Текст книги "Под белым муаром. Истории людей, ставших Римскими Папами"

Глава 11
Неожиданный поворот

31 августа 1903 года двери Сикстинской капеллы были заперты. Начался конклав. В отличие от предыдущих, он не был для преосвященных избирателей чем-то неопределенным. Многие полагали, что выбор уже предрешен, и с большой долей вероятности трон святого Петра займет государственный секретарь Святого Престола кардинал Мариано Рамполла. Сицилийский маркиз был любимцем покойного папы Льва, и тот всячески возвышал своего протеже, очевидным образом видя в нем преемника. Вне всяких сомнений, свою волю святой отец озвучивал в кардинальской коллегии. Эти предположения легко подтверждаются тем фактом, что уже в первом туре Рамполла набрал значительное число голосов и уже вскоре должен был стать следующим римским епископом.

Так бы и случилось, если бы не одно весьма занятное событие. В традиции папских выборов уже давно закрепилось право вето, которое на кандидатуру мог налагать кто-то из католических монархов. Светские правители, впрочем, этим правом почти никогда не пользовались, предпочитая не вмешиваться в церковные дела, но в этом случае всё пошло по совсем иному сценарию.

В тот момент, когда Мариано Рамполла был уже близок к избранию, голос возвысил польский кардинал Ян Пузына, который объявил достопочтенным избирателям, что его величество император австрийский Франц Иосиф, пользуясь своим правом католического монарха, налагает вето на кандидатуру государственного секретаря. Повисла неловкая пауза. С одной стороны, времена были уже не те, и проигнорировать требования монарха выборщики, в общем-то, могли. С другой стороны, никто особо не желал ссориться, а потому пришлось фактически заново начинать всю процедуру голосования.

Тут-то и встал закономерный вопрос. Каким доложен быть следующий папа? Два предыдущих понтифика, которые поделили между собой почти шестьдесят лет правления, разительно отличались друг от друга. Если папа Мастаи закрепил за собой образ консервативного правителя, то Джоакино Печчи, как мы уже могли понять, прослыл довольно прогрессивным. Разумеется, под сводами капеллы находились как сторонники жесткой политики, так и те, кто тяготел к продолжению умеренно-либерального курса.

Резкое вмешательство монархии в ход голосования не только продлило конклав, но и сделало его местом проведения вполне длительных дебатов. Иерархи присматривались друг к другу, голосования не приводили к искомому результату, а из трубы раз за разом показывался черный дым, разочаровывая толпу верующих,

ожидавших появления на балконе собора святого Петра кардинала, который объявит им, наконец, имя нового понтифика. Процесс усложнялся еще и тем, что оскорбленный кардинал Рамполла отчаянно пытался сохранить свои позиции и удержать за собой лагерь голосовавших за него иерархов, убеждая их в нецелесообразности послушания какому-то австрийскому императору, который решил ощутить себя средневековым властителем с безграничными полномочиями. Подумаешь, вето. А что он сделает? Войной пойдет? Пусть идет на Рим. Нас же потеснили оттуда, мы лишь священники без крыши над головой!

Попытки Рамполлы не увенчались успехом, равно как и поиски подходящей кандидатуры. Тогда неожиданно внимание кардиналов-избирателей было обращено на того, кто никак не ожидал избрания. Этим человеком оказался простой и скромный патриарх Венеции Джузеппе Мелькиоре Сарто, который был известен своей набожностью и аскетичным образом жизни.

Действительно, а почему бы не Сарто? Возможно, церкви стоит взять паузу в ее стремительном следовании духу времени, которое всячески подогревал папа Лев. Оказалось, что такое мнение разделяет большинство выборщиков, что к концу пятого дня голосования привело к появлению долгожданного белого дыма. Папа, наконец, был избран.

Свою отрешенность от курса предыдущего понтифика Джузеппе Сарто явил практически моментально, выбрав себе имя Пий Х. В тот момент все разом поняли, что грядущий понтификат будет консервативным.

Новоизбранный папа не был политиком. Его мало интересовали те изменения, которые проходили в мире. Он ни с кем не желал конфликтовать и каким бы то ни было образом вмешиваться в возню. Свое предназначение он уже много лет видел в пастырском служении, не изменив себе даже тогда, когда стал кардиналом.

Сарто был очень простым и скромным в быту человеком. Папский протокол будет всю жизнь тяготить его, и понтифик станет его нарушать всегда, когда это представится возможным. В первые же минуты своего правления папа практически бегом бросился к балкону святого Петра, чтобы встретиться с теми, с кем так искренне общался всю жизнь. Остановил его лишь декан коллегии кардиналов, который фактически перекрыл собой путь и со всяческим уважением напомнил святому отцу, что его появление на балконе будет иметь политические последствия и может быть воспринято как признание власти королевства над Римом. Понтифик заметно опечалился от того, что в такой день его сразу стали загружать тонкостями политических интриг, но спорить не стал. Папа преподал приветственное благословение людям с внутренней балюстрады собора, пополнив тем самым число «ватиканских узников».

Наступало очень необычное время в новой истории римских пап. Во главе церкви встал человек, которого мала интересовала политика. Он, как и все католики, принимал доктрину о папе-монархе, владыке царей и князей, хотя и не стремился как-то интегрировать это учение в реальную жизнь. Его больше заботила чистота церковного учения. В этом плане понтифик оказался совершенно бескомпромиссным консерватором, который будет защищать догму на протяжение всего своего правления.

Некоторые будут оценивать его понтификат как шаг назад в развитии церкви. Кто-то будет, напротив, говорить о нем как об оплоте веры. Каким на самом деле был папа Джузеппе Сарто? На такой вопрос нельзя дать однозначный ответ. Читатель сам сможет сделать свои выводы, погрузившись в историю этого неоднозначного, но безусловно интересного человека.

Глава 12
Совсем другой

Выходец из простой семьи, он являл собой полную противоположность папам аристократам, знавшим себе цену и так помпезно демонстрировавшим свое королевское достоинство. Джузеппе Мелькиоре Сарто не имел титул ни графа, ни маркиза. Он был сыном простого работяги. Кто-то говорит, что отец будущего папы трудился почтальоном, некоторые свидетельствуют, что он был сельским сапожником, а может быть, в разные годы он менял профессию. Да какое это имеет значение? В сравнении с понтификами голубых кровей, получившими в юности блестящее образование и сделавшими прекрасную карьеру, Мелькиоре Сарто вряд ли мог претендовать на что-либо подобное.

Раннее утро 1844 года. Небольшой городок Риезе близ Венеции просыпается под лучами восходящего солнца. По пыльным дорогам вдоль золотых полей и гордых кипарисов идет мальчонка в стоптанных башмаках и с потертым кожаным портфелем. Юный Джузеппе спешит на уроки. Ему предстоит пройти еще четыре мили, прежде чем он сядет за парту. Природа улыбается молодому школьнику. Порхают бабочки, поют птицы. Но медлить нельзя. Родители каждый день напоминают сыну о необходимости учиться. Они хотят, чтобы его жизнь устроилась лучшим образом. Три его сестры живут в Риме на пороге бедности, брат стал почтальоном, как и отец. Если Джузеппе хочет чего-то другого, он должен продолжать шагать. Каждый день. Туда и обратно.

Образование его было весьма скромным. Даже латынь, так необходимую ему как верующему католику, а в будущем и как священнослужителю, он изучал с приходским сельским священником. Школу Джузеппе закончил довольно неплохо, в результате чего смог продолжить свое обучение в гимназии в Кастельфранко. К моменту завершения образования набожный юноша окончательно решил посвятить себя служению церкви. В возрасте двадцати пяти лет он принимает монашество. Этот шаг, не совсем понятный читателю, на самом деле добавляет весьма значительные штрихи к портрету Мелькиоре Сарто. Католические священники не имеют права на семью. Человек, решивший принять сан, всю жизнь проживет в одиночестве. Монашество в данном случае не является альтернативой семейной жизни, но служит для избравшего этот путь способом более тесной связи с молитвенной и созерцательной жизнью. В то время, как все преемники будущего папы в его возрасте стремились построить успешную карьеру, Джузеппе углублялся в духовные упражнения и миссионерскую работу. Он видел себя не церковным бюрократом, но пастырем. По этому пути он старался идти всю жизнь.

Вместо того, чтобы взбираться по лестнице куриальной дипломатии, он последовательно занимал все должности, которые сулили ему лишь скромное положение сельского духовника.

Став священником, Сарто нес различные приходские послушания. В конце концов, он получил назначение на довольно бедный приход в Сальцано. Там будущего понтифика ждал маленький и полуразвалившийся храм, который ему предстояло восстанавливать. Трудясь единственным священником в маленьком отдаленном приходе, Джузеппе волей-неволей должен был стать и плотником, и маляром, а также разбираться в качестве штукатурки и строительных материалов. День за днем молодой священник собирал деньги с пожертвований, покупал необходимые инструменты и сам восстанавливал храм. Порой ему помогали его прихожане, трудившиеся со своим пастырем бок о бок, а порой он оказывался в полном одиночестве, выполняя те работы, которые были ему под силу. Сняв грязную строительную одежду, дон Сарто облачался в черную сутану и шел совершать мессу в том самом месте, где часом ранее орудовал мастерком. День за днем протекала тихая жизнь. Священнику удалось восстановить не только свой приходской храм, но и местную старенькую больницу, в которой несколькими годами позже он будет помогать больным во время эпидемии холеры, прокатившейся по северной Италии. Люди полюбили дона Джузеппе. Такие священнослужители, как он, всегда обретают поддержку и благосклонность простого народа.

Во время мессы духовенство часто надевает богатые бархатные или парчовые ризы, на которые простому сельскому прихожанину не заработать никогда. Да, церковь богата. Вся суть в том, что будет делать священник, когда снимет с себя всё это великолепие. Закроется в залах палаццо или пойдет вместе с прихожанами ремонтировать стену в госпитале? В этом главный вопрос. Дон Джузеппе дал на него четкий и однозначный ответ.

Молодой деятельный пастырь вскоре привлек внимание церковного руководства. Последовало очередное назначение. На этот раз Мелькиоре Сарто предстояло трудиться канцлером епархии в Тревизо, а также ректором местной семинарии. Вспоминая завет родителей о необходимости учиться и свои долгие дороги до школы и обратно, Джузеппе, пользуясь полномочиями новой должности, всячески пытался добиться решения проблемы образования. В то время молодежь из незнатных семей довольно часто была лишена возможности какого-либо обучения, отчего многие ходили неграмотными всю свою жизнь. Дон Мелькиоре Сарто изо всех сил старался сделать так, чтобы каждый в его регионе мог получить образование, в том числе и религиозное. И это ему удалось. Конечно, школы смогли вместить не всех, да и не каждый был желающим.

Сейчас это кажется странным, но в те далекие годы выходцы из крестьянских семей, не знавшие никакой другой жизни и не видящие иного будущего, просто не понимали, зачем им нужно умение читать. Да им и читать-то было особо нечего. Их поприщем были виноградники, пастбища, а позднее заводы и мануфактуры. Тем не менее, уровень образования при поддержке Мелькиоре Сарто значительно увеличился. Любовь к детям и их воспитанию будущий понтифик сохранит даже тогда, когда займет трон святого Петра.

С самого юного возраста Джузеппе был проникнут твердым убеждением, что только католическая вера содержит в себе всю полноту истины. Уже в ранние годы он очень хорошо разбирался в теологии. В годы служения приходским священником дон Сарто проводил воскресные занятия, на которых учил людей катехизису – основам веры. Став ректором семинарии, он не ушел полностью в работу с документами, как это делали другие, но оставил за собой преподавание двух важнейших, на его взгляд, дисциплин – догматического и нравственного богословия. Обучая студентов, Джузеппе не терпел даже малейших компромиссов в вопросах чистоты веры и горячо спорил со всеми, кто их допускал.

Уже снискав славу активного и деятельного священнослужителя, дон Сарто стал главным претендентом на вакантную должность епископа Мантуи. Святой Престол утвердил кандидатуру, и Джузеппе принял сан епископа. На новом месте он будет трудиться, не изменяя себе. Годы пройдут в молитвах, совершениях богослужений и преподавании основ католической веры для всех желающих. Уже не ожидая каких-либо перемен в своей жизни и полагая, что в Мантуи он останется до конца дней, епископ с полной неожиданностью для себя узнает, что его святейшество папа желает даровать ему сан кардинала и назначить на одну из старейших и почетнейших кафедр Италии – в Венецию.

Такое назначение во многом уникально. Помимо сана кардинала епископ Джузеппе Сарто обретал и титул патриарха, который исторически носили лишь иерархи Иерусалима, Лиссабона и той самой маленькой Венеции. Так уж повелось.

В возрасте пятидесяти восьми лет скромный пастырь, никогда не ожидавший и не желавший карьерного роста, стал кардиналом-патриархом. Он, впрочем, никак не возгордился от столь высокого назначения, а продолжил действовать так, как привык. Кардинал молился, служил, учил. Он не влезал ни в какие политические дрязги. Напротив, всегда их избегал и аккуратно призывал к тому же свое духовенство. Десять лет Джузеппе Мелькиоре Сарто проведет на древней земле дожей среди каналов, гондол и старинных домов, медленно уходящих под воду, пока с ним не случится то, что периодически случается с кардиналами. В 1903 году патриарх Венеции войдет в Сикстинскую капеллу, а выйдет оттуда епископом вечного города.

Глава 13
Чернила и фантики

Стремительное развитие уровня образования, науки, прогресса, да и общественной мысли в целом постепенно налагало неизгладимый отпечаток на людей двадцатого века. Если средневековый крестьянин не задавал никаких вопросов и покорно преклонялся перед священным авторитетом церкви, казавшейся ему чем-то надмирным и великим, то люди индустриального общества уже не так охотно шли по этому пути.

Справедливости ради стоит заметить, что не двадцатый век стал катализатором тех изменений, которые стали проникать за церковную ограду. Впервые это произошло еще в том самом средневековье, когда немецкий монах Мартин Лютер с успехом произвел свою знаменитую реформацию. Уже тогда оказалось, что люди устали от той кондовой религиозности, которая налагает на верующих целый ряд требований и обязательств, но мало что дает им взамен. Удручала общество и та колоссальная разница которую церковь являла в проповедях и в быту. Это была церковь богатых и знатных, которая, тем не менее, много требовала от простых и бедных. Это была церковь с монополией на знание, которое она преподавала лишь в том виде, в каком считала это уместным и подходящим. Это была церковь доктрины, которая грозила адским огнем за любое инакомыслие. Совершенно неудивительно, что такое положение дел привело к столь массовой поддержке реформистских идей монаха-бунтаря.

А затем произойдет Великая французская революция, которая под маской социально-политических перемен будет иметь ярко выраженный антицерковный характер.

Эпоха просвещения также внесет свои неизгладимые штрихи в портрет общественного сознания. Декарт, Дидро, Вольтер. Все они пошатнут вековые устои церковного порядка и впервые поставят под сомнение ее авторитет и учение.

К началу двадцатого столетия растущее влияние гуманизма и материализма поставят под сомнение само понятие «вера». В итоге европейское общество, в течение многих веков бывшее образцом католической религиозности, стало раскалываться на две условные составляющие. Одну представляли те, кто считал прогресс необходимой частью перехода от нецивилизованного общества к цивилизации. Они говорили отнюдь не о техническом прогрессе. Речь шла об усилении всякого экспериментального знания. Существует только то, что можно доказать. Вот их лозунг. Вторая часть, напротив, пыталась защитить веру всеми возможными способами, даже порой сознательно уходя в закрытый и безальтернативный фундаментализм. Естественно, первые считали вторых дикарями, а те их – безбожниками.

На самом деле все не так однозначно. Да, эти две группы безусловно существовали. Они в какой-то мере существуют до сих пор. Однако, среди верующих, но симпатизирующих науке, находились те, кто пытался идти путем компромисса и примирить науку с религией, а духовный опыт – с психологией. Основные идеи, которые сторонники союза веры и знания пытались привнести в мир, заключались в необходимости признать и принять рациональное зерно в мире религии. Не все непогрешимо и божественно. Даже Библия. Даже догматы. Долю человеческого фактора отрицать глупо и бессмысленно. Давайте постараемся сделать так, чтобы научное знание не враждовало, но дружило с нашей верой.

Естественно, проповедники этой концепции очень скоро прозвище «модернисты», которое в церковной риторике носило исключительно негативную окраску. Сейчас, конечно, их модернизм может показаться нам, людям двадцать первого века, весьма умеренным, но тогда для церковного благочестия это было невообразимой революцией. Если человек выступает против доктрины веры, значит он богохульник. Предлагать подобные идеи и при этом считать себя верующим? Это что-то невероятное.

К тому моменту, когда разделение на консерваторов и модернистов в церкви оформилось достаточно явно, на престол взошел человек, который всю свою жизнь положил на защиту католической веры в самом традиционном ее понимании. К какому из противоборствующих лагерей можно отнести новоизбранного римского епископа?

С одной стороны, папа Пий Х разрешил католикам голосовать, что фактически означало признание легитимности итальянского королевства. С другой стороны, этот вопрос относился к категории политических. Модернизм же в его религиозном понимании понтифик воспринимал так, как, наверное, не воспринимал никто. Это слово его по-настоящему пугало. Папа считал церковное обновление и либерализацию самой страшной ересью из всех возможных.

Несмотря на это, свою собственную жизнь он мог сделать достаточно простой. Взойдя на престол, Пий Х принес с собой в Апостольский дворец все те простонародные привычки, которые были с ним всю жизнь. Папа Сарто писал самой обыкновенной перьевой ручкой, отчего постоянно ставил кляксы на самых важных церковных документах. Вздыхая и по-детски улыбаясь, понтифик без малейшего смущения вытирал ручку о манжеты своей белоснежной сутаны, а потом ходил так в присутствии куриальных сановников и посмеивался в кулак, когда от него смущенно отводили взгляд. В общении папа был весьма демократичен, что разительно отличало его от предшественников. Он самостоятельно, без церемониймейстера, приглашал гостей войти и любезно рассаживал их в кресла.

Заняв престол, Мелькиоре Сарто продолжил использовать старенькие потертые часы и простой латунный нательный крестик. Когда его спрашивали, почему он носит столь простые вещи, папа растерянно отвечал, что других он с собой не взял.

Всю свою жизнь понтифик очень любил детей и по старой привычке стремился преподавать им катехизис, собирая вокруг себя множество малышей. В одном кармане его сутаны всегда были конфеты, которыми он щедро угощал детишек, а в другом шуршали фантики.

Ирония заключается в том, что человек считавший себя хранителем церковного устроения, семимильными шагами шел в сторону либерализации и демократизации института папства. Представить подобное поведение у его предыдущих понтификов просто невозможно. То были величественные папы-государи, не говорившие с людьми и даже не обращавшие в их сторону своего гордого взгляда. Пий Х стал их полной противоположностью. Он был папой маленьких людей, папой крестьян и рабочих, папой грязных рукавов и конфеток в кармане. Он не отменил векового церковного церемониала. Как и все до него, Джузеппе Сарто восседал на троне, носил драгоценности и венчался тиарой, но он удивительным образом мог разграничивать свою человечность и свой сан. Это не умели делать его предшественники, не сумеют и некоторые преемники.

Не будем пока спешить с выводами. Личность человеческая многогранна. Папа Пий Х был безусловно добрым и искренним человеком. Но черты его характера менялись в тот момент, когда дело доходило до вопросов веры и церковного благочестия. Тут от былого свободного папы, улыбающегося детям и застенчиво смеющегося в кулак, не оставалось и следа.