Текст книги "Третий рейх во взятках"

Коммунист-саботажник

Кернер-Шрадер член Коммунистической партии Германии со дня ее основания, очень подробно впоследствии описал свою вредительскую деятельность во время войны. С 1925 года Кернер-Шрадер – постоянный сотрудник, а затем один из редакторов центрального органа Коммунистической партии Германии «Роте Фане». Он был известен читателям коммунистической прессы многих стран. Кернер-Шрадер печатается и в советских газетах: в «Правде» и «Комсомольской правде». В 1930 году он приезжал в Харьков на Всемирный конгресс пролетарских революционных писателей. После прихода Гитлера к власти он, как сказано в предисловии к его книге, «дважды, в 1934 и 1935 годах… попадал в руки гестапо. По приговору суда его отправили на принудительные работы. Кернер-Шрадер строил дороги, переносил кладбища, рубил лес». В 1939 году Кернер-Шрадер был призван в вермахт. Как-то не очень сурово его преследовали.

Так или иначе, но в армии Кернер-Шрадер, сохранив верность своим коммунистическим убеждениям, согласно его воспоминаниям, занялся вредительством. В 1943 году, например, он служил начальником вещевого склада в филиале госпиталя в городке Георгсвальде, на бывшей чешской границе.

Вот что там происходило: «По утрам городок кажется вымершим. Но после обеда картина резко меняется. Улицы заполняются ходячими ранеными, им дают увольнение в город. Люди без ног, на костылях, на протезах, обмороженные располагаются в кафе вблизи старой границы, ликвидированной Гитлером.

Зима снова снежная. Это не радует раненых. Одежда поизносилась, на ногах какие-то развалины, латаные-перелатанные.

Говорят, легче тем, кому отняли ноги, по крайней мере не нужно заботиться об обуви. Раненые ругают нас за плохое снабжение. Каждому, кто жалуется, я показываю приказ, согласно которому, как только к нам прибывает с фронта санитарный эшелон, мы обязаны собрать всю пригодную обувь и все снаряжение и немедленно переправить в резервный батальон для последующего использования на фронте. Каждую неделю прибывают эшелоны с тысячами раненых, завшивевших немецких солдат.

Дело в том, что за последнее время отмечено немало случаев, когда резервные войска отправлялись на фронт полураздетые. Командование приказало одевать их по дороге за счет раненых. Но раненые не собираются добровольно отдавать свою одежду резервистам. Это дело поручили госпиталям. Но не так-то легко отобрать у раненых их личные вещи, оружие и предметы снаряжения.

Утром и вечером через городок гонят женщин, насильно вывезенных сюда на работы из оккупированных стран.

Они идут босиком по снегу. Идут молча, по четыре в ряд. По десять часов работают они на фабриках, потом их ведут назад в лагерь.

Недавно я выслушал речь офицера пропаганды, которого солдаты прозвали “шприцем”, поскольку он каждую неделю делает им “вливание духа”.

– Посмотрите на этих, – сказал он, показывая на босых работниц с востока. – Русские вообще не знают, что такое обувь. Они и зимой и летом ходят босые. А тут некоторые солдаты жалуются на плохую обувь. Верю, вам не хочется идти на фронт в латаной обуви. Но надо немного потерпеть. Весной на вооружение поступит тайное оружие. Тогда мы в темпе возьмем Москву и рванемся к Уралу. А за Уралом – золотые и платиновые прииски, без конца и края. К тому же там так много скота, что кожи хватит на всех. Каждый из вас сможет взять себе хоть по десять пар самых лучших сапог, высоких и коротких, сколько угодно ботинок. В общем, всего, чего ваша душа пожелает. А до тех пор надо немножко потерпеть. Надеюсь, больше не будет жалоб на недостатки?! Меня все поняли?

Но солдаты не желают “немножко потерпеть”. То и дело вспыхивают скандалы при смене белья. Кроме того, каждый требует от меня хорошую пару обуви. Ночью они крадут обувь друг у друга и прячут ее. Скандалят из-за брюк, кителей.

А на моем складе – одно барахло. В этих обносках солдатам приходится разгуливать по городу.

– Капрал! Нет ли у тебя пары помягче?.. Я отморозил пальцы на ногах, мне трудно ходить. Жесткая обувь раздирает ноги до крови.

– Капрал! У меня башмаки разных номеров, страшно жмут. Новая обувь еще не поступила?..

Поскольку в последнее время то и дело спорят по поводу битвы за Сталинград, обсуждают все возможности, взвешивают «за» и «против», я отвечаю в духе этих разговоров.

– А как же, а как же! – успокаиваю я жалобщиков. – Обувь вот-вот поступит по специальному заказу для вас. Решено заказать за Уралом двадцать тысяч пар сапог из юфти. Но заказ пока застрял в Сталинграде, сами понимаете…

Сидишь на вещевом складе, в бывшей скорняжной мастерской, и без конца слушаешь жалобы. Мыло для бритья не пенится. Шнурки для ботинок гнилые. Подворотнички с заплатками, натирают шею. Носки садятся после стирки. Рубашки и брюки коротки. Кителя длинны и широки. С утра до ночи – сплошная ругань.

По пятницам приходят обменивать белье. Ни у одного солдата нет второй смены. Прямо на складе снимают с себя грязные рубашки и тут же получают взамен чистые.

– Если у них нет даже солдатского барахла, пусть не затевают войн, – ворчат обозленные солдаты.

– Ты прав. Чем дольше длится война, тем короче становятся брюки и носки»[124]124
  Кернер-Шрадер П. Дневник немецкого солдата. – М.: Воениздат, 1961.


[Закрыть].

Усугублял ситуацию с обмундированием и военно-бюрократический идиотизм. А как же без этого. Вот какая невеселая история произошла с одним обер-ефрейтором:

«Унтер-офицер, послушайте мою историю. Приехал я в отпуск домой, в Дюссельдорф. Жена выстирала все мое военное барахло и повесила на чердак. Прилетели американцы и сбросили бомбы. Поскольку я солдат, видимо, дом, в котором я живу, – военный объект. Не так ли? Пока я торчал в бомбоубежище, все мое обмундирование сгорело. Но не мог же я бегать нагишом?! Пришлось достать выходной костюм из чемодана, который моя жена всегда прихватывает с собой в убежище. Думаете, комендант города выдал мне справку о том, что моя квартира разрушена? Как бы не так. А когда я прибыл в штатском в госпиталь в Бреслау, шпис заявил, будто я загнал свое военное барахло на рынке. Кто возьмет такую дрянь, вот идиот! В Бреслау мне выдали новое обмундирование, но стоимость записали на мой счет. Приказано все урегулировать в резервном батальоне. Хорошенькое дело: немецкий солдат еще должен платить за свое обмундирование! Куда это годится?!

Я сочувственно кивнул, выслушав обер-ефрейтора. Кроме нас, на вещевом складе никого не было. Обер-ефрейтор попросил:

– Унтер-офицер, вы мне не дадите чего-нибудь? То, что я получил в Бреслау, я хочу вернуть туда, как только меня демобилизуют. Так что, дадите?

– Почему же нет? Дам.

– Пусть не затевают войн, если у них не хватает барахла, – повторил обер-ефрейтор ходячую присказку. – Недаром мой отец говаривал: «На войне бедняки худеют, а богачи жиреют». И действительно, у нашего брата даже из-под ребер выдирают сало.

– Твой отец тоже в армии?

– Нет, он умер.

– Во время налета?

– Лучше не вспоминать где. Мать тоже восемь месяцев мучилась.

– В тюрьме или в концлагере?

– Зачем об этом спрашивать? Хотите верьте, хотите нет, мой отец был порядочным человеком. Он литейщик, отличная профессия. Мать у нас тоже женщина неглупая. Она, как и отец, была против войны. Вот что получается, унтер-офицер: отец был против войны, мать была против войны, а три сына угодили на войну. Теперь отца нет, казнили. Мать замучили в тюрьме. Двух моих братьев уже нет в живых. И я возвращаюсь с фронта калекой – нога не сгибается. Для меня война кончилась. А жизнь?.. Квартира разрушена, жену поселили в кегельбане. Набили туда бездомных, словно кроликов. Жена работает на военном заводе, шлифует кольца для гранат. Дали бы мне волю устроить все, как мне хочется… Я бы сейчас…

– Давай сюда твою солдатскую книжку.

– Зачем? – испугался обер-ефрейтор.

– Не волнуйся. Хочу уладить твое дело с обмундированием, полученным в рассрочку.

– Весьма любезно с вашей стороны, унтер-офицер. Буду очень признателен. Как только получу папиросы, все отдам вам.

– Не надо… Вот теперь в твоей солдатской книжке полный порядок. Отправишь тому шпису в Бреслау его барахло…

А я подумал, что это не так уж плохо, если затруднения с обмундированием подобным образом воздействуют на психику гитлеровских солдат. Чем хуже обмундирование, тем больше недовольства. Это тоже песок в машину. Надо его подсыпать»[125]125
  Кернер-Шрадер П. Дневник немецкого солдата.


[Закрыть].

Именно на солдатской обозленности из-за отсутствия нормальной формы он и решил сыграть, решив искусственно увеличить проблемы. Весьма вероятно, что в довоенной советской прессе Кернер-Шрадер начитался статей, разоблачающих вредителей, и действовал он вполне в их духе.

Он подобрал себе помощника – единомышленника Штюкендаля, с которым они вместе занялись самым откровенным складским вредительством.

«Штюкендаль вдруг схватил какой-то китель, рванул его, и материя расползлась. На другом кителе он прожег папиросой дыры, но так ловко, что можно было принять это за след от зажигательной бомбы. С брюками было еще проще. Достаточно потянуть материю на коленях, чтобы она расползлась. Ткань покрепче можно разодрать перочинным ножом так, словно солдат в этих брюках зацепился за колючую проволоку. Перед перевязкой раненым часто вспарывают и брюки и сапоги. И это можно использовать. Со свитерами еще проще: спустить несколько петель на боку – и все вязание расползается. Словом, находчивость Штюкендаля оказалась поразительной. Не во мне одном кипит гнев против гитлеровской бойни. И, наверно, не в нас двоих.

Они требуют, чтобы мы раздевали раненых и собирали обмундирование для новых резервов. Ну что же, мы создадим им запасы барахла.

Приходит на склад солдат, жалуется:

– Я всего один раз надел эту штуку, а она уже расползлась.

Ему выдается новый свитер, а порванный отправляется на обмен в запасной батальон 455-го пехотного полка.

Аккуратно сложенное негодное обмундирование сдается, взамен выдают такое же количество годного. А через неделю оно отправляется для обмена.

Солдаты ходят по городу в невероятных нарядах.

К укороченным брюкам они привыкли на фронте. Там они отрезали низ брюк на портянки, в сапогах все равно не видно. Но здесь сапог нет, из-под брюк торчат кальсоны. Такая “форма” доводит людей до белого каления. Все чаще слышишь крылатую остроту:

– В этой войне мы победим. Точно, как в Первой мировой.

– Еще бы: вести войну в подштанниках – во-первых, дешево, во-вторых, полезно.

Три инвалида решили устроить общественный скандал, нечто вроде миниатюрной демонстрации. Они раздобыли соломенные шляпы, получили в госпитале увольнительные, напялили шляпы на головы и отправились в город. Трое безногих на костылях в заснеженном городе в соломенных шляпах – это произвело впечатление. За ними увязалась ватага ребятишек. Горожанам на несколько дней хватило пищи для разговоров: подумать только, до чего довоевались – раненые солдаты ходят зимой в соломенных шляпах.

Явился казначей, чтобы проверить запас головных уборов на нашем складе. Убедившись, что никакого запаса нет, он распорядился:

– В следующую среду отправляйтесь на вещевой склад запасного полка и постарайтесь обменять сотню этих вонючих тряпок на новые шапки.

Но фельдфебель вещевого склада 455-го полка расхохотался мне в лицо, когда я явился за шапками:

– Те, которые я тебе выдам, еще хуже твоих.

Снабжение стало из рук вон плохим. При раздаче мыла раненые скандалят:

– С каких это пор немецкие солдаты должны мыться разным дерьмом? – набросился на меня один солдат.

Я возразил с полным самообладанием:

– С тех самых пор, как из жира дохлых кошек у нас изготовляют маргарин.

– Тогда пусть прекращают войну и предлагают мировую…

– Кому? – подхватил Штюкендаль.

– Мне все равно кому. У меня дома остался маленький ребенок. Каждую ночь жена таскает его в подвал, а Геббельс уверяет, будто это даже полезно. Оказывается, для здоровья полезно, когда сидишь без мыла, угля и хлеба. Зачем было затевать войну, если у нас ничего нет? Во что мы одеты? Кончать надо со всем! Нас уверяют, что торчать в подвалах – высшее счастье! Точно мы не люди, а крысы. Мы уже отвыкли спать в постелях. Наши дети забыли вкус молока, на хлеб нам мажут клейстер…

– А ну, солдат, поддай, поддай им как следует, – подзадорил его Штюкендаль.

Недовольство растет не только среди солдат. И штатские все более открыто высказываются против войны»[126]126
  Кернер-Шрадер П. Дневник немецкого солдата.


[Закрыть].

Однажды над складскими вредителями разразилась настоящая гроза. Они чуть было не попались.

«Как только грузовик нашего госпиталя въехал во двор казармы батальона в Лебау, ко мне подошел рабочий вещевого склада.

– Привезли обмундирование на обмен? – таинственно спросил он.

– Нет. Сегодня ничего сдавать не будем, только получать.

– Ваше счастье. Сюда прибыл какой-то интендант, специально для проверки сдаваемых вами вещей. В большой мастерской по ремонту обмундирования в Эрфурте установили, что на брюках и кителях повторяется один и тот же разрыв. После тщательного исследования там пришли к выводу, что обмундирование, поступающее с вашего вещевого склада, кто-то портит сознательно…

Через некоторое время вернулся от казначея Бауманн. Он сказал:

– Дело пахнет керосином, Карл. Скорее отправляйся автобусом к себе и прячь негодное обмундирование, которое ты приготовил к сдаче. Предстоит проверка, не спрячешь – попадешься. Сколько у тебя там приготовлено?

– Шестьдесят брюк и тридцать кителей.

– Торопись, чтобы захватить автобус. У меня тут проще: и вещей меньше, и спрятать есть куда. А ты должен успеть подготовиться.

Возвращаясь автобусом в Георгсвальде, я обдумывал, как же мне выкрутиться. Пользуясь темнотой, все можно убрать, но тогда на складе обнаружится недостача. А это повод для еще более тщательного расследования.

Вернувшись на склад, я тотчас приказал Штюкендалю спрятать все свертки с негодной одеждой и проинструктировал его на случай допроса.

– Ну и угодили мы в историю, как дерьмо в мармелад, – расстроился Штюкендаль.

Я старался успокоить его, говоря, что главное – это твердо держаться на допросе и не противоречить друг другу.

На обратном пути из Лебау ко мне забежал Бауманн. Он предупредил, что проверка назначена на четверг.

Суток достаточно для того, чтобы замести следы, но как восполнить недостачу?

– Прихвати-ка шпису мыла, которое я ему обещал, – попросил я Бауманна.

– Давай, давай, передам, – рассмеялся Бауманн, – хотя я уже дал этому жлобу целых пять кило. Может быть, он с помощью мыла сделает нас чистенькими, когда нас начнут мазать дегтем?..

Ночью я произвел переучет и выяснил, что на складе все в порядке, недостает только шестидесяти брюк и тридцати кителей, испорченных и приготовленных к сдаче.

Я так переволновался, что из горла у меня хлынула кровь.

Часть свертков я отнес к Францу Хольфельду. Потом мне помог мой четырнадцатилетний сын Вернер, он незаметно перетаскал свертки на квартиру, передавая их через выходящее в сад окно жене. Дочка срезала все пуговицы, сложила их в мешочек и утром забросила его в пруд. Жена разрезала вещь за вещью на клочки и сожгла все в печке. Даже золу мы успели убрать, сын выносил ее ведрами в поле.

Я решил выпутаться из этой истории с помощью знакомого мне рабочего из химической чистки в Нойгерсдорфе, куда согласно приказу сразу же по прибытии санитарных поездов сдается вся грязная и вшивая солдатская одежда.

Утром из квартиры Хольфельда я позвонил в чистку:

– Иоганн, как там мои вещи?

– Что ты меня торопишь? Только сдал, а уже требуешь вернуть.

– Да нет. Я лишь хочу уточнить, сколько их у тебя. Сегодня я тебе пришлю еще партию. Припиши ее к тем.

– У меня шестнадцать кителей и сорок две пары брюк.

– Точно. А сейчас припиши еще тридцать кителей и шестьдесят брюк. Позже я их пришлю. Водитель подвезет их тебе. Прошу, сделай так, а я при случае тебя отблагодарю. Кстати, какого размера обувь ты носишь?

– Ладно уж. Значит, у меня будет сто две пары брюк и сорок шесть кителей.

– Это на тот случай, если кто-нибудь поинтересуется, сколько у тебя моих вещей на обработке. Но не говори, что часть вещей еще только должны доставить, понятно?

– Понимаю, понимаю. Я ношу сорок третий размер. Будет недурно, если ты мне достанешь еще пару сорок четвертого размера.

– Итак, общий итог должен быть тот, какой ты назвал. И пометь все, пожалуйста, датой последнего завоза. Думаю, ты догадываешься, зачем это?..

Еще до этого случая я подарил старику Иоганну перчатки, носки, носовые платки и чешскую военную шинель. Он был очень доволен. В ближайшие дни я пошлю ему башмаки из бельгийских трофеев – они отличного качества.

В полдень на вещевой склад явилась целая комиссия: казначей, финансист из штаба в чине капитана, неизвестный интендант, инспектор из военно-экономического ведомства и какой-то штатский. Они делали вид, будто собираются осмотреть “объект”.

Интендант потребовал предъявить ему списки сданных и имеющихся в наличии вещей. Просмотрев их, он спросил:

– Скажите, унтер-офицер, кто определяет негодность той или иной вещи?

– Я, господин интендант.

– А обер-ефрейтор Штюкендаль?

– Нет. Прежде чем отправить какую-нибудь вещь как негодную, я сам ее проверяю.

Интендант снова заглянул в списки.

– Вы сдаете много негодного обмундирования. Госпитали в Румбурге и Варнсдорфе сдают вдвое меньше.

– Разрешите обратить внимание господина интенданта на то, что названные госпитали имеют собственные портняжные мастерские. Если бы у нас были такие мастерские, мы бы многое чинили сами и тогда почти ничего бы не списывали.

Схватив, как заправский продавец конфекциона, старые негодные брюки, я показал интенданту, что одна штанина отрезана выше колена.

– Вот эти брюки, к примеру, абсолютно негодны. Если их распороть, можно залатать несколько других. Таким образом, негодными оказались бы только одни брюки. А так мы вынуждены списывать все пять. Будь у нас портняжная – другое дело.

– Но у нас нет для этого помещения, – вмешался штабной казначей.

– В том-то и дело.

Началась инвентаризация. Инспектор военного ведомства влез на лестницу, пересчитал вещи, лежавшие под потолком, добрался до нижней полки, продиктовал казначею цифру, переставил лестницу на другую сторону и начал подсчет с другого конца. Когда казначей сличил свой итог с итогом в списках, он весьма резко сказал:

– Рогге, ваш итог никуда не годится. У вас в списках значится вдвое меньше обмундирования, чем на полках.

– Прошу разрешения обратить ваше внимание, господа, на то, что господин инспектор считал одно и то же дважды, с двух сторон каждого отделения.

Пересчитав все заново, казначей заметил:

– Все же одного кителя недостает.

– Так он на мне, господин казначей.

– Как же так? – вмешался инспектор. – Согласно приказу, вам положен только один китель.

– Так точно. Второй висит в моей комнате. Вчера я его запятнал кровью, после чего вымыл, а пока надел этот.

Я попросил Штюкендаля сходить в мою комнату за кителем.

Интендант продолжал допрос:

– Вчера вы были в Лебау, но исчезли оттуда, когда мне надо было с вами переговорить.

– Господин интендант, у меня рана в горле. Она открылась, когда я ехал на грузовике. Я тут же отправился домой, смыл пятна крови с кителя и прилег.

Штюкендаль принес мой китель. Стали считать брюки. Число их сошлось. Количество кашне и свитеров тоже соответствовало списку. Белье и обувь не стали проверять. Интендант спросил меня:

– Вы участник и Первой мировой войны?

– Так точно, господин интендант!

– Кем вы тогда были?

– Наводчиком орудия.

– Ясно. Вы помните знаменитые дыры в обмундировании артиллеристов. Вечно они за что-нибудь цеплялись. А во время переклички фельдфебели разрывали эти дыры вот так, пальцами. И вы так же рвете?

– Нет, господин интендант.

– Вот что, побудьте-ка здесь, а мы с Штюкендалем пройдем в ту комнату.

Позже Штюкендаль рассказал мне об этом допросе. Интендант спросил его:

– Какое у вас ранение, ефрейтор?

– Осколочное, в бедро, господин интендант. Задета кость.

– Надеюсь, вы скоро поправитесь?

– Так точно.

– Признайтесь, Штюкендаль, вы, очевидно, действовали крайне решительно при отборе негодных вещей?

– Так точно, господин интендант. Все сколько-нибудь пригодные вещи мы тут же использовали. Но ведь это же не обмундирование, а тряпье…

– Разве к вам попадает такое уж скверное обмундирование?

– Так точно, господин интендант. Редко попадаются брюки, достающие до щиколоток…

Вот в таком духе шел у них разговор.

Ничего не добившись от Штюкендаля, комиссия вернулась ко мне. Интендант потребовал списки вещей, находящихся на санитарной обработке. Проверив и это, он поставил на ведомость свой контрольный знак, и следственная комиссия удалилась.

Пока все обошлось. Кажется, эти инспектора убедились, что у нас все в порядке. Посмотрим, что будет дальше»[127]127
  Кернер-Шрадер П. Дневник немецкого солдата.


[Закрыть].

Надо лишь знать, кому заблаговременно вручить перчатки, носки, носовые платки и чешскую военную шинель, башмаки из бельгийских трофеев, пять кило мыла – и никакая ревизия не страшна. Большинство соучастников, прикрывавших вредительскую деятельность, и не подозревали, кого они прикрывают. Были совершенно уверены в том, что Кернер-Шрадер и Штюкендаль – классические «складские крысы», занятые обычными махинациями. А ведь нашлись бдительные люди, обратили внимание, что на брюках и кителях повторяется один и тот же разрыв…