Текст книги "Нерон. Блеск накануне тьмы"

Х
Нерон

Я безумно устал и уже начал сожалеть о том, что назначил на конец дня встречу консилиума, вернее, встречу с теми советниками, которые уцелели после Великого пожара и на данный момент находились в Риме.

Сожалел хотя бы потому, что у меня было недостаточно сведений для выступления на подобном собрании, но самое главное – я был так потрясен увиденным на пунктах помощи беженцам, что не мог ясно мыслить. Да и неожиданная встреча с Акте после нескольких лет разлуки тоже не лучшим образом отразилась на моем душевном состоянии. Страдания обездоленных людей и стоящая передо мной Акте – эти картины сменяли друг друга у меня в голове. Они были отчетливыми и реальными и одновременно размытыми и смутными, как во сне.

Еле волоча ноги от усталости, вернулся во дворец. С тогой, как я и предсказывал, можно было распрощаться: сплошь утыканная колючками, она пропиталась потом, а понизу почернела от грязи. С огромным облегчением я избавился от ненавистного одеяния.

Следует ли снова обрядиться в другую, чистую тогу для встречи с консилиумом? Подумав, решил, что да. Обращаясь к советникам, я должен демонстрировать им свою силу и власть, а визуальный ряд в таком деле стоит едва ли не на первом месте.

Акте… Она совершенно не изменилась, как будто годы были над ней не властны. Как ей это удавалось? Или она действительно являлась произведением искусства? Ведь когда я ее впервые увидел, она служила моделью для мозаики в императорских покоях. Искусство вне времени, поэтому мы так высоко его ценим. Оно переживет нас, все наши устремления и печали; творец превратится в тлен, но это никак не отразится на его творении.

Однако при нашей встрече на ее лице мелькнули какие-то эмоции. Или это мне просто показалось? Ну почему я, кроме пары банальных фраз, не смог ничего из себя выдавить?

Ладно, хватит об этом. Забудь и принимайся за дело. Ты нужен Риму. Сенаторы вот-вот прибудут, так что пора разложить карты города и подумать, какой план действий ты можешь им предложить.

* * *

– Рим фактически разрушен… – Я стоял перед пятнадцатью мужами, которые откликнулись на мой призыв собраться.

Большинство – сенаторы, но были среди них и мои личные помощники, а именно: Эпафродит – мой главный секретарь и администратор; Фаон – секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов; мои архитекторы – Север и Целер; два префекта преторианской гвардии – Тигеллин и Фений – и капитан вигилов Нимфидий.

– Но не мне вам об этом говорить…

Советники не спускали с меня глаз. Все они прошли через суровые испытания и, слава богам, остались живы.

– Сейчас я должен говорить о том, что нам делать теперь, после пожара.

На самом деле у меня не было четкого плана, и, если они хотели ознакомиться с ним детально, их ждало разочарование.

Я набрал в легкие воздуха и продолжил:

– Когда в огне погибла Троя, Эней не остался на пепелище, он отправился в плавание и основал Рим. Но мы не Эней, мы не желаем покидать Рим. И не будем забывать: Трою разрушил враг, а Рим был разрушен в результате случайно возникшего пожара. У нас нет причин бежать в новые земли. Вместо этого мы можем спланировать и отстроить новый Рим, который затмит своим великолепием старый.

Советники начали тихо переговариваться, и я поспешил продолжить:

– Да, многое утеряно. Я подготовил доклад, где подробно перечислены все наши потери, во всяком случае те, что мы смогли зафиксировать к сегодняшнему дню. Храмы, трофеи, произведения искусства, рукописи – все, чем так гордился старый Рим. Но мы выжили, мы здесь, и мы сможем воссоздать все это и подарим будущему великий город, на фоне которого старый останется в далеком прошлом.

Я кивнул в сторону Севера и Целера:

– Вместе с моими архитекторами я разработаю и в ближайшее время представлю вам план нового города. Действовать надо быстро. Нет смысла ждать. Нам нужен город, пригодный для жизни, и чем дольше он будет отстраиваться, тем больше будет разрастаться ком человеческих страданий.

– Но сможем ли мы позволить себе подобный проект? – усомнился сенатор из Тускула[35]35
  Тускул, или Тускулум, – один из важнейших городов древнего Лация, расположенный в 24 км к северо-западу от Рима.


[Закрыть].

Разумный и очень болезненный вопрос.

– Сможем, потому что у нас нет выбора, – честно ответил я.

– Ты планируешь делать это заимообразно?

– Нет, императорская казна возьмет на себя бо́льшую часть расходов. Помимо этого, мы привлечем контрибуции из провинций, и, естественно, я рассчитываю на дотации от состоятельных римлян. – Тут я вспомнил о Сенеке, но не стал произносить его имя вслух. – Те, кто сможет себе это позволить, будут восстанавливать Рим за свой счет, а в случае если не уложатся в срок и не смогут завершить начатое, получат компенсацию от императорской казны.

Я знал множество богатых римлян, которые не лишились своего состояния: у них были инвестиции за пределами Рима, и не все из них потеряли свои дома. Некоторые просто чудом уцелели.

– А что насчет причины пожара? – спросил Фений. – Виновники понесут наказание?

– Можем ли мы наказать раздувший пожар ветер? – вопросом на вопрос ответил я. – Или оплывшую свечу, от фитиля которой загорелась ветошь?

– А мы уверены, что именно так все и произошло? – не унимался Фений.

– Ровно настолько, насколько это вообще возможно, – ответил я. – Но богов мы все равно должны умилостивить. Я проведу все необходимые для этого ритуалы.

– И когда будут готовы планы по восстановлению Рима? – подал голос один из сенаторов.

– Сразу, как только мы с Севером и Целером закончим над ними работать. А пока подумайте, может, у вас возникнут свои идеи по новой планировке Рима. Это ваш шанс, мы начинаем с чистого листа.

Встреча закончилась, все удалились, задержались только Эпафродит с Тигеллином.

– Что? – мрачно спросил я, сидя за своим рабочим столом.

– Видел, как ты пытался сегодня утешить людей, – сказал Эпафродит.

– Пытался, только на мне самом это сказалось в обратную сторону.

– Понимаю.

И тут я вдруг понял, что мне нужно сделать.

– Останься и подожди, пока напишу имена для добавления в список пропавших. Есть несколько человек, о судьбах которых мне важно знать.

Я достал лист бумаги и начал писать:

Все, кому известно о перечисленных ниже людях, свяжитесь с представителем императора Эпафродитом на пункте информации о пропавших во время Великого пожара.

Терпний – лучший в Риме кифаред,

Аполлоний – тренер по греческой атлетике,

Парис – ведущий артист драмы,

Аппий – учитель вокала,

Воракс – хозяйка борделя в Субуре.

Закончив, передал составленный список Эпафродиту.

– Хозяйка борделя? – искренне удивился он. – Желаешь знать, жива ли она?

– Она мой друг, – ответил я.

Тигеллин познакомил нас с Воракс накануне моего первого бракосочетания, которое закончилось весьма и весьма плачевно. И тогда она поделилась со мной, девственником, неоценимыми знаниями определенного рода, за что я всегда буду ей благодарен.

– О, у меня тоже есть друзья в этой сфере, – признался Тигеллин.

– Тогда добавь их в списки на доске с информацией о пропавших, – посоветовал я.

– Что ж, если у императора хватает духу на такое, то и у меня хватит. – Подмигнув мне, Тигеллин пошел к выходу из зала приемов.

А я смотрел ему в спину и благодарил судьбу за то, что он после стольких лет все еще рядом со мной. Многие не верили в нашу дружбу, опасались, что его влияние на меня слишком велико, но они просто не могли знать о том, как завязались наши с ним отношения.

А случилось это при первой же встрече. Я был еще мальчишкой, и Тигеллин тайно пришел во дворец в день официального объявления о бракосочетании моей матери с Клавдием.

Ему было запрещено показываться во дворце, но он на это осмелился, что, естественно, вызвало у меня уважение. Мы оба были своего рода бунтарями: он пересек границы, за которые ему было запрещено заходить, а я страстно желал оказаться в мире лошадей и колесниц, чему яростно противилась моя мать.

Когда же Тигеллин на мой вопрос ответил, что занимается разведением скаковых лошадей, я сразу понял, что хочу с ним подружиться. Потом он пообещал отвести меня на конюшни, а я дал слово, что никому не расскажу о том, что он, вопреки запрету, приходил во дворец. И с того дня мы, образно говоря, заключили союз, который до сих пор не был нарушен ни одной из сторон.

День наконец закончился, и я, мысленно поблагодарив богов, избавился от тоги и залпом выпил чашу вина, решив, что голова после всех пережитых событий все равно уже не соображает и загружать ее лучше с началом нового дня.

И вот когда я уже собрался улечься спать, слуга бесшумно открыл дверь в мою спальню.

На пороге стояла Поппея. Я мог бы подумать, что она мне привиделась, но она шагнула через порог, и слуга закрыл дверь.

Я бросился вперед и обнял ее, впервые после того жаркого дня в Антиуме, когда спешно отправился в охваченный огнем Рим. Теперь я не сомневался в том, что Рим будет отстроен заново и его золотой век впереди, а не похоронен в прошлом под грудами пепла.

Поппея со мной. Все будет хорошо.

XI

Мы стояли друг напротив друга и говорили, говорили… Не в силах остановиться, изливали друг другу все, что пережили за последние недели.

– Я ждала… Не было никаких вестей… Никакой возможности узнать, что происходит… И жив ли ты… – Она прикоснулась к моим волосам. – А потом пришла весть о том, как ты безрассудно бросился на бой с пожаром. И вот оно, доказательство, – твои опаленные волосы.

– Я не бросался в бой, а лишь подошел ближе, чтобы своими глазами увидеть, какая часть Палатина пострадала от огня.

– И все же ты был настолько близко, что мог погибнуть.

– Разве только от искр, там весь воздух искрился, вот и руки в волдырях, но это все мелочи.

На самом деле я гордился своими ожогами и даже хотел бы, чтобы они никогда не исчезли до конца, а так и остались напоминанием о том, что, когда придет час, я не дрогну.

Но ожоги уже заживали, а с ними блекли свидетельства о проявленной мной храбрости.

– Ожидание – настоящая пытка, – сказала Поппея. – Хотя я понимаю, что это не сравнить с тем, через что пришлось пройти тебе.

– Да, когда не знаешь о судьбе близких – это мучительно, – согласился я, вспомнив списки пропавших на пункте помощи беженцам, и подумал о тех, чья судьба была мне небезразлична. – Треть жителей Рима осталась без крова, люди отчаянно пытаются найти своих близких. Я приказал разбить лагеря для временного проживания на всех общественных землях.

– Знаю, проезжала мимо таких по пути сюда. Целое море людей! Как теперь с ними быть?

– Этот больной вопрос я и пытаюсь решить. Сегодня созывал консилиум. Решил привлечь архитекторов и начать работу над отстройкой нового города.

– Что? Новый город?!

– Да. Вдруг понял, что это бедствие – возможность создать новый Рим. Город, о величии которого никто и помыслить не в состоянии. Рим, который превзойдет прошлое.

Поппея легла на кровать и, потянувшись, произнесла:

– Грандиозно.

– Нет, дело не в грандиозности моих планов, а в том, что я это вижу и знаю, что будет так, а не иначе. Можешь назвать это провидением.

– Два определения для одного понятия. – Поппея улыбнулась. – Враги используют одно, друзья – другое.

– Меня волнует лишь то, как это назовут в будущем. Я строю город для тех, кто еще не родился. Суждения с позиции сегодняшнего дня зачастую ошибочны, только время внесет в них поправки и расставит все по своим местам.

– Но не всегда в пользу творца, – заметила Поппея. – То, что приветствуют современники, следующие поколения могут подвергнуть осмеянию.

Ее голос звучал все тише – в моем воображении все четче вырисовывалась картина нового Рима, блестящего города, который сразит мир своим великолепием.

Мы лежали в объятиях друг друга. Гладкая кожа Поппеи успокаивала мои ожоги, но мое счастье омрачали мысли о тысячах оставшихся без крова римлянах.

* * *

Моя ватиканская резиденция была значительно меньше погибшего в пожаре Проходного дома и даже меньше моей многоуровневой виллы в Антиуме.

Она располагалась на полях на левом берегу Тибра, и мне нравилось называть ее своим деревенским дворцом. Здесь были театр, где я проводил ювеналии – сценические игры, которые учредил по случаю первого бритья бороды, – и ипподром, где устраивались второстепенные по своему значению гонки колесниц.

Обстановка здесь была менее формальная, чем в других императорских резиденциях, и мне показалось, что это самое подходящее место, где я смогу обсудить план реконструкции Рима со своими инженерами и архитекторами. Ведь уютная домашняя атмосфера всегда способствует свободному обмену идеями.

В центре зала собраний по моему распоряжению установили огромный, собранный из плоских деревянных щитов стол. На нем мы построим модель будущего города. Также была заготовлена целая гора деревянных блоков и кубиков самых разных размеров и подробная карта старого города.

На встрече присутствовали несколько инженеров: специалисты по водоотведению, эксперты, разбирающиеся в свойствах кирпича и камня и в возведении арок и сводов.

Все смотрели на меня и ждали.

Я прекрасно понимал, что никто не посмеет заговорить первым, поэтому взял указку и показал на пустой стол:

– Две трети Рима разрушены.

Потом взял мел и схематично нарисовал ландшафт: реку, холмы и низины. Заштриховал нетронутые огнем территории, которые по большей части находились в маргинальных зонах. Вся середина осталась пустой.

– Больше никаких пожаров, – категорично заявил я. – Если возведем новый Рим, он должен быть неуязвим для огня.

– Пожары нельзя отменить, – подал голос один из инженеров. – Как нельзя отменить войны или чуму.

– Да, – согласился я, – но случаются эти бедствия, потому что для них есть подходящие условия. И вот эти условия: центр города – лабиринт из узких извилистых улиц; деревянные дома, причем верхние этажи нависают над нижними; и в довершение – легковоспламеняющиеся товары в лавках. Это никуда не годится, строить надо иначе.

– Иначе – это как? – спросил другой инженер, и я не мог не услышать скептические интонации в его голосе.

– Ну это же очевидно, – сказал Север. – Устраняем эти три условия и так устраняем опасность возникновения пожара. Больше никаких узких улиц – спроектируем широкие. Никаких нависающих этажей – над улицами должно быть открытое небо. И дома надо строить не из дерева, а из огнестойких камней Габиев[36]36
  Габии – исчезнувший город, располагавшийся в 20 км к востоку от Рима. Добытый в Габиях туф использовался при строительстве табулария, Форума Цезаря, Форума Августа, моста Фабричо и других сооружений II в. до н. э. – II в. н. э.


[Закрыть] и Альбы.

– И каждый дом будет стоять отдельно, – добавил я, – больше никаких общих стен.

Тут подал голос Целер:

– И дома должны отстоять от дорог.

– И не будем забывать о портиках с плоскими крышами по периметру зданий, – дополнил я.

– Но где будут проложены все эти улицы? – спросил один из инженеров. – Куда переместятся святилища и храмы? Все придется перестроить. Мы не можем планировать улицы, сначала надо определиться с главными и самыми большими зданиями.

– Все так, – признал я. – Я составлю список зданий, которые нам придется переместить. – Это будет скорбный список наших потерь. – А уже после примемся за дело.

– А как быть с низинами между Эсквилином и Виминалом? И с участком в конце Форума?

– Они останутся открытыми, – решил я.

– Но это болотистая местность, она не пригодна для строительства, – сказал Север.

– Ну, мы можем устроить там большое искусственное озеро, наподобие того, что создал на Марсовом поле Агриппа. На мой взгляд, место очень даже подходящее.

– А нам нужно еще одно озеро? – усомнился инженер по имени Юний. – У нас уже есть озеро Агриппы и навмахия Августа на другом берегу Тибра.

И тут у меня в голове возникла четкая картина.

– Да, но они на окраине, а это будет в самом сердце Рима.

Теперь мне надо было остаться наедине с Севером и Целером, поэтому я отпустил всех остальных, сказав, что встретимся на следующий день, когда у меня будет составлен список подлежавших восстановлению общественных зданий.

Когда все инженеры ушли, я с жаром обратился к своим архитекторам:

– У меня есть идея! – Я взял мел и начертил в центре стола прямоугольник. – Это будет озеро. А вокруг него… – Я расставил вокруг прямоугольника мелкие деревянные кубики. – Вокруг него – зеленые массивы. Поля и луга.

– Что? – удивился Целер и покачал головой. – Это же центр Рима, ты не можешь устраивать там обширные зеленые зоны.

– А если мы все же это сделаем? Зеленые поля, деревья самых разных пород, олени, цапли и соколы? Люди бегут в сельскую местность и на виллы, потому что центр города перенаселен, там все загажено и нечем дышать. Но этот проект с озером вернет в город природу. Широкие улицы, открытые пространства… Это будет огромный, доступный для всех римлян сад.

– Он займет слишком большую территорию. Недвижимость в центре Рима бесценна, люди будут недовольны. «Если бы нам были нужны поля и озера, мы бы переселились в Кампанию» – вот что они на это скажут.

– Но теперь им не потребуется никуда переселяться. Близость с природой умиротворяет душу.

– Римлян больше волнует не умиротворение души, а состояние их кошельков и то, как идет торговля, – заметил Целер.

– Я желаю, чтобы вы начертили проект зеленой зоны, – упорствовал я. – Мы решим, где заново возведем утраченные в огне общественные здания, а после спланируем все остальное.

– Твои планы всегда словно вызов природе, – сказал Север. – Взять хотя бы канал Аверно-Остия. Сто двадцать миль по сложной местности, а ширина такая, что могут разойтись две квинквиремы[37]37
  Квинквирема – боевой корабль с тремя рядами весел.


[Закрыть]. Мы прошли всего несколько миль – инженерные работы слишком сложны. И вилла Сублаквей, мы должны были перегородить реку, с тем чтобы создать три искусственных озера.

– И вы это сделали, разве нет?

– Да, но нас обвинили в неуважении к границам природы.

– О, это все стенания слабых, – усмехнулся я.

– Да, тебя в этом никто не сможет обвинить, – отозвался Целер.

– А я более чем уверен, что вы сможете воплотить в жизнь наши планы, какими бы грандиозными они ни были.

На этом наша встреча закончилась.

Далее мне предстояло провести инспекцию святилищ и общественных зданий, вернее, того, что от них осталось, и решить, какие из них необходимо как можно быстрее восстановить или возвести на их месте новые.

Инженеры были правы: сначала надо разобраться со всем этим и только потом начинать планировать новые городские пространства.

На следующий день рано утром я выдвинулся в город с Тигеллином и двумя стражниками. Мост был цел, так что мы легко перешли на другой берег.

Город наводняли самые разные звуки – перестук колес груженых повозок, перекличка рабочих, грохот от сноса устоявших после пожара стен домов, – все они, сливаясь, образовывали странную для человеческого уха какофонию.

В этих районах уже проложили временные дороги, так что сапоги надевать было не обязательно. Картина была жутковатая: рельеф выровнялся до высоты куста ежевики.

– Когда все расчистят, проведем осмотр местности, а уж потом позволим людям вернуться и начать отстраиваться, – сказал я. – Их возвращение должно быть безопасным: больше никаких сюрпризов в виде внезапных возгораний.

Ну и конечно, мой приказ не допускать людей на пепелища подразумевал избавление от мародеров и всякого рода охотников за чужими богатствами.

Мусор перегружали на повозки и откатывали к пристаням для последующей загрузки на баржи. Работники трудились не покладая рук, но груды мусора появлялись снова, прямо как грибы после дождя: обугленные балки, искореженные огнем металлические решетки, лишившиеся голов статуи, отломанные от повозок колеса, битая черепица, вазоны с умершими растениями…

– Останки жизни, – покачав головой, проговорил Тигеллин с несвойственной ему печалью в голосе. Потом остановился и спросил: – Куда первым делом желаешь отправиться?

– На Палатин, – ответил я. – Надо было более детально там все осмотреть, в первую вылазку у меня просто не было такой возможности. Оценим и подтвердим потери.

Мы прошли мимо храма Весты, который превратился в груды камней, но сохранил округлые очертания, и начали подъем на Палатин.

Было жарко – а как иначе в середине лета? – но очень даже прохладно в сравнении с тем пеклом, которое встретило меня здесь в прошлый раз.

Наконец добрались до вершины, и я посмотрел вниз, на опаленные деревья, обрушившиеся дома и завалы пепла, а в ясном синем небе надо всем этим кружили птицы.

Справа – дворец Тиберия. Пострадал он серьезно, но частично все же устоял. Я попытался вспомнить обстановку в каждом из его залов и невосполнимо утерянные сокровища, но у меня ничего не вышло. Опись всего этого наверняка была в свое время составлена, но я даже не тешил себя надеждой, что она уцелела.

К счастью, многие мои личные ценности хранились в Антиуме и Сублаквее, но, увы, не все. Великолепные бронзовые греческие статуи в залах дворца наверняка расплавились, а гений их творца испарился.

Пристроенный к дворцу Тиберия Проходной дом пострадал куда значительнее, впрочем, я успел в этом убедиться еще во время пожара. Поскольку я лично его проектировал, наблюдал за тем, как работает над фресками художник, подбирал мрамор, планировал расположение фонтанов… его потеря отзывалась в моей душе куда больнее, чем утрата дворца Тиберия.

– Возможно, что-то еще можно спасти, – предположил я, разглядывая проглядывающий под слоями пепла рисунок пола.

– Я бы не стал тешить себя иллюзиями, – отозвался Тигеллин.

Далее мы прошли по плоской вершине холма к секции Августа, где стояли его скромный дом, храм Аполлона Палатинского, а рядом зеленела роща Священного Лавра. Эта часть холма, притом что языки огня тянулись сюда снизу от Марсова поля, пострадала менее всего. Наверное, ветер в самый опасный момент смилостивился и сменил направление. Но все равно картина потерь ужасала.

Небольшой храм Ноктилуки – богини Луны, которая светит нам всю ночь, словно прекрасный белый фонарь, – превратился в развалины. Рядом с ним устоял большой храм ее брата Аполлона, но храмовый портик с пятью десятками Данаид[38]38
  Данаиды – персонажи древнегреческой мифологии, пятьдесят дочерей царя Даная, сорок девять из которых убили своих мужей в первую брачную ночь. Гипермнестра единственная сохранила жизнь своему мужу Линкею. За свое преступление Данаиды были осуждены в подземном царстве Аида наполнять водой бездонную бочку.


[Закрыть] из красного и черного мрамора обрушился, а статуи разбились.

Глядя на то, как пострадала от пожара прилегающая к храму библиотека, я сразу понял, что хранившиеся в ней свитки утеряны.

Правда, когда на шестой день Великого пожара огонь возродился, нам удалось, можно сказать посчастливилось, спасти хранящиеся в табуларии бесценные книги сивилл и другие весьма ценные документы.

Я бродил по храму и пинал ногами кучи пепла.

Здесь я возложил к ногам Аполлона венок – награду лучшего кифареда, которую заслужил в Нерониях, первых названных в мою честь играх. Это был мой ему дар за победу, и вот теперь тот венок превратился в пепел. С портиков обвалилась штукатурка.

Под слоем пепла я различил что-то голубое. Разгреб пепел и увидел картину с играющим на кифаре Аполлоном. Он был изображен на лазурном фоне: глаза обращены к небу, пальцы спокойно и уверенно перебирают струны. Да, это лишь фрагмент картины, но для меня он был как обещание: искусство не погибает, оно вечно, я всегда буду с тобой. Я поднял фрагмент и прижал к груди. Он займет самое почетное место в моем новом дворце.

– Идем, – сказал я, обращаясь к Тигеллину и сопровождавшим нас стражникам. – Надо еще кое-что проверить.

Только теперь я, как ни странно, был уверен в том, что это огонь не смог сожрать.

И да, священная лавровая роща Цезарей рядом с домом Августа росла, как и прежде. Деревья выстояли, как выстоял сам Аполлон.

– Вот он – мой, – указал я на свой священный лавр.

Ствол его немного почернел, и листья кое-где скрутились от жара, но я не сомневался в том, что он выживет.

Каждый новый император сажал свой отросток лавра Ливии[39]39
  По легенде, Ливии, жене императора Августа, упала на колени белая курица, выпущенная орлом. У курицы в клюве была веточка лавра, которую затем посадили в саду. Из лавровой веточки выросла лавровая роща, из веток этих деревьев стали изготовлять лавровые венки для императоров.


[Закрыть], и выросший из ветки лавр предсказывал будущее посадившего его императора. Пока лавр жив – жив и император; когда погибает – погибает и император.

За моим лавром с его зеленой листвой стояли мертвые пни лавров, посаженных Августом, Тиберием, Калигулой и Клавдием.

Другие отпрыски дерева Ливии тоже росли и оставались в силе. Они не посвящали свою жизнь императорам, они посвящали ее Риму.

Лавр и я… мы выжили. Мы под защитой богов.

* * *

В ту ночь я никак не мог заснуть – окна в комнате выходили на запад и на восток, они, естественно, были открыты, но это не спасало ни от жары, ни от духоты. Все из-за безветрия, из-за этой неподвижности в воздухе. Голоса беженцев на полях и прочий доносившийся снизу шум звучали громче и отчетливее, чем обычно.

Надо было как можно быстрее восстановить город, чтобы оставшиеся без крова люди смогли наконец вернуться из своей временной ссылки.

После увиденного накануне днем в голове у меня прояснилось, я начал постепенно понимать, что и в каком порядке следует восстанавливать или строить заново.

Рядом со мной под тончайшим покрывалом мирно спала Поппея. Воздух был горячим, но это ее, похоже, ничуть не беспокоило.

По прибытии в Рим она почти не заговаривала со мной о Великом пожаре: либо была потрясена тем, что увидела, когда возвращалась в город, либо просто не сознавала всю глубину постигшего нас бедствия.

Приземленность Поппеи могла укрепить, как рука надежного друга, и в то же время у меня в голове роилось столько тревожных мыслей, что я, даже рядом с ней, чувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы.

Какой смысл лежать с открытыми глазами? Пустая трата времени. Я встал с кровати и направился в комнату, где был установлен огромный стол для проектировки будущего Рима. Стражники молча наблюдали за моим проходом.

Войдя в комнату, зажег лампы по периметру стола. Передо мной лежала территория города, который еще только предстояло построить. Он ждал своего часа. Линии, те, что я начертил ранее, обозначая обширные зоны разрушений, теперь, казалось, означали шанс творца и были готовы подчиниться одному только моему прикосновению.

Мацеллум Магнум – крытый продовольственный рынок на вершине Целийского холма – почти не пострадал. Я установил на это место большой деревянный брусок.

Курия на Форуме также уцелела… И на это место поставил брусок.

Далее – брусок на место храма Клавдия, а за ним – и на места, где все еще стояли пережившие Великий пожар общественные здания.

Отошел чуть назад и оценил общую картину.

Теперь черед зданий, которые следовало восстановить: храм Весты, Регия, храм Портуна[40]40
  Храм Портуна – древнеримский храм на Бычьем форуме в Риме, посвященный Портуну, божеству входов и выходов, подобно Янусу, хранителю ключей, дверей и скота.


[Закрыть], храм Юпитера, храм Луны. Все они должны быть восстановлены в своем первоначальном виде. Но когда я закончу с этим, в центре города останется огромное пустующее пространство.

Я закрыл глаза и постарался вспомнить то, что слышал о легендарной Александрии. Белый мрамор, широкие улицы, маяк, мусейон…[41]41
  Александри́йский мусе́йон – религиозный, исследовательский, учебный и культурный центр эллинизма; храм муз.


[Закрыть] Как жаль, что мне не довелось там побывать.

Но Сенека провел в Александрии немало времени, да и мой дед Германик был очарован этим городом. Если верить их воспоминаниям, место уникально, но уникальность его не только в красоте, оно является настоящим хранилищем, а я бы сказал – сокровищницей знаний.

Так почему Рим должен оставаться на втором месте?

Мы покорили Александрию, разве может покоренный город превосходить того, кто его покорил?

Но это еще не все. Мандат.

Когда я был мальчишкой, сын Клеопатры подарил мне монету с изображением его матери и сказал: «Передаю и доверяю тебе ее мечты и амбиции».

Так что я понимал – у меня особая миссия: при моем правлении Рим станет великим городом и затмит Александрию.

Золотой век Рима. Не этого ли желала Клеопатра?

Центр Рима… Что же там должно быть? Я лихорадочно начал расставлять по огромному столу деревянные бруски и кубики. Ощущение было такое, будто если я сейчас этого не сделаю, то не сделаю никогда.

Итак, центр… Это будет Рим во всей своей красоте. Никакой торговли, никаких церемоний, все только для радости и восторгов людей.

Ну вот же оно! Моя идея устроить озеро и зеленую зону в центре Рима, только теперь все будет по-другому. Это будет точная копия Римской империи.

Озеро – Средиземное море, зверей доставят из разных провинций, так же как и деревья и прочие подходящие для моего замысла растения. На холме будет павильон, огромный павильон с видом на озеро – дворец, посвященный искусству. Дальше – спускающиеся к озеру террасы и висячие сады. А еще – рядом с отдельно стоящим внизу дворцом – вестибюль[42]42
  Слово «вестибюль» заимствовано из латинского языка. В античной архитектуре существовал термин vestibulum – вестибул. Сначала так называли небольшой двор перед зданием, который был отгорожен от улицы забором, затем – помещение перед основным входом в здание.


[Закрыть], который примыкает к ведущей на Форум Священной дороге[43]43
  Священная дорога – главная дорога Римского форума, ведущая к нему с Капитолия.


[Закрыть]. И все соединяется плавно, что называется «без единого шва».

И фонтаны – повсюду прекрасные фонтаны. Дворец Клавдия – его платформа – должна превратиться в обширнейший парк фонтанов.

Я видел все это как наяву, как будто я уже все это построил.

А возведенный на южном склоне холма павильон будет притягивать солнечный свет и переливаться в его лучах так, что единственным его именем может быть только «Золотой дом» и никакое другое.

Время пролетело так быстро, что, выйдя из комнаты, я даже вздрогнул, когда меня встретили лучи восходящего солнца.

– Спасибо тебе, Аполлон, – вымолвил я. – Даю слово, построенный мной город будет достоин тебя.