Текст книги "Сестрёнка Месть"
Автор книги: Максим Лагно
Жанр: Боевики: Прочее, Боевики
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
4
Дверь автобуса раскрылась.
– Кур-Метт, ханаатская ты рожа, – сказал Жим-Жим, вытирая слёзы. – Чего заявился? Приехали мои братья?
– Нет, пока что. Даже пыли не видать.
Я не разбирался в ханаатцах, для меня они все на одно лицо, но это лицо вызывало симпатию. Кур-Метту за сорок, седые пряди в чёрных волосах, над верхней губой полоска усов. Он не проявлял агрессии, смотрел спокойно, даже отсутствующе. Я инстинктивно искал у него защиты. Когда тебе предстоит умереть, любой человек возраста твоего отца – почти отец.
Я сидел на скамейке в тесной клетке. Кур-Метт присел на корточки. Его глаза оказались напротив моих:
– Скажи, мальчик, тебе нравится быть капитаном?
– Да… Кроме того, что старпом не соблюдает субординацию, а я не умею составлять погрузочные планы.
– Расскажи про аэронеф.
– Уважаемый, мне не до этого сейчас.
Жим-Жим подскочил и громыхнул по прутьям клетки железной рукой:
– Отвечай, когда мой друг спрашивает, сука ты!
От шума Лев Николаевич пришёл в себя, застонал. Помог ему сесть на скамейке.
– Тьфу-ты, помереть спокойно не дають…
– Летательный аппарат «Сестрёнка Месть», совместное владение семьи Муссенар, – начал я. – Класс – аэронеф, объём оболочки…
– Чем аэронеф отличается от дирижабля? – перебил Кур-Метт.
– Ничем. Но контроль за движением аэронефов проходит по иным нормативным актам. Другие стандарты, сертификаты и лицензии. Принято считать, что аэронефы – это грузовые судна, а дирижабли – это пассажирские, военные и прочие.
– Зачем такая путаница?
– Это ещё не путаница. Вот, например, у ТорФло, союза частных перевозчиков, имеется специальное разрешение временно именовать свои суда «дирижаблями», хотя они грузовые аэронефы.
– И в чём разница?
– Дирижабли могут получить разрешение на выход с торговых трасс или на международные перелёты, а аэронефы только после переименования в дирижабли.
– Вернёмся к твоему аэронефу.
– Сестрёнка построена в девятьсот восемьдесят втором году на ДАЗе компании Бамако, в Гранд-Монтуа…
– Что такое ДАЗ?
– Дирижабль-аэронефный завод.
– Аэронефу сорок три года? Мой ровесник.
– Да, старенький.
– Скажи, мальчик, когда ты выполняешь заказы, как часто приходится летать с авиодрома на авиадром?
– Не «летать», а «ходить», – поправил я. – От погрузплана зависит. Я его не составил… за что и поплатился.
– В Моску часто залетаете? Заходите, то есть?
– Моску – логистический центр Империи. Многие трассы идут через три авиадрома возле столицы. Скоро четвёртый откроют.
– Скоростные характеристики судна?
– Сами видели.
– И это ещё без форсажа, сопляки, – горделиво добавил Лев Николаевич.
– Хм, действительно, ушёл от ракет с военной резвостью.
– Повезло им, – отозвался Жим-Жим. – Ща я новые ракеты поставлю – никто не улетит от них.
– Грузоподъёмность?
– Раньше было двести, а с новой трюмовой гондолой – триста, с допуском перегруза до четырёхсот. Есть холодильное отделение и все необходимые климатические установки для перевозки агробиологических грузов: овцекоров, мясной моли, любых зёрен и семян, яиц и цыплят куры Пулле…
– Это неважно, мальчик, – перебил Кур-Метт. – Ты знаком с Алёной Бастьен?
Вопрос был такой неожиданный, что я не скрыл удивления. Опять эта мерзавка втянула меня в какие-то шпионские игрища? Как этот ханаатец связан с нею? Хотя… Алёна дала заказ на вывоз кадетов. Неужели, она способна погубить столько людей, ради каких-то своих целей? Вот же мерзавка.
– Судя по твоему молчанию и дрожащим губам, ты с ней знаком. Откуда?
Вообще-то губы у меня дрожали от вонючих химикатов, но я не стал поправлять, а просто ответил:
– На моём аэронефе захватили ханаатского шпиона.
Кур-Метт нахмурился:
– Странные совпадения.
Жим-Жим поднялся с кресла:
– Дружище, а к чему весь этот базар?
Кур-Метт проигнорировал вопрос:
– Скажи, мальчик, ты жить хочешь?
– Эй, ханаатская рожа, что за…
Кур-Метт достал из-под своей куртки пистолет и направил на Жим-Жима:
– Пардон, дружище. Но мне нужен этот мальчик.
Жим-Жим шевельнулся, но Кур-Метт уверенно наставил ствол на его лоб:
– Я не хочу тебя убивать. Ты мне нравишься. Надеюсь, останемся друзьями.
– Ты мне тоже нрави… То есть, эй, я тебя в попу отымею! Разорву…
– Ч-ч-ч, тихо. Открой клетку. Выпусти мальчика и дедушку. Вот так. А теперь сам войди в клетку и закрой за собой.
Когда Жим-Жим вошёл в камеру, Кур-Метт проверил замок и махнул мне пистолетом:
– За мной.
Лев Николаевич неожиданно сказал какую-то длинную фразу на ханаатском.
– Нет, – ответил ему Кур-Метт после секундного раздумья. – Просто идите за мной и молчите.
– Тьфу-ты, я не согласен. Надо кокнуть это Пережима.
– Лев Николаевич, вы способны молчать? – спросил я. – Или вас нужно снова ударить по голове?
5
Я и Лев Николаевич шли за ханаатцем, озираясь на выживанцев. Автобус и бронепежо стояли в лощине, похожей на дно высохшего озера. Время было предвечернее, солнце уже спряталось за прибрежные холмы, лощина погрузилась в синеватую тьму.
Некоторые выживанцы стояли в охранении на холмах, другие сидели у костра.
– Эй, вы куда? – спросил один.
Кур-Метт ответил что-то на ханаатском.
– Не понимаю по вашему, на человеческом языке отвечай.
Мы остановились у бронепежо. Кур-Метт открыл двери, загоняя меня и хрыча на заднее сиденье.
– Расчехляй пулемёт, мальчик, – шепнул он мне и сел на место водителя.
– Слышишь меня, имбециль узкоглазый, вы куда двинули? – снова спросил выживанец. – Где Жим-Жим?
Выживанец доверял Кур-Метту, поэтому тревогу не поднял. Переговорив с товарищами, спешно направился к автобусу Жим-Жима.
Кур-Метт завёл двигатель.
– Тьфу-ты, говорил же, надо завалить этого Прижима!
– Нет, дедушка, – ответил Кур-Метт. – Жим-Жим хороший человек. Хороших я не убиваю, я их использую. Мальчик, ты готов? Чего возишься?
Я пытался расстегнуть замок на чехле пулемёта:
– Я впервые в жизни вижу такое оружие…
– Тьфу-ты, подвиньси, сопляк.
Лев Николаевич проворно снял чехол, пощёлкал какими-то замками. В крыше бронепежо раскрылся люк. Сиденье вместе с дедом и пулемётной турелью поднялось. Кур-Метт резко взял с места, одновременно разворачиваясь, создавая между бронепежо и выживанцами стену песка. Меня отбросило сначала к двери, потом вдавило в кресло. Салон быстро наполнился пылью. Подпрыгивая на холмах, бронепежо полетел по пустыне.
Сверху спустилась сморщенная рука Льва Николаевича:
– Очки, очки!
Я отыскал в кармашке на дверях герметичные очки, с прицепленными к ним респираторами. Одни дал пулемётчику, другие Кур-Метту. Для себя пары не нашёл. Со слезящимися от пыли глазами, чихая и кашляя, я смотрел в заднее окно, на преследующих нас выживанцев.
Они рассредоточились в шеренгу: по флангам шли самые быстроходные бронепежо. Намеревались захватить нас в «клещи». Вперёд выдвинулось бронепежо с открытым верхом. В нём во весь рост стоял Жим-Жим, размахивая железной рукой.
На меня посыпались горячие гильзы. Дедуля начал стрельбу. Изредка по корпусу ударяли пули выживанцев, не причиняя вреда. Стрельба хрыча оказалась результативней: один бронепежо словно воткнулся в невидимую стену, перекувыркнулся, как пловец, группирующийся во время прыжка в бассейн. Вместо бассейна машина приземлилась в песок. Её несколько раз задели проносящиеся мимо бронепежо, раскручивая как пустую бутылку во время игры «в бутылочку».
«Эй, ханаатская рожа, – закричала рация. – Это вот так ты понимаешь дружбу?»
– Пардон, Жим-Жим, я не могу раскрыть тебе мои планы.
«А как же сотрудничество? Ты же типа завербовал меня…»
– Не совсем понимаю о чём ты. Я простой исследователь. У меня есть разрешение из Школы Дружбы. Я не шпион.
«Всех поймаем и отымеем в попу», – подвёл Жим-Жим итог переговоров и отключился.
Лев Николаевич подбил ещё одного противника. После этого как-то лениво сполз с кресла и развалился на диване, пробормотав:
– Всё, сопляк.
Я не сразу заметил, что его пыльная рубаха прилипла к телу, промоченная кровью. Именно в этот момент мне стало страшно.
Да, я боялся угроз Жим-Жима, но смутно наделся как-то выкрутиться. Ведь я совершил геройский поступок, а Иисус-дева-мария, спасает тех, кто жертвует собой. Так меня учили в школе на уроках духовного и патриотического воспитания. Я был избит инфеткой, но смог её застрелить. Постоянно страшился того, что отец не вытерпит и снова начнёт играть. Мне было ужасно омерзительно представлять, как Люка Небоходов «занимается упражнениями» с Женни Петровой… До дрожи в коленях я опасался написать такой погрузплан, после которого я и отец окончательно разоримся.
Но никогда не представлял, что с хрычом бортмехаником что-то может произойти. Нет, я ему всегда желал ему смерти – но то была фигура речи!
– Мальчик, – спокойно сказал Кур-Метт. – Садись и стреляй.
6
Я снял с деда очки и респиратор. Поднялся в кресло. В лицо ударил горячий ветер, песчинки кололи кожу. Свист мешался с рёвом двигателей и визгом пуль. Еле успел прицепить ремни безопасности. Вцепившись в рукоятку пулемёта, я вспомнил Люку Небоходова и подумал:
«Что не так в Империи, если вместо бравых и подготовленных к войне парней, должны погибать такие как я? Простые капитаны аэронефов, тысячелетние бортмеханики или матери двухлетних дочерей? Или же так издревле устроено: мы погибаем, а бравые парни маршируют на парадах перед Ле Кремлё, получая благодарность Императора за верную службу?»
Бронепежо взлетел на холм.
Я начал стрелять ещё в полёте. От пулемёта шла отдача, меня трясло, как заклинивший ротор газотурбины. Как бы ни трясся мир вокруг, заметил, что нас всё-таки окружили. Кольцо из бронепежо выживанцев сужалось, лишая нас свободы манёвра. Когда нас загнали в какое-то ущелье, по которому можно было ехать только вперёд, из-под капота бронепежо повалил пар, машина завиляла, явно не слушаясь руля.
Через минуту она вообще встала. Я перестал стрелять по едва видневшимся в пыли бронепежо выживанцев. Кур-Метт дёрнул меня за штанину:
– Давай вниз, мальчик, басын сигейн, переждём внутри.
– Я не разбираюсь в бронепежо, уважаемый, – ответил я, стекая в салон, – но даже мне понятно, что нас вскроют, как консервную банку, за пять секунд.
Кур-Метт указал на лобовое стекло:
Сквозь толстый слой пыли и трещины увидел в небе очертания «Сестрёнки Месть». Аэронеф быстро спускался из облачного покрова. Вместе с ним под рассеянные лучи заходящего солнца попало ещё несколько дирижаблей Жандармерии с характерной тройной линией вдоль оболочки. Никогда ещё триколор Империи не радовал меня так, как сейчас.
– А вот и наземные джигиты, – показал Кур-Метт.
Разбрасывая волны песка, неслись десятки бронепежо одинакового «пустынного» оттенка. На них не было мигалок или опознавательных знаков, что являлось главным опознавательным знаком спецназа Имперской Канцелярии.
Выживанцы засуетились. Одни стали разворачиваться, другие наоборот надеялись проскочить, но перед ними стали десантироваться их трюмов жандармских дирижаблей бронепежо на таких же реактивных двигателях. Они опускались буквально перед выживанцами, начиная стрелять ещё в воздухе.
Изредка от выживанческих бронепежо вылетали ракеты, но ни одна не попала в дирижабли – их перехватывала динамическая защита в виде мелких одноразовых бес-пилотов. Несколько выживанцев смогли вырваться из окружения и скрылись за холмами. Открытый бронепежо Жим-Жима был в их числе.
Кур-Метт внимательно наблюдал битву. Делал снимки на коммуникатор, сопровождая комментариями на ханаатском. Скоро в дверь бронепежо постучали, и знакомый голос сказал:
– Все живы? Повторяю, все живы?
– Алиона, – воскликнул вдруг с акцентом Кур-Метт. – Отшень рат тебя слышат и видат.
7
Я, Алёна и Кур-Метт заперты в моей каюте на «Сестрёнке Месть».
Кур-Метт расположился на койке, с недоумением поглядывая на плакат с полуобнажённой Мими Вронской. Алёна Бастьен села на стул возле столика, на котором рассыпаны листы со следами моих тщетных попыток написать погрузплан.
Запереться в каюте – инициатива Алёны. Моя инициатива – стоять в центре каюты, сложить руки на груди и, задрав подбородок, упрямо смотреть в иллюминатор.
– Хватить быть мальчишкой, – сказала Алёна. – Будь мужчиной.
Кур-Метт неподвижно сидел на кровати, прикрыв глаза, будто вид голых бёдер Мими Вронской оскорблял его.
– Ну же, хватит дуться. – Алёна поднялась и взяла меня за руку. – В жизни бывают совпадения, которые неопытным людям кажутся чьим-то хитрым планом.
Пальцы у неё тёплые, ласковые. Я отдёрнул руку:
– Прекрати, Алёна! Хватит меня обманывать. Скажи правду и я поверю. Но вместо этого ты сочиняешь очередную выдумку, не подкреплённую доказательствами.
– Я канцеляритка, – воскликнула Алёна. – Конечно, у меня есть тайны. Но они не мои.
– Только не надо рассказывать про гостайну. Потом начнёшь напирать на патриотизм? Я должен закрыть глаза на то, что в результате твоих махинаций, погибло пять кадетов и Лев Николаевич… Старик-то вообще не при чём.
Алёна как бы невзначай обронила:
– О, знал бы ты, в чём ваш светлый старичок был замешан много лет назад…
– Я не буду молчать, Алёна. Кур-Метт явно ханаатский шпион. Вместо того, чтобы его арестовать, ты его покрываешь. Быть может, Патрик Паск был прав, не доверяя тебе?
– Какой шпион, Бориска? Кур-Метт Лао Вай – преподаватель в Школе Дружбы. Его захватили выживанцы во время экскурсии по Санитарному Домену. Но благодаря счастливому случаю, он смог сбежать, заодно и вас спасти.
– Он был другом Жим-Жима. Я всё могу доказать!
Алёна резко перешла с извиняющегося тона, который так мне льстил, на жёсткий, почти приказной:
– Бориска, я начинаю терять терпение.
Набравшись духа я крикнул:
– Убирайтесь с моего аэрон…
Алёна легко повалила меня лицом в пол и закрутила руки за спину:
– Будешь болтать о том, что было, я тебя убью. Будешь писать Патрику письма, пытаясь донести до него правду, которой нет, – я тебя убью. Ты в моих руках. Будешь делать то, что прикажу!
– Тихо, дети, тихо.
Кур-Метт поднялся с дивана. Отогнав Алёну, помог мне встать:
– Мальчик Борис, ты же умный или дурак? Ты всё понял? Школа Дружбы, где я преподаю, создана усилиями правительств Ханаата и Империи. Это символ дружбы наших народов.
– Хватит пороть чушь… Причём тут дружба народов?
– При том, что мне нужна твоя помощь, Бориска. Я помогу тебе, а ты мне. Алёна будет гарантом того, что ты действуешь не во вред своей Родине. Понимаешь?
– Что вам надо?
– Твою жизнь. Не пугайся, это дословный перевод с ханаатского. Под «жизнью» мы подразумеваем не существование, но деятельность. Твой аэронеф, твои друзья, твоя работа – это твоя жизнь. И она мне нужна.
– Ты его только путаешь, – вмешалась Алёна. – Парень тупой и не понимает аллегорий.
– Он всё понимает, – ласково ответил Кур-Метт. – Тебе, мальчик Бориска, не надо делать ничего, живи, как жил до этого. Алёна поможет стать богатым. Однажды я приду за твоей жизнью и попрошу мне помочь. После этого верну жизнь обратно.
– Иисус-дева-мария! – взмолилась Алёна. – Говори без своих метафор, парень сейчас обгадится от страха.
– Я знаю о твоей истории, мальчик. Месть за родных – верное дело. Это очень по-ханаатски. Но твои враги тебе не доступны, я помогу уничтожить их.
– Все мои враги в этой каюте.
– Правильно мальчик. Главный враг в каюте – ты сам. Не лишай себя возможности стать большим и важным.
Кур-Метт сделал лёгкий поклон и вышел.
Алёна подошла ко мне:
– Поясню его бред нормальными словами: не дёргайся, не совершай ошибок, живи спокойно. Нам нужен будет твой аэронеф.
– Зачем? Ведь вы, предатели, же можете купить любой…
– Нужен быстрый и не «засвеченный». Аэронеф с настоящей историей, а не липовой «легендой».
– Я тебе не верю.
– Твой выбор. Моя работа это постоянный выбор. Пардон, Бориска, но если выбирать между моей миссией, от которой зависит благополучие Империи, и твоей жизнью, пожертвую твоей. Как бы тяжело мне ни было. Хотя нет, не тяжело.
– Спасибо за честность.
– Вот ещё немного честности.
Алёна крепко, в губы, с языком, поцеловала меня. Потом отодвинула дверь каюты и сказала на прощание:
– И не пытайся сообщить о нашем с тобой уговоре в Жандармерию или Имперскую Канцелярию. Я слежу за тобой. Попробуешь нарушить мой приказ – узнаешь, что сказки либералей о пытках в застенках Канцелярии всё-таки правда.
И тоже вышла.
Сквозь щель отодвинутой двери я заметил, в коридоре Димона. Он сделал вид, что проходил мимо, хотя на деле – подслушивал. Раздражённо я задвинул дверь и бросился на койку лицом вниз, чтобы слёзы сразу впитывались в подушку.
Вот так капитан! Оказался сразу под двойным контролем: Канцелярии и Ханаата.
Иисус-дева-мария! Как мой папашка умудрялся быть просто владельцем аэронефа? Я вляпался в такие дела, из которых за всю жизнь не выпутаться. И всё это за одну летнюю производственную практику, которая ещё не кончились!
Что дальше-то будет?
Эпизод 9. Наследие Льва Николаевича
1
Кроме меня, Генриетты и Димона на похоронах присутствовал какой-то юрист, присланный Имперской Канцелярией и мужчина в чёрном плаще, присланный оттуда же. И больше никого. Видимо, Лев Николаевич был настолько стар и никому не нужен, что его коллеги оказались самыми близкими людьми.
Генриетта была хороша в чёрном длинном платье и шляпке с вуалью. Совсем не напоминала ту сумасбродную девицу, которая была готова умереть во имя Мирона Матьё. Даже Димон выглядел солиднее в чёрном костюме и шляпе-котелке, в каких ходят зажиточные буржуа Сен-Брянска. Ну, а мой тёмно-синий капитанский китель и фуражка выглядели одинаково достойно и на похоронах и на вручении медалей. Могильщики почтительно обращались именно ко мне, полагая, что я внук усопшего.
С Петовского Кладбища, где похоронили Льва Николаевича, мы вернулись на авиадром Моску-21, туда эликоптеры спецназа Имперской Канцелярии отконвоировали «Сестрёнку Месть».
Остановившись у причальной мачты, я продолжил проигрывать сообщение от папы. Голос его звучал слабо, перекрываясь какими-то шумами, я сделал звук погромче:
«Салют, Бориска!
Известие о смерти Льва Николаевича обрушилось на меня, как расширение Неудоби. Стыдно, что мы относились к старику свысока. Он прожил больше, чем мы вместе взятые. Поэтому, сынок, уважай старость. Уважай меня, даже если я совершу что-то нехорошее.
Прости, сынок, что не смог приехать на похороны. Я верю, что ты справишься с трудностями. Немного беспокоит то, что «Сестрёнка» снова на ремонте. И оплачивает его снова Имперская Канцелярия… А ты почему-то темнишь, и не рассказываешь о причинах ремонта. Наверняка, поломка и смерть Льва Николаевича взаимосвязаны… Но не буду настаивать. Ты капитан, Борька, тебе решать, как действовать и кому верить. И только тебе решать, кого назначить новым механиком.
Я заранее согласен с любым твоим решением.
Пока-пока. Отбой».
Я убрал коммуникатор в карман:
– Разве отец не понимает, что я плохой капитан? Зачем твердит одно и то же? Почему он не хочет вернуться и сам разобраться в происходящем? Зачем валит всё на меня?
Генриетта сняла шляпку:
– Он хочет, чтобы ты был самостоятельным.
– Сначала воспитал меня в идее отомстить убийцам мамы и сестрёнки, а сам сдался. Потом переложил на меня управление делом по грузоперевозке и снова сдался. Не верю, что это объясняется старостью и усталостью. Никому я больше не верю…
– Ну, ты чё, Борян, – сказал Димон. – Чё разнылся? Ты самый крутой капитан, которого я знаю.
– Много ты их знаешь.
– Ты самый крутой капитан, которого знаю я, – сказала Генриетта. – Поверь, не каждый из них защищает свою команду так, как это сделал ты.
– Хватит льстить, – я попробовал улыбнуться, хотя меня тянуло рыдать. – Идите в город, развейтесь, отдохните.
– Давай с нами, Борян?
– Действительно, – поддержала Генриетта. – Навестим Прохора в госпитале.
– Потом сгоняем в Большой Театр, там выступает твоя любимая, Мими Вронская. Спектакль, «Вещь» называется. Хорошая вещь, судя по рецензиям.
Мне хотелось посмотреть на блистательную Мими. Выпить цикория за столиком уличного ресторанчика. Поболтать с Димоном и Генриеттой…
– Нет, – вздохнул я. – Останусь на борту. Ремонт завершился, я должен проверить работу систем. А Прохора навестим завтра утром, в восемь.
Димон и Генриетта ушли будто бы нехотя. На деле – нетерпеливо убежали прочь от судна, где нас два дня допрашивали агенты Имперской Канцелярии.
На допросах агенты не били и не выдёргивали нам ногти плоскогубцами. Но мы все слышали либеральские радиопередачи, в которых диссиденты рассказывали о незаконных арестах и пытках. Алёна уверяла, что все истории про зверства канцеляритов, которые распространяли либераль-активисты, придумали в самой Канцелярии, чтобы народ боялся.
«Когда допрашиваемый боится пыток, то его и не нужно пытать, – сказала она. – Очень ускоряет допросы».
Более того, именно Алёна распорядилась, чтобы в ложементы установили военные бес-пилоты «Ночная Молния», а вместо гражданской системы управления поставили полноценный БСОД – Боевую Систему Ординатёрной Дирекции, которую я опробовал у кадетов, стреляя по брюхоногам. Широкий жест дружбы. Но я всё равно не верил Алёне.
Я молча подписал свидетельское показание, подтвердив, что преподаватель Школы Дружбы, мосье Кур-Метт, сидел со мной и Львом Николаевичем в одной клетке, куда нас посадили выживанцы. Якобы он вскрыл замок и помог нам сбежать.
Короче, канцеляриты вылепили из него героя. Слышал, медаль вручили. «За спасение попавших в беду», такую же, какую недавно вручили мне.
Димон и Генриетта пропали в сумерках, а я нажал кнопку вызова лифта.
– Пардон, молодой парень, – сказал кто-то за спиной с сильным ханаатским акцентом. – Вы Борис Муссенар, капитан дирижабля «Сестрёнка Месть»?
– Аэронефа, а не дирижабля.
– А есть разница?
– Есть. Что вы хотели?
Уже начало темнеть, вдобавок тени от десятков воздушных судов создавали внизу почти ночной мрак. Я едва различал собеседника. Двери лифта открылись: в свете ламп я увидел, что ему лет под сорок, одет в чёрный плащ. Худощавый, как многие ханаатцы, но большой нос, напоминающий…
– Меня зовут Мо Рат, из Чи Кента. Я внук Льва Николаевича. Могу ли с ним поговорить?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
