Текст книги "Любовница маркиза"

Глава 13

Рэйзеби нашел Элис там, где и рассчитывал найти. На мраморной скамье, в дальнем углу зала. Она сидела, устремив взгляд на картину на стене. С той ночи у дверей ее дома прошло три дня, и каждое утро он приходил сюда, в Королевскую академию искусств, в надежде увидеть ее.

В выставочном зале было тихо, лишь несколько любителей живописи поднялись чуть свет, чтобы в тишине и спокойствии насладиться великими полотнами. Ночной дождь сменился солнечным утром, но в зал лучи солнца почти не проникали. Свет, лившийся через арочные окна, расположенные у самого потолка, был мягким и рассеянным. Освещался только центр зала, чтобы полотна, развешанные на стенах, не поблекли.

Неслышными шагами он прошел через галерею и сел на другой конец мраморной скамьи, словно изучая картину Каналетто, изображавшую Большой канал Венеции.

Элис бросила на него мимолетный взгляд и снова обратила взор на картину.

– Как ты, Элис? – едва слышно спросил он.

– Прекрасно.

Пауза.

– Не нужно притворяться, Элис. Как ты?

– Сносно. – Она посмотрела на него. – А ты?

– Бывало и лучше.

Она улыбнулась, но улыбка вышла печальной. Вздохнув, она отвернулась к картине.

– Я провожу ночи на Харт-стрит один, потому что там постель хранит твой аромат, а в комнатах все еще ощущается твое присутствие.

Он услышал, как она судорожно вздохнула.

– Рэйзеби…

– Ты же не поверила слухам, правда?

Она покачала головой, не глядя на него.

– Сердцем не верила.

– Прости, что причинил тебе боль. Прости за то, как обошелся с тобой, и за неожиданность нашего расставания. Мне казалось, лучше разрубить этот узел одним ударом, чем мучить друг друга. Я думал, так будет лучше для нас обоих. Теперь я вижу, что ошибался.

– И ты меня прости. Я не хотела обидеть тебя тогда… вечером. Платье, музыка и танец…

– И Девлин, – добавил он.

– Ты так смотрел на него, будто хотел линчевать.

– Я был очень близок к этому.

Элис по-прежнему смотрела на картину, но на ее губах появилась легкая улыбка.

– Для меня все это тоже было мучительно.

Несколько минут они молчали, но в этом молчании не было напряжения и боли.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила она.

– Интуиция. – Его взгляд скользил по бирюзовому венецианскому небу. – Ты всегда говорила, что живопись для тебя – как окно в другой мир. Я подумал, что мы оба могли бы перенестись на мгновение в этот другой мир.

Ее рука лежала на скамье. Он опустил свою руку рядом, чувствуя ладонью прохладу мрамора. Его пальцы едва не касались ее пальцев.

– Если бы мы могли… – Ее лицо было спокойно, даже расслаблено, глаза не отрывались от полотна. – Это так красиво, правда? Детали архитектуры. Цвет неба. Отражение солнца в воде. Никогда не видела небо такого цвета.

– Услада для глаз, – сказал он.

Она сдавленно хохотнула.

– Ты нашел то, что искал? Мисс Олтроп и есть та самая, единственная? – мягко спросила она.

– Не мисс Олтроп. Я нашел свою единственную почти полгода назад. Только не могу жениться на ней.

Элис закрыла глаза.

– Не надо.

– Почему? Это правда, хотя мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять это.

– Ты все усложняешь.

– Сложнее, чем есть, уже не будет.

– Ты не должен быть здесь, со мной, Рэйзеби.

– Да, не должен.

Они молча сидели, глядя на полотно Каналетто и другой мир.

Потом он встал и пошел к выходу.

Элис продолжала жить. День за днем. Большую часть вечеров она проводила на сцене. Вторую половину дня посвящала репетициям. Блистала в Зеленой Комнате, как того требовал ее контракт. Она улыбалась, высоко подняв голову. Но внутри Элис чувствовала зияющую пустоту, как будто у нее отняли душу. Она продолжала жить и держаться, потому что другого выхода не было. Но когда она оставалась одна, ей хотелось кричать от боли.

Прошло четыре дня с тех пор, как Элис видела Рэйзеби в выставочном зале. Она старательно отгоняла всякую мысль о нем. Прошло всего четыре дня, а ей казалось, минула вечность. Ей так хотелось увидеть его, услышать его голос, взглянуть в его глаза, увидеть его улыбку. Но нет, не надо видеть, так лучше для нее, твердила она себе, лучше для них обоих. Теперь ей было безразлично, поймет ли кто-нибудь, что она сознательно избегает встречи с ним.

На следующей неделе пришло письмо.

Ей часто приходили письма от мужчин. Она не открыла ни одно из них, сразу бросала в огонь, но это она не сожгла. Она сразу узнала твердый росчерк пера, и ей не нужно было переворачивать письмо, чтобы увидеть печать с гербом Рэйзеби.

Сердце Элис часто забилось, к щекам прилила кровь. Дрожащими пальцами она сломала печать из красного воска, развернула письмо и провела пальцем по каждой строчке. Элис могла сколько угодно смотреть на текст, но прочесть она могла лишь два слова, одно в начале письма, другое – в конце: Элис и Рэйзеби.

Как бы ей хотелось рассказать ему сейчас. Все рассказать. О ее тайной жизни у миссис Сильвер. О семье, оставшейся в Ирландии. Ей всегда было легко разговаривать с Рэйзеби, она всегда могла сказать ему правду, но так и не нашла в себе сил признаться, что мисс Элис Свитли, звезда сцены, которую все считали грамотной, не умела ни читать, ни писать. Свои роли она учила с помощью Венеции. Единственное, что она умела делать, – играть на сцене. Театр был ее домом. Если бы она открыла правду, все считали бы ее лживой, забыв о ее актерском таланте. Одна ложь перечеркнула бы всю ее жизнь.

Элис не могла просить постороннего человека прочесть ей письмо. И не могла обратиться к Венеции: письмо было слишком личным. Поэтому она осторожно сложила его и спрятала на дно саквояжа, рядом с самым ценным из своих сокровищ – изящным пером с гравировкой, что Рэйзеби подарил ей. Пусть не сегодня, но в один из дней, в будущем, она сможет прочесть это письмо.

Прошла еще неделя, которая Элис показалась месяцем. Она сидела одна в великолепной, сверкающей черным лаком карете. Кембл прислал за ней экипаж, чтобы отвезти на благотворительный аукцион. На Элис было новое платье, которое она только накануне забрала у мадам Буассерон. На это ушла довольно значительная сумма из ее сбережений, но Элис знала, что должна это сделать. Вырез на платье был высокий, как у дебютантки, и это наверняка бросится всем в глаза, но Элис было все равно.

Карета остановилась, лакей открыл дверцу. Сделав глубокий вдох, Элис улыбнулась и, опирась на руку лакея, вышла из кареты.

У здания, где должен был проходить аукцион, собралась толпа, желавшая поближе взглянуть на богатых и знаменитых. Газетные художники делали поспешные зарисовки. Репортеры строчили в своих блокнотах.

Голоса в толпе выкрикивали ее имя.

– Мисс Свитли!

– Правда ли, что предметом аукциона будет танец с вами, мисс Свитли?

– Это секрет, – улыбнулась она. – Подождите, и сами все увидите, джентльмены.

– Я бы отдал последний фартинг за танец с вами, мисс Свитли, – крикнул пожилой мужчина из толпы. Одежда на нем была поношенная, а лицо избороздили морщины, что говорило о его тяжелой жизни.

– Значит, вы очень щедрый человек, сэр.

Толпа рассмеялась.

Элис подошла к нему.

– А мне нравятся щедрые мужчины, – сказала она, улыбнулась и поцеловала его в щеку.

– Да благословит вас Господь, мисс Свитли, – просиял мужчина.

Толпа разразилась восторженными криками и подхватила его слова.

– Да благословит вас Господь, мисс Свитли.

Она улыбнулась и по красной ковровой дорожке, устилавшей ступеньки, взошла на крыльцо.

Свет тысяч свечей искрился в хрустальных подвесках канделябров. В зале было светло, как днем. Элис помедлила на пороге танцевального зала, стараясь взять себя в руки, опустила глаза, оглядывая свое платье. Оно было из настоящего индийского шелка нежно-бирюзового цвета, напоминавшего венецианское небо на картинах Каналетто. Элис вспомнились слова Рэйзеби, которые он сказал ей тогда, в Королевской академии.

Она сделала несколько глубоких вдохов и, высоко подняв голову, вступила в зал.

Рэйзеби стоял рядом с Линвудом и Венецией. Он слышал, как толпа выкрикивала имя Элис. Когда она вошла в зал, у него перехватило дыхание. Платье на ней было скромным, почти невинным, и одновременно завораживающе чувственным. Цвет платья был секретным посланием, которое только он и мог понять.

Он думал, что самое трудное – это видеть ее и не иметь возможности прикоснуться, наблюдать, как она танцует с Девлином. Но не видеть ее оказалось еще более тяжелым испытанием для него.

Элис улыбалась, как будто ничего не изменилось. Но все теперь было иначе. Рэйзеби так явственно, почти физически ощущал это, и ему казалось странным, что никто из окружающих этого не чувствует. Она прогуливалась по залу, беседовала с теми, кто купил билет и пришел сюда, только чтобы взглянуть на нее, но старалась держать дистанцию и прикладывала еще больше усилий, чтобы не смотреть на Рэйзеби. Она ни разу не бросила на него взгляд, но по ее поведению он понял, что она знает о его присутствии.

Перед аукционом состоялся небольшой бал, а затем был подан легкий ужин.

Рэйзеби пил шампанское и беседовал с Линвудом и Венецией, наблюдая за Элис. Она казалась совершенно спокойной, но он видел, что за этой маской скрывается боль и страстное желание – точное отражение его собственных чувств.

При других обстоятельствах Элис охотно танцевала бы, но сегодня вечером она держалась подальше от танцевальной площадки. По залу прошел шепоток, что она сознательно уклоняется от танцев, чтобы аукцион прошел успешнее.

Рэйзеби следовало бы пригласить на танец мисс Олтроп или леди Эсме Фрейзер, но он даже не пошевелился.

За ужином Элис наполнила свою тарелку, но ничего даже не попробовала.

Рэйзеби мысленно умолял ее взглянуть на него.

Она упорно отказывалась.

Настало время аукциона.

Фонд поддержки сирот пригласил Джона Филипа Кембла сыграть роль аукциониста. Благородный вид Кембла и богатый актерский опыт призваны были помочь ему вызвать интерес к аукциону, создать драматическую обстановку и заставить присутствующих раскошелиться. Фонд хотел собрать как можно больше денег, и Кембл был именно тем человеком, который способен был сделать это. Он разыграл бокал шампанского с Принни, прогулку по залу с Салли Брук, встречу с патронессой балов у Элмака, которая должна была раскрыть все секреты успешного поиска женихов и невест, а также декламацию поэзии от самого лорда Байрона. Наконец, на аукцион был выставлен лот, вызывавший наибольший интерес, лот, выиграть который мечтали все мужчины в зале, – танец с мисс Элис Свитли, примадонной Ковент-Гарден.

Кембл представил ее публике, и Элис, облаченная в шелка цвета венецианского неба, встала рядом с ним. Она улыбалась слегка смущенной улыбкой. В ней не было лоска, не было ничего неестественного. Она была бесхитростна, хороша собой, искренна. В глазах Элис, как в зеркале, отражалась ее душа. Она не считала себя красивой, хотя была прелестна, не рисовалась и не надувала губы. Рэйзеби знал, что каждого мужчину в этом зале влекло к ней, как бабочку к свету.

– Джентльмены, танец, который выставляется сегодня на аукцион… – Кембл сделал драматическую паузу, – вальс!

Рэйзеби стиснул зубы.

Он увидел, как глаза Элис расширились от удивления, на лице промелькнула растерянность, которую она скрыла за улыбкой.

По толпе прошелестел взволнованный ропот. Вальс. Это был танец ухаживания и страсти, по крайней мере для них. Танец, пользовавшийся скандальной славой, потому что позволял почти интимные прикосновения, невозможные ни в каком другом танце. Это был танец, принадлежавший Элис и Рэйзеби.

Торги начались. Участники аукциона так часто махали программками, поднимали руки и кивали, что Рэйзеби сбился со счета. Это было похоже на охоту – каждый старался загнать оленя. Рэйзеби молча наблюдал за тем, что один за другим участники выходили из игры, испуганные размером предлагаемых сумм. Наконец осталось двое. Это были самые богатые люди в этом зале – Хоуик и Монтейт.

– Две тысячи фунтов, – предложил Монтейт.

– Две тысячи сто, – парировал Хоуик.

– Две тысячи триста.

Хоуик отреагировал с быстротой молнии:

– Две тысячи четыреста.

– Две тысячи пятьсот? – Кембл выжидательно посмотрел на Монтейта, но тот покачал головой, признавая себя побежденным.

– Кто-нибудь даст две тысячи пятьсот?

Рэйзеби увидел улыбку, скользнувшую по губам Хоуика. Он не сомневался в своей победе.

– Две тысячи четыреста – раз, – сказал Кембл.

Хоуик посмотрел на Элис так, словно она уже принадлежала ему.

– Две тысячи четыреста – два.

Джентльмены, стоявшие рядом с Хоуиком, уже пожимали ему руку.

– Пять тысяч фунтов, – лениво проговорил Рэйзеби.

Толпа замерла, потом раздался дружный вздох.

Он видел, как уставились на него Линвуд и Венеция, на их лицах читалось откровенное изумление.

– Ваша светлость? – обратился Кембл к Хоуику.

Рэйзеби чувствовал, как бьется его сердце, слышал взволнованный шепот в толпе. Это были самые долгие секунды в его жизни.

– Мои поздравления, лорд Рэйзеби, – дружелюбно произнес Хоуик, но в его глазах читалась ненависть.

– Раз.

– Два.

– Продано.

Только теперь Элис посмотрела на него.

– Танец продан лорду Рэйзеби за весьма щедрое пожертвование в пять тысяч фунтов.

Кембл продолжал говорить, но Рэйзеби уже не слышал его, он не отрываясь смотрел на Элис.

Глава 14

Рука Элис лежала в руке Рэйзеби, и не имело значения, что все смотрят на них – на единственную пару на танцевальной площадке. Все было так, как и должно было быть. Тепло сменило леденящий холод, пустота заполнилась. На душе у Элис было легко, как прежде, сердце пело. Оказывается, для счастья ей нужно совсем немного – всего несколько минут рядом с Рэйзеби.

Они были прекрасной парой: все движения точны и изящны, один дополняет другого. Это был их танец. И музыка была такой нежной и мелодичной… Элис знала, что никогда больше не будет танцевать вальс ни с кем другим.

Она взглянула в его лицо.

– Твое поведение было совершенно скандальным, теперь об этом будет говорить весь Лондон, – сказала она, не в силах сдержать улыбку.

– Ради благотворительности я готов и на большее, – улыбнулся он в ответ.

Незримая связь между ними существовала всегда, а теперь крепла день ото дня.

– Ты избегаешь меня, Элис.

– Так лучше для нас обоих.

Их взгляды встретились. В его глазах Элис увидела нежность и теплоту и почувствовала себя совершенно счастливой.

– Значит, ты признаешь, что не хочешь встречаться со мной?

– Я ничего не признаю.

– Ты не ответила на мое письмо.

– Какое письмо? – кокетливо спросила она, но сердце ее тревожно забилось.

– Вы прекрасно знаете какое, мисс Свитли.

– Вы, должно быть, ошибаетесь, лорд Рэйзеби.

Он улыбнулся:

– Я часто ошибаюсь, но не в этом случае.

– Я получаю столько писем.

– Не сомневаюсь.

– Освежите мою память. Что было в письме?

Закусив губу, Элис с волнением ждала ответа.

– Ты действительно хочешь, чтобы я сказал это вслух, Элис? – прошептал он мягким бархатным голосом. – Здесь?

В его глазах было такое откровенное желание, что Элис отвела взгляд, борясь с искушением. Ее щеки порозовели.

– Может быть, не здесь, – согласилась она.

Они продолжали кружиться в танце.

– Я знаю, почему ты не забрала платья из шкафа.

Ее сердце учащенно забилось.

– Потому что мне нужны были новые, – ответила она, стараясь говорить спокойно.

– В самом деле?

Рэйзеби скептически изогнул бровь.

– Я теперь известная актриса и должна одеваться по последней моде.

– А бриллиантовый браслет?

– Бриллианты сейчас вышли из моды, ты не знал?

– А чек?

– Там была проставлена слишком большая сумма.

– И почему я тебе не верю?

– Потому что ты всегда был подозрительным.

Он улыбнулся:

– У меня на этот счет другая теория.

– Какая? Я знала, что ты любишь наряжаться в платья, и поэтому оставила их тебе?

Рэйзеби рассмеялся:

– Ты же говорила мне, что я превосходно смотрюсь в твоем старом переднике, надетом на голое тело.

Элис невольно рассмеялась.

Они смотрели друг на друга, счастливые уже оттого, что вместе.

– Нет, моя теория несколько отличается от твоей, – тихо произнес он.

Ее улыбка угасла. Она вдруг испугалась и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Не хочешь узнать, что у меня за теория, Элис?

– Не здесь, Рэйзеби. Пожалуйста.

– Не здесь, – выдохнул он чуть слышно.

Они танцевали и танцевали, и все присутствующие не отрываясь смотрели на них.

Венеция сидела на софе рядом с Элис, в ее маленькой гостиной на Мерсер-стрит.

– Прошлым вечером ты и Рэйзеби… – Венеция умолкла, пристально глядя на подругу.

Элис покачала головой:

– Мы не возобновили отношения, если ты об этом хотела спросить.

– Этот вопрос интересует весь Лондон, Элис.

Элис вздохнула.

– Что ж, часть моей работы – привлекать к себе внимание, разве не так? – Но когда Рэйзеби сжал ее руку, Элис и думать забыла о работе. – Кроме того, это же было ради благотворительности.

– Да. И это означает, что больше такой возможности у тебя не будет. Ты разыграла свою карту.

Элис опустила глаза. Она понимала, что Венеция права. Один раз, на несколько коротких мгновений она и Рейзеби перенеслись в другой мир. Но больше это не повторится.

– Ты по-прежнему играешь с ним в опасную игру?

Элис покачала головой:

– Я и не начинала.

– Вы не безразличны друг другу.

Это был не вопрос, но Элис кивнула, уставившись в чашку с чаем. Она устала притворяться.

– О, Элис, – мягко сказала Венеция. – Что ты будешь делать?

– А что? Жизнь продолжается. Я буду работать в театре, а он – искать себе жену. Разве у нас есть выбор?

– Наверное, нет, – согласилась Венеция и обняла подругу.

Они молча допили чай.

У Рэйзеби меж тем дела шли ничуть не лучше. Мать решила навестить его и явилась в дом на Лестер-сквер с вполне определенной целью.

– Ты выглядишь усталым, дорогой. Поздно лег вчера?

Мать провела рукой по его щеке.

– Нет, – коротко ответил Рэйзеби, не вдаваясь в подробности.

Она опустилась на софу и посмотрела на поднос с чаем.

– Знаешь, вчера я пила чай с Терезой Даррингтон, – сообщила мать, делая вид, что целиком поглощена завариванием чая, но Рэйзеби ей обмануть не удалось.

– Неужели?

Он стоял у камина, глядя, как мать тщательно отмеряет две ложки чайных листьев, а потом аккуратно запирает на ключик чайную коробку. Элис никогда не прятала чай от слуг. «Что дурного, если они отсыпят себе немного и сэкономят деньги?» – всегда говорила она. Таково было ее отношение к людям.

– Они, конечно, не принадлежат к высшей аристократии, нажили свое состояние на торговле, но все равно это прекрасная партия, – заметила вдовствующая леди Рэйзеби.

– Потому что у Даррингтонов тугой кошелек?

Интересно, подумал он, успела ли мать прочесть газеты? Во многих из них появились статьи о нем и Элис на аукционе.

– Не будь таким вульгарным, Джеймс. Но если и так, что в этом плохого? Ему принадлежит половина мельниц в Йоркшире, и у него большие капиталовложения в колониях. А его земли… – Она налила горячую воду в заварочный чайник.

– …соседствуют с владениями Рэйзеби, – закончил он.

– Мисс Даррингтон – единственная дочь и наследница всего состояния. В этом сезоне она впервые выехала в свет. Может быть, тебе уже приходилось встречать ее?

– Не припоминаю.

Мать помешала ложкой в чайничке и закрыла крышку, потом придвинула к себе небольшие песочные часы, чтобы следить за временем заваривания чая. Леди Рэйзеби всегда сама заваривала себе чай.

– Я подумала, что мы можем пригласить мисс Даррингтон и ее мать на небольшую прогулку в конце следующей недели.

Рэйзеби внимательно следил за песчинками, стремительно перетекавшими из одной половины часов в другую. Вот так же, как песок, течет его жизнь, единственным светлым лучом в которой явилась Элис.

В наступившей тишине тиканье часов на камине показалось ему оглушительным. Песок почти весь пересыпался.

Он молча кивнул. Ему показалось, что грудь стянула стальная полоса и в легких вот-вот кончится воздух.

– Прекрасно, – удовлетворенно сказала мать. – Я так и думала, что ты согласишься. Я сегодня же пошлю записку миссис Даррингтон.

Она улыбнулась, а когда последние песчинки скатились вниз, взяла заварочный чайник, чтобы разлить чай.

Элис продолжала жить, как жила. Во второй половине дня она репетировала. Каждый вечер выходила на сцену перед переполненным залом. Как всегда, чувства, которые она старалась скрыть, находили выход на сцене, но с каждым днем Элис становилось все труднее играть – у нее возникло ощущение, что границы между ролями и реальностью начинают размываться.

Она сократила количество мероприятий, в которых ей приходилось принимать участие. Она боялась столкнуться с Рэйзеби и еще больше страшилась не встретить его. Страшилась, что он узнает всю правду. «Я знаю, почему ты не взяла платья…» Эти слова будто преследовали ее.

Он ищет себе подходящую невесту. Она должна избегать встреч с ним, стараться держаться от него подальше, снова и снова напоминала себе Элис. Но сердце ее отказывалось подчиняться разуму.

Больше всего на свете ей хотелось снова увидеть его, услышать знакомый голос, заглянуть в глаза, ощутить прикосновение его рук. Ей казалось, что вместе с Рэйзеби исчезла какая-то важная часть ее самой.

Каждую минуту своей жизни Элис заполнила работой, играя на сцене, заучивая новые роли, но это не помогло ей забыть о Рэйзеби. В гуще суеты, среди людей она чувствовала себя одинокой. Ее мысли по-прежнему были о нем. Всегда. Как будто он был частью ее самой.

Ночами она долго лежала без сна, а по утрам не могла проснуться. Днем она надевала на лицо улыбку, как маску, и упрямо продолжала делать то, что должна была. Она по-прежнему блистала в Зеленой Комнате, но с каждым днем ей становилось все труднее. В ее ушах звучало его имя. Каждый удар сердца напоминал о нем. Ей казалось, что пришло в движение нечто такое, что ни ей, ни Рэйзеби не под силу остановить.

Время летело так же быстро, как песчинки в часах матери.

Рэйзеби знал, что любые обвинения в том, что он сознательно затягивает выбор невесты, ищет любой предлог, чтобы уклониться от встречи с потенциальными супругами, справедливы. Когда он стоял в бальном зале у Элмака, все его мысли были об Элис. Вальс после аукциона на мгновение вырвал его из реальности, придал ему сил, но дни шли за днями, а Элис нигде не появлялась, и Рэйзеби вновь впал в мрачную задумчивость.

Он должен жениться. Прежде он мыслил ясно, делил мир на черное и белое, теперь же видел только оттенки серого. Все его мысли, все мечты были об Элис Свитли, а между тем песчинки сыпались все стремительнее, отсчитывая дни до его тридцатилетия.

– Один лишь ковш воды – и смыто все, – уже в четвертый раз сказала Элис.

В пустом театре Ковент-Гарден шла репетиция «Леди Макбет».

– Перерыв. Собираемся через полчаса, – распорядился Кембл.

Сцена опустела, остались только Элис и Кембл. Он подошел к ней.

– Прости, забыла строчку, – она улыбнулась и помотала головой, – наверное, устала.

Она уже не помнила, когда в последний раз как следует высыпалась.

Кембл был не только талантливым актером, но и не менее выдающимся режиссером. Он установил высокую планку и требовал от актеров полной отдачи. Это была не первая ошибка Элис. В последнее время она часто забывала то одно, то другое. Строчки из разных ролей смешивались в ее голове. И это происходило с ней, с Элис, которую никогда не подводила память. Именно благодаря выдающейся памяти ей удавалось так долго водить всех за нос – окружающие и не подозревали, что она не умеет читать. Она думала, что Кембл устроит ей выволочку, но он не выглядел рассерженным, только встревоженным.

– Ты бледна, Элис.

– Без грима я всегда бледная.

– В последнее время ты много работаешь.

– Недостаточно много.

Рэйзеби по-прежнему жил в ее сердце и мыслях.

– Ты совсем не жалеешь себя. Тебе нужно отдохнуть, слышишь? Ты должна раньше ложиться спать.

– Мне не нужен отдых.

Если у нее появится свободное время, она будет думать о том, о чем думать не должна.

– А мне кажется, что нужен, – упрямо сказал Кембл.

– Нет, я…

Он по-отечески погладил ее руку.

– Ты нужна мне, Элис, но нужна здоровой и бодрой. Мне нужно, чтобы мисс Свитли блистала на сцене и была счастлива. Мы все этого хотим.

– А разве я не блистаю? – спросила она, вдруг ощутив страх.

– Ты снова станешь прежней, когда отдохнешь. Ступай разбирайся со своей жизнью и возвращайся через неделю.

Она прижала пальцы к вискам и закрыла глаза.

– После недельного отсутствия публика полюбит тебя еще больше. И я не хочу потерять тебя.

Она вздохнула.

– Ты сможешь выйти на сцену сегодня вечером, Элис?

– Разумеется. Со мной все хорошо, правда.

Но это была ложь. Элис знала это. Знал и Кембл.

Помедлив, он кивнул и махнул рукой, подзывая служащего театра.

– Принесите в гримерную мисс Свитли чашку чаю. – Он повернулся к Элис: – Иди отдохни немного. А потом мы еще порепетируем.

Рэйзеби стоял у незажженного камина в своем кабинете. Линвуд удобно устроился в одном из кожаных кресел. Утренний свет казался чересчур ярким, часы на камине тикали слишком громко.

Линвуд перевел глаза на пустой бокал из-под бренди, стоявший на каминной полке, но не сказал ни слова.

– Плохая ночь, Рэйзеби?

Рэйзеби отвел взгляд. Это была ночь, полная кошмаров. До утра он не сомкнул глаз.

– Ты не был у Элмака.

– Нет.

– Это имеет какое-то отношение к тебе и Элис? – тихо спросил Линвуд.

Рэйзеби растерянно провел рукой по волосам, не находя в себе сил отрицать очевидное.

– Ты все еще хочешь ее.

Это был не вопрос, утверждение.

– Я никогда не переставал хотеть ее.

Впрочем, «хотеть» – неподходящее слово, слишком незначительное. Оно не может передать те чувства, которые он испытывает к Элис. Рэйзеби усмехнулся и покачал головой:

– Я никогда ничего подобного не испытывал, Линвуд. Ни одна женщина не волновала меня так, как волнует Элис.

Линвуд понимающе кивнул:

– Это всегда нелегко.

– Я не думал, что это будет так…

– Элис чувствует то же самое?

– Она все отрицает, и я не могу винить ее в этом, но я уверен, что мои чувства взаимны.

– Ты знаешь, то, что между вами происходит, не может продолжаться, Рэйзеби.

– Я знаю.

Рэйзеби поднял графин и плеснул в свой бокал немного бренди, потом предложил бокал Линвуду, но тот отказался. Одним глотком он прикончил содержимое бокала, но крепкий обжигающий напиток не притупил его чувств.

– Ты никогда не думал о том, чтобы…

– Жениться на Элис? Если бы это было так просто, я завтра же повел бы ее к алтарю, и к черту светское общество и его условности. – Он горько усмехнулся. – Сейчас ее боготворят, она – несравненная мисс Свитли, но ты лучше других, Линвуд, знаешь, что они с ней сделают, если она переступит черту. Они сделали бы то же самое и с Венецией, не будь она дочерью герцога. Да и твоя семья сделала все, чтобы защитить ее. Элис – другое дело, она не может похвастаться знатным происхождением. Мы с тобой знаем о ее прошлом.

– Но об этом известно немногим.

– Пусть так. – Он покачал головой. – Ты что же, думаешь, моя мать прижмет ее к груди и будет защищать, как леди Мисбурн Венецию?

Линвуд промолчал, и Рэйзеби ответил сам:

– Я люблю свою мать, Линвуд, но не питаю иллюзий относительно ее предрассудков. Она скорее скормит Элис львам, чем признает членом нашей семьи. Это сейчас светское общество снисходительно относится к Элис, потому что она – известная актриса, но отношение к ней сразу изменится, как только она станет моей женой. Ее будут избегать, относиться к ней как к прокаженной, она станет изгоем. – Он потер лоб. – А я не всегда буду рядом, чтобы защитить ее.

– Ты будешь рядом достаточно долго, чтобы…

Но Рэйзеби поднял руку, останавливая его:

– Я не могу жениться на ней, Линвуд.

– Тогда, с учетом всех обстоятельств, я задам тебе другой вопрос: ты можешь жениться на ком-нибудь еще?

– Мне придется это сделать. – Всякий раз, закрывая глаза, Рэйзеби видел стекающие вниз песчинки. – У меня должен появиться наследник.

– Тогда тебе лучше держаться подальше от Элис.

– Я знаю. – Рэйзеби печально улыбнулся. – Мне не составит труда выполнить это условие. Она избегает встреч со мной.

– Значит, она поступает так, как лучше для вас обоих.

Рэйзеби понимал это. Он знал, что не должен больше видеться с Элис.

Он знал, что должен жениться.

Он понимал, какое будущее его ждет.

Но все это не имело никакого значения. Он тосковал по Элис.