Текст книги "Игра жизни. Психологические и философские эссе"

Насилие и угроза обесценивания человека

Я убеждён, что решение любых проблем путём насилия бесперспективно. Я не говорю об утилитаристской перспективе. Временное облегчение возможно, но корень зла так и остаётся не найденным и не обезвреженным. Смысл насилия утрачивается, стоит только нам начать говорить всерьёз о человеке и человечности. Сартр указывал, что каждая личность создаёт свою человечность с чистого листа. Проявленной естественным образом она может быть только в условиях мира. Силовое решение проблем – территория инстинктов и страстей, насколько бы сильно они не были рационализированы. Путь насилия душит удивительную способность чувствовать и вчувствоваться, которая, как справедливо указывал Фрейд, делает убийство невозможным.

Назвать убийство решением проблемы, суть которой находится в социальной или духовной сферах – это очевидное заблуждение. Устранить кого-то биологически означает промахнуться мимо цели, находящейся в принципиально иной плоскости реальности. В условиях войны гибнут обычно те, кто не являются источником идей, за которые они сражаются. Вместо разрешения конфликтов между общностями людей начинается игра в геополитику.

Я намеренно употребляю слово «игра», т.к. геополитика – абстрактное и, в определённой мере, избыточное понятие. Причём эта абстракция опасна уже тем, что считает какой-либо социальный институт чем-то более ценным, чем человеческая жизнь. Возникает подмена понятий. Само государство, похоже, создавалось для службы человеку, но теперь оно заставляет его служить собственному творению. Причём служить ценой жизни. Аргумент, что государство (как и иной социальный институт) является твоей семьёй, вряд ли стоит рассматривать иначе, чем сдвиг ценностей. Мы можем иметь кровную, культурную, языковую, религиозную общность, но она не тождественна политической системе. Политическая система не может обладать моей жизнью или жизнями других людей, она может только предлагать или заставлять распорядиться жизнью определённым образом. Социальные и политические институты освящают насилие, наделяя его эпитетами доблести и справедливости. Ярость, если верить им, может быть благородной. Однако здравый смысл подсказывает, что, вернись мы в плоскость межличностного взаимодействия, те же власть имущие будут воспринимать бытовое насилие как драку, а убийство – как непоправимую трагедию. Широкомасштабный конфликт по своей сущности не выше, чем потасовка на кухне. Участники бытового межчеловеческого конфликта обычно движимы низменными страстями – завистью, гордостью, алчностью. Нет никаких оснований полагать, что цели социальных и политических институтов в ситуациях вооружённых конфликтов являются более благородными. Если ты оказался способен убивать за идеалы, то эти идеалы уже извращены, испорчены яростью. За идеалы можно бороться только в сфере идей, любой другой путь – желание быстрого результата вкупе с неведением о бесплодности такого пути.

Однако ненасилие беспощадно компрометируется в мире, основанном на насилии. Оно объявляется блажью слабых людей. Между тем, если вдуматься, отказ от ненасильственного пути обычно продиктован страхом, что другая сторона конфликта продолжит говорить языком физической агрессии. Есть много болезней общества и человека, которые должны быть искоренены перед тем, как ненасилие станет абсолютно признанным и доминирующим способом решения конфликтов. Но оно жизненно необходимо нам прямо сейчас! Иначе мы рискуем уничтожить сами себя до того, как прозреем.

Ненасилие – это возвращение к человечности. Оно немыслимо без понимания, что каждый из нас несовершенен, способен ошибаться. Более того, оно предполагает понимание инаковости других, в том числе и в том смысле, что они часто будут не согласны с нами. В несогласии нет ничего неправильного, наоборот, без него не возможно никакое сотрудничество, которое предполагает, что интересы участников неодинаковые, но они находят достаточно силы и мудрости, чтобы найти плоскость общего и взаимовыгодного.

Другой человек может вызывать во мне множество негативных переживаний. Однако я получаю возможность для роста, только если чётко осознаю, что его исчезновение из моей жизни не устраняет проблему. Наши противоречия всё ещё реальны, жив он или мёртв, ведь их локализация – субъективность каждого. Причина конфликта не снаружи, а внутри. Буду максималистом и скажу, что это характерно для любых конфликтов, в том числе и политических. В них замешаны те же человеческие пороки и добродетели, что и в межличностном общении, но опасность таится в том, что во взаимодействии часто участвует «массовый человек». Для него не характерно стремление принимать личную ответственность. Он отдал её вместе со свободой выбора коллективу, способному периодически превращаться в толпу.

Для убийцы-личности собственное преступление становится осознаваемой в той или иной степени экзистенциальной катастрофой. Ярчайший пример – судьба Раскольникова. Он приходит к концепциям, снимающим с него ответственность за убийство, но они оказываются легко разрушенными голосом совести, т.к. он действует наедине с собой. Не утратив индивидуальность, ты не утратишь совесть. Следовательно, осознание и развитие индивидуальности – путь к реальности ненасилия как социальной практики. Так появляется понимание ценности жизни в силу её единичности. Нет взаимозаменяемых людей, нет пропащих и безнадёжных. Каждый уникален в своей сути, а, значит, имеет право на спасение. Пацифистская риторика христианства следует именно этой линии – способности увидеть в ближнем себя, вчувствовавшись в него, а затем Христа, осознавая родство по духу. Причиняя ему боль, я препятствую раскрытию его души, его спасению. Насилие способно принести только вред, т.к. оно – эгоистично. Я устраняю или заставляю человека замолчать, чтобы подтвердить собственную иллюзию силы. Я попадаю в капкан самообмана.

Нашему обществу трудно понимать, как противоречие может стать источником роста, несмотря на знание диалектики. Проблема в том, что диалектика Запада – это левополушарный способ мышления, в котором акцент делается на дискретность. Вместо единства утверждается борьба противоположностей. Между тем, каждая диалектическая пара становится одним целым в системе более высокого порядка. Того, в котором они обретают синергию, становясь на позицию сотрудничества. Это иная – правополушарная диалектика. Её цель – стирать границы, искать единство. То единство, которое способно нас вдохновлять чувством связанности с человечеством, ощущением родства с другими людьми и целым миром. В ней любой конфликт оказывается всего лишь путём к созреванию, поводом для поисков единства более высокого порядка. В конце концов, человек становится более зрелым эмоционально, он учится строить отношения с людьми, непохожими на него, учится отвечать на зло добром, способным своей силой и вдохновением трансформировать его или, по меньшей мере, разорвать порочный круг зла.

Мы пришли к классическому Сократовскому вопросу: «Что достойнее, терпеть насилие или становиться источником насилия?». И я не вижу причин не согласиться с Сократом, что, стесняя другого, я становлюсь источником безнравственности и зла, какими бы целями я при этом не руководствовался. Да, отказ от насилия означает слом существующей системы, но, быть может, она остро нуждается в трансформации? Похоже, тот способ, которым сейчас люди организую своё общежитие, те ценности, которые они стараются стяжать, ведёт к безостановочной конфронтации. Я верю, что порочный круг может быть разорван. Но трансформация может начаться только с решимости каждого конкретного человека. В принципе, любые изменения возможны только, если уважается индивидуальность и личность не подавляется в угоду массе. Во всех остальных случаях эволюционное обновление невозможно. Насилие порождает насилие, которое становится революционным сломом старой системы. Но такой слом, очевидно, означает не возникновение справедливости, а простую смену угнетателей.

Итог простой. Заигрывать с оправданием насилия смертельно опасно. Причём оно представляет собой не только опасность для жизни человека, но и риск для выживания человечества. Пока не будет решён вопрос о нашей с вами безопасности, трудно рассуждать о чём-то ещё. А как иначе? Если человеческая жизнь ничего не стоит, то в ней нет никакого смысла. Вслед за отказом от идеи ненасилия, мы обесцениваем самих себя, а, вслед за личностью, рушится и какая-либо надежда на прочное социальное устройство.

Я + Я = Мы, или Платон был не прав

Семьи, как молодые, так и бывалые, нередко приходят ко мне обсудить вопросы телепатии. Точнее разочарование вследствие её отсутствия. Они искренне надеются, что опыт отношений друг с другом должен привести к лучшему знанию другу друга и, как следствие, к особому взаимопониманию – умению угадывать чувства, мысли и потребности другого.

Кто-то воскликнет: «Как глупо и наивно!». Кто-то скажет: «А что не так в их ожиданиях?! Они логичны…». Третьи со скучным видом отнесут проблему к категории надуманных. В любом случае, во многих вариациях, тема неудовлетворённости действиями партнёра, всплывает снова и снова. Он должен быть вот таким, а – к сожалению – не такой. И я надеялся (лась), что он со временем научится, а никак научиться не может делать то, чего я от него ожидаю. А, при сложившейся ситуации, мне в отношениях некомфортно и я начинаю задаваться вопросами: «В чём их смысл?», «А, может быть, это не тот человек, с которым я буду счастлив (а)?».

И здесь у меня возникает несколько гипотез и встречных вопросов. Если я чего-то от кого-то очень жду, значит мне этого не хватает. Выходит, в отношениях я ищу восполнения тех недостатков, которые я сам в себе наблюдаю. И ценю другого только тогда, когда он мне даёт что-то, что я воспринимаю как проявления любви. Без этого я, скорее, чувствую, что моими потребностями пренебрегают.

Чуть более далеко идущие предположения заключаются в том, что, несмотря на жажду близости (угадывание потребностей), я чувствую себя очень отделённым от партнёра. Более того, есть ожидание, что первый шаг сделает другой, а я уже отвечу благодарностью. Причём, если я прошу о чём-то, то обнажаю свои потребности и, тем самым, становлюсь уязвимым. Отсюда тот способ, которым часто выражаются потребности в отношениях – через упрёки.

Итак, пласт вероятных проблем оказался очень внушительным. Я коснусь многих из них позднее, а пока хочу начать с того, что, на мой взгляд, лежит в самой основе. И «виноват» во всём, вероятно, Платон со своей концепцией «половинок». Идея-то вдохновляющая – где-то есть человек, с которым мы совпадём идеально, т.к. связь между нами установлена судьбой. Нужно хорошо поискать и проверить – что это моя, а не чья-то ещё половинка. А как я пойму, что это мой человек? Мне с ним хорошо будет, он станет меня дополнять. Т.е., встретив его, я испытаю небывалый прилив чувств от того, что, наконец, нашёл кого-то по-настоящему родного.

Однако, палка о двух концах в обе стороны бьёт. «Половинчатость» означает мою изначальную неполноценность. Но, если с биологической точки зрения двуполость вполне естественна, то в психологическом и социальном смысле, быть неполноценным означает быть не готовым к отношениям. Объясню. Если я к моменту вступления в серьёзные отношения ещё сам очень незрел, если представляю, что мою жизнь может восполнить кто-то, что другой человек способен привнести в неё внешний смысл, то я обречён на разочарования. А тот, кто окажется со мной рядом, окажется несчастным человеком, на которого по умолчанию спроецированы какие-то ожидания, причём не проговорённые. Если они обговорены, то это, хотя бы, честно. Ты – мне, я – тебе, и мы вместе уравновешиваем неполноценности друг друга. Такой вот психологический расчёт. И, как в любых отношениях по расчёту, может быть комфортно, но нет кое-чего важного. Желания бескорыстного дарения другому чего-то для тебя ценного. Ведь это оказывается возможным только тогда, когда я стал достаточно зрелым человеком. Я понимаю, что мне никто ничем не обязан, я согласен ценить его пространство.

Проще говоря, только два зрелых «Я» могут сложить достаточно гармоничное «Мы», в котором найдётся место и автономности каждого и сплочённости. А отношения, в которых хочется чего-то получать, сменяются на те, в которых можно что-то давать и не ожидать друг от друга лишнего. Это базируется на понимании, что каждый человек смотрит в голове своё кино – ориентируется на собственную карту реальности. Мы можем пребывать в иллюзии, что все смотрим один и тот же фильм, но наталкиваемся на непонимание со стороны других. Выходит, зрелость «Я» связана с осознанием отличия партнёра. Муж или жена смотрят своё кино, а я – своё. И нам всего-то нужно начать обсуждать их содержание, чтобы прийти к чему-то общему. А дальше будет проще, т.к. вместо иллюзии одинаковости, можно сделать прозрачными потребности, которые в отношениях у людей отличаются.

Выходит, всё наоборот. Показатель родства – это не понимание с полуслова, а лёгкость общения, в котором нет барьеров, чтобы о чём-то просить. Так встречаются два внутренних мира, которые постепенно обретают точки пересечения – шаг за шагом. Они освобождаются от незрелого эгоцентризма, что всё крутится вокруг меня и относится ко мне. И теперь мотивированный отказ что-то сделать можно принять без обид с уважением к личности другого.

Так становится возможным идти рядом – рука об руку, вместо того, чтобы бесконечно заступать на территорию души партнёра. И вместо патологической привязанности к каким-то свойствам другого появляется возможность благодарности за его инаковость.

Об уверенности в себе

«Уверенность в себе» – очень необычное понятие, несмотря на свою кажущуюся прозрачность. Как становятся уверенными, а не самонадеянными? Что происходит в душе уверенного человека? О том, каково его поведение, написано много, но в чём особенности его картографии реальности?

Я полагаю, ответить на эти вопросы нам поможет перевод с русского на русский. Уверенность в себе буквально означает уверенность в том, что я есть. Глупая банальность? Ничего подобного! Я могу прожить долгую жизнь, но так и не познакомиться с собой. Со своими глубинными интересами, надеждами, чаяниями, страхами, способностями… Могу так и не постигнуть смысл своей индивидуальности. А, между тем, почему я такой, какой я есть – вопрос экзистенциальный. Если не разгадать его, то вся жизнь пойдёт наперекосяк. Точнее, моя собственная жизнь тогда и не начнётся. Это будет просто существование незнакомца, в котором сознание иногда вспыхивает с вопросом: «Куда меня занесло?». Итак, чтобы чувствовать себя уверенным и цельным, нужно хорошо знать себя, а не упиваться чувством собственной важности. Знакомиться с внутренним миром придётся через практику внимательности – наблюдать за тем, как я откликаюсь на мир и на людей, как я предпочитаю реагировать, как я осмысливаю свой опыт – от далёкого детства до этого самого мгновения.

Вторая сторона понятия – уверенность. Оно означает, что я не только себя узнал, но и проверил, приобрёл опыт отношений с самим собой. Эта проверка идёт постоянно, но уверенность означает, что я осознаю себя человеком, который преодолел уже какую-то степень несовершенства и теперь могу быть надёжным. Она означает, что я не ищу лёгких путей, чтобы закалить свой характер, готов иногда довольствоваться малым, чтобы извлечь из него максимум. В общем, я осознал, какие ресурсы во мне есть и как я собираюсь их преумножать. Причём, я уже начал это приумножение.

В итоге получается, что уверенность в себе – не статичное понятие, а непрерывный процесс самопознания и самосовершенствования. И он ничего не имеет общего с искусственно наученной самоценностью. Оно может опираться только на реальность, в которой ты себя испытал и на отношения с людьми, которые ты уже построил. Поэтому уверенность развивается тогда, когда мы что-то решаем и делаем просто от самого факта взаимодействия с реальностью. Так проявляется наше Я и для других, и для себя в том акте, который Франкл называл самотрансценденцией.

Доверие и контроль, или Отношения как путь совместного роста

В близких отношениях путь контроля подрезает крылья. Можно или контролировать, или доверять. Контроль означает не столько «я не верю тебе», сколько «я не верю в тебя», заставляет чувствовать себя неполноценным в решениях. Гиперопекаемый ребёнок не учится жить сам, а зарабатывает тревогу и ощущение собственной несостоятельности, гиперопекаемые муж или жена тоже не чувствуют себя достаточно полноценными в отношениях. Притом полноценными в обе стороны – они переживают свою неспособность быть счастливым в отношениях и неспособность сделать счастливым другого. Чувство неполноценности прорывается по-разному. Иногда это бунт непослушания и стремление делать всё наперекор, иногда – огрубелость чувств, иногда – переживание подавленности и упадка сил.

Кстати, вначале отношения контроля порой воспринимаются как забота – ему или ей есть до меня дело, он стремится участвовать в моей жизни. А потом становится понятно, что не «участвовать», а «управлять». И любить вас будут за послушание, а от него до искреннего принятия – огромная пропасть.

Доверие часто воспринимается как наивность или безразличие. Так, действительно, может быть, если тому, кто доверяет недостаёт открытости, он недостаточно чётко говорит о своих мотивах. О том, почему он предоставляет свободу. Вместе с доверием важно оказывать поддержку. И тогда доверие будет переживаться как принятие человека и таким, какой он есть, и в его динамической перспективе – каким он мог бы стать. В таких отношениях хочется расти. Между тем как контроль – это вечное «нет» в твой адрес, ты постоянно не очень хорошо стараешься.

Понимание эффекта доверия и контроля помогает разрешать конфликты. Не стоит, контролируя, Давить на то, чего сейчас недостаёт и ждать, когда вам всё сделают как надо, важно проявить открытость, сказать о том, как бы вы хотели, чтобы всё разрешилось, что должно произойти с обоими участниками отношений. Таким образом, важна перспектива разрешения, а не утрамбовывание проблемы.

Подумайте, какой вы. Если вам свойственно доверять, не забудьте больше эмоционально вовлекаться, поддерживать, заботиться, иначе доверие может смотреться как ваш нейтралитет к внутреннему миру мужа или жены. Получаются соседские отношения, а не супружество. Если вы склонны контролировать, постарайтесь увидеть перспективу, точки роста вашего партнёра, проявляйте открытость и делегируйте ответственность – не нужно постоянно перепроверять, а также мягче относитесь к промахам, особенно если сами не умеете делать того, что просите. Вместо того, чтобы контролировать. Можно учиться вдохновлять – это важно и для мужчин, и для женщин, и тогда в атмосфере принятия и веры в человека возможен рост каждого и повышение качества отношений.

О фобии «избаловать» ребёнка

Мать Тереза говорила, что наше общество боится детей. Страхи родителей о возможности «разбаловать» детей очень часты и идут рука об руку с тревогой о них. Получается, что детей нужно одновременно и оберегать, и опасаться. Согласитесь, очень странное сочетание родительских чувств. И когда наступает время каникул, многие взрослые думают о риске испортить ребёнка в особенно короткие сроки, особенно если подключается воспитание бабушек и дедушек.

Мне всегда нравились слова Сесиль Лупан, что дети любят учиться больше, чем есть сладкое. И не очень понятно, откуда в крошечном существе сидит «корень адов» похлеще, чем у любого взрослого. Скорее эти страхи отражают нашу собственную родительскую нереализованность, желание того, чтобы дети оказались в безопасности от тех ошибок, которые мы сами совершали в своём детстве. А ведь ребёнку жизненно необходима возможность испортиться, чтобы он научился выбирать между добрым и злым. Без искушений не будет характера. Но помогать в этом выборе должны родители. Не назидательно – от слов толку мало, а на собственном примере.

Дети ж имеют свойство страстно желать вырасти. В этом им помогаю три вещи, приходящие от родителей – любовь, терпение и способность уделять внимание и время. А разбаловать можно только тогда, когда эти три вещи пытаются заменить на какие-то материальные блага. А они для внутреннего роста маленького человека не особо-то и нужны. Известнейшие педагоги прошлого и вовсе говорили о том, что яркие и слишком правдоподобные игрушки ограничивают детскую фантазию. То же обстоит и с прочими желаниями родителя «сплавить» воспитательные обязанности кому-то или чему-то в силу, например, собственной занятости. А вот не получится! Ребенок, воспитанный компьютером и телевизором, научится называть папой и мамой эти чудеса техники, а родитель как личность быстро обесценится.

Проще всего понять душевный мир ребёнка, вспомнив себя в детстве. Только предварительно нужно освободить воспоминания от сентиментальности и пренебрежения. Мы привыкли дискриминировать детей, считая, что они ничего не понимают. Очень даже понимают, только преимущественно на уровне чувств, а не мыслей, а эмоции отпечатываются в памяти куда сильнее. Вот и выходит, что больше всего ребёнку в детстве нужно общение со взрослыми и сверстниками, чтобы становиться Человеком. Для этого многое не нужно, кроме готовности стать иногда с ребёнком на равных. Как у Приёмыхова: «У каждого пацана должен быть мужик, с которым он может говорить на „ты“». А всё остальное – приятно, как вишенка на торте, но торты вкусны и без всяких там вишенок.