Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 1. Центральная Америка"

Глава 5.7
Мехико. Загадки прошлого

… досужий наблюдатель, глядящий на погружавшиеся в темноту улицы поверх крыш, мог бы увидеть множество человеческих тайн за нашими окнами, желтевшими среди мириад подобных им квадратов и прямоугольников.

Френсис Скотт Фицджеральд. Великий Гэтсби

Тёплые каменные плиты площади. Грандиозный штандарт, уступающий разве что флагштоку на пекинской Тяньаньмэнь. Люди, сидящие на камнях и жмурящиеся в лучах солнца. Брутальные полицейские «Dodge», с воем проносящиеся по смежным улицам. Прошло всего лишь несколько дней, а я снова в полюбившемся мне Мехико. В этот раз, не оглядываясь по сторонам, мы отправляемся к Национальному дворцу. Хотя на каждом из входов охранники отсылают нас к следующим воротам, мы всё-таки оказываемся внутри, на территории замкнутого основного двора. Он как две капли воды напоминает королевские резиденции Мадрида, но, в отличие от них, создаёт впечатление, что владелец решил собрать их вместе в одном центре, создав при этом комплекс с семнадцатью внутренними площадями и тысячей комнат. И кто знает, представляют ли хранители дворца его реальные размеры и владеют ли информацией обо всех скрытых проходах этих коридоров, или же в каких-то укромных уголках он навсегда законсервировал тайны своих прошлых обладателей. Когда-то на этом месте стоял дворец Монтесумы, но, как и многие другие великие памятники тех эпох, он был уничтожен, чтобы максимально быстро стереть своего хозяина из памяти современников и заставить их примириться с действительностью. Так на месте дворца одной великой империи был возведён дворец другой, новой.

Охрана с металлоискателями проверила наши вещи и разрешила пройти дальше. Мы поднялись по лестнице, расписанной, как и многие стены второго этажа, в стиле муралистов. Диего Ривера детально выписал персонажей индейской культуры, процветавшей на этих землях до прихода Кортеса, и создал ряд фресок, воссоздающих общую картину покорения месоамериканской цивилизации, борьбу за независимость, войны с американцами и французами и революцию. Яркие краски, однозначные персонажи и сильные эмоциональные переживания по задумке муралистов должны были, как ничто иное, нести культуру и просвещение неграмотному в своей массе мексиканскому народу.

Художники пытались с помощью живописи на стенах общественных зданий доступным для простых жителей языком донести открывшиеся им истины. И хотя раньше их творчество было больше политическим, чем культурным, я думаю, что искусство граффити стало успешным последователем их традиций. Пусть новое течение не имеет основной ветви и центральной идеи, но художники в меру своей возможности выражают в работах своё видение мира, их творения смотрят зрителю прямо в душу, минуя слова, как ненужных посредников для контакта между людьми и образами. В памяти мексиканского народа на долгие годы останутся имена таких людей, как Ороско, Сикейрос и Ривера, проповедовавших борьбу человека за идеалы в окружающем жестоком мире, раскрывавших своё отношение к нищете и забвению, описывавших человеческие добродетели и пороки. И сегодня работы безымянных городских художников раздвигают перед нами привычные рамки окружающего мира, погружая нас в киберпространства или элементы псевдоистории в стиле фэнтези.

Доступные залы дворца наполнены произведениями авангардного искусства, реликвиями европейского и азиатского прошлого, работами модных современных художников. В лабиринте залов мы встретили даже несколько классических работ славянской иконописи новгородской и владимирской школ. В музеях современного искусства я обычно не пытаюсь понять, что хотел передать своим творением художник, – я пытаюсь почувствовать. Ибо как можно понять банки из-под томатного супа Энди Уорхола или магазинную тележку Джеймса Сихафера? Часто произведения в музеях современного искусства так и не рождают во мне отклика, но к некоторым работам этой мексиканской галереи я почувствовал эмпатию.

Во дворце для общего посещения открыта лишь малая толика залов. Но как залы конференций, комнаты совещаний и музейные помещения с ценными столешницами, помнящими подписание не одного десятка исторических документов, так и площади с оранжереями кактусов и хвойных деревьев внушают глубокое уважение к этой уникальной государственности, построенной на симбиозе самобытной культуры индейцев и холодной расчётливости Европы.

Мы покинули резиденцию и прошли до Дворца изящных искусств (Bellas Artes): нам удалось попасть внутрь и посмотреть на прекрасно отточенные формы мраморных колонн, балконов и спиралевидных лестниц, соединяющих своими скелетами несколько этажей внутреннего пространства. После этого, пройдя через реконструируемый Центральный парк, мы дошли до собора, расположенного на Проспекте Идальго (Avenu Hidalgo). Он был огорожен металлической сеткой, и большая его часть заставлена торговыми лотками. Через семьсот метров, двигаясь вдоль улицы Лазаро Карденас (Lazaro Cardenas), мы попали на площадь Гарибальди (Garibaldi), на которой обычно стоят группы музыкантов, соревнующиеся друг с другом в мастерстве исполнения зажигательных мексиканских ритмов.

Появление культуры марьячи, как ни странно, связано с французами. За недолгое время господства на этих землях виноделов и сыроваров, имевших традицию заказывать на свадьбы и другие мероприятия ансамбли живой музыки, самоорганизованные оркестры получили большое распространение и смогли сберечь эту культуру до сих пор. Однако, к нашему сожалению, в этот раз на площади не оказалось ни музыкантов, ни их слушателей. Несмотря на более или менее ухоженный вид самой площади, то тут, то там появлялись люди неопрятного вида без определённого места проживания, то и дело попрошайки пытались выторговать пару монет, чумазые дети валялись в пыли на земле и мостовой. Решив особо здесь не задерживаться, мы отправились на улицу Пятого Мая отведать так приглянувшейся нам местной выпечки.

Утром следующего дня мы решили посетить один из интереснейших районов Мехико, заселённый культурной богемой. Посреди высокоэтажного, покрытого смогом города довольно сложно представить район с колониальной атмосферой, с цветущими пышными гирляндами ветвями деревьев, со скачущими по паркам белками и узорами на невысоких каменных зданиях. Один из домов этого района с синими ажурными окнами принадлежал художнице, жене Диего Риверы, Фриде Кало. Дом-музей до сих пор сохранил экстравагантный антураж внутреннего убранства, а также несколько сотен работ и фотографий из личного архива художницы. Другое здание, напоминающее купеческую резиденцию, после покорения индейцев стало домом Кортеса вплоть до его кончины – скромные апартаменты для величайшего конкистадора своего времени. Сейчас на территории данного комплекса располагается несколько административных учреждений, включая мэрию, которые намертво погребли исторический шарм этого места под кипой бумаг и массой бюрократических процедур.

Мы сидим на скамейке в парке Сентенарио (Centenario) и смотрим на фонтан со статуей, изображающей двух резвящихся в потоках воды волков, а рядом с нами скачут белки, совершенно не боящиеся людей. Они ловко спрыгивают со стволов деревьев, едва завидев возможность чем-нибудь полакомиться, и, схватив понравившуюся им еду, снова моментально исчезают в ветвях. Вдоволь насмотревшись на пляски белок, мы перешли к площади Идальго, где, несмотря на рабочий день, отдыхало большое количество людей. Кто-то прогуливался по скверу, на скамейках обнимались парочки, люди в униформе монтировали тентовую галерею для какого-то мероприятия. Воздух был чист от будничной суеты, в нём улавливались тонкие нотки предвкушения выходных, аромат свежей выпечки и кофе. Вдыхая эти божественные флюиды и идя «по запаху», мы сами не заметили, как оказались рядом с кондитерской. С витрин, дразня аппетитными хрустящими боками, на нас поглядывали круассаны, коржики, плетёнки, корзиночки, пончики, сочни, ватрушки и много другой не менее вкусной выпечки. Не сильно сопротивляясь соблазнам чревоугодия и прихватив поднос и щипцы, мы прошлись среди рядов, выбирая себе десерты по вкусу. На выходе услужливый полицейский помог нам разобраться с неработающей кофе-машиной. Получив заветный капучино и несколько булочек, мы вернулись в парк и, сев на скамейку, с наслаждением уничтожили лакомства, заменившие нам обед.

На прилегающих к площади улицах мексиканки в цветных одеждах продавали сувениры из дерева, ткани или бисера, зачастую изготавливая их здесь же. Из некоторых кафе доносилась задорная музыка – здесь любят собираться шумные компании студентов. На остальных улицах практически никого нет, лишь тихие безголосые тротуары, припаркованные у бордюров машины, гроздья цветов, спускающиеся с заборов к прохожим. Проходим несколько маленьких площадей в районе Ла Консепсьон (La Concepcion) и Гомес Фариас (Gomez Farias) и оказываемся рядом с высокими стенами дома-музея Троцкого, больше похожего на крепость, чем на загородный коттедж. Этот дом, являвшийся оплотом известного революционера, не раз видел дула автоматов, очередями плюющих огнём в его обитателей, но, несмотря на более десятка покушений, Троцкому суждено было погибнуть не от пули, а убит он был ночью ударом ледоруба в затылок. Комнаты его дома скромны, в них нет роскоши и шика, а только всё самое необходимое. Единственной деталью, отличающей апартаменты от обычного крестьянского дома, являются стеллажи с книгами, среди которых изредка попадаются фолианты на русском языке. Проиграв борьбу за власть, он сменил несколько стран и везде оказывался нежелательной персоной, а Сталин объявил его врагом народа и организатором мощной террористической группировки, действующей против Советского Союза, хотя на деле единственным доступным Троцкому оружием было острое перо. Известный писатель Бернард Шоу так высказывался о стиле его произведений: «Когда этот человек отрезает голову оппоненту, то поднимает её, чтобы показать, что в ней нет мозгов». Лев Давидович работал каждый день, прерываясь лишь на сон и еду, он создавал свой идеальный мир, не подошедший нашему реальному обществу, и ушёл, оставив после себя большое количество преемников и поклонников своего творчества не только в Мексике, но и во всём мире. На его похороны явилось несколько десятков тысяч человек, и по сей день люди приходят в небольшой тихий садик, где некогда гулял идеолог утопичной доктрины и кровавой октябрьской революции.

На следующий день, согнав с себя остатки сна, мы отправились в самый большой в Латинской Америке городской парк – Чапультепек. У местных жителей это излюбленное место для воскресных прогулок. Уличные представления, катание на лодке, игры в футбол, пикники, масса сладостей и бесплатное посещение музеев в этот день – вот лишь неполный список развлечений, доступных мексиканцам. Хотя мы уже и побывали в этом парке, когда ходили в антропологический музей, но неторопливый моцион нам удался только сейчас. Большое количество деревьев, в хаотичном порядке произрастающих на территории, плутающие между ними дорожки, озёра, занимающие центральную часть, стелы и памятники, украшающие небольшие площади, дарят этому месту особую притягательность. Парк прорезает бульвар Пасео де ла Реформа (Paseo de la Reforma), построенный королём Максимилианом по образцу Елисейских полей в Париже. Состояние парка таково, что его ещё нельзя назвать запущенным, но и ухоженным он далеко не является. Здесь нет лужаек для отдыха, как в Центральном парке Нью-Йорка, и отсутствуют структурированность и чёткая планировка, как в мадридском Ретиро, зато налицо некоторая суматошность и бесшабашность. Он будто дикий зверь, пойманный, но посаженный не в клетку, а на поводок. Здесь вместо чётких прямых пешеходных дорожек – плавные линии тропинок, вместо пирамидальных тополей и аккуратных сосен – разлапистые мексиканские кипарисы, вместо искусственных прямоугольных прудов – изогнутые лекала озёрных берегов. И в воскресенье всё заполнено людьми. Пробираемся сквозь потоки посетителей к «холму кузнечиков», на вершине которого располагается дворец Чапультепек, бывшая королевская резиденция, которую в войне 1847 года с Северной Америкой горстка молодых кадетов защищала до последней капли крови. На этом месте когда-то располагался летний дворец Монтесумы II. Сейчас в бывшей резиденции Максимилиана фон Габсбурга в двадцати залах представлена выставка Национального музея истории – от испанского завоевания до революции.

У подножия холма выстроилась большая очередь на маленький стилизованный паровоз, который доставляет людей на вершину за приличное денежное вознаграждение. Но мы выбираем прогулку пешком, оставив участь томиться в ожидании пожилым людям и родителям с детьми. Поднимаемся на холм, где такая же очередь ожидает спуска, а у входа в музей толпится огромное количество людей, имеющих право на бесплатное посещение музея. Мы же вынуждены приобрести билет, и лишь после этого начинаем продвижение сквозь толпу к воротам. Дворец представляет собой роскошное двухэтажное здание с полностью остеклёнными балконами на втором этаже. Не знаю, сделано ли это для защиты от падений через довольно низкие каменные перила или с какой-то другой целью, но это не добавляет зданию исторического шарма.

В залах большое количество мебели и отделки в стиле ампир и барокко с массой бархата, позолоты, дорогого дерева и мозаичного паркета. От переизбытка предметов глаз ни за что не цепляется, а лишь скользит по пространству, испещрённому мелкими деталями. Неудивительно, что любовь Максимилиана к французской культуре отразилась и на внутреннем убранстве дворца. Среди немалого количества экспонатов меня больше всего заинтересовали старые карты Мехико, по которым можно оценить развитие города на протяжении нескольких веков, а также коллекция гравюр и зарисовок, посвящённых войне с Соединёнными Штатами Америки.

Но не предметы роскоши составляют истинную красоту этого места, а парк, разбитый на крыше здания, и вид на город, открывающийся с мраморных балюстрад. Проходим по периметру здания, глядя вниз с холма на вершины деревьев, заполняющих собой всё прилегающее к дворцу пространство. Вдали виднеется Памятник Юным Героям и тянущийся за ним бульвар Пасео де ла Реформа, вдоль которого шеренгами выстроились высотки, сверкающие своими витражами. Прежде здесь неспешно бродили члены королевской семьи, размышляя о политике, а может, о несчастной любви, в тени деревьев вершились судьбы городов, а в коридорах плелись интриги, на мраморных ступенях играли дети под присмотром гувернанток, а на стенах оставались следы от пуль штурмующих дворец дивизий. Всё кануло в прошлое, и теперь тысячи любопытных туристов бродят по дворцу, ставшему музеем, чтобы понять, как жили люди, решавшие судьбу целой страны более сотни лет назад.

Мы пробираемся через нагромождение машин на север города, к небольшому холму Тапейяк (Tapeyak), где находятся две базилики, старая и новая, с главной святыней католиков Латинской Америки – иконой Девы Марии Гваделупской. Неимоверное количество улиц и улочек, на которых все что-то продают или покупают, увлекает нас дальше. Мы медленно пробираемся узкими проходами среди лотков. Всё вокруг заполнено людьми. Едва кто-то останавливается что-то купить, все моментально встают, создавая затор и пытаясь протиснуться сквозь движущийся поток в обратном направлении. С трудом пройдя в таком темпе несколько кварталов, выходим на более спокойные тротуары, но рядом с такими же дорогами, заполненными автомобилями. Все кварталы кажутся неприметными и неотличимыми друг от друга, а здания, в основном песочного цвета, иногда перемежаются небольшими площадями, увенчанными памятниками революционерам или вождям индейских племён. В этих улицах сложно не заблудиться, поэтому мы ориентируемся по навигатору. И вот в очередной раз, перейдя по надземному пешеходному переходу, мы оказываемся на огромной площади, окружённой с двух сторон соборами, с третьей – выполненным в стиле кубизма крестом с часами и звонницей посередине, а с четвертой – высокими воротами, за которыми начинается широкий пешеходный проспект.

Собор Нуэстра-Сеньора-де-Гуаделупе (Nuestra Señora de Guadalupe) выполнен в классическом стиле, соединяющем американское и европейское барокко с отделкой из красного облицовочного кирпича. Купола его, с четырёх сторон обрамлённые маленькими колоколенками, выполнены в жёлтом цвете, но не золотом, как принято у нас в православии. В восемнадцатом-девятнадцатом веках собор просел на целых несколько метров, так что теперь один из углов базилики завален набок, и это видно с площади невооружённым глазом. И хотя в старом соборе тоже проходят службы, но основные мероприятия проводятся в новой базилике, вмещающей до десяти тысяч посетителей, и в ней же теперь хранится главная реликвия католической Мексики. Конструкция нового храма, спроектированного Педро Рамиресом Васкесом, выглядит очень непривычно для нашего взгляда, как, собственно, и все католические соборы, построенные в наше время. Это круглое здание в форме шатра с неимоверно большим диаметром в сто метров, удерживающее свой вес с помощью всего одной центральной колонны, внешнее похоже на цирк или арену. Главный портал представляет собой проход в стене, занимающий одну шестую от всей площади стен и поддерживаемый только небольшими стойками. По всему периметру фасада выполнены витражи без чётко прослеживаемого орнамента или сюжета.

Заходим внутрь. В храме до сих пор идёт служба: практически все места в зале заняты. Вид внутреннего убранства поистине эпический и напоминает скорее картины художников-фантастов. Купол уходит вверх в единую точку, собираясь продольными ломаными линиями, обшитыми деревянными рейками. В центре с потолка свисают на разной высоте светильники, похожие формой на объёмные соты. Торцевая стена напоминает акустический экран, выполненный из гигантских рельефных пластин, усиливающих произносимые с главной трибуны проповеди. Остальные стены покрыты витражами в замкнутом полукольце балконов второго этажа. В центре установлен подиум с трёхрядной системой расположения кресел для священников на случай проведения особых служб. Слева стена покрыта рядом флагштоков со знамёнами разных государств, а справа находится большой орган. По центру закреплена икона Девы Марии Гваделупской, считающаяся нерукотворной и явленной обычному индейскому крестьянину почти пятьсот лет назад. Конечно же, до сих пор не утихают споры по поводу искусственного происхождения образа, созданного на накидке из кактусовых волокон, возраст которой не более четверти века, но образ Девы Марии хранится на ней с 1531 года. И пока живо человечество, споры, так же как по поводу Туринской плащаницы и других чудес, не умолкнут никогда.

Дева Мария Гваделупская стала матерью для мексиканского народа. К ней обращаются обычные крестьяне и аристократы, с её образом отстаивали территориальную независимость и совершали революции, а теперь рожают детей и сдают экзамены в университетах, мафия идёт на дело, бизнесмены заключают контракты, молясь за успех предприятия. Иконки Девы Марии можно увидеть везде: в кабинах дальнобойщиков и у уличных торговцев, на засаленной тесёмке фермера и золотой цепочке светской львицы. С обращением к ней или в её честь ежедневно зажигаются тысячи свечей и произносятся десятки тысяч молитв. Для многих она единственная наставница и спасительница – и вереницы паломников тянутся к ней на поклон, отчего главная площадь никогда не бывает пуста.

Через пятнадцать минут служба заканчивается, и мы сквозь толпу паломников продвигаемся поближе к центру зала. Атмосфера крайне необычна: футуризм и религия сливаются воедино. Несмотря на строгие каноны, католицизм старается шагать в ногу со временем и не только не терять свою паству, но и привлекать молодежь. А её здесь значительно больше, чем в наших православных храмах. Уже не единожды мы видели даже в маленьких городах церкви, построенные с отступлением от традиционных канонов, но, может быть, из-за этого ещё более привлекательные для людей.

Рядом с базиликой, за крестом располагается ещё одна огромная площадь, готовая принимать по нескольку миллионов верующих, которые не могут в великие праздники разместиться в ограниченном пространстве храма, особенно 12 декабря, в праздник явления нерукотворной иконы. Здесь установлен гигантский экран, по которому в таких случаях идёт трансляция службы. За старым собором находится лестница, ведущая на вершину холма Тапейяк к ещё одному храму. Над ступенями перекинуты арки, увитые зелёными гирляндами листьев. С верхней площадки открывается великолепный вид на архитектурный ансамбль католического комплекса, сам же холм представляет собой старое кладбище.

Спускаемся по северной части лестницы и заходим в небольшую капеллу Дель Покито (del Pocito), овальный купол которой украшен чудесными неотреставрированными росписями европейской школы живописи. Вокруг здания множество провалов, которые местные власти вынуждены постоянно устранять. Говорят, капелла была построена на месте бывшего индейского алтаря с жертвенным колодцем, и наличие старых пустот даёт о себе знать. Ещё немного постояв в центре площади под неусыпным надзором массивных зданий, совмещающих старые и новые архитектурные традиции, мы простились с этой эссенцией католической культуры разных периодов истории и вышли на проспект Де Гуаделупе (de Guadalupe), держа путь к станции метро.

Буквально через час мы вновь в центре города на уже неоднократно посещённой нами площади перед Дворцом изящных искусств. Но в этот раз нас интересует не отдельная улица или здание, а весь город, и мы отправляемся на обзорную площадку, что возвышается на одной из городских доминант – Торре Латиноамерикана (Torre Latinoamericana), сорокапятиэтажной высотке на пересечении улиц Лазаро Карденас (Lazaro Cardenas) и Авенида Мадеро (Avenida Madero). В холле здания покупаем билеты, и нам выдают браслеты, позволяющие подняться на крышу. В кабине лифта швейцар нажимает кнопку верхнего этажа, и мы с плавным ускорением поднимаемся туда. Добравшись до тридцать седьмого этажа, вся толпа вываливается в просторное помещение, остеклённое со всех сторон, здесь имеется и кафе на несколько столиков. Основная масса народа прилипает к окнам, зачарованно глядя в беловатую дымку города, мы же проходим к другому лифту, который везёт нас ещё на пять этажей выше. После этого по винтовой лестнице мы забираемся на самый верх и оказываемся на сорок пятом, где из-за решётки, но без стеклянной защиты можно наблюдать панораму города.

Ровная гладь домов, прорезаемая кое-где небоскрёбами, расползается вширь, огибая холмы и теряясь в белой дымке смога. На этой «карте» легко находятся улицы и площади, которые мы в эти дни прошли пешком, а кварталы, изнутри казавшиеся лабиринтом, теперь, лежащие как на ладони, стали понятны и просты. Этот город уже перестал быть чуждым, в нём ощущается свой неповторимый шарм и одновременно мужественность; здесь хочется ходить ещё, смотреть больше, давая ему раскрыться перед тобой. Заворожённые красотой этих каменных джунглей, мы простояли на площадке до самого заката, дождавшись, пока солнце уйдёт за горы и сумерки начнут поглощать квартал за кварталом, а тёплые закатные краски уступят место сизо-пастельной палитре цветов.

Ещё через час здания пропали во тьме и город запульсировал новыми огнями, огнями ночной жизни. Потоки красных и жёлтых точек, словно по венам, гнали по улицам безудержную динамику своих движений; оконные проёмы, похожие на ячейки сот, мигали в хаотичном танце светом люстр и светильников; красные габариты небоскрёбов взмывали выше ночного неба, чернота пригородов рассыпалась мириадами звёзд, и энергия миллионов людей дышала в каждом импульсе ночного города. Он жил, жил каждым человеком, каждым его помыслом и целью, каждым движением и устремлением, он был один на всех. Он отдавал себя без остатка и забирал взамен за это каждого, кто приезжал сюда и оставался здесь навсегда.

Это была столица государства, где из мечты ковалась реальность, а реальность настоящей жизни оставалась мечтой. Где люди не читают книги, грезя о чужой жизни или заучивая чуждые им правила, а сами строят своё будущее с нуля. Где, несмотря на перенаселённость, пробки и смог, люди рады, что достигли своей заветной мечты – жить в столице. Таким я увидел город, обладающий тысячами масок и лиц, но своё единственное настоящее лицо открывающий только избранным. Такой стала для меня правда о Мехико с высоты ста восьмидесяти метров, такая далёкая от правды людей на улицах этого мегаполиса, каждый день борющихся за своё место под ярким мексиканским солнцем.