Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 1. Центральная Америка"

Глава 4.2
Сьенфуэгос. Жизнь скрытая и напоказ

Истинный путь открытий – не поиски новых земель, а взгляд новыми глазами.

Марсель Пруст

За окнами автобуса показалось море. Южный берег Кубы приветливо машет нам листьями нарядных пальм. Небольшой автовокзал кажется душным после прохлады «Виасуля». Зарешёченные выходы на платформу охраняются работниками автовокзала; множество людей внутри терминала стремятся продвинуться ближе к выходу, создавая давку. Сотни глаз наблюдают, как горстка вновь прибывших туристов проходит в соседний безлюдный терминал с кондиционером, куда простым местным жителям путь заказан. Владельцы фазенд окружают туристов, наперебой предлагая услуги по предоставлению жилья. Мы пытаемся объяснить, что у нас уже забронирована комната, и прорываемся к кассам, чтобы купить билет на следующий день в Тринидад.

Неширокие улицы, одноэтажные дома. Ничто не напоминает о шумной столице, находящейся вечно в движении. Здесь практически нет машин, и, кажется, люди даже не собираются покидать свои жилища. Они сидят около телевизора, каждый в своём кресле-качалке, и умиротворённо глядят на тебя сквозь открытые двери. Жизнь замерла. Замерла до наступления сумерек.

Наше жильё оказывается занятым, и мы поселяемся в квартале от первоначально предполагаемого места. Квартира выглядит куда более просторной, чем в Гаване. Несколько комнат, отдельная кухня и свой садик – непозволительная роскошь для столицы. Через час мы выходим в город и снова оказываемся на раскалённом асфальте. Главная улица Пасео дель Прадо (Paseo del Prado) с аллеей посередине рассекает город и устремляет нас к самому южному мысу. Дома с открытыми верандами и беседками напоминают южные штаты США. Ухоженные фазенды и чистые дворики не выглядят только что подготовленными к приезду какого-то высокопоставленного лица. Видно, что люди действительно так живут. В противовес столице, в Сьенфуэгосе чувствуешь тепло семейного очага и заботу о ближнем. Здесь всё проще, по-свойски.

Что заставляет нас определиться в таком сложном вопросе, где жить – в провинции или в столице? И есть ли альтернатива двум крайностям? Не слишком ли дорого мы продаём своё спокойствие, чистый воздух, реку и лес в десяти минутах ходьбы от дома, выбирая бурлящую жизнь мегаполисов с карьерным ростом и развлечениями на каждый день? Насколько «пластмассовый мир» побеждает нас, подкупая своей простотой и комфортом? Не пресыщены ли мы жизнью до такой степени, что уже не знаем, чего хотеть? И не продаём ли всё отпущенное нам время в погоне лишь за своим отражением в зеркале. Тысячи ресторанов, кинотеатров, торговых центров приветливо открывают нам свои двери в ожидании щедрых пожертвований. Мы выбираем, смакуем, обсуждаем. Мы не едим дома с родными и не ходим в гости к друзьям, мы назначаем встречи в кафе, а не в парках, словно это теперь моветон. Мы забываем, как пахнет свежескошенная трава, предпочитая ей ароматические свечи, а выезжая за город, чувствуем дискомфорт без телевизора и компьютера. Мы перестали читать и размышлять, привыкнув к броским картинкам на обложках глянцевых журналов и рекламных щитах. А между тем столько небольших городов живёт своими патриархальными устоями, печалями и радостями! А мы, зарабатывая много денег, получаем ли удовлетворение от жизни? Сколько нужно лично вам для счастья? Лично мне – десять минут заката и десять часов сна.

Узкий мыс украшает здание Паласио де Вайе (Palacio de Valle) в арабском стиле. Сейчас здесь располагается ресторан. С другой стороны мыса – открытое кафе, заполненное людьми. Заказываем «Bucanero» и занимаем столик около самой воды. То ли брызги моря, то ли капли мелкого моросящего дождика приятно освежают кожу так же, как пиво освежает тело и мысли. Время пролетает незаметно – и ещё недавно яркое полуденное солнце, будто стесняясь, заливается краской и прячется за горизонт. С закатом жизнь в городе оживает, набережная наполняется людьми и музыкой. На парапетах весело щебечут девушки, по тротуару бегает ребятня, мужчины компаниями по пять-шесть человек играют в домино. Мы возвращаемся домой.

В очередной раз в голове мелькает мысль, что человеку для жизни надо не так уж и много. Наши предки, жившие в деревянных срубах, довольствовались малым. Конечно, в век цифровых технологий нам уже не удастся избавиться от работы с компьютером, плейера в ушах, телефона в кармане и общения по интернету (если со временем всё это не внедрят в человеческий организм). Теперь нам каждый день необходимо не только спать и есть, но и что-то заряжать – розетка стала не менее важной, чем постель и тарелка с едой. По сравнению с этой зависимостью курение – простое баловство. Мы проверяем уровень зарядки аккумулятора так же часто, как время на часах, да и на часы мы смотрим большей частью в мобильном телефоне. Мы живём в киберпространстве, и даже Вернадский, описывая ноосферу как информационное поле, не представлял, насколько буквально это сбудется. Нас поглотили радиоволны телевидения, сотовой и военной связи, дистанционных пультов управления, автомобильных сигнализаций… Мы пронизаны миллионами колебаний разной частоты, которые передают тысячи слов, и каждый волосок тела наэлектризован информацией. Мы навсегда в плену розетки. Только в темноте Полина открывает дверь дома. Я кидаю рюкзак на пол и сам валюсь от усталости. И уже сквозь накативший волной сон вспоминаю, что не поставил на зарядку планшет и батарейку от фотоаппарата.

Духота ночи сменяется свежестью утра. Завтрак исчезает со стола за считанные минуты. До сих пор клонит в сон, несмотря на вторую чашку кофе. Выходим в город, рассчитывая на местном транспорте добраться до южного мыса, откуда ходит паром до крепости Хагуа (Castillo de Nuestra Señora de los Angeles de Jagua). Улицы пустынны, если не считать изредка попадающиеся по пути экипажи, запряжённые коренастыми измученными кобылками. Они бредут медленно, понуро, позвякивая упряжью и отбивая невесёлый ритм по асфальтовой дороге.

Несмотря на отсутствие людей на улицах, вокзал полон народу. В ограниченном пространстве спёртый воздух и духота. Развешанные по стенам вентиляторы едва вращаются, с усилием разрезая тягучий воздух помещения. Мы получаем в кассе номерки для посадки на автобус и напряжённо пытаемся определить, какой из выходов нам нужен. Люди толпятся у решёток, стараясь оказаться чуть ближе к долгожданной посадке. Время от времени к металлическому частоколу подходят работники в форме и дозированно пропускают людей к автобусам, произнося что-то в громкоговоритель. Все наши попытки всучить номерки кому-либо из работников тщетны – каждый раз мы получаем только указания пройти к новому выходу. Мы оказались по ту сторону клетки, где обычно пребывают только кубинцы, и нам это не понравилось. Протерпев эту вакханалию в течение часа, решаем взять такси.

В ожидании машины поднимаемся на второй этаж, надеясь купить дозу освежающего пива. «Dos Cristal, por favor?», – вопрошаем мы. «Caliente», – предупреждает нас продавщица. Не желая пить тёплое пиво, заказываем другое. Берём два «Bucanero» и садимся в тени на отмостке автовокзала. Когда остаются последние глотки, к нам подходит кубинец и предлагает транспорт. После недолгого торга сговариваемся о цене. Он торопливо углубляется во дворы, то ли за своей машиной, то ли чтобы занять транспортное средство у соседа. И всего через полчаса очередное чудо отечественного автопрома доставляет нас до мыса. Водитель заботливо провожает нас до парома и, обменявшись парой слов с другими пассажирами, сообщает, что судно вот-вот должно подойти.

На Кубе сохранилось достаточно много русских «фиатов». И если в Гаване «Ладу» встретишь не так часто, а предпочтение отдаётся американской классике, то в провинции «русские лошадки», подарок «большого социалистического брата» кубинским друзьям, до сих пор сохраняют статус одного из самых народных автомобилей. Нас всегда учили, что всё общее, со всеми надо делиться и всем помогать. Поэтому миллионы баррелей нефти, сотни тысяч единиц продукции тяжёлого машиностроения, десятки тысяч специалистов отправлялись в Африку и Латинскую Америку помогать нашим новым братьям в борьбе с капитализмом. Как жители этих стран относились к нам? Были ли они готовы в свою очередь пожертвовать чем-то ради нас? Не знаю. После развала Советского Союза я понял, что ляхи нам никакие не друзья и польские шляхтичи всегда воевали с Россией – вспомнить хотя бы интервентов во времена Великой Смуты. Чехи ненавидят нас всей душой за вторжение в Прагу в 1968 году. Прибалты первые стояли в очереди на отделение: к Европе передом – к России задом. И сегодня они более чем холодны к тем русским, кто остался жить на теперь уже их землях. А ведь все когда-то назывались братьями-славянами и большой дружной социалистической семьёй.

Что касается Латинской Америки и Африки, то никто из представителей молодого поколения толком уже не представляет, что там делал Советский Человек, да и был ли он вообще. Единственное, что я помню у нас кубинского, – это марки в киоске «Союзпечать», яркие, красочные, каких у нас не выпускали. Копишь на них по несколько копеек месяцами, выпрашиваешь у мамы. А когда папа возьмёт тебя в город, покупаешь несколько штук – и праздник на душе. И мир был таким же красочным, и бахрома у него была точно такая же, как у кубинской марки. А сахар… Да что сахар, делали его из сахарной свёклы и дальше будут делать. Не с Кубы же везти, в самом деле.

Паром прибыл через двадцать минут. Старое неповоротливое судно, видимо, когда-то крашенное в синий цвет, приняло на свой борт пассажиров, загудело и отправилось в обратный путь. Быстро спешившись, мы в пять минут очутились перед фортом. Хотя он и является третьим по величине на Кубе, в действительности представляет собой небольшую крепость с двойной стеной и рвом, в прежние времена, должно быть, наполненным водой. Совершенно безлюдный, он даёт возможность спокойно наслаждаться видом на вход в морскую гавань Сьенфуэгоса. Подземное хранилище питьевой воды, два этажа основного здания, мост через ров, верхний уровень для установки пушек и наблюдательная башня – вот, собственно, весь скромный ассортимент достопримечательностей крепости.

Осмотрев всё за час, мы устроились в местном кафе с видом на пролив, ожидая парома на тот берег. Он прибыл минут через сорок. Загудев, быстро высадил пассажиров и уже готов был отчалить обратно. По заверениям местных, паром должен был оказаться здесь не ранее чем через полчаса – и его прибытие стало для нас неожиданностью: едва доев и быстро расплатившись, мы впопыхах бросились на борт судна. Доплыв до соседнего берега, мы следом за большой группой отправились ожидать местный автобус, идущий в сторону города. Минут через сорок, осознав, что можем не только не успеть искупаться в море, но и опоздать на транспорт, отправляющийся в Тринидад, решили дойти пешком до расположенного неподалёку отеля, чтобы вызвать такси. Названная цена оказалась непомерно высокой, из-за чего было принято решение начать путь в сторону Ранчо Луна (Rancho Luna) пешком и попытаться поймать более демократичный транспорт.

Проходя рядом с недавним местом нашего ожидания, мы увидели, что народ рассеялся: люди либо уехали на автобусе, либо отправились к трёхчасовому парому в город. Обратного пути не было. Мы настроились на час пешей ходьбы. Но уже через три минуты Полина обратила внимание на грузовичок, ехавший нам навстречу. Им оказался тот самый долгожданный автобус, доверху набитый людьми. Приняв от нас деньги за проезд, водитель посадил нас в кабину, очевидно, решив, что было бы слишком неучтиво позволить нам путешествовать в кузове грузовика с деревянными лавками. Приятный ветер, обдувающий лицо, палящее, но уже не такое ненавистное солнце и музыка в доисторическом магнитофоне сопровождали весь наш путь до пляжа. Через пятнадцать минут мы с ребячьим восторгом купались в море, отражавшем плывущие над нами облака. Проведя столько времени на Кубе, мы наконец-то смогли ощутить прохладу воды, вкус солёных брызг и мелкий песок под ногами. И наши грёзы стали явью.

Два часа спустя автобус уже нёс нас в самый древний город острова – Тринидад.

Глава 4.3
Тринидад. Истоки Кубы

Переусердствовать вредно во всех случаях – даже когда это способствует повышению эффективности.

Луис Буньюэль

Дорога по-змеиному извивается среди зелени побережья. То и дело сквозь изумруды листвы проглядывает полоска горизонта над ослепительной лазурью моря, манящего и притягательного. Не покидает ощущение нереальности происходящего, а яркость красок заставляет прищуриваться. Представляю, как сжимаю пальцы на ногах, чтобы загрести мелкий шероховатый песок, как брызги морской воды в мгновение ока стирают мои следы и приятно холодят одеревеневшую от просоленного ветра кожу.

Автобус теснится между небольшими одноэтажными домами, будто пытаясь растолкать их на поворотах, и пробирается в сердце города. От его движения по булыжной мостовой телу передается еле ощутимая дрожь. Минута – и наш транспорт замирает у небольшого приземистого здания: местного автовокзала. В привокзальной толпе замечаем табличку с нашими именами. Кучерявый молодой человек лет двадцати с небольшим и его мать, невысокая женщина с добрым умиротворяющим взглядом, встречают нас. По пути парень рассказывает немного о городе и о расположении улиц, чтобы во время прогулок нам было проще ориентироваться.

Тринидад – древнейший колониальный город на острове, расположенный на холмах в пятнадцати километрах от побережья и скрытый от недоброжелательных взглядов густой растительностью. Небольшие разноцветные одноэтажные дома, главная площадь, окружённая церковью и музеями, осмотр каждого из которых занимает минут двадцать, булыжная мостовая и люди. Люди, которые как будто не перестают удивляться постоянно приезжающим в город туристам. Снова и снова они пристально разглядывают, изучают тебя, без враждебности, скорее из любопытства. Сидят и смотрят, как иноземцы один за другим полируют своей обувью и без того уже гладкие булыжники улиц. По каменным дорогам беспрестанно скачут наездники на лошадях, иногда переходя на галоп, – только диву даёшься, как на таких неровных бугристых валунах кобылки не подворачивают ноги. В центре зазывалы беспрестанно соблазняют местной кухней, пытаясь заманить тебя на какую-нибудь неприметную улицу, в дом, на первый взгляд и не похожий на кафе. Входишь во двор, здороваешься с хозяевами – и только после целого лабиринта лестниц и коридоров вдруг оказываешься на террасе, уже полной народа. На плите, источая восхитительный аромат, готовятся лобстеры, рыба и мясо, за столиками гости потягивают газировку или пиво, а вокруг суетится персонал, мастерски лавируя среди тесно расставленных столиков. И, конечно же, улицы заполнены сувенирами. В домах, на торговых прилавках, с рук вам предложат все возможные творения местных умельцев. При взгляде на уличную торговлю создается впечатление, что продавцов заметно больше, чем их возможных покупателей, поэтому последним значительно легче найти понравившийся им товар по сходной цене.

Тринидад самобытен. Он имеет свой шарм, свою притягательность. Он не похож на другие города, но при этом, глядя на него, понимаешь, что здесь тоже Куба. Это проявляется во всём: в ребятах, играющих в мяч, в работниках музеев, проверяющих билеты, в продавцах магазинов и почтовых служащих. Проходя по улице, вдыхаешь запах истории города. Чудится, что за поворотом стоит испанский офицер и накручивает усы, в соседней таверне капитан набирает новую команду на судно, а по мостовой громыхает повозка, унося в тенистую аллею прекрасную сеньориту. Город будто застыл во времени, но это не остановка, а своя, особая манера движения. И он позволяет ощутить, что жизнь – это не гонка и не бег, а размеренный осознанный ход.

Я без лукавства могу сказать, что видел много городов, больших и малых, индустриальных и патриархальных, закрытых, не пускающих к себе на порог и готовых распахнуть свои объятья любому. Что заставляет их быть такими разными? Что заставляет человека, никогда не бывавшего в них, чувствовать себя комфортно? Я думаю, это открытость, эмпатия к чужестранцам и радушие, но главное – доступность информации. Впервые очутившись в городе, человек теряется в новых условиях. И каждое действие, казавшееся ему в родном городе незначительным, доведённое до автоматизма, приобретает новый смысл. Всё вокруг кажется знакомым, но остаётся немного другим. К примеру, транспорт. Обычно я сажусь в автобус, точно зная, что этот номер довезет меня до нужной остановки, передаю деньги за проезд, помня, сколько стоит билет, и могу, не глядя в окно, по количеству поворотов определить, где мне выходить. Но представьте новый, незнакомый город. Ходит ли в нужное вам место транспорт, а если ходит, то какой именно, где купить билет и даже уже оказавшись в пути – после какой остановки вам выходить? В таких условиях каждое действие – это целое приключение. Конечно, можно возразить, что везде есть такси, но достаточно ли у вас средств постоянно пользоваться их услугами и где гарантии, что езда от Казанского до Ленинградского не превратится у вас в полуторачасовую поучительную поездку вокруг Площади трёх вокзалов? Информация даёт нам силу, знания и инструмент, чтобы не затеряться в многомиллионных городах, разбросанных по всей планете. И её доступность существенно облегчает знакомство с новым городом.

И как бы ни пыталась Россия стать открытой для мира, она так и остаётся дремучей, насупившейся, нелюдимой страной. Страной, вызывающей у людей, которые здесь никогда не были, ассоциации с икрой, балалайкой, водкой, шапкой-ушанкой и медведями на улицах городов, а у тех, кто был, – те же самые, только без медведей, которых они так и не повстречали. Мы не даём иностранцам прочувствовать нашу гостеприимность. Из любой мелочи мы делаем непреодолимую преграду. Серая одежда, угрюмое выражение лиц, холод в общении: более половины россиян не чувствуют себя счастливыми. Так можем ли мы сделать счастливыми других? У нас невозможно из аэропорта добраться до ближайшего города ни одним способом, кроме такси (простите, москвичи, конечно же, можно), у нас нет информационных туристических центров, у нас не дёшевы ночлег и еда, у нас нет указателей на английском языке, и прохожие на улицах смогут помочь вам в лучшем случае жестами.

Мы пытаемся гордиться обновлённым туристическим курортом Сочи, доступным каждому, при этом не понимая, что цены там выше, чем в Западной Европе, а ненавязчивый сервис напоминает пародию на Брайтон-Бич. Байкал, Камчатка, Алтай – всё это непомерно дорого для русских туристов, уже привыкших к чартерам в Египет и Турцию, а для иностранцев эти регионы находятся в информационном вакууме. Наше Золотое кольцо не наберёт и десятой доли путешественников, посещающих Баварию, грандиозная Транссибирская магистраль не выдерживает сравнения с изящным Восточным экспрессом, а Северная столица по доступности не может соперничать ни с одним городом Европы. Мы заведомо проиграли эту битву, даже не подняв оружие. И в то время как страны «первого мира» развивают постиндустриальную экономику, основанную на туризме, сфере услуг и высоких технологиях, мы так и продолжаем, как посконная Русь, вывозить на Запад «воск, пеньку и лес».

Я с содроганием представляю, как из ямы Канавинской автостанции Нижнего Новгорода, с горем пополам купив билет на ПАЗик, иностранец выезжает смотреть красоты Городца. Он добрался до вокзала, втридорога переплатив таксисту. Не раз, проезжая по промышленным районам города, он думал, что его везут грабить и убивать – к счастью, обошлось. Он попытался найти, где перекусить, но тщетно, хотел переждать полтора часа до отправления автобуса, но негде. Дай Бог, он разберёт слова, которыми объявят его рейс: даже русскоговорящим их иногда не понять. И вот, после всех переживаний и двух часов тряски в автобусе, он на месте. В надежде, как это бывает во всех туристических городах, получить прямо на вокзале от девушки с приятной улыбкой карту исторического центра. Боюсь, он будет сильно разочарован. Девушка не скажет ему: «Welcome to Russia. Have a nice day!» и не подарит улыбки, впрочем, и девушки никакой нет. А есть площадь со старенькими автобусами, пара «капельниц» с постоянными клиентами да бабушки, продающие с рук нехитрую снедь. Он ещё долго может бродить вокруг, пытаясь расспросить местных жителей, где же жил герой ополчения 1613 года и где находится музей русского пряника или самовара. После блужданий по узким улочкам старого города выйдет он на высокий берег Волги, взглянет вдаль и воскликнет: «Сибирь!». А потом возьмёт такси, чтобы поскорее вернуться к самолёту. Вот такой он – туризм по-русски.

От парка Сеспедэс (Parque Central Cespedes) на улице генерала Лино Переса (Calle General Lino Perez) к побережью ходят местные автобусы. Не воспользоваться таким шансом было бы непростительной ошибкой. Небо затянуто тучами. Просвета ждать не стоит. На остановке мы знакомимся с англичанкой, увлекающейся дайвингом. Ей за сорок, она тоже ждёт транспорт и, наскучавшись в одиночестве, с нескрываемым удовольствием рассказывает о местных подводных красотах и о коралловых рифах других стран, которые она видела прежде. Так, к общей радости, мы коротаем тяжкие двадцать минут до прибытия автобуса. А всего через полчаса мы с Полиной уже бежим по тёплому песку пляжа, жадно всматриваясь в слегка потемневшее от непогоды море. Но наше купание не затянулось надолго: начавшийся дождь прогнал нас обратно на остановку. Нам пришлось вернуться в город. А дождь не прекращался до самого утра.

На следующий день мы отправляемся в центр, чтобы посетить городской музей и музей архитектуры. На улице жарко. Хочется спрятаться в тень. Управившись за два часа, встречаем зазывалу, который предлагает прогулку на лошадях к предгорьям – насладиться красотой и свежестью скрытого в лесу водопада. Клиентов немного, поэтому продавец, посоветовавшись с братом, значительно снижает цену. Договариваемся на три часа в расчёте перекусить перед отправкой. Но найти приемлемое место для еды так и не удалось, поэтому в назначенное время мы оказываемся на месте встречи с сожалением о несъеденном обеде и настроем после прогулки расправиться хотя бы с половиной туши телёнка. Мы долго плутаем по пути к окраине города, где двое братьев перепоручают нас проводнику. Будучи в этой цепочке лишь посредниками, они получают часть денег и удаляются восвояси.

Наш проводник поправляет сёдла на лошадях и приглашает нас сесть. Даже не поинтересовавшись нашими навыками в верховой езде, он резво пускает свою кобылку рысью по асфальту, а мы, как можем, устремляемся за ним, на ходу вырабатывая свой индивидуальный дёрганый стиль. Лошадки идут привычно, дыша друг другу в спину. Рысь иногда перемежается галопом, а иногда сменяется шагом. Мы пробираемся через деревни, пастбища для скота, поля, заросшие бурьяном. Лошади, очевидно, привыкшие к трудной работе, даже после продолжительных скачек и труднопроходимых участков не покрываются пеной. Коровы в испуге кидаются в кусты, завидя нашу троицу. Впереди можно разглядеть очертания гор. После часовой езды останавливаемся около хижины, крытой пальмовыми листьями. Нам предлагают сок из сахарного тростника. Для его изготовления стебли, с виду напоминающие очищенные от коры осиновые ветви, прогоняют несколько раз через ручной пресс, получая мутноватую жидкость светло-зелёного цвета. В неё добавляют лёд, сок лайма, а затем подают нам в бокалах. Мы с упоением наслаждаемся прохладой напитка.

Небо между тем незаметно покрывается тучами, становится темнее, но духота не проходит. Седлаем лошадей и скачем дальше. Пересекаем горные ручьи. Лошади играючи несутся вскачь по камням, будто это всего лишь детская забава. Едва мы взбираемся на холм, как начинается дождь. Сначала мелкие осторожные капли, будто проверяя нашу реакцию, падают на лицо. Но уже через несколько минут, окрепнув и осмелев, они превращаются в стену мелкого осеннего дождя, заполняющего всё пространство. Прорезая себе путь сквозь эту сплошную водную преграду, скачем через поле мяты высотой в полтора человеческих роста. Запах её листьев смешивается с каплями воды, навевая воспоминания из детства о чаепитиях летом в деревне, когда вечером, под серенады кузнечиков в темноте, на плите кипятился чайник и аромат листьев чёрной смородины и мяты заполнял комнату. Все садились за стол и коротали вечер за весёлыми разговорами и чаепитием.

Насквозь промокшие, доходим до предгорий. Пробираемся по тропе, раскисшей от воды, через плотно обступившие её кусты и оказываемся на небольшой площадке около ручья. Здесь мы оставляем лошадей и уже вдвоём продолжаем путь пешком. Дождь ещё моросит, хотя уже не с такой силой; крупные капли падают с листьев деревьев, а скользкие камни под ногами вынуждают быть осторожными, чтобы не свалиться в ручей. Карабкаемся выше к водопаду. По пути часто попадаются крупные улитки, заставляющие сбавлять шаг и внимательнее смотреть под ноги. Минут через пятнадцать добираемся до естественной каменной чаши озера, чуть выше – ещё одна, пошире, пробитая в рыхлой породе водой, падающей с высоты двадцати метров. С боку полукуполом свисают сталактиты, придавая открытой пещере причудливую форму. Невзирая на дождь, отправляемся купаться. Когда тело погружается в воду, пропадает ощущение дискомфорта от дождя. Поток воды приятно щекочет пятки. Шум водопада заполняет воздух, биение сердца замедляется, и чувство покоя раскрывает свои нежные объятия. Тонкие прозрачные нити влаги, словно невидимая паутина, подвешивают мир в небесном эфире, будто давая легкую передышку грузным телам трёх слонов, держащих с незапамятных времён диск планеты. И нам дождь даёт возможность прийти в себя и ощутить, как усталость вымывается струящейся водой.

Человек всегда стремился к уюту, создавая вокруг всё более удобные условия жизнедеятельности, преобразовывая окружающую среду. Ведь если подумать, людям очень трудно угодить: промежуток температуры, комфортной для нашей жизни, не так уж велик. Ниже 16 градусов – и мы уже мёрзнем, выше 24 – и нам жарко. Вряд ли кто-то ещё из живых организмов способен «похвастаться» более низкой приспособляемостью. И при всём этом мы единственные, кто смог занять настолько широкий ареал обитания – от тропических лесов и песчаных пустынь до тундры и горных массивов, за такой короткий промежуток времени (в глобальном историческом масштабе) оккупировав каждый уголок планеты. Не удобство двигало тогда людьми, заселявшими новые земли, но именно в угоду ему были придуманы одежда, тёплые дома, автомобили и кондиционеры. И до сих пор мы живём на стыке внутренней борьбы комфорта и желания доказать, что мы чего-то стоим. Это чувство отрывает нас от привычного уклада вещей и гонит из дому в непогоду и неизвестность. Трудно ли его побороть? Трудно ли остаться на месте? Не знаю. Да и нужно ли? Подгоняемый этим чувством, я оказался на другой стороне планеты. Передо мною лес, а вокруг лишь шум водопада…

Минут через пятьдесят мы возвращаемся обратно, к уже изрядно нервничающему проводнику, который не понимает, что можно делать так долго у горного ручья. Небо стало светлеть, и мы тронулись в обратный путь.

Проснувшись рано утром, ещё в темноте, мы отправились на автовокзал в надежде добраться до следующего пункта нашего путешествия – города Морон (Moron). Но наши планы не сбылись: из-за начавшегося на Ямайке шторма «Сэнди» рейс автобуса был отменен. Шторм приближался к Кубе, задев одну из соседних к нам провинций, Лас Тунас (Las Tunas), из которой правительству пришлось даже эвакуировать часть населения. Весь этот день мы провели в Тринидаде, ожидая следующего утреннего рейса. Но и его нам не суждено было дождаться. Тогда мы сели на автобус до Сантьяго-де-Куба (Santiago de Cuba), идущий через Сиего-де-Авила (Ciego de Avila), ближайший к Морону крупный город. А уже оттуда, не имея права пользоваться местным междугородним транспортом, взяли такси до Морона. Только потом мы узнали о разрушениях и жертвах урагана в Сантьяго-де-Куба и близлежащих городах…