не возникло. Должно быть нечто, что способствовало переводу вещи из потенциального в актуальное состояние. Это нечто – Б-г.

4. Доказательство от степеней бытия – люди говорят о различной степени совершенства предмета только через сравнения с самым совершенным. Это значит, что существует самое красивое, самое благородное, самое лучшее – этим является Б-г.

5. Доказательство через целевую причину. В мире разумных и неразумных существ наблюдается целесообразность деятельности, а значит существует разумное существо, которое полагает цель для всего, что есть в мире, – это существо мы именуем Б-гом.

Эти доказательства стали для Церкви каноном, а вот Иммануил Кант подверг их сомнению и философскому анализу.

Для него Б-г является трансцендентальным идеалом. Говоря проще, transcendens – выходящий за пределы. Кант описал этим латинским термином то, что предшествует чувственному опыту и делает опыт возможным (время и пространство). А такие понятия, как Б-г и бессмертие души, не считаются, по Канту, трансцендентальными, поскольку принципиально недоступны опытному познанию. Прямо как в фильме:

– На что жалуемся?

– На голову жалуется.

– Это хорошо. Лёгкие дышат, сердце стучит.

– А голова?

– А голова – предмет тёмный, исследованию не подлежит.

Другими словами, какой смысл в доказательстве заведомо непознаваемого? Все доказательства старины Тома, казалось бы, летят в корзину. И тут Кант строит своё собственное доказательство. Разберёмся, что это за доказательство и так ли оно неубедительно.

Сначала он пишет, что наличие моральных законов и максим и является доказательством. Берлиоз, как мы помним, сразу же счёл это доказательство неубедительным. Но ведь и сам Кант, развивая идею, тоже пришёл к похожему заключению. По его мнению, идея Б-га есть не более чем предположение нашего ограниченного разума. И люди вывели эту идею на основании необходимости создания неких нравственных принципов. То есть вера в Б-га это не более чем доктрина. И тут он выдаёт: «Конечной целью мудро пекущейся о нас природы служит, собственно, моральное». Если я правильно понимаю, то он хотел сказать, что моральные законы и есть то самое проявление чего – то либо кого – то безусловного, таким образом направляющего поведение социума. Но затем он прямо говорит о том, что не Б-г, а человеческий ум – это и есть высшая сущность. А затем следует главный вывод: «присущая христианству моральность, которая делает его достойным любви», и есть достойная замена религиозным канонам. И уж совсем никудышным, на мой взгляд, является вывод о том, что наличие некоего мудрого правителя гарантирует процветание человечества и нравственное преображение мира. Думаю, что сам Кант получил наглядное доказательство наивности своих взглядов, когда 1 октября 1791 года вышел указ короля Фридриха Вильгельма II об осуждении его, Канта, философских идей и запрете в дальнейшем касаться вопросов религии. Живя в стране философа на троне, Фридриха Великого, Кант, очевидно, полагал, что свобода и возможность излагать свои идеи – навсегда. Но великий король умер, и вместо него пришло ничтожество. Взойдя на престол, король Фридрих Вильгельм II умудрился привести в полный упадок дела королевства. При нём виден застой в делах и упадок во всём: армия постепенно теряла свой боевой дух, финансы расстроились, промышленность не имела доходов, торговля, опутанная монополиями и налогами, постепенно чахла, колонизация ослабевала, угнетение крестьян усиливалось. Страна стала антиподом Пруссии Фридриха Великого. Наилучшую оценку этому королю дала Екатерина Великая: «Человек без кишок и стыда».

Резюме. Кант хорошо поставил вопрос и развил тему, а вот с выводами у него всё плохо.

Вице – адмирал РФ Игорь Мухаметшин, выступая перед личным составом, заявил: «…говоря о Канте, все говорят Кант, Кант, там еще чего – то – этот человек предал свою родину, который унижался и на коленях ползал, чтобы ему дали кафедру, понимаете, в университете – чтобы он там преподавал, писал какие – то непонятные книги, которые никто из здесь стоящих не читал и никогда читать не будет…»