Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 1. Центральная Америка"

Раньше мы делились по племенам и территориям, теперь – по идеям. Мы стали членами компаний, сект, течений, тусовок. Панки, готы, скинхеды, свидетели Иеговы, хакеры, растаманы, отаку, сталкеры и пастафариане. Нас стало великое множество. И мы разделились, чтобы исповедовать, доминировать, уходить от реальности, эпатировать и просто развлекаться. Для нас жизнь стала шоу, площадкой для боёв, эшафотом, клеткой или просто вымыслом, но зачастую перестала быть жизнью в том смысле, которым она обладала для сотен поколений наших предков. Правда, мы всё так же, как и они, делаем пирсинг, дреды, ирокезы и татуировки, пытаясь выделить своих среди чужих. Мы бессознательно используем нашивки, флаги, секретные приветствия и одинаковые жесты, чтобы отличить «наших» в толпе. Мы так же разделены, как были раньше, только нас стало больше, а наши группы стали ещё меньше, но мы, как прежде, одиноки и разобщены. Мы привыкли к этому, мы следуем разным правилам, разным законам и разной морали, принятой в нашей среде обитания. У нас разные ценности, разные интересы, разная ментальность. И это разделённое сообщество мы по привычке называем человечеством.

В мыслях о людях и о солнечном городе я вышел к статуе Христофора Колумба. Он смотрел на ровную полосу горизонта, разделяющую два синих оттенка прямолинейной кромкой, и указывал куда-то вдаль. Сколько людей испокон веков находило в этой простой линии загадочность и притяжение. И вот бесцветные глаза мореплавателя, воплощённого в камне, всё равно обращены в сторону восхода, в морскую даль. 12 октября 1492 года генуэзец открыл Новый Свет, и ровно через пятьсот двадцать лет – день в день – здесь же, на берегу Средиземного моря, откуда первооткрыватель Колумб начал своё путешествие, стоим мы, чтобы совершить своё – к берегам Латинской Америки.

Глава 3.6
Испания. Золотое гало Европы

Только воображаемые замки и пригодны для жизни.

Морис Метерлинк

Солнечный ветер с избытком прогрел плоскогорье Иберии, наполнив густым рубиновым цветом кувшины с сангрией и насыщенным ароматом – сковороды с паэльей. Он разлетелся по каменистым пустошам Месеты и забрёл в сосновые рощи Коста-Бравы. Его дыхание оживило северные Пиренеи и тёмные воды Гибралтара. Его ласковый свет взрастил кипучий темперамент испанцев и их жажду к приключениям и обогащению. Он вскормил вожделение роскоши, желание носить вышитую золотом парчу, есть блюда, приправленные заморскими пряностями, вкушать сочные экзотические фрукты и надевать иностранные шелка.

Именно этот ветер вёл вереницы судов к «Индиям», нашёптывал Гойе и Веласкесу сюжеты полотен и управлял хороводами кучерявых облаков овец. Именно он размыл рамки европейской культуры, захлестнул мир сталью алебард и засыпал ядрами мортир. И это его горячее дыхание иссушило родники жизни сотен племён и народов, тысячелетиями существовавших на территории двух Америк.

Об Испании давно не говорят как о великой державе, а ведь благодаря ей и Португалии пять столетий назад начался век Великих географических открытий, направивший развитие человечества по совсем иному пути, нежели тот, по которому род людской брёл до этого. Испанская империя, а вовсе не Англия, была первой державой, на территории которой никогда не заходило солнце. Она смогла обеспечить бюрократическое взаимодействие, когда письма с приказами и законодательными актами доходили до разных уголков империи лишь по истечении полугода. И она подарила четверти населения того времени единый язык, послуживший толчком к распространению Ренессанса не только на территории европейского континента, но и в других регионах Земного шара.

В наш век английской системы мироустройства бессмысленно расписывать, как Испания повлияла на запад. И мало кто вспомнит войну за испанское наследство в начале восемнадцатого века, когда территории Франции, Италии, Голландии и Германии, на тот момент находившиеся под протекторатом испанской короны, обрели право на самоопределение. Однако в истории был век, когда испанские Габсбурги диктовали всему просвещённому обществу, как следует вести себя и какие идеалы отстаивать в мировом господстве.

Сегодня остовы каравелл и каракк, покоящиеся на отмелях многочисленных островов Карибского бассейна, обросли морскими раковинами и губками, а белоснежные кости моряков давно пропитались солью глубоких синих вод, помнящих ещё владычество мифического Кракена. И для любого живущего ныне человека солнечная Испания скорее ассоциируется с личностями Буньюэля, Гарсиа Лорки или Дали, с этой триадой гениев искусства, сыгравших главные роли в восприятии испанского наследия двадцатого века.

Толпы сандалий сегодня топчут променады бывших портов Испании не ради того, чтобы прикоснуться к истории столетий, а чтобы увидеть полотна Пикассо, Миро и Тапиеса. Их талант затмил деяния предшественников и стал символом новой Испании, воспитанной на Олимпиаде Хуана Самаранча и песнях Хулио Иглесиаса, фильмах Педро Альмодовара и сексуальности Антонио Бандераса. И хорошо, что у страны есть не только история седых времён, но и события недавнего прошлого, тоже ставшие важной вехой в развитии мира. Поэтому Испания не держится на периферии Цивилизации, а гордо несёт себя сквозь мириады проблем и трудностей.

Я не способен к объективности – ведь именно это государство когда-то стало первым, которое мне в довольно раннем возрасте удалось посетить за пределами Советского Союза. И с тех пор она ассоциируется для меня с безудержным весельем, жгучим фламенко и ласковым морем, способным смыть любые невзгоды, взваленные на плечи человека. Она, словно прощающая мать, обнимет мечущегося сына и даст силы для новых свершений. Только не нужно забывать, что, как и половину тысячелетия назад, её взор всё так же обращён к бескрайним далям запада, где на колышущихся волнах густой, пропитанной слезами воды мерцают берега неизвестных земель, зовущих неуёмных путников в дальнюю дорогу.

Мы тоже не случайно начали свой путь именно с Испании, откуда корабли отправлялись к берегам Нового Света. Теперь же современное воздушное судно уносит нас в сторону Карибских островов, на которые в 1492 году сошли истощённые люди с «Санта-Марии», «Пинты» и «Ниньи». Так начиналось победное шествие по территории двух Америк оспы, голода и аркебуз, унёсших за столетия около ста миллионов человеческих жизней – и это по самым скромным подсчётам. Что ждёт современных потомков майя и инков, чем живут люди, считающие ныне своим домом Латинскую Америку? Мы отправляемся послушать биение сердца современных Центральной и Южной Америк. Вряд ли это изменит их жизни, но точно повлияет на наши.

Глава 4.1
Гавана. Там, где не заходит солнце

 
Пойдём
Встречать зарю на острове твоём,
Похожем на зелёного каймана…
Рванёмся в бой неведомым путём.
Пойдём
И, все преграды прошибая лбом,
Увенчанным повстанческой звездою,
Победу вырвем или смерть найдём.
Когда раздуешь тлеющие угли
Костра
И вздрогнут, пробудившись, джунгли,
Когда ты берег огласишь пальбой,
И мы – с тобой!
 

Эрнесто Гевара. Песня Фиделю

Гавана, ты сплетена из противоречий. Ты молода, но от безудержного разгула уже поистрепалась. В твоей крови несмолкающие ритмы танца и жажда свободы. Под именами католических святых ты прячешь своих богов Сантерии. За свою недолгую жизнь ты видела больше, чем многие столицы старушки Европы. Ты сменила трёх хозяев – и не остановишься на этом. На твоих землях нет ничего, но испокон веков ты была котлом войн мировых держав. Ты только остров, но остров, ставший началом и концом пути в Латинскую Америку. Ты бунтарка, ты, возглавляя страну, одна продолжаешь оказывать сопротивление капитализму. Гавана, ты желанна и доступна. В тебе нет фальши, тебе нечего скрывать. На ближайшие четыре дня я твой. Ты моя маленькая жизнь.

Закатные краски горизонта. Я смотрю через иллюминатор на Россию. Зелёные поля, деревни, просеки. И только приглядевшись, видишь не берёзы, а пальмы, и крыши не скатные, а плоские. Почему такие разные страны с высоты птичьего полёта выглядят одинаково? И русскому человеку при слове «Куба» становится на душе тепло и хорошо. Хотя и не бывал он никогда на этих далёких берегах, а думает, что всё там, как дома, как в семидесятые: сливочный пломбир, автомат с газировкой и разливное «Жигулёвское» в бидоне. И лето, такое яркое, притягательное, и море, прямо как в Ялте или Гаграх.

Дорога из Барселоны в Гавану оказалась утомительной – мы добирались двадцать четыре часа. А ведь 320 лет назад первые европейцы смогли достичь этих мест только спустя несколько месяцев путешествия, открыв сначала Багамские острова и лишь затем – Кубу. И наши неприятности в пути предстают мелочью по сравнению с тем, с чем сталкивались первооткрыватели, боровшиеся с цингой, жаждой и терзаемые сомнениями в правильности выбранного пути. За такой небольшой отрезок времени человек получил возможность перемещаться в десятки раз быстрее своих предков, получая на борту самолёта двухразовое питание и целый спектр развлечений. И он не останавливается на достигнутом ни в погоне за ещё большими скоростями, ни в стремлении к ещё большему комфорту.

Сегодня Куба живёт и дышит туризмом. И, отправляясь за «глотком свободы», поневоле приходится вдыхать много других примесей, не свойственных этой стране прежде. Кубинцы небогаты, и, быть может, чтобы исправить это неравенство, предприимчивое правительство страны ввело для приезжих специальную валюту, приравненную к доллару США, в результате чего цены для туристов здесь многократно выше, чем для местных. Полагаю, кубинцы устали за годы нещадной эксплуатации испанцами и англичанами на табачных и сахарных плантациях, поэтому теперь работают с 9 до 16:30 с двухчасовой сиестой в полдень. Для обслуживания туриста здесь нужна лицензия: идёт ли речь о еде, транспорте или жилье. И если раньше в Штатах негры не имели права обедать с белыми в одном заведении и пользоваться одним транспортом, то теперь похожее неравенство процветает на Кубе, только в роли бесправного – иностранец. Для них есть специальные кафе, специальные автобусные терминалы и маршруты передвижения.

Ты ощущаешь себя, словно в золотой клетке: ты чувствуешь комфорт, но не можешь понять, какая Куба на самом деле, какая она без тебя. И пускай теперь эти границы размываются – возможно, благодаря приходу к власти брата Фиделя, Рауля, но всё равно ты словно в зоопарке. И ещё неизвестно, по какую сторону решётки.

Выход из аэропорта. Таксисты с чётким тарифом «город» предлагают свои услуги. Соглашаться желания нет. Отходим в сторону и ловим такси, это оказывается «Лада четвёрка». Немного дешевле, что уже приятно. Минуты три в пути – и вдруг пост полиции прерывает наш путь. Осмотр машины, переговоры с водителем. От владельца авто по-английски понимаем, что везти нас дальше он не может, так как не имеет лицензии таксовать в аэропорту. Выбрасываем вещи из багажника, судорожно пытаясь сообразить, что лучше: идти обратно к терминалу или попробовать выйти на дорогу. Ещё минут пять проходит в переговорах с инспекторами, после чего они склоняются к версии, что наш водитель не таксовал, а мы остановили его с бордюра, что, в свою очередь, допускается при его лицензии на перевозку иностранцев. Складываем вещи обратно – едем в Ведадо (Vedado).

Возможно, из-за бедности и низкого уровня жизни люди здесь привыкли держаться друг за друга. Мы тоже когда-то знали не только своих соседей по подъезду, но и весь двор, и были открыты для общения, а теперь, с наступлением более благополучных времён, запираемся в своих квартирах на несколько замков. Мы не знаем, как зовут наших соседей, и во дворах уже не видим бабушек, обсуждающих молодёжь. Мир не просто закрылся – он захлопнулся, сдавив нас в тисках. А на Кубе каждый друг другу дядя, брат или троюродный племянник. И таксист сразу же предложил нам, по его словам, «преотличные» апартаменты у своих дальних родственников в районе Старая Гавана. Цена показалась нам адекватной, примерно на неё мы и рассчитывали, поэтому согласились посмотреть.

Двадцать минут езды, во тьме мелькают дома, машины; в очередной раз ловишь себя на мысли, что ты в каком-то южном городке России. Останавливаемся около «каса партикуляре» (Casa Particulare), отмеченной значком в виде синего зонтика с шезлонгом. Такие таблички – знак, что семья имеет необходимую лицензию и готова сдать одну из своих комнат в ваше пользование. Но мест нет. Отправляемся в следующую. Из смеси испанских и английских слов понимаем, что и тут нам не повезло. Однако после недолгих раздумий хозяин отправляется на противоположную сторону улицы в дом своих знакомых, где для нас, наконец, находится ночлег. Немного поторговавшись с владельцами, мы договариваемся на более или менее приемлемую цену. Так мы познакомились с Мириам и Гомесом – очень милой семьёй учителей географии. Они предоставили нам комнату с двумя кроватями, прикроватным столиком, вентилятором и кондиционером.

Оставив вещи, мы отправились познавать ритмы вечерней Гаваны. Тёмные улицы, разбитый асфальт, кое-где в отсветах виден купол Капитолия. Местные жители окликают на каждом шагу: «My friend» и «Where are you from?». К сожалению, их заинтересованность связана не с врождённым дружелюбием и даже не с любопытством, а лишь с желанием немного «подлататься» или хотя бы опрокинуть стопку-другую за счёт собеседника. Ваша национальность не даст вам привилегий: знание кубинца, что вы русский, не вызовет в нём моментально тёплой любви к вам только по той причине, что ваша страна почти тридцать лет помогала Кубе строить социализм, получая взамен кубинских студентов и сахар. Но к этому стоит отнестись снисходительно, ведь, приезжая в их страну, вы имеете в кармане их зарплату как минимум за три года и автоматически попадаете в категорию «миллионеров».

Пасео де Марти (Paseo de Marti) с тёсаными каменными плитами и огромными пальмами, стволы которых по структуре больше напоминают бетонные столбы, ведёт нас к берегу моря. Мы идём к площади Масимо Гомес (Maximo Gomez), где проспект Антонио Масио (Avenu Antonio Macio) пересекается с проспектом Карлоса Мануэля де Сеспедеса (Avenu Carlos Manuel de Cespedes). На противоположной стороне сверкает маяк. На улице душно, и только лёгкий ветер с моря спасает от испарины. Уже совсем темно, и лишь звуки музыки, льющейся из баров, заполняют морской воздух набережной. Этот новый мир готов приоткрыть нам свою завесу. Но мы решаем, что час ещё не пробил, и возвращаемся обратно в дом.

Утро встретило нас спёртым воздухом, ещё не раскалённым от полуденного солнца, но уже достаточным, чтобы в момент покрыться бусинками пота. На кухне ждал завтрак: нарезанные кружочками бананы, кусочки папайи, ананас и дольки гуайявы, уже изрядно остывший кофе и яичница. Позавтракав, мы отправились на поиски обменного пункта и местного рома. В пяти минутах от места нашего ночлега находился Капитолий, как две капли воды похожий на Капитолий в Вашингтоне и доставшийся Кубе в наследство от колониального прошлого. Подойдя ближе, мы увидели большой плакат, загораживающий проход на ступени, – он гласил, что здание на реконструкции, и это ничуть нас не удивило.

На Кубе обязательно что-то закрыто: это праздники или выходные, сиеста или реконструкция, ремонт или учёт… Здесь всё неспешно: пять минут оборачиваются часом, неделя – месяцем, а название дня не уточняет неделю. Но к этому быстро привыкаешь, чувство напряжённости не может существовать в этой стране, иначе ты рискуешь быстро закончить свою жизнь разрывом сердца. Реконструкция настигла и старое здание табачной фабрики «Партагас», а новое оказалось закрыто на выходные. Ряд музеев и старинных колониальных зданий обзавелись такими же табличками «cerrado» лишь для того, чтобы отдохнуть от назойливых посетителей. Увидеть хотя бы половину намеченного в Гаване – уже великое счастье.

Яркие раритетные автомобили: «Шевроле» с ракетой на капоте, «Кадиллаки» с открытым верхом, «Форды» с непробиваемым кузовом, как старые «Волги» в свои лучшие времена, и, конечно же, целый автопарк «Лад» – пёстрыми пятнами проносятся по улицам города. Музейный автопром является визитной карточкой Кубы и одним из её символов. Но не от хорошей жизни и не из эстетических соображений кубинцы водят машины, не знающие даже стандарта «ЕВРО-1». «Простым смертным» было запрещено иметь в частной собственности машины моложе кубинской революции 59-го года. Да, теперь уже не только работники правительства и иностранных посольств, а также туристы, арендующие автомобили в специальных конторах, могут водить новые «Kia» и «Great wall». И, наверное, через пару десятков лет автомобили прошлых эпох останутся только у коллекционеров, но пока Куба сохраняет свой статус машины времени, переносящей в золотые шестидесятые.

Проходим по проспекту Боливара (Avenu de Bolivar), сворачиваем на Чавес (Chavez), а затем ещё раз – на Санха (Zanja). Китайский квартал, наверное, есть в каждом столичном городе мира, но тем нелепее смотрится он здесь. Темнокожие мулатки, негры чернее смоли среди скатных арок китайской архитектуры, символов инь и ян и иероглифов. Мы так и не встретили ни одного человека с другим разрезом глаз. Возможно, все они уже покоятся на кладбище, расположенном в получасе ходьбы к району Ведадо. В целом китайский квартал не очень отличается от остальной Гаваны. Говорят, именно сюда стоит пойти при желании сытно и недорого поесть.

По уже знакомому нам Пасео де Марти направляемся в музей Революции, занимающий одно из самых больших и красивых зданий Старой Гаваны. Собрание личных вещей Фиделя Кастро, Хосе Марти, генерала Эрнесто Гевары и других, карты, планы и схемы, оружие и революционные лозунги в музейных экспозициях рассказывают об уже далёких событиях этой далёкой земли. Насколько же должны были всколыхнуться умы жителей такой проамериканской страны, как дореволюционная Куба, чтобы в любимом месте отдыха американской элиты того времени вспыхнула революция, на целых полвека полностью прервавшая отношения между двумя этими странами? Революция, создавшая истоки Карибского кризиса, который едва не привёл к ядерной войне между сверхдержавами.

Через два часа мы уже сидим на каменной стене древнего форта, некогда защищавшего вход в бухту Гаваны. Я помню, как видел на древних гравюрах изображения судов, друг за другом заплывающих в бухту, людные причалы, прибрежную суету. Сейчас кораблей почти нет, доки не используются, и кажется, что портовая жизнь совсем замерла. Как будто Куба – оазис в морской пустыне, и ни у кого не возникает желания по доброй воле покидать эту щедрую землю. В действительности же кубинцам практически невозможно получить разрешение на приобретение судна. Этот запрет появился во времена, когда после революции тысячи людей на любом подобии плавательного средства покидали берега родины в надежде на лучшую жизнь в Штатах. Далеко не все тогда смогли пересечь, казалось бы, небольшой пролив, разделяющий два берега. С тех пор горизонт «Острова Свободы» девственно чист. Граждане Кубы не имеют права покидать страну…

Закат смывает краски дня, наполняя небо оттенками вечерней палитры. Лиловый, бордовый, тёмно-синий цвета разливаются по облакам, нависшим над городом. Шершавый камень стен ещё горяч. Гул улиц далеко, и на этом берегу властвует тишина. Тишина, которую вряд ли когда-либо ещё потревожит грохот прибрежных орудий или мушкетов.

Человек – существо социальное, нуждающееся в самовыражении и признании другими людьми. А какой способ самовыражения может быть лучше, чем искусство? На следующий день мы отправляемся в Музей изящных искусств. Как оказалось впоследствии, это была самая интересная экспозиция, которую мне удалось посетить в стране. Безусловно, Куба не музейная держава, и люди едут на «Остров Свободы» не за этим, но как, если не через искусство, можно по-другому познать душу нации?.. Трёхэтажное здание хранит полотна колониальных художников до– и послереволюционной Кубы. А оригинальности работ местных импрессионистов позавидовали бы даже маститые творцы европейской и североамериканской школ.

Так уж сложилось, что профессия художника осталась, наряду с дирижёрами, одной из наименее эмансипированных. Что заставляет женщин работать путевыми обходчиками, летать в космос, заниматься боксом, а не уделять время искусству? Такая, казалось бы, очень женская область человеческой деятельности, завязанная на чувствах, а не на логике, ассоциируется только с мужскими именами. Чувство прекрасного, восприятие цвета, передача эмоций, более развитые у женщин, не смогли победить рационализм, умение правильно использовать палитру красок и отточенный стиль мужчин. Да, конечно, в художественных школах учатся дети обоих полов, иногда проводятся персональные женские выставки, но ни один большой музей не имеет в своей основной коллекции полотен, написанных женской рукой. И созданное когда-то клише по-прежнему живёт в умах людей. Должно быть, пройдёт ещё немало времени до тех пор, когда мы будем искренне наслаждаться работами новых великих мастеров, теперь уже с женскими именами, покинувших места архивариусов и библиотекарей.

Куба – страна сахарного тростника. Испанцы тысячами завозили на остров жителей Африки, чтобы те обрабатывали плантации. А в итоге эти люди, ассимилировав местное население, создали нацию кубинцев. Сахарный тростник – основа экономики и быта Кубы. Но из этого растения получают не только сахар. Как только человек открыл для себя забродившие плоды, он научился гнать брагу из всего подряд, был бы продукт. И Куба, обладающая нескончаемым запасом сырья, подходит для этого как нельзя лучше. Так появился ром. Какой капитал был сколочен на этом напитке, сейчас уже не скажет никто, но заработки времён сухого закона в Америке – мелкий бизнес по сравнению с ромовыми магнатами старой Кубы. В центре города, в квартале от Капитолия, возвышается здание Эдифисио Бакарди (Edificio Bacardi), до революции служившее штаб-квартирой одноимённой компании. Однако сегодня американцам не место в национальном бизнесе: теперь на Кубе властвует «Havana Club». Его продукция заполняет магазины и бары, а рекламная символика – весь город. Музей рома и тот был переименован в честь компании, ставшей именем нарицательным. И известный во всём мире коктейль «Cuba libre» (Кубинская свобода) содержит в своём составе отнюдь не ром «Captain Morgan».

Куба склонна к монополизации. Один поставщик воды, один производитель пива, две компании по прокату авто, один телекоммуникационный холдинг, две центральных банковских сети. Всё здесь под контролем государства, но способно ли оно, подобно оку Мордора, следить за всем, не упуская из вида мелочей?

Местный автобус везёт нас в пригород Гаваны, где более пятидесяти лет назад жил создатель таких произведений, как «Старик и море» и «По ком звонит колокол», Эрнест Хемингуэй. Двадцать лет он провёл в небольшом уютном домике на холме в семнадцати километрах от центра Гаваны. Небольшой сад, бассейн, башня для астрономических наблюдений – всё настраивает на спокойную, безмятежную жизнь в стороне от людской суматохи. Сидя в саду, представляешь, как он уходил в море на «Пилар», как сидел в кафе, потягивая дайкири, как ходил по аллеям парка.

Покинув свежесть сада, мы вернулись в духоту улиц. Час ожидания местного транспорта не принёс результатов, поэтому мы поймали до города общественное такси – зелёный «Шевроле» 1959 года выпуска. Водитель усадил нас в переднее пассажирское кресло – и мы помчались в город. Пыль постоянно забивала салон автомобиля, рычаг коробки передач врезался в коленку сидевшей рядом Полины, глаза щурились от солнца, а в голове звучала песня «Ночных Снайперов» – «Куба»:

А в моих ботинках до сих пор кубинский песок.

А они не знают, каким вкусным может быть снег.

Они поют так, как я бы хотела петь для тебя.

Они танцуют так, как я бы хотела танцевать с тобой…

Вернувшись в Старую Гавану, мы разыскали любимое Хемингуэем кафе «La bodeguita del medio». Пробравшись сквозь шумную толпу, заказали два мохито, неприятно удививших нас своей ценой и отсутствием лайма, и отправились вглубь ресторана. Стены на высоту пяти метров, до самого потолка, пестрели надписями на разных языках, картины перемежались с фотографиями и зарисовками. Было душно и тесно. Все столики были заняты, поэтому, допив коктейли, мы вышли из кафе. Закат встретили ещё в одном форте, а затем бродили в сумерках по крепостным стенам и крышам бараков. Выстрел пушки сообщил, что уже начало десятого.

Проснувшись рано утром, пока солнце ещё не испепеляло, мы направились на старое кладбище Гаваны. Мемориалы, обелиски, пантеоны, братские могилы… Здесь мрамор и гранит отделяют загробное царство от мира живых. Кладбище, словно в Европе, не вызывает чувство скорби и тоски. Здесь чисто и светло. Редкие посетители пробираются между надгробными плитами к захоронениям своих родственников. Стоят здесь подолгу, говорят…

В России кладбище – храм скорби. У входа старые венки. Неровные ряды могил. Среди берёз и сосен стоят кресты и плиты с табличками и без. Оградки от времени покосились, калитки поржавели. Иные могилы стали едва заметными холмиками. У нас так принято – и на том свете отгораживаться от других. Неважно, заборчик из ажурного кованого чугуна или цепочка, но обязательно отдельно от соседей. Как будто за годы коллективизации мы так устали от всего общего, что даже в ином мире хотим иметь свой маленький удел земли. А столик с лавочкой – ну как же без него, вдруг в гости кто-нибудь придёт. Откроет бутылку «Московской» или «Столичной», наполнит два стакана, вздохнёт, но не тяжко, скорее для порядка, один выпьет залпом, а другой накроет куском ржаного хлеба. И вот кресты стоят в тени, безмолвные и печальные, будто и не надеясь больше увидеть живых людей. А люди приходят на кладбище только по родительским субботам поправить могилку, да время от времени ряды захоронений пополняются вновь прибывшими, которые являются сюда не по своей воле, с прощальной панихидой. Дорога на тот свет открыта день и ночь. Вот такой он, наш русский погост.

Яркое солнце, отражаясь в белом мраморе, режет глаза. В центре кладбища – храм для отпевания, от которого в четырёх направлениях лучами расходятся широкие дорожки. Процессия, одетая в чёрное, ожидает в тени. Катафалк уже подъехал. Скоро очередной житель Гаваны обретёт своё последнее пристанище в городе мёртвых. Мы сворачиваем направо, делаем петлю и покидаем территорию, огороженную кирпичным кольцом, через южный выход. Симпатичные двухэтажные дома, подстриженные газоны – жизнь здесь течёт своим ходом. Ведь несмотря на смерть, постоянно окружающую нас, мы продолжаем двигаться дальше и только благодаря ей понимаем, насколько уникален и ценен каждый день нашей жизни.

Гавана, ты улыбаешься любому. В твоей пыли нельзя испачкаться, но можно переродиться. У тебя нет дорог, но есть путь. В твоих домах кипит жизнь. Под твоими деревьями нет тени, а во дворах – прохлады, чтобы жар тел раскалял город, а музыка создавала ритм. Ты легкомысленна и сразу же забыла меня, но я буду помнить тебя всегда. Я жил с тобой четыре дня, и это была настоящая жизнь!