Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 1. Центральная Америка"

В очередной день нас ждала прогулка по улицам старой части города. Тротуары переполнены людьми, потоки машин снуют по мостовым без всяких светофоров. Некоторые перекрёстки регулируются полицейскими, другие отданы на самоуправление водителям. Воздух полон манящими запахами еды из открытых кафешек и с придорожных лотков. Улицы звенят многоголосьем большого города. Мехико – огромный рынок. Здесь всё время что-то продаётся и покупается. Первые этажи домов – это целая подборка кафе, магазинов, мастерских. Среди них зажаты узкие лестницы подъездов, ныряющие на верхние этажи. Улицы поделены по специализациям, и этим очень напоминают Ханой. Здесь есть кварталы ювелиров, праздничных украшений, банков, текстильной продукции, свадебных платьев, кондитеров. На площади Гарибальди (Plaza Garibaldi) собираются марьячи в борьбе за клиентов, выбирающих живую музыку для юбилеев, свадеб или просто дней рождения. Кажется, если потратить несколько дней, ныряя с одной улочки на другую, обязательно найдётся любая вещица, которую уже давно хотелось приобрести. А если даже ничего и не хотелось, то в этом разнообразии глаз обязательно выделит какую-нибудь занятную безделицу.

Город готовился к празднику Дня Мёртвых. Ни один хозяин заведения не упустил возможности нарядить помещение к торжеству. Скелеты, черепа, пауки и прочая атрибутика этого дня то тут, то там мелькала в стёклах витрин. По вечерам на улицах люди в костюмах монстров, мертвецов и нечисти весело шествовали на радость жителям. Царила торжественная атмосфера. Но так как центром празднования считается городок Пацкуаро на северо-западе от Мехико, то именно туда мы и отправились 1 ноября, чтобы во всей полноте проникнуться духом веселья.

Глава 5.2
Пацкуаро. Меж двух миров

 
… А может быть, всё это наважденье,
И смерти нет, а есть лишь смена мест?!
А может, в смерти жизнь?..
 

Натаниэль Бараш

Каждую вещь, действие, чувство можно описать. В повседневной жизни мы используем для этого не так уж много слов – всего-то две-три тысячи, как говорят учёные. Но нашего описания бывает не достаточно, не всегда оно может выразить суть вещей или обрисовать происходящее. Я никогда не мог даже представить себе, что Мексика такая разнообразная. В школе нам рассказывали, что в джунглях полуострова Юкатан жили индейцы, построившие утопающие в зелени города с пирамидами и жертвенными камнями. Говорили, что вообще они были не очень «хорошие»: приносили человеческие жертвы богам, воевали друг с другом – словом, не то что европейцы. Культурное сообщество, сжигавшее на кострах еретиков, придумавшее пытки инквизиции, учинившее расправу над гугенотами в 1572 г. и череду крестовых походов, безусловно, намного миролюбивей. Европа должна сказать спасибо чуме, холере, оспе и другим болезням, которые помогли ей победить сотни народов и истребить целые цивилизации не только в Северной и Южной Америке, но и в Азии, Африке и Океании. Эти победы ковались не только мечами и ружьями, но и подкупом, обманом, коварством; и сама Природа использовалась здесь как особый инструмент борьбы.

А кроме пирамид, нам рассказывали о прериях с кактусами выше человеческого роста, растущими под палящим солнцем. Я внимательно слушал учителей, а приходя домой, видел по телевизору – преимущественно в американских фильмах – бандитов-мексиканцев, непременно в пончо и сомбреро, с густыми усами и на коренастых лошадях. Грубые, жадные, они быстро стреляли из револьверов, но, конечно, уступали в проворстве американским ковбоям. И там действительно можно было увидеть только равнинные пустыни, красные скалы со столовыми вершинами и кактусы, редко растущие на этой сухой недружелюбной земле. Они, разумеется, были не под стать тем, что моя мама с любовью выращивала на узком подоконнике квартиры в «панельке», и им было далеко до наших грациозных берёз и уж тем более – до статных дубов. А ещё были мексиканские сериалы – тогда из телевизора в соседней комнате слышались голоса Хуаниты или Гомеса, но вот о природе Мексики узнать из них что-то стоящее было нельзя. Обо всём, что мы когда-либо слышали, у нас складывается своё представление, и не важно, много у нас было информации или нет. Но как же порой отличаются наши первоначальные суждения от действительности!

В окно автобуса я вижу горы, покрытые травой, кустарником и редкими деревьями. То и дело встречаются ограждения высотой сантиметров семьдесят, собранные из продолговатых камней разных размеров, подобно тем, что можно увидеть в Шотландии. В средние века на Туманном Альбионе мастера, изготавливавшие подобные заборы, ценились и неплохо зарабатывали. Но за заборами – открытые пространства без какого-либо намёка на лошадей или крупный рогатый скот, а затем опять холмы и горы… Конечно, это не Альпы и не Анды, они больше напоминают Болгарию, но в них нет и тени намёка на то клише, что жило в моей голове. Снова и снова перед глазами Клинт Иствуд, сквозь сжатые зубы предрекающий быструю смерть врагам, но его тень исчезает, становясь совершенно ничтожной в сравнении с рельефом, расстеленном по земной глади складками ситцевого платья. Я стараюсь запомнить Мексику новой, неведомой мне доселе. Эти свежие впечатления создадут первую нить, из которой свяжется ткань моего представления о стране без кактусов, пустыни и бандитов, хотя и этого в ней предостаточно.

С часовой задержкой автобус пересекает черту города, уже с первых домов и арок утопающего в жёлтых цветах. Цветы здесь везде – ими украшены алтари, дорожки и памятники, они притягивают к себе взгляд, заставляя любой предмет как бы выплывать из белёсого морока уличной суеты. Но со временем от своего обилия они теряют контрастные очертания, размываются, и ты только в подсознании иногда ловишь себя, что видишь сотни бархатистых бутонов, а не ставший уже привычным антураж города. Я не смотрю в календарь, потому что точно знаю, что сегодня 1 ноября, и грядущей ночью два мира – живых и мёртвых – сойдутся вместе. Границы между ними на время растворятся, и смерть с рождением закружатся в одном общем танце, олицетворяя единство бытия.

День Мёртвых широко празднуется по всей Мексике, уходя своими корнями в обычаи и обряды индейцев доколумбовой эпохи. Задолго до первого дня празднований по всей стране начинают продавать огромное количество атрибутики праздника: костюмы мертвецов, скелеты и сахарные черепа. Повсюду бегают дети с тыквами и просят сладости и деньги. А главным символом является «хлеб мёртвых», который в течение недели продаётся в каждой пекарне и представляет собой сдобный каравай с четырьмя костями и черепом по центру. В эти дни принято посещать усопших на кладбищах, пышно украшая могилы цветами.

В Пацкуаро праздник начинается 26 октября и заканчивается 2 ноября. В это время в городе проходит неимоверное количество театрализованных представлений, музыкальных выступлений, а также организуется огромный рынок всевозможных товаров. Торжества продолжаются практически без остановки, привлекая не только местных жителей, но и большое количество туристов как из Мексики, так и со всего мира. Люди вереницами перемещаются между тремя площадями, создавая огромный человеческий вихрь.

Автобус плавными дугами скользит по главной магистрали города, временами покачиваясь на неровностях дороги. Мы выходим на автобусной станции, уже осознавая, что ввязались в серьёзную авантюру и рискуем сегодня остаться без ночлега. Нас неоднократно предупреждали, что найти гостиницу в канун праздника практически невозможно, но по стечению обстоятельств мы не смогли забронировать жильё заранее. В крайнем случае мы были готовы провести ночь на вокзале, для чего предусмотрительно захватили с собой пару спальников.

Чтобы облегчить поиск жилья, оставляем рюкзаки в камере хранения, взяв только необходимые и особо ценные вещи, и отправляемся в город. Очень быстро нам улыбается удача – мы находим номер в отеле, словно по волшебству оставшийся незанятым. Однако стоимость предложенных апартаментов слишком сильно ударит по нашему бюджету, и это вынуждает нас отказаться, оставив данный вариант только на самый крайний случай. Ещё на подъезде к автостанции мы обратили внимание на едва заметные указатели двух других отелей – эти адреса и было решено проверить, отложив варианты в центре города на потом. Путь вдоль дороги не показался нам особенно утомительным, беспокоило только отсутствие тротуаров. Возможно, здесь, как и в США, существует развитый культ личного транспорта, поэтому потребности пешеходов и оттеснены на второй план, но нам легче от этого не становилось. Ещё тяжелее стало, когда мы свернули в сторону знакомых табличек.

Дорога шла всё круче, из асфальтной превратившись в щебёночную, а затем – в грунтовую, и всё больше взмывая ввысь. Низкие домики, стоящие кое-где старенькие пикапы и дети, с нескрываемым удивлением провожающие нас взглядами… И вот за очередным поворотом перед нами появился отель. Его обильно декорированный вид стал для нас сюрпризом: мы никак не ожидали увидеть богатые постройки в таком отдалённом районе. Просторный двор, скрытый от ненужных взглядов высокой каменной стеной, чугунные решётки ворот, позолоченные верхушки здания, а на парковке ряд машин бизнес-класса. Конечно, уровень отеля не был сопоставим с тем, что мы искали, но узнав, что свободных мест нет, мы даже не поинтересовались ценой размещения. Буквально через сто метров мы остановились на склоне холма. Нам открылся потрясающий вид на озеро, в самом центре которого расположилась группа островов, и среди них – Ханитцио (Isla de Janitzio). Этот остров представляет собой холм, со всех сторон облепленный небольшими домиками и увенчанный сорокаметровой статуей Хосе Мария Морелиса. Здесь располагается одно из самых посещаемых в ночь на 2 ноября кладбищ Пацкуаро. На протяжении всей ночи тысячи людей приплывают на небольшой клочок земли на озере, часть из них – с целью поговорить со своими умершими родственниками, а другая часть, несравненно большая, – посмотреть на эту церемонию.

Усилием заставив себя оторвать взгляд от острова, замечаю отель, второй из тех, ради которых мы решились на этот подъём. Он гармонично вписывался в склон холма, будто вырастая из него. В интерьере использовано много дерева и натуральных материалов, с террасы открывается отличный вид, а в атмосфере царит безмятежное спокойствие. Навстречу нам вышел хозяин и извинился за отсутствие свободных комнат, однако сказал, что одна из них забронирована, а визитёры ещё не подъехали, и есть вероятность, что они отменят бронь. В таком приятном и спокойном месте я бы на их месте провёл неделю и ни за что не отказался бы от номера. Цена, к сожалению, снова оказалась для нас высока, и мы пошли обратно в сторону центра города.

Одноэтажные и двухэтажные дома, окаймляющие узенькие улицы, все до единого выкрашены в красно-белые цвета, что придаёт виду города целостность и завершённость. Покатые кровли покрыты глиняной черепицей бурого цвета. То тут, то там над коньками крыш возвышаются колокольни и купола храмов. Улицы с односторонним движением сплошь заставлены автомобилями, но людей практически не видно. С завидной периодичностью нам по пути встречаются гостевые домики и отели, но все они заполнены, несмотря на увеличение стандартной цены за проживание в полтора раза. Проходим Тена (Tena) и Наварете (Navarrete), затем сворачиваем на Ромеро (Romero). И только на пересечении с Понсе де Леон (Ponce de Leon) нас внезапно оглушают шум толпы, звуки музыки и хохот. В пятидесяти метрах, словно вытеснив все окружающие дома и извергнувшись с неба, перед нами появилась Пласа Гранде (Plaza Grande), наводнённая людьми. Торговцы, продающие еду, одежду, гончарные изделия, сладости и сувениры, стояли плечом к плечу, теснясь вдоль колоннад здания, а в пространстве между ними и стенами домов медленно, друг за другом, двигались в разных направлениях потоки людей. Среди столпотворения как-то необъяснимо умудрялись разместиться столики кафешек, за которыми сидели шумные компании европейцев, весело смеясь и распивая, очевидно, далеко не по первой бутылке текилы. А в центре площади в несколько рядов расположились торговцы в крытых палатках, кольцом замыкая пространство около фонтана, где толпа людей аплодировала танцорам в костюмах и масках, бойко отбивающим чечётку с тросточками в руках.

Преодолев южный и восточный края площади, мы нырнули в переулок к Пласа де ла Базилика (Plaza be la Basilica), чтобы попытать счастья в поисках жилья с северной стороны площади, в районе пересечения улиц Айумада (Ahumada) и Падре де Йореда (Padre de Lloreda). Улицы скакали вверх и вниз, уходили вправо и влево и в этом нескончаемом танце совершенно нас утомили. Более десятка мест, где мы искали ночлег, так и не смогли приютить нас. В изнеможении мы зашли в кафе, чтобы восстановить силы свежевыжатым апельсиновым соком. Последние надежды на поиск жилья были возложены на Серрато (Serrato), после чего оставалось только вернуться в отель около вокзала, хотя шансы, что там всё ещё есть свободный номер, стали весьма призрачными.

Буквально через час уже должно было начать темнеть. На улицы давно легли длинные послеполуденные тени. Базилика смотрелась понуро, нахмурившись, будто следила за нами витражами своих окон. В начале Серрато с обеих сторон улицы стояли продавцы бархатцев. Перед ними, словно вязанки дров, охапками лежали цветы, а сзади, у самых домов, стояли грузовики, доверху наполненные букетами. И все они – до последнего цветка – предназначались не живым людям, а тем, кто уже ушёл в царство Аида. Мы шли по улице вдоль цветочного рынка, заглядывая в каждый попадающийся нам по пути отель в надежде найти пристанище. К последнему отелю «Сан Антонио» мы, не успев совсем немного, пришли вслед за англичанами, которые с администратором уже отправлялись смотреть последний номер, правда, сказав, что, если он им не подойдёт, мы вполне можем взять его себе. Во времена, когда каждый номер на счету, верить в столь призрачный шанс казалось нелепым, но чудо всё же произошло: комната оказалась для них слишком мала. Стоимость здесь тоже была высока, но Полина уговорила администратора сдать нам номер по цене низкого сезона – и мы получили отличное жильё с камином и огромной удобной ванной комнатой. Едва переведя дух, мы вновь заспешили на улицы, чтобы успеть застать их в закатных лучах солнца.

С каждой минутой, с каждым шагом город наполнялся новыми звуками, новыми людьми. С каждым вдохом я осознавал гармоничность и продуманность происходящего. На бетонной площадке за церковью файерщики пассами рук приводили в движение огни, а на улице Португал (Portugal) торговцы продавали искусно изготовленные украшения, сумки, обувь и многое другое. То и дело мелькали люди в индийской одежде, на ступенях сидели с товаром улыбчивые люди с забранными в хвосты дредами. И казалось, что здесь практически нет местных, что ты приехал на какой-то фестиваль, где отрешённые от жизненных проблем люди с фенечками продают всякие диковинные вещи, что вот-вот услышишь бой африканских барабанов, звуки флейты и почувствуешь вибрацию в районе солнечного сплетения от игры на хомусе. Мексика в одночасье растворилась в этой улице, став чем-то знакомым и понятным.

Поток людей вынес нас к Пласа Гранде, а от неё мы прошли до Пласа Чика (Plaza Chica), где в самом разгаре было театрализованное представление. После этого мы свернули в маленькую улочку и зашли в небольшое кафе для местных. Мы попросили приготовить нам суп, пожарить мясо и принести пиво. Женщина за плитой кивнула, быстро сказав что-то по-испански, и уже через двадцать минут у нас была вкусная еда, за пивом же она сбегала в ближайший магазин.

Мы живём рука об руку со смертью. Никто из нас не знает, сколько ему осталось и когда он умрёт. Но мы все обязательно пройдём через это. Смерть так же естественна, как и рождение, она является неотъемлемым звеном замкнутой цепи пребывания человека в этом мире. Почему же на её обсуждение наложено табу? Как только разговор заходит о ней, нам становится некомфортно, мы переминаемся с ноги на ногу, стараясь уклониться от беседы, переводя диалог в другое русло. Мы каждый день узнаём, что кто-то умирает: от террористических актов, несчастных случаев, природных катаклизмов, болезней или просто от старости. Мы считаем, что это далеко от нас, по ту сторону невидимой границы, которую мы сами прочертили в своей голове. Каждый день из жизни уходят наши кумиры: известные артисты, писатели, художники… Они стареют, иногда неожиданно – не видишь их несколько лет, а потом случайно промелькнёт знакомое лицо на телевизионном экране, и сразу думаешь: «А ведь какой он седой стал, сутулый и даже ростом как будто ниже, не то что раньше – статный и широкоплечий, а вот у неё уже морщинки не только в уголках глаз, но и около губ, и на лбу». Только вот вместе с ними стареешь и ты. В ежедневной суете этого не заметно, ведь все мы крутимся, подобно заводным волчкам, а посмотришь на кумиров – всего-то на пять лет старше – и всё мгновенно понимаешь: «Что же тогда происходит со мной?..» Нам всегда кажется, что думать о смерти ещё рано, но ведь когда она придёт, то само понятие времени для нас исчезнет. О смерти надо помнить всегда: лишь так возможно ощутить ценность нашей жизни, ведь только то, что имеет обозримый срок и постоянно уходит от нас, даёт нам понимание значимости того, чего мы лишаемся.

Испокон веков у людей был развит культ смерти, но теперь человечество растеряло его. Мы искусственно отгородились от неё в попытке защитить своё «Я» от ощущения неминуемого исхода. Нам кажется, что так мы можем чувствовать себя комфортно и безопасно. Но созданная таким образом иллюзия, безусловно, вредна: за стеной нежелания видеть смерть такой, какая она есть, рождаются невежество, эгоизм и жадность. В ощущении долгого пребывания на этом свете мы чрезмерно копим богатство и забываем о милосердии, как будто всё это мы успеем потратить при жизни, а если и не успеем, то сможем забрать с собой. Смерть – это не враг, а учитель, и не стоит закрывать глаза и уши, отрицая неизбежное. Мы живём и умираем – таков дар, преподнесённый нам. И только потому, что жизнь ограничена во времени, мы можем ощутить настоящий вкус бытия, каждого его мига, каждого своего вздоха, пока мы ещё живы.

День мёртвых в Пацкуаро – это действительно праздник. Здесь проходит целая череда мероприятий, не имеющая в своей основе ни толики трагизма. На улицах слышится гул, смех и топот. Люди наряжают дома, выставляют фотографии умерших родственников и их любимые вещи. Для них это долгожданный день, когда они могут поговорить со своими ушедшими родными в полной уверенности, что будут ими услышаны. Откуда может появиться скорбь на лице, если ты ждал этого события целый год? Только благоговение от наступившего мига. В ночь на 2 ноября большая часть людей целыми семьями отправляются на кладбище к родственникам, устраивая из посещения захоронений мистерии с тысячами свечей и цветов. Мириады светящихся жёлтых точек, едва вырывая из темноты лица людей, движутся медленным потоком, сходясь в реки и вновь растекаясь в разные стороны в бездонной пустоте. Это продолжается до самого восхода солнца, который постепенно приглушает свет свечей и проявляет фигуры людей, перемещающихся среди могил.

Допоздна прогуляв по городу, мы решили отправиться на кладбище Тсинтсунтсан (Tsintsuntsan) утром, чтобы при дневном свете посмотреть богатое убранство могил. Низкая каменная ограда, высокий собор, ряды торговых лавок, продающих всевозможный товар, – таким встретило нас это место. Оказавшись в тихом дворике храма, мы тщетно пытались найти вход на кладбище. Потратив впустую пятнадцать минут, мы вернулись к первоначальному месту на дороге и поинтересовались у полицейского, в какую сторону нам идти. Он охотно указал нам путь.

Пройдя через ворота, мы оказались внутри. Голая вытоптанная земля с редкими небольшими деревьями, хаотично расположенные могилы и люди, иногда по два-три, а иногда и по пять-шесть человек окружающие захоронения, украшенные миллионами цветов, – вот картина, которая предстала перед нашими глазами. Цветы были сложены в виде людей, животных, алтарей и других вещей, и это давало представление о роде занятий и характере покоящегося здесь человека. Все могилы здесь разные, не похожие на православные с понурыми крестами. Хотя некоторые общие черты, конечно же, есть. Кое-где на могилах, аналогично нашей водке, стоят бутылки текилы, вместо наших яблок лежат бананы, белые парафиновые свечи заменяют наши тонкие восковые. Но различий всё же больше.

У нас принято в родительский день посещать могилы ушедших на тот свет. Мы идём на кладбище, расположенное в тенистом березняке или среди сосенок, подходим в молчании к могилке, чтобы заменить полинялый искусственный венок новым, иногда оглядываемся в поисках утешения, но за соседними оградками стоят такие же понурые люди в тяжёлом молчании. Время от времени они вздыхают, кто-то тихонько всхлипывает, вспоминая ещё не зарубцевавшуюся горечь утраты, и, постояв немного, в таком же скорбном молчании все расходятся по домам. Здесь же люди ведут себя совершенно естественно, будто находятся дома. Они разговаривают и едят, дети бегают среди могил и смеются. Кое-где расставлены палатки или растянуты шатры, кто-то готовит еду, а кто-то раскладывает цветы. Здесь всё естественно, нет рамок и зажатости. Это такая же обычная жизнь людей.

На осмотр западной части кладбища ушло с полчаса, и столько же мы потратили на восточную. Гуляя среди могил, я думал, как же призрачны границы между миром живых и миром мёртвых, и здесь, как нигде в другом месте, ощущаешь связь этих миров. Они пересекаются, но не борются друг с другом, а идут рука об руку. Здесь нет отрицания существования, как нет и опровержения небытия. Для жителей Пацкуаро границы миров и вовсе иногда растворяются. Все те, кто ушёл из жизни, продолжают жить в сердцах и памяти своих родных. А в праздник они имеют возможность вновь общаться друг с другом. И в очередной раз убеждаешься, что вечная память о людях даёт им возможность и жить вечно.

Выйдя за каменную ограду, я опять увидел палатки с едой, детские карусели около дороги (и ведь родителям совсем не страшно за детей), улыбающихся людей – и понял: жизнь не заканчивается, даже после нашей смерти она продолжается, словно не заметив нашего ухода. За очередным закатом придёт новый восход, а маленький шарик под названием «планета Земля» так и продолжит крутиться из года в год среди бескрайних просторов Вселенной.