Текст книги "Саванна. Книга 2"

Все изменилось для слоних, когда их стадо покинуло окаймленные цветущими перелесками берега Ширы. Теперь перед ними простирались привольные дали саванны с редкими колючими акациями и пересыхавшей травой.

– Куда это они повели мою маму? – вызывающе протрубила Джейн, обратив внимание на вернувшихся к перелеску слоних. Выдохнула из себя все обиды и последовала за самками.

– Тебе пока рано туда, – преградила ей путь Теона.

– Что там происходит?

– Скоро у тебя появится брат, – намекнула внучке старая слониха.

– Или сестра.

– А ты кого больше хочешь, брата или сестру?

– Мне все равно, – ответила Джейн бабушке. – Лишь бы скорее родился. И тогда меня наконец-таки перестанут донимать заботой.

– Тогда уже тебе самой придется помогать матери заботиться о брате.

– Или сестре, – сказала Джейн.

– И все-таки ты больше хочешь сестру, – усмехнулась старая слониха, поглаживая внучку по голове хоботом.

– А что брат? Вырастет и уйдет из семьи, как все остальные слоны.

К вечеру облака расступились над Широй, позволив заходившему за горизонт солнцу напоследок озарить ее нагорные лесистые берега.

Из перелеска донеслись громкие возгласы слоних. Находившиеся рядом с роженицей самки раструбили по ближайшим окрестностям реки об очередном знаменательном для их стада событии.

– Ну что же, идем знакомиться, – предложила Теона внучке, взяв ее за хобот. – Отныне твоя жизнь изменится навсегда.

Пока слонихи странствовали по далеким южным землям саванны, тешась надеждами на скорую благодатную жизнь в приозерных краях, обитатели тех краев уже успели разочароваться в собственных грезах и теперь пребывали в томительном ожидании запоздавшего лета. За неимением дождей ветер настойчиво продолжал высушивать воздух на предгорной равнине и прилегавших к ней территориях.

Жителям долины озер затянувшаяся на юге засуха тоже доставила немало неудобств. Теперь они вынуждены были мириться с многочисленными переселенцами с предгорной равнины и побережья косой реки, где голод уже был неизбежен.

– Хватит! – раздраженно гавкнул Рико и оттолкнул от себя змеиное яйцо. – Если бы знал, каких усилий мне будет стоить все это, ни за что бы не согласился!

– Эй! Как там тебя? – позвал Коби мангуста. – Куда мы их тащим?

– Не останавливайтесь! – откликнулся хищник, продолжая перекатывать яйцо змеи. – Она может быть где-то рядом.

– И долго еще? – спросил Рико, с ненавистью поглядывая на добычу.

– Все! – прорычал разгневанный мангуст и остановился. – Вы меня достали!

– Это мы тебя достали? – возмутился сурикат. – Это ты нас достал! Из того термитника, разве уже не помнишь?

– Где, между прочим, нас ждала куда более легкая добыча, – поддакнул приятелю Коби.

– Легкая добыча? – с удивлением переспросил мангуст. – Это вы живую змею называете легкой добычей?

– По крайней мере та змея была неядовитая.

– И нам не пришлось бы таскать ее по всему побережью косой реки, как эти яйца, – добавил Рико, примерившись взглядом к размерам добычи.

– Да вы даже не знали, что она неядовитая! – упрекнул ворчливых сурикатов хищник. – Не знаю как у вас, а у мангустов убить ядовитую змею считается почетом. Потому как при этом мы рискуем жизнями.

– Мы бы с ней справились, – уверенно сказал Коби, провернув яйцо в лапках.

Тем временем Рико положил яйцо на землю и попробовал придавить его. Стараниями хищника яйцо смялось, однако скорлупа осталась невредимой.

Тогда сурикат перевернул яйцо и в привычной для себя манере начал рыть под ним землю.

– Ты что делаешь? – спросил у Рико мангуст, наблюдая за его возней с яйцом.

– Сам разве не видишь? – огрызнулся сурикат. – Пытаюсь добраться до содержимого.

– Я одного не понимаю: как вы собирались охотиться на змею, если даже с обычным яйцом не можете справиться?

Мангуст подбежал к сурикату и выхватил у него из лап яйцо. Несколько раз ударил яйцо о землю и, аккуратно поддев когтями скорлупу, вернул его несмышленому напарнику.

Рико тотчас же вскрыл яйцо и взялся за его содержимое.

– И правда вкусно! – проурчал довольный сурикат, раззадорив приятеля.

Тот живо схватился за яйцо и начал царапать его когтями.

– То-то же, – пробормотал мангуст. Подобрал свою добычу и, проскочив с ней под корягой, скрылся в зарослях тростника.

– Куда это мангуст подевался? – спохватился Рико, справившись с яйцом.

– Какая разница, – откликнулся Коби, увлеченно разделываясь с деликатесным лакомством. – Все равно он нам больше не нужен.

Распрощавшись с крикливыми сурикатами, мангуст наконец-таки позволил себе расслабиться. Теперь он намерен был отыскать тихое укромное место, где мог бы спокойно разделаться с яйцом.

Опытный хищник был уверен, что для него опасность уже миновала. И надеялся на то, что впредь ему больше не придется терпеть присутствие дальних родственников, столь вызывающе ведущих себя в самый неподходящий для этого момент.

Отбросив лишние тревоги и переживания, мангуст умело вскрыл яйцо в зарослях тростника и принялся разделываться с его содержимым. Однако в этот раз он прогадал.

Змея, с чьей кладкой хищник так грубо обошелся, терпеливо преследовала его, как обычно преследует всякую жертву, которую намерена удостоить своим смертельным ядом. Все это время черную мамбу волновала лишь судьба яиц, которые утащили с собой хищники. Теперь же змея предалась ненависти и жаждала мести за смерть так и не успевших появиться на свет детенышей.

Черная мамба напала на мангуста внезапно, без всякого предупреждения. Он успел среагировать на ее атаку, но было слишком поздно. Это была взрослая и очень проворная змея. Это была разъяренная мать.

Ее укус пришелся мангусту прямо в нос. Хищник слегка оторопел от такой неожиданной атаки. Затем все же собрался и в инстинктивном прыжке успел увернуться от последующего броска атаковавшей змеи. Понимая, что уступает в этой схватке, мангуст бросился бежать.

Змея не стала преследовать хищника. Она была уверена, что ее яд убьет мангуста еще до того, как он доберется до своей норы.

* * *

– Тебе еще не надоело вмешиваться в нашу жизнь? – лениво прорычал Мартин, обратившись к бродившей у воды самке бегемота. – Какая тебе разница, как мы охотимся на этих антилоп?

Маломи нарочно не стала отзываться на упрек матерого крокодила, нагло развалившегося на песчаном берегу.

– Сама подумай, – продолжил донимать хищник игнорировавшую его самку. – В наших же интересах сокращать численность зверей, привыкших утолять жажду в этой реке.

– Но не на глазах у моего сына! – рявкнула Маломи. – В следующий раз перекушу пополам одного из твоих потрошителей, если они надумают зверствовать на берегу или на отмели средь бела дня.

– Да тут же скоро одна отмель и останется! Разве ты не видишь, как обмелела эта река за последнее время?

– Не хочу ничего знать, – категорично ответила самка бегемота. – Если что-то не нравится, – проваливайте в Ширу.

– С тобой бесполезно разговаривать, – недовольно фыркнул крокодил.

Из мутной глади воды показались крокодильи ноздри. Маломи тут же насторожилась, сосредоточившись на доносившихся из реки сомнительных хрипах.

Это была Эмма. Заметив обращенный в ее сторону гневный взгляд самки бегемота, хищница занервничала и отплыла в сторону.

– Мартин, можно тебя на минутку? – выглянув из воды, обратилась к хищнику молодая самка.

– Что случилось, Эмма?

– Это очень важно. Спустись в воду, пожалуйста.

– Говори! – рыкнул крокодил, с недовольством поглядывая на самку бегемота.

– Сабина, – тревожным голосом сказала молодая хищница. – Она уплыла в Ширу. Вместе с Джореном.

– С кем? – переспросил Мартин, переведя взгляд на Эмму.

– С Джореном! – повторила Маломи с выразительной ухмылкой на морде. – Один из твоих потрошителей, я полагаю.

Крокодил не обратил на нее внимания. Пристыженный и озлобленный, он поспешно сполз вниз и забрался в воду.

– Похоже, тебе и впрямь суждено наведаться этим летом в Ширу, – ехидно проревела вдогонку нырнувшему хищнику довольная самка бегемота.

Но Мартин ее уже больше не слышал. Хлестко пробил мощным хвостом по воде и скрылся в прохладной реке.

Негодование грозного хищника звучным эхом пронеслось по окрестным землям косой реки, томившейся в преддверии скорого заката. Непроизвольно вздрогнул от того внезапного хлеста сурикат, спешивший к приятелю с дурными вестями.

– Ты с ума сошел? – недовольно гавкнул Коби на врезавшегося в него суриката. – Не видишь куда бежишь?

– Коби… – переведя дыхание, прохрипел хищник. Встал на задние лапы и замер. – Это конец!

– Что ты имеешь в виду? – Коби подозрительно уставился на прижатые к груди лапки суриката. – Ты чего так дрожишь?

– Мангуст мертв!

– Как мертв?

– Так мертв! – трусливо пискнул Рико, вскочил на камень и, протянув вперед дрожавшую лапку, добавил: – У того берега лежит, бездыханный. На него змея напала.

– Какая змея? – спросил Коби, затаив дыхание. – Не может быть…

– А кто еще, кроме нее? Много ты знаешь змей, которые нападают на мангустов?

– Откуда ты знаешь?

– Мне дронго рассказал, – ответил Рико, слезая с камня. – Он видел нас с мангустом возле реки.

– И нападение он видел?

– Нет.

– Так откуда дронго знает, что именно змея убила того мангуста? – возмутился Коби, стараясь не поддаваться преждевременной панике.

– Говорит, видел, как кто-то уполз за мангустом в траву.

– Может, врет твой дронго. Ему не впервой.

– Ты сам подумай! – сурикат вновь забрался на камень, терзаемый сильным волнением. – Кому еще этот мангуст нужен?

– Мало ли какая хищная птица его настигла.

– И вместо того, чтобы съесть, оставила умирать?

– Да хватит уже! – гаркнул на приятеля Коби. – Это всего лишь домыслы. Здесь каждый день кто-то погибает по той или иной причине. И я не хочу сейчас расстраиваться из-за предположений птицы, которая привыкла лгать ради выживания. Кто знает, что у нее на уме. Мы же с тобой в саванне. Здесь звери и птицы выживают не только благодаря своим страхам за жизнь, но и благодаря своим инстинктам убийц.

– Сурикатам есть кого бояться в саванне, – возразил Рико.

– Сурикаты – хищники! И всякий хищник, который пренебрегает основным инстинктом или страшится его, обречен на вымирание.

Глава 4

Проявив в утренней мгле помятые бока Джакобы, беглые просветы с востока настойчиво предвещали скорый рассвет. Новый день, новые испытания ждали предгорную равнину и ее обитателей.

Весьма истощенными выглядели окрестности с подветренной стороны тихой горы. Джакоба и располагавшийся за ней горный хребет настойчиво теснили просторы неба и неохотно пускали сюда дождевые тучи с востока. Солнце же довольно редко поддавалось прессингу гор и неизменно продолжало трепать предгорную равнину обжигающими лучами.

Страдала от лучей нещадного солнца и сама Джакоба, лишившись сначала ледников, а теперь и привычной лесистости склонов. И все же тихая гора не поддалась провокациям темпераментной стихии и сумела сохранить приличие, смирив негодование в недрах.

Куда менее терпеливой была ее северная соседка, предпочитавшая время от времени выказывать недовольство в ущерб окрестным землям. Активно низвергая пыл и гнев, хладнокровный вулкан в итоге настолько увлекся, что омертвил находившееся у его подножия озеро.

Неизменно смиряя бурные потоки раскаленной лавы вулкана, вода в озере вскоре пресытилась солями и щелочами и навсегда изменила его облик. Оно побагровело и стало ядовитым.

С тех пор мертвое озеро забрало много жизней обитателей саванны. Их страдания и по сей день продолжают находить отражение в непоколебимой глади его ядовитой воды.

Редкий зверь или птица находили здесь приют. Кровавый оттенок воды в озере и обыденная вспыльчивость свирепой горы отбивали желание у обитателей саванны селиться в этих местах.

С недавних пор здесь уже и сама земля перестала справляться с активностью собственных недр. Дыхание грунтовых вод под воздействием раскаленной магмы в ее глубинах неизбежно становилось все более частым и сильным. Это привело к появлению гейзеров, которые теперь активно били по берегам мертвого озера.

Отравленная вода в озере и обжигающая дыханием смерти земля вызывали страх у всякого зверя, наведывавшегося в эти края. Здесь даже самый отъявленный хищник забывал об инстинктах и предавался отчаянию. Поэтому именно это место выбрала Эльса для того, чтобы спрятаться вместе с жеребенком.

Львица не смогла убить его сама. Как и не смогла бросить его на растерзание хищникам долины озер.

Детеныш антилопы неотступно следовал за львицей, надеясь на то, что она придаст ему уверенности в завтрашнем дне. Уверенности, которой придала бы сейчас его родная мать, будь она рядом.

Эльса могла спасти жеребенка от клыков хищников, но не в ее силах было уберечь его от голодной смерти. У львицы не было материнского молока, в котором нуждалось подраставшее дитя антилопы.

Все это время жеребенок обходился подножным кормом, который находил в окрестностях мертвого озера. Но для выживания ему этого было недостаточно.

Постепенно львица начала замечать, что жеребенку стало все труднее вставать на ноги. И все же он продолжал идти за ней. Он боролся за выживание даже здесь, в долине смерти.

Облик мертвого озера и буйствовавших вокруг него земель удручал хищницу. Она закрыла глаза и представила себе родные места, где обычно находила покой: в тени раскидистых ветвей акации на бескрайних просторах саванны, нежившейся в дневных лучах солнца. Львице было грустно от того, что теперь эти места остались лишь в ее воспоминаниях.

Жеребенок же увлекся познанием мира, в котором оказался. Неуязвимый несбыточными надеждами, он нашел себе отраду даже здесь, в омраченной стихиями пустоши.

Резвившегося на берегу озера жеребенка восхищали птицы в бледно-розовом оперении, которых он обнаружил в мертвых водах. Это были стаи фламинго. Здесь они выводили потомство.

Для этих неприхотливых птиц соленая вода являлась привычной средой обитания. Однако для жеребенка, который сейчас собирался утолить жажду в мертвом озере, она была смертельно опасной.

Дремавшую на берегу львицу пробудили панические крики фламинго. Птицы суматошно бегали по воде и громко хлопали крыльями, предостерегая остальных о приближавшемся к озеру мелком звере. Встревоженная переполохом птиц львица открыла глаза и огляделась вокруг.

Детеныш антилопы продолжал неуверенно спускаться по пологому берегу к озеру. Плескавшаяся в нем вода под гнетом горячего дыхания земли скорее взывала к любопытству жеребенка, нежели отпугивала.

Эльса встала и замерла. Львица понимала, что ядовитая вода в озере могла бы сейчас избавить ее от всех тех страданий, которые выпали на ее долю с чужим детенышем. И ее проблемы тотчас разрешились бы сами по себе.

Однако хищница успела привязаться к жеребенку. Она хотела бороться за выживание дитя антилопы так же, как боролась бы за выживание своих пропавших львят.

Мучимая жаждой и голодом, она поставила его жизнь выше своей. Если у жеребенка еще и была возможность щипать траву, замещавшую ему памятный привкус материнского молока, то сама львица уже несколько дней ничего не ела.

Эльса перехватила жеребенка у самой воды. Томимая жаждой, она пристально взглянула на озеро и затаила дыхание.

Львица понимала, что вернувшись в долину озер, она подвергнет жеребенка риску стать жертвой голодных хищников. Как и понимала, что оставшись здесь, она сама будет обречена на скорую смерть.

Тем временем мать жеребенка понуро бродила рядом с пасшимися на предгорной равнине антилопами и зебрами.

Многие из собравшихся на равнине зверей последний раз в этом году встретили здесь рассвет. Доступные для зебр местные водоемы пересохли, и теперь они намерены были отправиться в долгий путь на север в надежде отыскать там земли саванны с изобилием свежей травы и щедростью глубоководных рек.

Приветствовавшие кочевую жизнь гну не стали дожидаться снисходительности природы и убрались с предгорной равнины еще до того, как пересохли ее водоемы. Другим антилопам, не привыкшим к дальним странствиям, теперь ничего другого не оставалось, как передвигаться по равнине, придерживаясь табунов зебр.

Отсутствие дождей настолько пагубно сказалось к концу года на окрестностях Джакобы, что продолжать надеяться на них и впредь местные обитатели не могли себе позволить. У них не осталось на это ни сил, ни времени.

Фрида отчаялась найти жеребенка. Отныне она старалась думать лишь о том, как пережить засуху и найти в себе силы вернуться к прежней жизни, жизни без сына.

Однако отстраниться от мыслей о материнстве антилопе не позволяла ее знакомая беременная зебра, которая все время пыталась как-то подбодрить давнюю подругу.

Этим утром Даяна была сама не своя. Она не только избегала встреч с газелью, но и сторонилась своего табуна, намеренно отставая при пастьбе. Такому поведению беременной зебры антилопа нашла только одно объяснение: ее срок пришел.

К полудню зебра родила. С тоской в глазах и замиранием сердца газель наблюдала за первыми попытками чужого детеныша встать на ноги. Единственным и неповторимым, – таким он был не только для матери, но и для всего табуна. И слишком уязвимым для того мира, в котором оказался.

Целый день зебра провела со своим первенцем рядом, не отходя от него ни на шаг. Изнуряющее солнце отбило желание у хищников охотиться сегодня на предгорной равнине, но от этого зебре было не легче. Мать страшил другой взгляд. Как оказалось, ее опасения были не напрасны.

К вечеру новорожденный жеребенок уже уверенно стоял на ногах. Он готов был к тому долгому пути на север, в который собирался его табун.

Накануне отхода вожак табуна впервые подошел к сыну. Он уткнулся носом в гриву детеныша и замер. Замерла и мать, наблюдавшая за действиями жеребца. Сам детеныш слегка содрогнулся от прикосновения к гриве. Но потом пришел в себя и потянулся к шее вожака. Однако тут же получил от того копытом по бедру.

Мать бросилась на помощь жеребенку. С наскока зарядила взрослому самцу по шее головой и стала отталкивать его от детеныша.

Поддавшись натиску отчаянной зебры, жеребец отошел от ее сына. Но он не собирался уступать. Вожак табуна явно был намерен убить новорожденного жеребенка.

После некоторых раздумий упрямый самец вновь подался к зебре. Получив от задних копыт матери несколько упреждающих ударов по морде, жеребец все же сумел добраться до ее детеныша. Под гнетом копыт одержимого яростью самца жеребенок упал на землю.

Сердце газели колотилось от страха. Она с ужасом наблюдала за тем, что происходило в семье зебр.

В поднявшихся клубах пыли Фрида едва разглядела голову лежавшего жеребенка. Он все еще был жив. Но уже не мог встать.

Копыта взрослых зебр продолжали топтать перед раненым детенышем сухую землю. А затем одно из копыт ударило жеребенка в голову.

Антилопа еще долго смотрела вдаль, на застывшую над равниной пыль, скрывавшую последствия очередной борьбы за жизнь в саванне. Борьбы, которой сложно было найти оправдание.

Когда пыль осела, газель смогла разглядеть знакомые ей полосы зебры. Та стояла рядом с телом убитого жеребенка. Стояла и смотрела. И ничего не могла сделать. У нее не осталось даже тех мнимых надежд, которым предавалась сама антилопа, не желавшая мириться с мыслью о смерти сына. Для зебры ее сын был уже мертв. Как и мертва была ее надежда.

* * *

На протяжении последних нескольких лет восточные горы саванны создавали не самые благоприятные условия для выживания ее обитателей. Одни из них наводили ужас тенями притихших в поднебесье вершин, другие омертвляли окрестные земли своей активностью. Так или иначе, все эти вулканы продолжали изводить земли, которые сами же когда-то и породили.

Далеко на западе, вдали от долины озер выстроились в ряд миролюбивые горы с их белоснежными вершинами. В их недрах не было ярости, присущей горам востока, а у их подножий благоухали тропические леса.

Засыпанные снегами горные вершины вселяли надежду в пересыхавшие земли саванн. Но эта надежда была более чем иллюзорна, потому как сами горы преграждали путь к саваннам дождевым облакам с западного побережья океана.

Властные горы, обступавшие с обеих сторон экваториальные земли континента, губительно влияли не только на растительность лесов и саванн, но и на их обитателей. Однако было здесь и особое место, где звери и птицы могли найти отдохновение от предательски угнетавших их стихий.

Располагавшееся в самом сердце континента озеро Оливия изобиловало жизнью в своих водах и собирало у своих берегов зверей и птиц со всего мира. Кроме того, оно порождало реку, дававшую последнюю надежду на процветание далеким землям на севере континента, увязшим в зыбучих песках пустынь.

Вбирая в себя воды долины озер и приободряясь экваториальным климатом, Самира стремительно неслась через холмистые земли на север, разбиваясь о попадавшиеся на пути камни и пески. Попутные притоки постепенно смиряли нрав буйной реки и позволяли ей вести более насыщенную и спокойную жизнь вплоть до самого устья.

Берега протекавшей через пустыню Самиры изобиловали папирусом и тростником, в зарослях которого охотно гнездовались оседлые птицы и прохлаждались рептилии. Кроме того, воды благодатной реки не раз спасали жизни и перелетных птиц, терявшихся в песчаных дюнах.

– Далеко же ты, однако, забралась, – Стивен подумал, что не лишним будет еще раз обратить внимание на подвиг мигрировавшей из далеких северных земель ласточки, которая едва ли не до самого экватора долетела в этом году.

– Жить захочешь, – ты и на край земли найдешь дорогу, – отозвалась Павлина хищной птице, поправив крылья.

– За тобой кто-то гнался?

– Скорее, это я улетала от кого-то.

– От кого? – решил уточнить сорокопут и, вдохнув полной грудью, настороженно огляделся по сторонам.

– Тебе зачем это знать?

– Я ведь хищник.

Та интонация, с которой ответил самец, заставила ласточку впервые улыбнуться с момента ее прибытия в саванну.

– Что? – сорокопут в недоумении уставился на птицу.

Недоумевавший взгляд самца вызвал у ласточки непреодолимый позыв к смеху. Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться ему прямо в глаза.

Придя в себя, Павлина расправила крылья и перелетела на соседнюю ветку.

– Не обижайся, но та птица куда больше смахивает на хищника, нежели ты, – прощебетала ласточка и указала крылом на грифа, кружившего над присыпанными песком яйцами.

– Как раз это и не хищник, – возразил ей насупившийся сорокопут. – Это падальщик.

– А камень в клюве ему зачем?

– Постой-ка, – Стивен перелетел на ветку, где сидела ласточка. Тщательнее рассмотрев оттуда видневшиеся из-под песка яйца, выпрямился и неожиданно воскликнул: – Так это же гнездо страуса!

– И что?

– Скорлупа у этих яиц куда прочнее, чем ты можешь себе представить, – ответил самке сорокопут. – Порой даже птенцы умудряются себе шишки на голове набить, прежде чем выберутся из них.

– Так он сейчас их камнем? – изумилась ласточка, продолжая пристально следить за грифом.

– Попробует, я думаю. Этот гриф, однако, смелый.

– Почему?

– Потому как если сейчас он попадется под ноги отцу этих птенцов…

– Отцу? – перебила сорокопута Павлина. – Ты, наверное, хотел сказать – матери?

– Только не в этом случае, – категорично заявил Стивен собеседнице. – А что здесь удивительного? Страус и насиживает яйца дольше самки, и с птенцами чаще ее время проводит. Вот, кстати, и он бежит.

Бежал страус изо всех ног. Как только гриф увидел его, быстро выронил из клюва камень и, тяжело взмахнув громоздкими крыльями, отлетел в сторону.

– Вот видишь! А самки даже и близко не видать.

– Умей он летать, наверняка не поздоровилось бы сейчас этому грифу, – подумала вслух Павлина, присмотревшись к рыхлому оперению страуса.

– Другой раз страусы и хищников гоняют по саванне, – поддакнул Стивен раздумьям ласточки. – Здесь даже хищные кошки стараются держаться от них подальше.

– То-то смотрю, как самка гепарда насторожилась при появлении страуса, – Павлина заинтригованно посмотрела на хищницу, выглянувшую из-за высокой травы.

– За ней страусу не угнаться, – сорокопут перевел взгляд на самку гепарда. – За ней вообще никому не угнаться, кроме птиц. У той самки наверняка где-то рядом котята припрятаны, поэтому и тревожится. Она ведь у них одна.

– Как же самец?

– Самцы у них сами по себе. Причем, гепарды нередко охотятся сообща. В то время как самкам приходится в одиночку растить детей.

– У нас и на севере таких семей хватает, – тяжело вздохнув, сказала Павлина.

– А ведь гепардам нередко достается от других хищников саванны, – продолжил рассуждать сорокопут.

– Сам же сказал, что за ними никому не угнаться? – ласточка вопросительно уставилась на самца.

– Так оно и есть. Взрослые гепарды практически неуязвимы в саванне. Страдают же они в основном из-за того, что не могут защитить добычу от более крупных хищников.

– Это ты о львах и леопардах?

– Не только. Даже гиены имеют наглость отнять у гепардов их добычу. А вот сами гепарды никогда не питаются ни падалью, ни чужой добычей.

– В чести нет правды, когда у тебя и у твоей семьи пустые желудки.

– Таковы реалии борьбы за выживание хищных кошек саванны, – не принужденно ответил сорокопут и с некоторой раздражительностью в голосе добавил: – При этом львов по праву можно считать одними из самых высокомерных хищников в мире. Они не жалуют ни своих, ни чужих.

– Наслышана. Почему же они так ведут себя?

– Не знаю. Наверное, к этому располагает их внешность. И их голос.

– У нас на севере наверняка нашелся бы зверь, который сбил бы спесь с вашего грозного льва.

– Думаешь, здесь не находится? – воскликнул Стивен и перевел взгляд на ласточку. – Те же жирафы, слоны, носороги и даже буйволы, – все они при случае гоняют львов по саванне.

– Как же часто мы сталкиваемся в жизни с подобными созданиями, – прощебетала Павлина, ответив сорокопуту хитрым взглядом. – Созданиями, которые привыкли скрывать слабости за устрашающим ревом или вызывающей внешностью.

– И все же стоит отдать львам должное, – резонно заметил самец. – Среди хищников саванны им нет равных.

Знакомство с сорокопутом и разговоры о выживании в саванне едва ли могли сейчас отвлечь Павлину от тоски по родному краю, который она преждевременно оставила в этом году. Ласточка слушала и говорила с явным пониманием того, что ее аппетиты отличались от аппетитов упомянутых зверей и птиц, чтобы осуждать или оправдывать их инстинкты. Ей предстояло провести следующие месяцы жизни здесь, среди всех этих обитателей саванны, восхищаясь их талантами и удивляясь их порокам. Но она почему-то была уверена, что все равно останется верна себе.

Павлина поселилась на берегу Самиры и уже успела здесь освоиться, хотя тяготы длительного перелета все еще давали знать о себе.

Окрестности верхних вод Самиры нередко вызывали страх и уныние у ее обитателей. Однако при этом ни звери, ни птицы никогда не испытывали здесь нужды. Чего нельзя было сказать об окрестностях косой реки и их отчаявшихся обитателях, продолжавших спешно покидать угнетенные засухой родные края.

Два утомительных дня и две тревожные ночи минули с той поры, как табун оставил пастбище у подножия Джакобы. Все это время Даяна шла позади остальных зебр, коря себя за смерть жеребенка.

В первый день после смерти сына Даяна злобно фыркала и била копытами по сухой земле: то ли взывая к раскаянию, то ли от безысходности. Она не ела и не пила – глотала только пыль, оставленную копытами идущих впереди сородичей.

Весь второй день зебра проходила понурая, перебиваясь запахом оставшейся на предгорной равнине неугодной травы.

К вечеру силы у кочевавших зебр были на исходе. Однако табун непреклонно продолжал идти вперед, понимая, что если они не доберутся до воды до захода солнца, предстоящая ночь может стать последней в их жизни.

Вожак табуна окинул взглядом видневшуюся впереди сумеречную даль: солнце, как и вчера, озаряло вершины восточных гор, оставляя на их промятых боках багровые оттенки. Однако где-то там, у горизонта, впервые показался долгожданный край безмятежного горного хребта, – тот самый край, который указывал блуждавшим по предгорной равнине зверям на близость к восточному побережью Оливии.

Какие бы времена ни переживали экваториальные земли, восточное побережье Оливии всегда оставалось благожелательным и гостеприимным местом для всех обитателей континента. Здесь находился самый обширный берег великого озера. Его окрестности не были стеснены холмами, а прилегавшие к нему пастбища не были присвоены властными зверями. Регулярные сезонные дожди делали это место пригодным для существования на протяжении всего года, несмотря на постоянно находившееся здесь бесчисленное множество зверей и птиц.

Для зебр восточное побережье озера служило временным пристанищем. Здесь они намерены были восполнить силы перед тем, как отправиться дальше на север.

Вожак повел табун по уже изведанным тропам, которые обычно использовали зебры во время кочевок. Чем более он приближался к озеру, тем отчетливее понимал вероятность задержаться на его берегу дольше обычного, учитывая, как много обездоленных зверей и птиц собралось здесь в этом засушливом году.

За зебрами поспевали антилопы. С тех пор как они миновали Джакобу, Фрида упустила из виду Даяну и смогла на какое-то время отвлечься от мыслей о тяготах скорбевшей по сыну матери.

Газель намерена была отыскать подругу на подходе к побережью. Она забралась на ближайший пригорок и окинула беглым взглядом несчетное количество собравшихся у озера голов.

– Ты меня ищешь?

Антилопа непроизвольно вздрогнула, услышав позади себя знакомый голос.

– Это был не его сын, – в отчаянии проронила зебра, поравнявшись с газелью. – Поэтому он его убил.

Все слова, которые Фрида тщательно подбирала для этой встречи, позабылись сразу же после откровений зебры. Газель так и осталась неподвижно стоять, затаив дыхание.

– Я сама виновата, – продолжила Даяна. – Я была уверена, что он его не тронет.

– Тебе надо успокоиться, – неуверенно проговорила антилопа.

– Он безжалостная тварь! – прокричала зебра, покосившись на удалявшийся к озеру табун. – Как бы я хотела, чтобы с ним расправились здесь хищники!

– Не говори так. Без вожака весь твой табун будет обречен.

– Ты его защищаешь? – зебра гневно уставилась на газель. – Я не верю своим ушам!

– Ты меня не так поняла, – принялась оправдываться перед вспылившей самкой Фрида, подойдя к ней поближе. Но та отстранилась от антилопы и, злобно фыркнув в ответ, спешно удалилась.

Напуганная и растерянная газель проводила взглядом удалившуюся от нее зебру. «Как я могу помочь ей, если сама не в состоянии позаботиться о выживании сына?» – думала антилопа, оправдывая поведение подруги.

Фрида отчетливо помнила неистовую ярость зебры, с которой та пыталась защитить жеребенка от копыт обезумевшего вожака. Она хотела верить, что не уступила бы зебре в смелости, представься и ей такая же возможность побороться за жизнь сына. Но эта вера тут же привела ее в отчаяние: она боялась такой возможности, боялась разочароваться в себе.