Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 1. Центральная Америка"

Глава 5.5
Текила. Город жидкого золота

– По-вашему, обязательно нам каждый вечер напиваться? – спросил меня как-то утром Себастьян.

– По-моему, обязательно.

– И по-моему, тоже.

Ивлин Во. Возвращение в Брайдсхед

Кто из нас не слышал о коньяке! Он бывает с тремя звёздочками, с четырьмя или пятью. Дербентский коньяк или «Старый Кёнигсберг», а лучше грузинский, только не подпольный, разлитый у нас, а привезённый из путешествия родственниками или знакомыми. Но настоящий коньяк производят только во французской провинции Шаранта и, к слову, в Армении, и подразделяется он по степени выдержки на VS, VSOP, XO, а не с помощью советских «звёздочек», всё же остальное всего лишь бренди. А что мы знаем о шампанском? Конечно же, советское или российское, с чёрно-золотой или серебристой витиеватой этикеткой, извещающей о множестве призовых мест на конкурсах самой лучшей и качественной продукции. Но ведь настоящее шампанское производится тоже только во Франции, в провинции Шампань, а всё остальное лишь игристое вино. Даже арманьяк – и тот совсем не из Армении, а из той же Франции. Что же остаётся другим странам, если почти все известные напитки производятся в стране романтиков и художников?

Мы отправляемся в небольшой городок под названием Текила, где несколько компаний с мировым именем изготавливают одноимённый напиток из голубой агавы. И если кто-то скажет вам, что текила, произведённая в другом месте, кроме штатов Халиско, Гуанахуато и Тамаулипас, тоже текила, не верьте – это мескаль.

За пределами штата Халиско называть свою продукцию текилой получили право всего несколько предприятий, и это строго отслеживается Специальным Наблюдательным советом (CRT). К сожалению, большое количество производителей, стремясь сократить издержки, вместо голубой агавы используют в качестве сырья до пятидесяти процентов других, более дешёвых сортов агавы, сахарный тростник или кукурузу – это не запрещено законом, и такая текила называется «standart». Если вы всё же хотите попробовать настоящий напиток, то на этикетке обязательно нужно искать надпись, что 100 % использованного сырья составляет именно голубая агава; категория такой текилы будет «premium». Самая известная марка текилы в России, «Ольмека», производится тоже в штате Халиско, в небольшом городке под названием Арандас.

За окнами автобуса проплывают поля с краснозёмной почвой, залитые золотым солнечным светом, на них ровными рядами растут разлапистые растения, которые по ошибке часто называют кактусами. Голубая агава относится к суккулентам, родственным лилейным и амариллису, и является одной из 136 разновидностей агавы, произрастающих в Мексике. Эти растения величиной в полметра, листья которых напоминают алоэ, тянутся своими кончиками к солнцу, пытаясь забрать максимум тепла, будто и не находятся в одном из самых солнечных районов Земли. Они зреют на протяжении десятка лет, наливаясь силой и энергией, накапливая её в шарообразном стволе, который называют «пинья» за внешнюю схожесть с ананасом – именно его и используют для производства текилы. Удивительно, но безжизненные земли стали идеальным домом для сотен тысяч ростков голубой агавы, с комфортом устроившихся на этих холмистых плоскогорьях.

Изначально не знавшие дистилляции ацтеки называли жидкость, получаемую из забродившего сока растения, «пульке» и употребляли её только в ритуальных целях. Затем, когда испанцы принесли в Новый Свет метод перегонки, спиртной напиток золотого цвета считался уделом мексиканских рабочих и фермеров, заходивших вечером в бары пропустить стопочку-другую. И кто бы мог подумать, что через сотни лет он станет известным во всём мире покорителем баров и дискотек! Грубый и дешёвый народный напиток стал оригинальным и стильным – теперь его можно встретить как на закрытых чопорных приёмах, где текилу аньехо, смакуя, потягивают из бокалов, мирно беседуя о политике или бизнесе, так и на безудержных вечеринках с обязательной «текила-бум» или «субмариной».

Её употребляют в составе коктейлей и отдельно, запивая сангритой или закусывая лимоном с солью, некоторые используют для этого бурую соль, изготовленную из смеси хлорида натрия с растёртыми сухими гусеницами. Кто-то предпочитает холодную, а кто-то – ледяную, другие же пьют текилу комнатной температуры, уверяя, что при этом лучше раскрывается её аромат. Мне же больше импонирует отношение к текиле мексиканских крестьян: они начинают пить её с утра перед работой в поле, добавляя в чай или кофе, а заканчивают на закате в барах. Для неё придуманы десятки ритуалов и сотни применений. Она прославила себя больше, чем чешская бехеровка или немецкий егермейстер.

Что позволило ей стать такой популярной? Ведь для неё характерна не низкая цена – многие сорта виски и водки более доступны, и ограниченность сырья – рис и рожь выращиваются куда большими объёмами. Но между тем многих приковывает золотистый цвет и ни с чем не сравнимый вкус этого напитка. И сегодня, под чутким присмотром комитета по технологии изготовления, текила победно шагает по ста тридцати пяти странам мира, распространяя через свои дистрибьюторские центры не столько сам алкоголь, сколько культуру его потребления и мексиканские национальные традиции.

Мы практически бегом добираемся до ворот завода по производству текилы, принадлежащего семье Хосе Куэрво. За массивной чугунной решёткой – небольшой внутренний дворик с огромным металлическим вороном в полтора человеческих роста, символом дома Куэрво, так как фамилия в переводе обозначает эту древнюю мудрую птицу. Насколько мы знали, последняя экскурсия по фабрике начиналась в тринадцать часов, этим и была вызвана наша спешка. Но, поговорив с девушкой за стойкой регистрации, мы узнали, что экскурсии проходят каждый час вплоть до шести. Следующая, с англоязычным гидом, была назначена на три часа, поэтому у нас освободилось два часа на еду и ознакомление с городом.

Выйдя с территории фабрики, мы смогли не спеша посмотреть на окружающие нас здания. Симпатичные небольшие домики, церковь на главной площади, памятники, так или иначе связанные с главным занятием местных жителей – производством текилы. Даже на городских скамейках закреплена эмблема в виде одиннадцатилистового плода голубой агавы. Центральная улица сплошь заполнена магазинчиками, где продают в основном спиртное и сувениры, а также небольшими кафе. В магазинах текила продаётся в пятилитровых пластиковых канистрах с бумажной этикеткой и, как говорят, весьма неплохого качества. Во время прогулки по периферийным улицам у нас сложилось впечатление, что жители города не ходят в бары с целью поесть, а только чтобы посидеть с друзьями за рюмкой. Так и не найдя кафе, мы вернулись на туристическую улицу. После пяти-шести попыток мы убедились, что еда обойдётся дороже, чем нам хотелось бы, и зашли в приглянувшийся ресторанчик, оформленный в стиле Дикого Запада. Сев за стол, мы сразу же получили по коктейлю на основе текилы, производителя которой даже не запомнили. Заказали ещё по стопке текилы репосадо, бутылке пива и мясному блюду. Съев такосы и энчиладосы и выпив «за родину» по золотому шоту, мы в приподнятом настроении покинули заведение и отправились к фабрике, чтобы не опоздать на экскурсию по изготовлению этого спиртного напитка.

Все туристы, пришедшие на производство, оказались испаноговорящими – и экскурсия на английском языке предназначалась только для нас двоих. Посмотрев фильм об истории фабрики и нынешнем состоянии дел, мы в первых рядах отправились на производство вслед за экскурсоводом. Она рассказывала о методах выращивания и обработки плодов, степенях дистилляции спиртов и этапах хранения продукции. Мы ходили по фабрике, удивляясь технологичности и точности производства на каждом этапе, а также тому, как единожды отлаженная система продолжает и по сей день работать на основе старых традиций, но с применением новых технологий. Хотя наш тур и не включал дегустацию, на каждом этапе производства нам давали попробовать очередной получившийся продукт, начиная с ферментированных плодов агавы и заканчивая выдержанной в бочках текилой репосадо.

На техническом дворе приезжающие с полей самосвалы выгружают «шишки», уже очищенные сборщиками агавы – «химадорами» – от листьев специальным приспособлением, называемым «соа», которое напоминает одновременно узкую лопату и мачете. После этого несколько крепких рабочих, ноги которых защищены кожаными пластинами, с помощью топоров разрубают плоды на несколько крупных частей, фронтальный погрузчик забирает их и отвозит к специальным каналам, по которым они поступают в печи для запаривания. Там плоды проводят продолжительное время – до нескольких суток – пока не станут мягкими и сладкими на вкус; цвет их при этом меняется с белого на кремовый или светло-коричневый.

Мескаль от текилы отличается тем, что плоды запекаются при большой температуре на углях в земляных ямах, отчего конечный продукт приобретает заметный привкус дыма. После этого из плодов получают сок, долго отваривая пиньи на пару, а затем медленно охлаждая. Впоследствии с помощью ферментации получается сусло, содержащее пять-семь процентов алкоголя. Выход готовой продукции составляет всего один литр на каждые семь килограммов сырья.

Первая дистилляция даёт раствор, содержащий двадцать процентов спирта. Вторая перегонка позволяет напитку набрать дополнительный градус, достигающий пятидесяти – пятидесяти пяти единиц, и при этом избавиться от вредных примесей. Позднее напиток разбавляют до получения необходимой консистенции. Готовый продукт помещают в дубовые бочки, либо новые, либо из-под бурбона или виски. Не выдержанный в погребах продукт называется бланко и отличается белым прозрачным цветом. Все остальные типы зависят от срока хранения в дубовых бочках. Со временем они приобретают более мягкий вкус с ярко выраженными тонами. На производстве работает обширная лаборатория, отслеживающая качество получаемого продукта на каждом этапе производства. Оставшаяся после получения сока масса также не пропадает: из неё изготавливают бумагу, удобрения или корм для скота.

И пусть сегодня производство практически автоматизировано на всех этапах, вместо человека работают конвейеры и сотня труб с различными газами и жидкостями, а вдоль стен фабрики тянутся километры проводов, всё равно интересно, бродя среди огромных дубовых бочек, часть которых рассчитана на сотни литров вместимости, впитывать дух истории. Ведь когда-то волы, шагая тяжёлой поступью, крутили жернова, чтобы добыть из перемолотых отваренных плодов густое сусло, и раздували меха жаровен, а мужчины вручную заполняли медные кубы дистилляции и готовили бочки для хранения. И погреба всё ещё полны того мистического очарования и сладковатого дурманящего запаха алкоголя, ради которого человек из года в год взращивал голубую агаву, чтобы она прошла этот долгий и трудный путь до резной стеклянной бутылки, наполненной жидким золотом.

Глава 5.6
Теотиуакан. Культура за гранью понимания

То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу, дабы осуществились чудеса Единого.

Гермес Трисмегист

Раннее утро четверга. На улице, несмотря на поднявшееся над горизонтом солнце, изо рта идёт пар, и даже флиска не спасает от нападающего с завидной периодичностью озноба. Автобус выезжает из уже задыхающегося в утренних пробках города на шоссе, ведущее к Теотиуакану. Через полтора часа, спеша попасть в археологическую зону в числе первых, мы оказываемся перед входом в древний город. Распространённое мнение, что принадлежащий ацтекам мегаполис был ими же и основан, является заблуждением: когда они пришли на эти земли, то обнаружили город в запустении. Ацтеки назвали его «место, где люди становятся богами». В двадцатом веке археологи в поисках ценностей, варварскими методами открывая кладку пирамид, полностью уничтожили верхний слой лепнины, довершив то, что начало несколько веков назад само время.

Что я ожидал увидеть во время своего первого посещения археологической зоны в Мексике? Грандиозные постройки, витиеватые барельефы стен, красочные образы культурного наследия, искусно запечатлённые на древней штукатурке? У нас есть впитанные с детства стереотипы джунглей, где среди буйной растительности, в удушающих объятьях лиан стоят рукотворные памятники индейцев – пирамиды, галереи и храмы. Возможно, в этом и есть доля правды, относящаяся к городам майя, но от этого места я ожидал чего-то другого, особенного…

Парковки ещё совершенно пусты, около главного входа нет ни туристов, ни торговцев сувенирами. Кассир продаёт нам билеты, и мы проходим к порталу возле туристического центра. Вдалеке холмы, покрытые травой, отливающей золотом, по пути нам попадаются деревья высотой в два-три человеческих роста и такого же размера кактусы. Пройдя ещё несколько сотен метров в горку и поднявшись по ступеням, мы оказываемся на южном конце восстановленного участка Дороги Мёртвых, которая прямой стрелой упирается в Пирамиду Луны высотой в полсотни метров. По краям дороги видны фундаменты обычных жилищ, храмовых построек, каменных площадей. Справа вздымается вверх шестидесятипятиметровая Пирамида Солнца.

Грандиозность построек, открытые пространства колоссальной величины и мощь древнего города поражают своим великолепием до глубины души, и кажется, улицы в звенящем холодном утреннем воздухе вот-вот взорвутся звуками фанфар, возвещающими о прибытии бога Тлалока и возрождении города из тлена. Огибаем здание пока ещё закрытого музея и проходим к торцу четырёхъярусной пирамиды Солнца, уступающей по величине во всём мире лишь пирамиде Хеопса и пирамиде Чолула, идём вдоль боковой грани и поворачиваем к главной лестнице с центрального фасада. В округе ещё не видно ни одного туриста, но наверху уже работают люди, выбирая пучок за пучком проросшую на склонах пирамиды траву. Поднимаемся по ступеням, пока, наконец, не оказываемся на последнем верхнем ярусе, где вход на вершину огорожен оранжевой строительной сеткой и охранник преграждает путь наверх. Это новшество появилось сравнительно недавно: раньше любой желающий мог подняться до самого пика, вспоминая, как в детстве становился победителем в игре «Царь горы». Но, несмотря на «недобор» ещё десяти метров высоты, отсюда открывается восхитительная панорама всей долины, в которой раскинулся Теотиуакан. Вот слева направо, пересекая весь город, идёт дорога, левее – храмовый комплекс Цитадели с пирамидой Кецалькоатля и примыкающими Северным и Южным дворцами, а справа в окружении небольших алтарей стоит самая красивая в этом городском комплексе Пирамида Луны.

Мы огибаем пик и садимся на шероховатые камни кладки, чтобы полнее ощутить окружающее нас пространство. Через несколько минут мимо нас бодрой походкой проходят белые кроссовки, но при звуках нашей беседы вдруг останавливаются. «Русские?» – слышим мы голос сверху. «Да, из России», – отвечаем владельцу белых кроссовок и светло-серых штанов. Так мы познакомились с Олегом. Он оказался здесь один, оставив свою семью в Канкуне, так как его дочь уже не могла видеть древности исчезнувших цивилизаций Юкатана, предпочитая спокойный размеренный отдых на белоснежном пляже полуострова. Олег же, следуя своей давней мечте взобраться на пирамиды Теотиуакана и увидеть открыточный вид на Дорогу Мёртвых, взял билет на самолёт до Мехико, остановился на ночь в дормитории с путешествующими студентами и этим ноябрьским утром оказался здесь. Его не остановило наличие охраны у вершины пирамиды – какого русского могут остановить такие пустяки – и буквально через несколько секунд он взгромоздился на самом пике, получив доступ к полному обзору долины. Послышались недовольные возгласы служащего парка, и Олег, уже достигший своей цели, спокойно спустился вниз. «Я же не знал, что у вас не везде ходить можно», – как говорил герой небезызвестного фильма.

Побыв ещё какое-то время на пирамиде, мы спустились вниз и направились к Дороге Мёртвых. Широкое, посыпанное мелким гравием пространство, способное вместить четырнадцать одновременно движущихся машин, поражает тем, как разумно древние градостроители планировали транспортное сообщение. Какой размах и полёт мысли чувствуется в этих улицах и домах, и насколько скупо, скованно и тщедушно выглядят по сравнению с ними исторические центры европейских городов. На протяжении сотен метров дороги с обеих сторон нам встречаются алтари, десятки ярусов небольших пирамид и сотни ступеней, в конце концов переходящие из монолитных каменных змей в огромную площадь у подножия Храма Луны. Возможно, поначалу он задумывался более объёмным и детальным, чем его «старшая сестра», возможно, под действием времени сохранился лучше, чем Пирамида Солнца. Но факт остаётся фактом: на меньшей пирамиде больше ярусов, главная лестница имеет несколько алтарных групп и выглядит рельефнее и интереснее. Однако, когда мы оказались рядом с ней, нас постигло разочарование. Вход был открыт только на первый ярус, а дальше лестница была перегорожена стойками и лентами. Взглянув наверх, мы решили, что не стоит огорчаться из-за таких пустяков, и свернули налево, за пандус. Охранники сонно бродили внизу, не замечая наших акробатических упражнений. По неровной поверхности стены мы забрались на второй ярус и сели вне зоны видимости людей, находящихся внизу на площади. Через десять минут этим же путём проследовал неожиданно возникший у подножия яруса Олег. Через минуту он уже сидел рядом с нами, вынимая из рюкзака небольшой свёрток, наполненный припасённым табаком. Он скрутил из папиросной бумаги сигарету, предварительно по максимуму уплотнив её содержимое, и закурил. И, как обычно бывает в разговоре провинциала с жителем столицы, речь зашла о Москве…

Я не знаю почему, но разговор с москвичами, продолжающийся более десяти минут, непременно сворачивает на обсуждение столицы так же, как разговор «за жизнь» в начале второй бутылки водки заходит о политике. Возможно, виной тому зависть провинциалов, их неосуществившиеся мечты, которые наверняка исполнились бы в столице. Возможно, виновато наше общество, которое показывает пальцем, обсуждает и ругает златоглавую, но всем своим естеством втайне тянется в Москву. В город с несравненной роскошью, безудержными вечеринками, элитными квартирами и правительственными дачами, с грязными вокзалами и попрошайками в переходах, переполненным метро и многочасовыми пробками. В город, где чашка кофе стоит столько же, сколько обеды в заводской столовой за целую неделю, где, сдавая квартиру в центре, можно безбедно жить на побережье Индийского океана. В город, где новые модели автомобилей и люксовых телефонов появляются быстрее, чем в странах их производителей, а российские деньги заменяются «баксами».

В столицу хотели бы переехать семьдесят миллионов россиян – больше половины всех наших соотечественников – и столько же жителей союзных республик. А все, кто живут в ней, мечтают скорее свалить оттуда, и лучше поближе к Туманному Альбиону. Её все ненавидят, но хотят, это любовь на грани безумства, за которую многие отдают свои жизни. А между тем Москва не только забирала – она многое подарила России. На Арбате не всегда продавали шапки-ушанки – здесь когда-то писал свои стихи и песни Окуджава, на Цветном бульваре не только поглощают еду в ресторанах звезды шоу-бизнеса – в прошлом здесь гулял по ночам Гиляровский, и Сретенка известна не соседним зданием Лукойла, а тем, что на ней прошло детство Визбора. Здесь был дух России, воспетый Есениным.

У каждого города есть своя душа, олицетворённая людьми, его населяющими. Москва – пухлая розовощёкая рыночная торговка, способная на крепкое словцо. Она сварлива и хамовата, она умеет отстаивать свои интересы. В её закромах есть всё, и если вы способны войти к ней в доверие, то можете добиться многого. Когда-то она сидела в пёстром сарафане в тереме с резными наличниками, прихлёбывая чай из блюдца и закусывая баранками. И приговаривала любопытным зевакам: «Иди, иди отсюдова подобру-поздорову, ишь, уставился он!» Теперь же она в особняке, в мехах, баранки вложены в надёжные иностранные банки, в гараже не тройка с бубенцами, а «Mersedes-Benz» класса CL, да и чая уже нет: по вечерам без повода она попивает «Moёt», а если настроение паршивое, то и «Kaufman».

Вот Питер, этот чопорный аристократ, во фраке, пусть и слегка поношенном, гордится своим именитым происхождением и знатностью рода, только состояние поистрачено, и ему приходится держать себя в узде. Он хандрит всегда, ему не в радость балы и приёмы, сусальное золото дворцов давно превратилось в краску, и лишь редкие прогулки по гранитным набережным Невы сбивают с него мрачность и тоску. Он поглядывает вдаль на юго-восток, где находится главная обидчица, лишившая его господства и славы. Приходя домой, он снимает свой котелок и включает телевизор, а там одно и то же – только нет его самого – и даже бывшие покровители, на которых он так уповал, теперь заняты лишь Москвой.

Я подумал, кто же тогда Нижний Новгород, как выглядит он? Сколько всего было в его истории: взлёты и падения, забвение и статус закрытого города. И думаю, что он – разорившийся купец, ещё надевающий по старой привычке засаленный кафтан на собольем меху, но у которого всё уже в прошлом. У него нет гильдии, нет конторы, нет фирмы. Он выпадает из общей истории, хотя и пытается примерить на себя давно поношенную другими одежду из секонд-хенда, но это всё не то, она ему не подходит – он не найдёт себя, пока не перестанет цепляться за иллюзии и равняться на других. Не стоит повышать самомнение за счёт титулов, ведь даже столь желанное звание «третьей столицы» уже проиграно более расторопному сопернику, и надо искать свой путь. Тем более история даёт всё новые и новые шансы подняться со дна, отряхнуть пыль с кафтана, испещрённого бороздами минувших лет, и сказать: «Я ещё помню славу и величие своего прошлого и готов твёрдым шагом идти вперёд, не оглядываясь на других».

Очнувшись от накативших мыслей, я понял, что проговорили мы не менее часа: площадь возле пирамиды успела наполниться людьми, а мы до сих пор так и не поднялись на вершину. Обогнув боковую грань, наша компания остановилась около ребра пирамиды, в месте, которое показалось нам наиболее простым для подъёма выше. Гуськом мы вскарабкались наверх, очутившись около округлой вершины. Кладка пирамид выглядела так, будто вулканические камни разных форм и размеров зацементировали в едином монолите, и треть каждой каменной глыбы при этом торчала на поверхности. Это облегчало передвижение по наклонной плоскости. Сверху открывался потрясающий вид на древний город, залитый солнечным светом.

На спуске нас уже поджидала охрана, чтобы выдворить с территории за нарушение правил посещения археологической зоны. Мексиканец в тёмной форме поманил нас к себе и зацокал языком. Но нашу троицу это уже нисколько не смущало. Проводив нас до ближайшего выхода, он ещё долго стоял, контролируя, чтобы ни один из нас не вернулся обратно. Мы же прошли метров восемьсот по дороге вдоль ограждения и опять зашли на территорию в другом месте, показав билеты и сказав, что выходили поесть. На площади возле парковки четверо мужчин готовились к обряду встречи весны. Они привязывали себя верёвками за ноги к верхней точке высокого столба. Буквально через несколько минут володорес прыгнут вниз головой, медленно раскручиваясь вокруг центра, чтобы совершить тринадцать оборотов на каждого и приземлиться на ровной поверхности. В итоге на четверых придётся число пятьдесят два, которое в дохристианских представлениях центральноамериканских индейцев символизировало календарный цикл. Но этого мы уже не увидим, так как сегодняшний свой путь мы обязаны завершиться там, где он начался, – в Мехико.

Прощай, Теотиуакан. Город-загадка, город-иллюзия. Построенный на плоскогорье на высоте 2300 метров, он до сих пор бережно хранит свои тайны. Да, от него осталось немного, но даже эта небольшая часть позволяет ощутить могущество создавшей его древней цивилизации. Чётко спланированные улицы, возведённые постройки, пирамиды, воздвигнутые без современных кранов и подъёмников, ошеломляют своим размахом. Человек всегда старался во всём превзойти окружающую его стихию, создавая памятники своему могуществу и богам, богам, которые сами изначально олицетворяли Природу и её естественный ход. Таков уж противоречивый внутренний мир людей. И где бы вы ни были, какие бы рукотворные чудеса вы ни видели – всё это памятники человеку, который, преклоняясь перед Природой, старался тем не менее во всём быть выше неё.