Текст книги "Третий рейх во взятках"

Судя по дневнику Васильчиковой, и в немецких «компетентных органах» встречались любители нарушать служебный долг ради сигарет. Ее подруга пыталась помочь своим друзьям, замешанным в неудавшееся покушение на Гитлера в июле 1944 года.

«Четверг, 3 августа

Лоремари Шенбург большую часть времени проводит теперь в штаб-квартире Гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, где она наладила “контакт”. Речь идет об одном из адъютантов Гиммлера, с которым она когда-то была знакома. Она пытается вызнать у него, как обстоят дела у Готфрида Бисмарка и Адама Тротта. Он сообщает ей самые неутешительные сведения, говоря, что эти schweinehunde (мерзавцы) поплатятся головой. Лоремари, которая умеет пускать в ход свои чары, спорит с ним, изображая невинность. На деле она хочет выяснить, нельзя ли подкупить кого-нибудь из тюремщиков»[104]104
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Информация о первых казненных по этому делу была страшной:

«22 августа

Оказывается, их не просто вешают, а медленно душат фортепианной струной на крюках мясников, и что к тому же им делают инъекции сердечных стимуляторов, чтобы продлить агонию. Утверждают, что умерщвление снимается на пленку и Гитлер открыто злорадствует, просматривая эти фильмы у себя в ставке…

25 августа

Лоремари Шенбург оправилась от краткого приступа отчаяния и снова готовится в поход. Мы наконец выяснили, что место их заключения – военная тюрьма – находится возле станции Лертер. Она уже побывала там и с помощью сигарет, добытых Перси Фреем, подкупила одного из охранников, который согласился передать Готфриду Бисмарку записку на крохотном клочке бумаги. Он даже принес ответ, в котором Готфрид жаловался на паразитов, просил прислать порошок от вшей и немного еды, так как им дают только черный хлеб, а он у него не усваивается. Он не получил ни одной передачи, так что, видимо, единственная альтернатива – каждый день приносить ему бутерброды»[105]105
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Это как же надо любить сигареты, чтобы охранник военной тюрьмы согласился рискнуть передавать записочки арестованному по делу о покушении на Гитлера с фамилией Бисмарк! А делом о покушении на себя, любимого, Гитлер очень интересовался. Что ждало бы охранника, попадись он на такой передаче? Отделался бы концлагерем или отправкой в штрафбат на Восточный фронт в качестве особой милости вместо смертной казни?

На самом деле на такой смертельный риск охранник не пошел.

Можно, конечно, предположить, что он доложил «куда следует» о предложении передать записочку заключенному. Но у Лоремари Шенбург не было никаких неприятностей. Значит, доноса на нее не последовало.

Охранник поступил по-другому – «развел», как нынче говорят, Лоремари, но начальству не докладывал.

«Она долго ждала в тюрьме того тюремщика, который раньше передавал записки Адаму. Когда он наконец появился, то не обратил на нее никакого внимания. Тогда, потеряв надежду, она вышла из здания. За ней следил другой тюремщик; он последовал за ней до метро и на ходу шепнул ей: “Зачем вы все приходите? Они же вас дурачат! Все это время я смотрел, как вы приносите письма, но я вам говорю: он мертв!” Он имел в виду Адама. Он, должно быть, решил, что она влюблена в него. Он продолжал: “Я сам не могу больше смотреть на страдания всех этих людей. Я схожу с ума. Я попросился обратно на фронт. Я вообще не хотел тут служить. Эти ваши записки! Они тут над ними животики надрывают. Пожалуйста, сделайте, как я говорю. Не приходите больше. Уезжайте из Берлина как можно скорее. За вами следят. А тюремщика, который брал ваши письма, теперь перевели обратно в штаб-квартиру. Ему тоже больше не доверяют”»[106]106
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Надо отметить, что многое из того, о чем писала Васильчикова, кажется просто невероятным, какой-то ненаучной фантастикой. Вот, например, что печалило одного из ее друзей вскоре после покушения на Гитлера: «Дело в том, что Тони начинает волноваться и за себя: кто-то донес на него, что он в пьяном виде стрелял в портрет Фюрера в офицерской столовой»[107]107
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Стрелять в портрет Гитлера в офицерской столовой, да еще после покушения, в разгар арестов – нынешняя молодежь сказала бы, что это круто, даже очень круто.

Сильно же Тони напился, должно быть, шнапс с пивом или шампанским смешивал. Это очень способствует бунтарским настроениям. Можно представить его пробуждение и классические в такой ситуации размышления: «Что же я вчера натворил, у кого бы узнать?» Интересно, кто Тони об этом рассказал и как он отреагировал? Волноваться, он, бедный, начинает. Да как же ему дали уйти из столовой, отчего его не арестовали сразу после совершенного деяния? Почему командир части не застрелился от ужаса? И ведь даже после доноса о таком преступлении Тони сразу не был арестован. Вновь возникает вопрос – да куда же гестапо смотрело? Это Тысячелетний Рейх или пионерский лагерь «Солнышко»?

В пьяном виде почудить в гитлеровском Берлине любили и умели – Васильчикова писала о своем знакомом, который в ресторане портфель с секретными материалами умудрился потерять.

А потом ее подруга повторила это достижение бдительности.

«Ночевала у Лоремари Шенбург, так как опять был налет, а домой на Войршштрассе добираться было далеко. У нее серьезные неприятности: она оставила “совершенно секретную” американскую книгу “Гитлеровские девки, оружие и гангстеры” в туалете отеля “Эден”, где обедала с приятелем. Ей полагалось ее прочитать и отрецензировать. В довершение всего, на книге имеется официальная печать АА (структура министерства пропаганды. – Авт.). Она не решается признаться и отчаянно пытается ее найти и одновременно поднять на ноги влиятельных друзей на тот случай, если ее внезапно схватят. Она даже рискнула позвонить одному человеку, которого видела всего два раза, – он работает в берлоге министра иностранных дел фон Риббентропа в Фушле. А когда наконец дали Фушль по междугородней связи, ее нельзя было разыскать, и мне пришлось делать вид, что я ничего не знаю»[108]108
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Странно это как-то – книгу в ресторанный туалет брать. Наверное, Лоремари просто побоялась ее, «совершенно секретную», приятелю оставить, уходя «попудрить носик».

Вообще дневник Васильчиковой развеивает представление о немцах как о помешанных на порядке занудах.

Рядом с ней трудились очень интересные персонажи, например такой:

«У нас в ДД работает странный человек. Его зовут Илион. Он разгуливает в лохмотьях, носит толстые очки, имеет американский паспорт, родился в Финляндии, а большую часть жизни провел в Тибете, где был близок к далай-ламе и, как он хвастается, никогда не мылся. Хотя жалованье у него вполне приличное, не моется он и сейчас, что для нас, окружающих, не слишком приятно. Время от времени он обучает нас с Катей Клейнмихель коротким фразам по-тибетски»[109]109
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

В учреждении, подведомственном министерству пропаганды, бродит сроду не мывшийся тип в лохмотьях. Близость к далай-ламе мыться не позволяет, это понятно, так и ауру можно смыть. Но каково было тем, кто с ним в одной комнате работал, да еще летом?

Сама Васильчикова тоже могла «почудить» на работе.

«Сегодня на работе я по ошибке получила пустой бланк с желтой поперечной полосой. Такие используются только для особо важных новостей. От нечего делать я напечатала на нем сообщение о том, что в Лондоне, по слухам, имел место мятеж и король повешен у ворот Букингемского дворца. Я передала этот текст дуре-переводчице, она тут же перевела его и включила в последние известия для вещания на Южную Африку. Шеф, которому полагается просматривать все исходящие новости, догадался, что текст мой по некоторым грамматическим ошибкам в немецком языке. Сегодня он был в добродушном настроении, и это сошло мне с рук»[110]110
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Про английского короля, повешенного у дворцовых ворот, – смешно, но для шутника небезопасно. Хотя бывали шуточки и похлеще: «Студия УФА кишит стукачами Геббельса, которые вынюхивают потенциальных изменников среди актеров. Два дня назад был политический митинг, и когда в зале появился Геббельс, то на предназначенной для него красной трибуне красовалась сделанная мелом надпись по-французски “Merde” (“говно”), и никто не осмелился подойти и стереть ее»[111]111
  Васильчикова М. И. Берлинский дневник 1940–1945.


[Закрыть].

Но надо отметить, что абсолютный, пожалуй, рекорд неадекватного поведения в гитлеровской Германии поставил офицер военной разведки вместе со своим другом-летчиком.

Вот как о нем вспоминал Вальтер Шелленберг, начальник политической разведки службы безопасности:

«Сразу же в начале 1940 года нашей разведке пришлось разгрызть весьма неприятный “орешек”: оперативный план нашего наступления на Западе попал в руки противника! Гитлер бушевал. Свой гнев он направил в особенности против военной разведки, возглавляемой адмиралом Канарисом. Случилось следующее: офицер, имевший приказ передать план выступления одной из комендатур вермахта на Западе, встретился в Мюнстере, проездом к месту назначения, со своим приятелем, майором ВВС, который уговорил его прервать поездку и отметить встречу. Встреча превратилась в веселую пирушку и курьер опоздал на поезд. Чтобы наверстать упущенное время, майор ВВС вызвался доставить своего друга в Кельн на небольшом самолете. Однако погода в эти утренние часы была такой плохой, что из-за недостаточной видимости машина сбилась с курса и в конце концов должна была совершить вынужденную посадку в Бельгии, близ Мехельна. Попытка уничтожить секретные документы окончилась неудачей, так как офицера и летчика сразу же арестовала бельгийская полиция. После этого офицеры попытались еще раз сжечь бумаги в печи полицейского участка, однако, к сожалению, незадолго до этого печь набили углем, так что документы лишь обгорели, но не были уничтожены. Бельгийцы вполне могли разобрать каждое предложение в документах, но сначала они думали, что их намеренно вводят в заблуждение. На самом же деле все документы были подлинными, хотя и представляли для противника небольшую ценность; в них излагался старый план Шлиффена, получивший по инициативе Гитлера новую редакцию. Тем временем генерал Манштейн как раз в те дни и без того работал над проектом нового оперативного плана, по которому впоследствии и осуществлялось наступление на Западе. Гитлер сразу же заподозрил измену и хотел отдать приказ о незамедлительном устранении обоих офицеров. Однако на допросах не удалось получить доказательств преднамеренной государственной измены. Канарису стоило немалых трудов убедить Гитлера в том, что дело здесь в халатности, и ни в чем другом.

Вскоре после этого происшествия Гиммлер поздно ночью вызвал меня к себе и приказал срочно составить проект приказа о соблюдении секретности служащими вермахта и всеми гражданскими ведомствами. При этом он говорил так возбужденно, что я не вполне понял, чего он, собственно, хотел. “Вы должны сдать проект приказа через два часа”, – добавил он.

Полчаса просидел я за своим столом. Наконец я разработал следующие два пункта: каждый обязан сохранять в тайне порученные ему задания; каждый вправе знать лишь столько, сколько необходимо для выполнения полученного приказа. Когда я представил Гиммлеру свои наброски, он ворчливо выразил свое недовольство ими и тут же продиктовал проект приказа сам. Позднее этот проект в качестве “приказа № 1” был разослан всем военным и гражданским учреждениям, получив широкую известность в обществе. Слабые стороны этого приказа проявились очень скоро. При планировании и выполнении задач между различными отделами часто возникали настолько затрудненные отношения, продиктованные страхом, что даже руководители ведомств, работа которых была немыслима без сотрудничества с другими учреждениями, почти не отваживались информировать друг друга. Результатом были бессмысленное дублирование и неудачи. Нередко приказом пользовались в целях маскировки и враждебные Гитлеру круги»[112]112
  Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. – М.: Дом Бируни. 1991.


[Закрыть].

Интересно, как адмирал Канарис Гитлеру объяснял, что его подчиненный со своим другом из ВВС вовсе не изменники. Дескать, абверовец и его друг-летчик просто пьяные идиоты, которые на «веселой пирушке» так перебрали, что повезли в Бельгию секретные материалы о планах скорого их захвата соседями, а затем, уже сообразив, куда прилетели, не сумели эти документы уничтожить.

Пьяные выходки офицеров различных служб бывали в истории разных стран мира. Но чтобы так погулять, как это сделали два германских офицера, летчик и разведчик, – это надо суметь…

Глава 9
Сексуальный шантаж немецкого генералитета

Странно даже было бы требовать от немецких генералов «завышенных» представлений о воинской чести. Жизнь в гитлеровской Германии и служба в ее вооруженных силах как-то этому не способствовали.

Здесь можно вспомнить хотя бы о том, какими методами убирали неугодных высокопоставленных генералов.

Известный советский журналист и писатель Борис Полевой описал свое знакомство с нравами гитлеровской Германии в период, когда он освещал работу Нюрнбергского трибунала.

Полевого познакомили с очень интересным фотографом: «Генрих Гофман был довольно ловкий фотограф, зарабатывавший себе на жизнь, фотографируя голых девиц и распространяя эти снимки из-под полы. Потом он расширил свою деятельность, начав издание порнографических открыток. Моделями в этих открытках становились танцовщики и танцовщицы второразрядных ночных кабаре. Одной из таких натурщиц стала некая Ева Браун. Она приглянулась Гофману, и он сделал ее… своей постоянной помощницей.

Случилось так, что на одной из съемок сия девица попала на глаза Гитлеру. Он задал ей какой-то вопрос, а она бойко и умно ответила. Так завязалось знакомство всемогущего фюрера Третьего рейха с моделью непристойных открыток. Гитлер приблизил ее к себе.

Ловкая девица знала, что в руках ее бывшего патрона остались негативы фотографий, рисующих ее, мягко говоря, в весьма неблаговидных позах. Это было опасно и для нее, и даже для ее всемогущего покровителя и его международной известности.

В стране уже был широко известен пример, когда Геринг с помощью вот таких же улик смог расправиться со своим конкурентом, старым фельдмаршалом Бломбергом, человеком, пользовавшимся особой благорасположенностью фюрера и занимавшим кресло военного министра. Через третьих лиц Геринг свел старика с коллегой Евы Браун, девицей Эрикой Грюн, и, когда раскисший маршал пришел к нему советоваться – жениться ему на ней или нет, посоветовал проявить демократизм, жениться и даже выступил в роли посаженого отца. Свадьба была пышная, на ней присутствовал сам Гитлер. А на следующий день открытки с изображением Грюн в соблазнительных позах вместе с молодым партнером опять же через третьих лиц были переданы в бульварные французские газеты. Разразился скандал. Фельдмаршал Бломберг был устранен с поста. Кресло военного министра освободилось.

История наделала много шума в Берлине. Ева Браун знала это. Конечно, при ее новых возможностях ей не представляло труда физически устранить Гофмана. Мало ли людей исчезало тогда в Германии – вот так, без всякого шума. Но она знала, что ее бывший шеф дальновиден и лучшие негативы хранит где-то за границей. И еще она знала, что при аресте Гофман все расскажет в гестапо, а вероломный Гиммлер давно уже следил за ней. И, хитрая от природы, она нашла третий путь, оказавшийся верным.

С ее помощью ее “учитель” Генрих Гофман был приближен фюрером. Он стал лейб-фотографом Гитлера и сделал блистательную карьеру. Основал большое издательство, монопольно выпускавшее портреты гитлеровских бонз, правительственные альбомы и проспекты. Издательство делало миллионные обороты. Молодой человек – партнер Евы по открыткам попытался было отломить и свой кусочек от жирного пирога, но однажды исчез с глаз людей и из жизни. Его партнерша уже открыто жила под одной крышей с “первым наци” Германии.

Генриху Гофману, лейб-фотографу, было присвоено звание профессора и доктора. Его наградили золотым значком нацистской партии, хотя, по его уверениям, он никогда не был ее членом. Это, кажется, правда.

Итак, мы пошли в таинственную комнату № 158. Нас встретил пожилой приземистый немец в сером пиджаке тирольского покроя с пуговицами из оленьего рога и дубовыми листьями на зеленых лацканах. У него полное лицо, бычья апоплексическая шея – по виду типичнейший баварец с плаката, рекламирующего пиво. И серебряный бобрик на голове, и толстые улыбчивые губы, маленькие свиные глазки, настороженные и хитрые.

Держался довольно уверенно. С достоинством отрекомендовался, прибавив к своему имени звание “доктор”, сказал, что у него очень мало времени, что герр судья только что прислал ему на экспертизу пачку фотографий, как раз представленных советским обвинением. Поэтому он может уделить “герру оберсту” всего несколько минут. Свои коллекции он покажет в другой раз, а пока – вот, пожалуйста, эти снимки, которые всегда интересуют иностранцев, в особенности американцев. Большие деньги платят. Можно заказать комплект.

Он бросил на стол целый веер открыток – Гитлер в быту. Бросил тем же жестом, каким, вероятно, бросал перед оптовым покупателем свежую серию порнографической продукции. Гитлер и Ева на веранде дома в горах, по-видимому, в Бертехсгадене… Нюхают цветы… Ласкают собак… Они же в охотничьих костюмах, в шляпах с тетеревиными перьями… Гитлер и какие-то генералы на той же веранде, и Ева в скромном фартучке потчует их чаем… Она же в купальном костюме на берегу озера. Любопытно, что на всех этих, так сказать, семейных снимках Гитлер тоже ни на минуту не остается самим собой, позирует, что-то изображает. По-видимому, он ни в каких условиях самим собой и не был. Все время играл, играл. И не какую-то, а какие-то роли.

– А вот портрет несчастной Евы.

Ну что ж, она была недурна, отлично сложена, по-спортивному подтянута, но лицо грубоватое и слишком уж правильное. Какая-то Брунгильда из “Нибелунгов” в провинциальном исполнении.

– Видите, какой была фрейлейн Ева.

– А я ее видел, – отвечаю я как можно равнодушнее.

– Когда? Где? Как это можно? Герр оберст шутит?

Выдержав паузу, во время которой Гофман смотрит на меня во все глаза, я говорю:

– В снарядной воронке возле бункера, у здания рейхсканцелярии.

Справедливость требовала бы сказать, что хотя у могущественнейшего фюрера Третьего рейха и не хватило бензину для того, чтобы сжечь по его завещанию тела его и его молодой жены, оба они оказались настолько обгоревшими, что невозможно было рассмотреть хоть какие-либо черты. Но пускаться в подробности я не стал, ибо о том, что тела эти были найдены, официально объявлено не было.

Кстати, должно быть, такая уж судьба фашистских диктаторов и их возлюбленных. Ведь совсем недавно туша итальянского дуче и дамы его сердца актрисочки Петачи, казненных партизанами, были повешены вверх ногами на всенародное обозрение у бензиновой колонки на одной из площадей Милана. Но об этом я тоже, разумеется, Гофману не сказал. Что мне его воспитывать! Он же, выслушав меня, заявил, кажется, с неподдельной грустью:

– Бедная Ева. Она все-таки была неплохой девушкой, и вкус у нее был: она сама фотографировала совсем неплохо. – И, адресуясь, вероятно, к моим классовым чувствам, добавил: – Она ведь дочь простого рабочего. Папаша Браун и сейчас работает на машиностроительном заводе. Может быть, вы не верите? Вот посмотрите.

Он протянул вырезку из американской солдатской газеты “Старз энд Страйпс”, что переводится на русский язык “Звезды и полосы”. Звезды и полосы американского флага. Там действительно было помещено интервью со старым Брауном. Он распространялся о том, что обе дочери его были хорошими, скромными девушками, заботливыми, трудолюбивыми. Надо же было случиться такому несчастью, что она приглянулась этому сумасшедшему Гитлеру… А за ней вторая выскочила замуж за генерала СС. Но старший зять – Гитлер успел перед смертью прихлопнуть младшего… Ужас! И вот теперь он, Браун, на старости лет совсем один… Разве это достойная судьба для честного труженика?..

Уходим, оставив на столе магарыч – бутылку виски “Белая лошадь” и увесистую банку свиной тушенки. Доктор искусствоведческих наук и профессор роется в негативах и делает вид, что не замечает»[113]113
  Полевой Б. В конце концов. Нюрнбергские дневники. – М.: Советская Россия, 1969.


[Закрыть].

Ну, о том, чем занималась Ева Браун, подавляющее большинство немцев и представления не имело. Личная жизнь подруги фюрера была грамотно засекречена. А вот история с Бломбергом шума наделала.

Не меньший резонанс имела и история с генералом Фричем, командующим сухопутными войсками. Она была впрямую связана с отставкой Бломберга с поста военного министра и притязаниями Геринга на эту должность. Дело в том, что по табели о рангах наиболее вероятным кандидатом в военные министры стал главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Фрич. Гитлер всерьез размышлял над его кандидатурой, что неудивительно – фон Фрич был отличным военным, популярным в войсках, лояльным к режиму. К тому же для фюрера назначение Фрича было поводом отказать Герингу в слишком рискованном расширении его власти, чего тот очень хотел. И тут Геринг очень кстати для себя напоминает своему вождю о компромате на Фрича, который хранили еще с 1935 г.

Вот что вспоминает об этой истории знаток тайных интриг в нацистских верхах, сотрудник немецкой полиции и абвера, один из активных участников заговора против Адольфа Гитлера, Ганс Бернд Гизевиус:

«…Бросим взгляд назад, в год 1935-й!

Тогда уже не было необходимости преследовать “реакционеров” и марксистов. Евреи тоже получили временную передышку. За Церковь еще вплотную не принялись. Гестапо, так сказать, сидит без дела.

Но черные нашли чем заняться. Они организовали охоту на гомосексуалистов. Их якобы побудило к этому огромное число педерастов в “Гитлерюгенд”… Гестапо чует здесь огромные, еще не исчерпанные возможности дальнейшего расширения своей системы превентивного заключения и собственного шантажа. Тот, кто не еврей, не марксист, не большевик и даже не украл ни одной серебряной ложечки, да к тому же осторожен в своих разговорах по телефону, теперь априори обвиняется в нарушении статьи 175-й уголовного кодекса…

Одному гестаповцу приходит в голову дьявольская мысль. Как известно, с нарушением указанной статьи соседствуют и другие прегрешения, в том числе и самое тяжкое: шантаж и вымогательство. Если есть масса тунеядцев, которые за звонкую монету готовы предоставить себя любителям развратных действий, то найдется не меньше и таких подонков, которые, будучи осведомлены насчет их прегрешений, станут шантажировать состоятельных гомосексуалистов, вымогая у них отступного до последнего гроша. Стоит этим богатым грешникам попасть в руки суда, как тот сразу дает им срок на полную катушку. А что, если поискать в тюрьмах таких прожженных вымогателей, которые могут многое порассказать о своих богатых “клиентах”!

Так гестапо методом тыка вышло на некоего Ганса Шмидта – сводника, сутенера и шантажиста крупного масштаба. Еще с детских лет он находился под надзором полиции, а когда вырос, трижды попадал за тюремную решетку. В конце концов рецидивиста отправили в каторжную тюрьму все за те же грязные дела. Он выслеживал и подкарауливал гомосексуалистов, а потом вымогал у них деньги…

Итак, каторжник Шмидт диктует для протокола воспоминания о своей бурной жизни. Называет одну за другой фамилии своих “клиентов”; среди них встречаются почтенные бюргеры, есть и известные имена, в том числе даже одного статс-секретаря.

Вдруг шантажист невнятно произносит фамилию еще одного своего “клиента”: не то “фон Фриш”, не то “фон Фрич”. Ну о ком же еще может идти речь, как не о закоренелом реакционере, главнокомандующем сухопутными войсками генерале фон Фриче, на которого гестапо давно уже копает компромат?!.

Из показаний Шмидта явствует: это произошло зимним вечером, верно, 1935 года в плохо освещенном зале станции городской электрички в берлинском районе Ванзее. Он как раз занял свой наблюдательный пункт поблизости от уборных: по опыту, в таких местах чаще всего кучковались голубые в поисках партнера. Вдруг в группе офицеров появляется пожилой господин средних лет в короткой кожаной куртке, зеленой шляпе, в руках – трость с серебряным набалдашником, в глазу – монокль. Распрощавшись с провожатыми, он направляется в сортир и вскоре выходит, но уже не один – к нему прижимается известный педик по кличке Зеппль-баварец. Позади станционного здания в сотне метров – леса строящегося дома. Шмидт крадется за обоими, они скрываются за недостроенными стенами. По их возвращении он выжидает, пока Зеппль-баварец не получит свою плату, а потом выходит из засады и, представившись сотрудником криминальной полиции, застукивает господина с моноклем на месте преступления. Затем заводит обычную шарманку, причем речь идет уже не о самой взятке, а о ее сумме.

Пожилой человек чуть не в обмороке от ужаса. Вымогатель красочно рисует ему всю тяжесть его позорных действий. Тот пытается дешево откупиться. Высыпает содержимое своего кошелька, затем вынимает бумажник. Денег не хватает, и они едут к нему домой в Лихтер-фельде-Ост. Через несколько минут он выносит шантажисту пару тысячемарковых купюр. Но поскольку и этого мало, они договариваются о встрече в условленном месте послезавтра. Разумеется, вымогателя это не удовлетворяет, и они встречаются еще неоднократно. Жертва шантажа, назвавшаяся фон Фришем, заверяет его в своей платежеспособности. Однажды “криминаль-комиссар” заявляется вместе со своим “коллегой”, который якобы подключился к его уголовному делу. Ему не остается ничего другого, как снова предложить плату за молчание. В данном случае, учитывая всю тяжесть содеянного, а также приближающееся Рождество, жертве шантажа приходится выложить особенно крупную сумму.

Следующая встреча происходит в среду в 12 часов дня в зале станции Лихтерфельде-Ост. Все трое приходят точно вовремя. Выпивают по несколько кружек светлого пива, добавляют шнапса. Во всяком случае, хозяйка забегаловки на долгие годы запомнила эту раннюю выпивку. Потом господин фон Ф. переходит через вокзальную площадь и направляется в расположенное напротив отделение “Дойче банк” №… Вернувшись, протягивает обоим “полицейским” несколько тысячемарковых бумажек.

Так продолжается до тех пор, пока Шмидта не сажают в каторжную тюрьму за другие уголовные проделки… Тот самый мелкий гестаповец, о котором говорилось выше, заканчивает допрос и, дав протокол его подписать Шмидту, немедленно отправляется к Гейдриху. Тот в радостном возбуждении бежит к Гиммлеру. Рейхсфюрер СС, испытывая блаженство, мчится на машине к Герингу, а сей галантный кавалер, потирая руки от наслаждения, поспешает к Гитлеру»[114]114
  Гизевиус Г. Б. До горького конца. Записка заговорщика. – Смоленск: Русич, 2002.


[Закрыть].

Но в 1935 году расчеты Геринга не оправдались – фюрер, не желая знать ни о каком компромате на фон Фрича, дал указание сжечь протокол. Историю, согласно желанию Гитлера, замяли, но протокол все-таки не уничтожили. Это было очень предусмотрительно со стороны недругов фон Фрича – в 1938 г., когда Геринг и Гиммлер вновь вспомнили о «развратном поведении» главнокомандующего сухопутными войсками, документы извлекли на свет и представили в Имперскую канцелярию.

На сей раз Гитлер отнесся к ним совсем по-другому. После инцидента с Бломбергом он готов был поверить всему. И хотя Фрич с возмущением на встрече с фюрером отвергает все обвинения, но показания шантажиста и уверения Геринга с Гиммлером, что гомосексуалисты всегда лгут, заранее настроили фюрера против него. Фрича вызывают на допросы в гестапо, отправляют в отпуск. И хотя впоследствии, фактически признав дело сфабрикованным, Фрича оправдали, он все же вынужден был уйти в отставку со своего поста и получил назначение командиром артиллерийского полка (фон Фрич погиб во время Польской кампании под Варшавой 22 сентября 1939 года).

А судя по всему, дело было действительно сфабриковано. Вот что писал в своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель:

«Фюрер объявил об оправдательном приговоре берлинскому генералитету, собранному по этому случаю в рейхсканцелярии, и сообщил, что отдал приказ расстрелять “мерзавца-лжесвидетеля, возведшего напраслину на достойного человека”. Через несколько недель Канарис доложил мне, что тайная полиция – гестапо – так и не привела объявленный приговор в исполнение. Мне сразу же стало ясно, что лжесвидетель – послушный инструмент в чьих-то руках, а жизнь сохранена ему в качестве платы за дискредитацию генерала Фрича»[115]115
  Кейтель В. 12 ступенек на эшафот… – Ростов н/Д: Феникс, 2000.


[Закрыть].

Таким хитрым путем Геринг уничтожил еще одного конкурента на пути к заветной цели. Вот только вожделенной должности он так и не получил – пришлось довольствоваться люфтваффе. Гитлер все-таки слишком опасался излишнего усиления власти Германа Геринга.

На фоне порнографических и гомосексуальных интриг, в которые втянули самых высокопоставленных немецких военных, повышенное внимание, которое многие немецкие генералы проявляли к сохранению своих пожитков в окружении и плену, выглядит относительно невинно.