Текст книги "Драконы Исчезнувшей Луны"

15. Хромой и слепой

На следующий день армия Повелительницы Ночи выступила из Соланта. Исключение составляла лишь небольшая часть войска, оставленная Миной в городе, который она не переставала считать враждебным. Впрочем, эта враждебность, могла быть и мифом, если судить по количеству горожан, пришедших проводить Мину: люди желали своей любимице всяческих успехов и вручали ей подарки в таком количестве, что они целиком заполнили бы янтарный саркофаг, разреши Мина класть их туда. Однако она велела раздать полученные дары бедным – во славу Единого Бога. Верующие плакали и благословляли ее имя.

Герард также готов был расплакаться, но по другой причине. Всю ночь он провел, пытаясь решить, что ему делать: вернуться к своим или остаться. Наконец он принял твердое решение задержаться в рядах вражеской армии и вместе с нею отправиться в Оплот: он не мог бросить Одилу.

Девушка ехала в повозке вместе с телом Золотой Луны, заключенным в янтарный саркофаг, и двумя чародеями, заточенными в тюрьму из собственных мертвых тел. Наблюдая за жалкими ходячими трупами, Герард снова и снова удивлялся, как это он не догадался об истинном состоянии магов, когда увидел их в тюрьме, – ведь такие вытаращенные глаза и отсутствующий взгляд могли быть только у мертвецов!

Одила даже не взглянула на Герарда, когда ее повозка с грохотом проехала мимо него. Зато Галдар так и впился в рыцаря своими злобными темными глазками. Впрочем, тот ничуть не расстроился. Напротив, враждебность минотавра искренне утешила Герарда, руководствовавшегося теперь очень простой логикой: если его пребывание здесь так бесило Галдара, значит, оно работало против Мины, а следовательно, было выгодно соламнийцам.

Рыцарь пристроился в самом хвосте колонны, подальше от Повелительницы Ночи.

В воротах его лошадь едва не затоптала двух нищих. Бедняги отчаянно барахтались на земле, пытаясь поскорее выбраться из-под копыт.

– Простите, я не хотел, – крикнул Герард, натягивая поводья. – Надеюсь, никто из вас не ранен?

Один из нищих оказался пожилым человеком с седыми волосами и такой же седой бородой. Его лицо, изборожденное морщинами, потемнело от солнца и ветра, зато глаза казались необычайно живыми и имели яркий голубой цвет новорожденной стали. Он хромал, опираясь на посох, однако никакая хромота не могла скрыть в нем выправки военного человека. На армейское прошлое указывала и одежда, которая когда-то явно была униформой.

Другой нищий был слепым: на глазах у него лежала черная повязка. Он шел, опираясь рукой о плечо бородача. Его седые волосы поблескивали серебром, однако в целом он выглядел совсем еще молодым.

Слепец повернул голову на звук голоса Герарда.

– Нет, господин, – неприветливо ответил первый нищий. – Вы всего лишь напугали нас, вот и все.

– Куда направляется эта армия? – спросил второй.

– В Оплот, – сообщил Герард. – Послушайте моего совета, не ходите в Храм Единого Бога. Возможно, вы действительно получите там исцеление, только я сомневаюсь, что оно стоит той цены, которую вам придется за него заплатить.

Бросив каждому из них по несколько монет, Герард пришпорил лошадь и вскоре исчез в клубах пыли, поднятой уходившей армией.

Жители Соланта наблюдали за Миной, пока она не исчезла из виду, а затем вернулись в город, показавшийся им после ее ухода пустым и унылым.

– Мина выехала на завоевание Оплота, – сказал нищий слепец.

– Это подтверждает информацию, полученную нами прошлым вечером, – отозвался хромой. – Куда бы мы ни пошли, мы везде слышим одно и то же: Мина идет на Оплот. Теперь, по крайней мере, твое любопытство удовлетворено?

– Да, Рейзор.

– Интересно, надолго ли, – пробормотал хромой. Он швырнул монетки Герарда под ноги своему спутнику. – Больше никаких подаяний! Меня сроду никто так не унижал.

– Тем не менее, насколько ты мог заметить, этот презренный облик позволяет нам ходить там, где мы хотим, и говорить со всеми без исключения – и с вором, и с рыцарем, и с благородным господином, – мягко возразил Мирроар. – Никто даже не догадывается о нашей истинной сущности. Однако возникает вопрос: что нам делать дальше? Может, имеет смысл встретиться с Миной прямо сейчас?

– И что ты ей скажешь? – насмешливо спросил Рейзор и вдруг заблеял противным голосом: – «Куда, куда вы удалили моих драконов золотых?»

Мирроар молчал. Ему не понравилось то, насколько близок синий дракон к его самым сокровенным мыслям.

– Нет уж, лучше повременим, – решительно заявил Рейзор. – И встретимся с Миной в Оплоте.

– Другими словами, ты предлагаешь подождать до тех пор, пока Оплот не падет к ногам твоей Владычицы, – холодно уточнил Мирроар.

– А разве может быть по-другому? Или слепой и одинокий серебряный дракон надеется остановить ее? – язвительно поинтересовался Рейзор.

– Но ты ведь в любом случае намереваешься тащить меня в Оплот – такого слепого и одинокого.

– Не переживай, я позабочусь о твоей безопасности. Скай говорил мне, что ты способен на гораздо большее, чем может показаться со стороны. Поэтому я собираюсь присутствовать при вашем с Миной разговоре.

– Тогда тебе лучше подобрать деньги, ибо они нам понадобятся, – сказал Мирроар. – Увечный облик, который столь хорошо работал на нас все это время, поможет нам и в Оплоте. Кто еще может безбоязненно заговорить с Миной, как не двое несчастных бедняг, жаждущих чудесного исцеления?

Мирроар не мог видеть выражение лица Рейзора, но очень хорошо представлял его себе: поначалу в нем, конечно, сквозило презрение, но потом синий дракон осознал, что слепой прав, и презрительная гримаса сразу превратилась в мрачную маску.

Мирроар не ошибся: вскоре он действительно услышал позвякивание монет, с явным раздражением поднимаемых с земли.

– Кажется, тебя это забавляет, – заметил Рейзор.

– Ага, – ядовито согласился Мирроар. – Даже не припомню, когда я так веселился в последний раз.

16. Неожиданная встреча

Подобно тому как ветер поднимает листву и кружит ее в воздухе, а потом швыряет на землю, вихрь времени выбросил наконец из своей воронки гнома и кендера, и они, словно листья, полетели вниз. К слову сказать, Тассельхоф в своей цветастой одежде и впрямь походил на листик.

Конундруму пришлось гораздо хуже, ибо неудачное приземление вызвало у него остановку дыхания и нарушило ровный ритм сердцебиения. Впрочем, эти неприятности временно лишили гнома возможности истошно вопить, что было весьма кстати, если учесть, в каком месте оказались путешественники.

Конечно, они не сразу догадались, куда перенес их магический артефакт. Поначалу Тас понял лишь, что он еще ни разу здесь не был. Кендер стоял (а гном лежал) в коридоре, выложенном черными плитами, которые зловеще поблескивали в тусклом свете факелов.

Там было очень, очень тихо, и, как Тассельхоф ни старался, он так и не смог уловить ни единого звука. Сам он тоже не издавал ни единого звука и, помогая Конундруму подняться на ноги, знаком попросил его о том же: проведя большую часть своей жизни в различных авантюрах, Тас повидал великое множество всевозможных коридоров, а потому мгновенно определил нынешний как место, в котором не следует привлекать к себе внимание.

– Гоблины! – ужаснулся Конундрум.

– Нет тут никаких гоблинов, – постарался утешить его Тассельхоф и, едва лишь гном начал успокаиваться, добавил: – Похоже, здесь таится кое-что пострашнее.

– О чем это ты? – ахнул Конундрум, в отчаянии хватаясь за голову. – Страшнее, чем гоблины? Да что же может быть страшнее гоблинов?! Где мы вообще находимся?

– Ну, на свете существует множество вещей пострашнее гоблинов, – ответил Тас после некоторого размышления. – Драконы, например. Или дракониды. Или совомедведи. Я когда-нибудь рассказывал тебе историю о моем дядюшке Пружине и совомедведе? Эта история началась…

И сразу закончилась, когда Конундрум сжал кулак и изо всей силы ударил Таса в область солнечного сплетения.

– Совомедведи! Кому интересно слушать про совомедведей или твоих придурковатых родственников? Да я могу такого порассказать о своем кузене Стронции Девяностом, что у тебя со страху волосы дыбом встанут, а потом с корнями выпадут! А теперь объясни-ка, зачем ты притащил нас сюда и где мы все-таки находимся!

– Никуда я нас не притаскивал, – раздраженно сказал Тассельхоф; сильный и неожиданный удар заставил его ощутить не только боль, но и обиду. – Нас доставило сюда устройство. И я знаю об этом месте не больше тебя. Мне… тихо! Я слышу чьи-то шаги.

Если вы очутились во тьме, в мрачном коридоре, и услышали, что кто-то приближается, непременно разглядите его прежде, чем он увидит вас. Так дядюшка Пружина всегда учил Тассельхофа, и кендер давно уже убедился в справедливости этого правила. По крайней мере, оно предусматривало возможность неожиданно выскочить из темноты и ошеломить идущего.

Тас схватил Конундрума за воротник рубашки и затащил его за колонну.

По коридору шел человек. Он был одет во все черное и потому почти не выделялся на фоне общего мрака и черных мраморных стен. Тассельхоф впервые смог хоть сколько-нибудь рассмотреть незнакомца, когда тот проходил под факелом. Правда, блеклый оранжевый свет позволял увидеть лишь общие очертания фигуры, однако у Тассельхофа все же возникло странное чувство (может, оно было последствием удара?), что он знает человека в черном. Да-да, во всем облике мужчины – и в его медленной, раскачивающейся походке, и в его манере тяжело опираться на посох, и в самом посохе, источавшем мягкий белый свет, – во всем этом было что-то до боли знакомое.

– Рейстлин! – с благоговением выдохнул Тас.

Он уже собрался крикнуть во весь голос, а потом с гиканьем выбежать навстречу своему старому другу, которого в течение долгого времени считал мертвым, и крепко обнять его, но тут ему на плечо опустилась рука и тихий голос шепнул:

– Нет. Пусть он пройдет.

– Но ведь Рейстлин мой друг, – возразил Тассельхоф. – Я обиделся на него всего лишь раз, когда он убил другого моего друга. Кстати, тоже гнома.

Конундрум широко раскрыл глаза и вцепился в кендера.

– А твой друг… часом, у него не вошло в привычку… ну, у-у-б-бивать гномов?

Тассельхоф не услышал этого вопроса. Он пристально смотрел на Конундрума: одной рукой тот держал его за рукав, а другой – за полу рубашки, и, насколько знал Непоседа, третьей руки у гнома не было. Тем не менее непонятно откуда взялась еще какая-то рука, и она крепко сжимала его плечо. Тас обернулся, надеясь рассмотреть таинственного незнакомца, но из-за густой тени, отбрасываемой колонной, увидел лишь кромешную тьму. Тогда он повернулся в другую сторону, но и там не обнаружил никакой руки. Вернее, он просто не увидел ее, хотя ощущал ее тяжесть на своем плече.

Найдя все это в высшей степени странным, Тассельхоф снова взглянул на Рейстлина. Он давно его знал и не мог не признать, что маг не всегда хорошо обращался с кендерами. И потом, Рейстлин действительно убивал гномов. По крайней мере одного-то он точно убил. И в день убийства на нем были такие же черные одежды…

Да, иногда гном доводил Непоседу до белого каления. Однако кендер совсем не желал ему смерти, а посему решил, что ради Конундрума он не станет выскакивать из своего укрытия и сжимать Рейстлина в объятиях.

Маг прошел в двух шагах от колонны, за которой они стояли. К счастью, Конундрум совершенно онемел от страха, а Тассельхоф просто заставил себя сидеть тихо, хотя лишь ушедшие Боги знали, чего это ему стоило. Впрочем, некоторую награду за примерное поведение он все же получил – таинственная рука одобрительно похлопала его по плечу. Ее по-прежнему не было видно, и, откровенно говоря, подобное обстоятельство совсем не нравилось кендеру.

Казалось, Рейстлин с головой ушел в свои мысли. Он двигался медленно и как-то неуверенно, низко опустив голову. Внезапно у него начался приступ кашля, да такой сильный, что маг вынужден был прислониться к стене. Вскоре он начал давиться, и лицо его смертельно побледнело, а на губах выступила кровь. Тас не на шутку встревожился: Рейстлин мучился кашлем и раньше, но так тяжело – никогда.

– Карамон готовил для него специальный чай, – произнес Тассельхоф, подавшись вперед.

Невидимая рука втащила кендера обратно. Рейстлин поднял голову, и его золотистые глаза засверкали в свете факелов. Он в тревоге посмотрел по сторонам.

– Кто это сказал? – спросил он шепотом. – Кто произнес имя Карамона? Кто, я спрашиваю?

Рука вцепилась в плечо Тассельхофа. Впрочем, в подобном предостережении уже не было необходимости: Рейстлин выглядел настолько странно, а выражение его лица было столь ужасным, что кендер твердо решил хранить молчание.

– Никого, – сказал Рейстлин, справившись наконец со своим удушающим кашлем. – Мне показалось. – Он вытер лицо краем черного бархатного рукава и зловеще улыбнулся. – Возможно, это говорила моя нечистая совесть. Карамон мертв. Все они мертвы – утонули в Кровавом море. О, какими потрясенными они выглядели! И как изумились тому, что я не захотел смиренно разделить их долю…

Собравшись с силами, Рейстлин оторвался от стены и оперся на посох, однако остался стоять на месте. Вероятно, он еще не оправился от приступа и решил немного отдохнуть.

– Я и сейчас вижу выражение лица Карамона. Я слышу его плач. – Рейстлнн изменил голос, заговорив через нос: – Но… Рейст… – Он поскрежетал зубами и снова недобро улыбнулся. – И Танис, лицемерный святоша. Из-за недозволенной любви к моей сестре он предал своих друзей, и у него еще хватило наглости обвинить меня в вероломстве! Я помню всех – Золотую Луну, Речного Ветра, Таниса и Карамона с их телячьими глазами. – Рейстлин снова закривлялся: – Спаси хотя бы брата! – И уже собственным голосом закончил свой страшный монолог: – Спасти? Для чего? Все равно его амбиции не ведут дальше постели драгоценной возлюбленной. Всю жизнь он камнем висел на моей шее. Спасти! Вы с тем же успехом могли бы выпустить меня из тюрьмы, но при этом навесить мне на руки и на ноги побольше кандалов…

Он медленно пошел по коридору.

– Ты знаешь, Конундрум, – прошептал Тассельхоф, – я назвал Рейстлина другом, но любить его не всегда просто. Иногда я даже не уверен, что он стоит таких усилий. Рейстлин говорит о Карамоне и о других, утонувших в Кровавом море, но ведь они не утонули. Я знаю правду. Мне рассказал ее Карамон. И Рейстлин тоже знает правду – он ведь уже видел всех, кого считал погибшими. Тем не менее они для него все еще остаются утонувшими. Значит, ему известна не вся правда. Похоже, Рейстлин находится где-то между временем, когда считает их погибшими, и временем, в котором он уже знает, что они все-таки живы. Выходит, – взволнованно продолжал Тассельхоф, – я нашел другую часть прошлого.

Услыхав это словесное излияние, Конундрум испуганно посмотрел на кендера и отодвинулся на несколько шагов назад.

– Ты ведь не встречался с моим кузеном Стронцием Девяностым, правда?

Только Непоседа собрался сказать, что не имел такого удовольствия, как в коридоре раздался звук шагов. Они принадлежали не магу – весь производимый им шум сводился к периодическому покашливанию и шелесту одежд. Нет, эти шаги были грозными и решительными и порождали невероятный грохот.

Невидимая рука втащила Тассельхофа еще глубже в тень и крепко стиснула его плечо, словно давая наказ сидеть очень тихо, а гном, вымуштрованный инстинктом самосохранения, и сам так вжался в стену, что теперь вполне мог сойти за наскальный рисунок какого-то первобытного племени.

Вошедший человек сразу наполнил коридор шумом, движением и жизнью. Он был высок и мускулист и облачен в тяжелые кованые доспехи. В руке он нес рогатый шлем Повелителя Драконов, а сбоку у него бряцал огромный меч. Он шел быстро и целеустремленно, не глядя по сторонам, и Рейстлину пришлось прижаться к колонне, дабы не оказаться растоптанным.

Повелитель Драконов бросил на мага небрежный взгляд. Тот поклонился, и великан продолжил свой путь. Маг тоже собирался пойти дальше, однако Повелитель вдруг остановился.

– Маджере, – прогремел его голос.

Рейстлин обернулся.

– Да, господин Ариакас.

– Нравится ли тебе у нас в Нераке? Ты доволен предоставленным жильем?

– Да, господин. Оно вполне соответствует моим скромным нуждам, – ответил маг. Из голубого навершия посоха начал струиться мягкий свет. – Благодарю за беспокойство.

Великан нахмурился. Ответ Рейстлина казался весьма учтивым, как того и требовало обращение к Повелителю Драконов, но, хотя Ариакас и не любил придираться к кому бы то ни было по мелочам, сейчас он не смог не заметить злобной нотки в резком голосе мага. Впрочем, Повелитель счел ниже своего достоинства говорить об этом Рейстлину.

– Твоя сестра Китиара просила меня хорошо обращаться с тобой, – сухо сообщил он. – Ты должен быть благодарным ей за то положение, которое занимаешь здесь.

– О, я благоговею перед своей сестрой, – заверил его Рейстлин.

– А передо мной еще больше, – ухмыльнулся Ариакас.

– Конечно, – подтвердил Рейстлин, кланяясь.

Ариакасу все-таки не удалось скрыть своего недовольства.

– Ты хладнокровен. Обычно люди ежатся от страха, когда я говорю с ними. А тебя ничего не впечатляет?

– А должно , Повелитель? – спросил Рейстлин.

– Именем нашей Владычицы, – вскричал Ариакас, хватаясь за рукоять меча, – мне следовало бы снести твою голову за подобный вопрос!

– Можете попробовать, господин. – Рейстлин снова поклонился, на этот раз ниже, чем прежде. – Простите меня, я не имел в виду ничего оскорбительного. Конечно, я нахожу вас весьма впечатляющим. И ваш город тоже. Но моя впечатлительность еще не означает моей трусости. Вы ведь и сами не любите трусов. Не так ли, Повелитель?

– Да, – согласился Ариакас. Он пристально посмотрел на Рейстлина. – Ты прав. Я не люблю трусов.

– Я мог бы заставить вас восхищаться мною, – заметил Рейстлин.

Некоторое время Ариакас изучал мага внимательным взглядом, а потом неожиданно расхохотался, и смех этот был поистине ужасающим – он пронесся по коридору, словно ураган, насмерть перепугав гнома и совершенно оглушив Тассельхофа. Рейстлин покачнулся, однако сумел удержаться на ногах.

– И тем не менее я не восхищаюсь тобой, маг, – сказал Повелитель, успокаиваясь. – Но, возможно, когда-нибудь буду – когда ты докажешь мне свою пригодность.

Продолжая посмеиваться, он двинулся дальше по коридору.

После того как его шаги стихли и меж мраморных колонн снова воцарилась тишина, Рейстлин негромко произнес:

– Когда-нибудь – когда я докажу свою пригодность – ты будешь не восхищаться мною, Повелитель. Ты будешь бояться меня!

Рейстлин повернулся и ушел. Тассельхоф тоже повернулся, чтобы посмотреть наконец, кто же все это время держал его за плечо. И тут он снова повернулся, а потом еще раз, и еще, и еще…

Книга вторая

1. Совет Богов

Боги Кринна собрались на совет, как делали уже много раз с момента похищения у них мира. Боги Света стояли напротив Богов Тьмы подобно тому, как день стоит против ночи, а между ними находились Боги Равновесия. Дети Богов держались отдельной группой.

До исчезновения Кринна подобные собрания были редкостью и созывались только в тех случаях, когда требовалось усмирить разбушевавшихся или ободрить удрученных.

Один за другим Боги выходили вперед и рассказывали о своих напрасных поисках. Все они предприняли множество странствий в попытке напасть на след пропавшего мира, однако эти долгие и опасные путешествия по чужим измерениям так и не увенчались успехом. Даже всевидящему Зивилину, существовавшему всегда и везде, не удалось найти утраченное. Он видел путь, изначально предназначенный Кринну и его обитателям, но сейчас по нему бродили лишь призраки несостоявшегося будущего. Боги находились на грани отчаяния.

Когда все собравшиеся высказались, к ним в лучах ослепительного света сошел Паладайн.

– Я принес вам радостные вести, – сказал он. – Я слышал голос, взывавший ко мне. Молитва одной из дочерей мира долетела до небес, и музыка ее голоса ласкала мой слух. Жители Кринна нуждаются в нас, ибо, как мы и подозревали, им теперь единовластно правит Такхизис.

– И где же она прячет Кринн? – спросил Саргоннас. Из всех Богов Тьмы он больше других пылал гневом и жаждой мести – Такхизис была его супругой, и после ее бегства он чувствовал себя преданным дважды. – Скажи нам, и мы немедленно отправимся туда, чтобы вернуть похищенное и сурово наказать похитительницу.

– Этого я не знаю, – ответил Паладайн. – Голос Золотой Луны прервался. Смерть забрала ее душу, и теперь она находится в рабстве у Такхизис. Но мы по крайней мере знаем, что мир все-таки не погиб, а значит, нам нужно продолжать поиски.

Тут слово взял Нутари – Бог Черной Магии и Тьмы, облаченный в черные одежды. Его лицо, напоминавшее ущербную луну, было белее воска.

– Ко мне явилась душа. Она просит выслушать ее.

– И ты считаешь, мы должны это сделать? – спросил Паладайн.

– Да, – ответил Нутари.

– Я тоже, – выступила вперед Лунитари в своих алых одеждах.

– И я, – поддержал их серебристый Солинари.

– Хорошо, – согласился Паладайн. – Пригласите просительницу.

В небесный чертог вошла душа, и Паладайн сразу нахмурился. Впрочем, как и большинство других Богов. Некогда обладатель этой души сам попытался стать Богом, а подобной дерзости не прощал ни один из бессмертных.

– Рейстлин Маджере не может сказать того, что я хотел бы услышать, – прорычал Саргоннас, собираясь уйти.

Остальные выразили бурное согласие с его словами. Все, кроме одной Богини.

– Я думаю, мы не должны отвергать обратившуюся к нам душу, – возразила Мишакаль.

Боги обернулись и посмотрели на нее в изумлении – Мишакаль являлась супругой Паладайна, Богиней Исцеления и Утешения, и ей лучше чем кому-либо другому были известны боль, страдания и печаль, на которые этот человек обрек тех, кто любил его и верил ему.

– Маджере искупил свои грехи, – продолжала Мишакаль, – и получил прощение.

– Тогда почему же его душа не присоединилась к душам других умерших? – требовательно вопросил Саргоннас. – И зачем он прибыл сюда? Не для того ли, чтобы воспользоваться нашей слабостью?

– Почему твоя душа находится здесь, Маджере? – строго спросил Паладайн. – И когда ты обрел способность свободно передвигаться?

– Дело в том, что я утратил часть своей души, – ответил Рейстлин, глядя Паладайну прямо в глаза. – Я говорю о своем брате. Я пришел в этот мир вместе с ним и не хочу уходить один. По моей вине наши жизненные пути разошлись, однако теперь я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы хотя бы в смерти мы стали неразлучны.

– Твоя верность родственным узам похвальна, – сухо сказал Паладайн, – хотя и проснулась она с явным опозданием. Но я не понимаю, какое дело привело тебя к нам.

– Я нашел Кринн, – ответил Рейстлин.

Саргоннас презрительно захрипел. Остальные Боги недоуменно воззрились на Рейстлина.

– Ты тоже слышал молитву Золотой Луны? – поинтересовался Паладайн.

– Нет, – покачал головой Рейстлин. – Но ведь от меня и не ожидали подобной чувствительности, не так ли? Я слышал кое-что другое – голос, читавший магические заклинания. Я сразу узнал как сами слова, так и того, кто их произносил, а именно – кендера Тассельхофа Непоседу.

– Невозможно, – возразил Паладайн. – Тассельхоф Непоседа мертв.

– Он и мертв, и не мертв, но об этом позже, – пробормотал Рейстлин. – На сегодняшний день его судьба не вполне ясна. – Маг повернулся к Зивилину. – Куда должна была отправиться душа Тассельхофа после смерти?

– К его другу Флинту Огненному Горну, – с готовностью ответил Зивилин.

– И сейчас дух кендера действительно находится там? Или гном все еще пребывает в одиночестве?

Зивилин немного поколебался, потом сказал:

– Флинт пока один.

– Жаль, что ты не заметил этого раньше, – рыкнул Саргоннас на Зивилина и снова повернулся к Рейстлину. – Допустим, чертов кендер жив. Но для чего ему понадобилось произносить магические заклинания? Я никогда не любил магов, однако до сих пор у вас по крайней мере хватало ума держать кендеров подальше от магии. Твоя история звучит для меня как полнейший бред!

– Что касается заклинаний, – спокойно ответил Рейстлин, словно не заметив грубости Бога-минотавра, – то им кендера научил его друг Фисбен, вручая ему устройство для перемещений во времени.

Боги Тьмы подняли ужасный шум. Боги Света замерли в напряженном молчании.

– Но ведь всем известен трактат, согласно которому ни одна из рас Серой Драгоценности не должна получать возможности путешествовать во времени! – возмутилась Лунитари. – Фисбен должен был по крайней мере посоветоваться с нами!

– На самом деле это я дал кендеру артефакт, – улыбнулся Паладайн. – Он очень хотел попасть на похороны Карамона Маджере. Непоседа совершенно справедливо полагал, что умрет задолго до своего друга, а потому попросил у меня устройство, дабы переместиться в будущее и выступить с прощальной речью на похоронах Карамона. Я просто не мог не помочь кендеру – ведь его стремление было таким благородным!

– Тебе лучше известно, насколько правильно ты поступил, о Великий, – заметил Рейстлин. – Я же могу утверждать лишь то, что Тассельхоф действительно отправился в будущее, но по дороге, естественно, задержался, в результате чего опоздал на похороны. Тогда он решил вернуться и попробовать еще раз. О том, что произошло после, сейчас можно только гадать, однако, хорошо зная кендера, я смело могу сделать кое-какие предположения.

Одно событие стало стремительно наслаиваться на другое. Вскоре кендер совсем забыл о цели своего путешествия и вспомнил о ней, лишь угодив под пяту Хаоса. За несколько мгновений до своей гибели он успел привести артефакт в действие, и тот перенес его в будущее. Вернее, в изменившееся будущее, которое и оказалось новой реальностью Кринна. Так, совершенно случайно, кендер обнаружил похищенный мир. А я обнаружил кендера.

В течение длительного времени никто не мог вымолвить ни слова. Боги Магии смотрели друг на друга и, судя по выражению их лиц, думали об одном и том же.

– Перенеси нас туда немедленно! – потребовал Гилеан, Хранитель Книги Знаний.

– Я бы на вашем месте повременил, – предостерег Рейстлин. – Сейчас Владычица Тьмы очень сильна. И потом, она давно уже подготовилась к встрече с вами. Можете в этом даже не сомневаться. Как и в том, что никому из вас не удалось бы оттуда вернуться.

Из груди Саргоннаса вырвался хриплый крик, и эхо разнесло его по небесам. Остальные Боги прореагировали на слова мага по-разному: одни выглядели хмурыми и недоверчивыми, другие – серьезными и чрезвычайно встревоженными.

– И это еще не все, – продолжал Рейстлин. – Люди уверены, что вы бросили их именно в тот момент, когда они больше всего нуждались в вашей помощи, и теперь очень немногие обрадуются вашему возвращению в мир.

– Мой народ знает, что я никогда не покинул бы его! – вскричал Саргоннас, сжав кулаки.

Рейстлин поклонился, но ничего не ответил. Он не сводил глаз с хранившего молчание Паладайна.

– В твоих словах, безусловно, есть доля истины, – заговорил наконец Светоносный Бог. – Мы ведь помним, как жители Кринна изменили свое отношение к нам после Катаклизма. Две сотни лет понадобилось, чтобы растопить лед обиды в их сердцах. Такхизис тоже это помнит и весьма умело использует гнев и недоверие смертных против нас. Мы должны действовать медленно и крайне осторожно.

– Я мог бы предложить план, – сказал Рейстлин.

Он подробно изложил свою идею. Боги слушали его с большим вниманием. Когда маг закончил, Паладайн спросил:

– Ну, и каково ваше мнение?

– Мы одобряем это, – в один голос ответили Боги Магии.

– А я нет, – рявкнул Саргоннас.

Остальные Боги ничего не ответили.

Паладайн обвел их грустным взглядом.

– У вас нет в запасе вечности на размышления и дискуссии. Собственно говоря, у вас нет ни единой секунды. Неужели вы сами не чувствуете опасности?

– От кендера? – засмеялся Саргоннас.

– Да, от кендера, – раздался голос Нутари. – Ибо его несостоявшаяся смерть зависла во времени и пространстве.

Солинари подхватил слова двоюродного брата, заговорив с ним в унисон:

– Если кендер умрет не в своем времени и пространстве, он не сможет победить Хаос, и тогда Отец Всего и Ничего вернется к жизни, чтобы погубить и нас, и весь мир.

– Кендера нужно найти и отправить в момент его гибели, – решительно добавила Лунитари. – Он должен встретиться с Хаосом, иначе всему живому придет конец.

Наконец три голоса, звучавшие как один, умолкли.

Рейстлин огляделся.

– Я полагаю, мне можно уйти?

Саргоннас что-то прорычал, но не ответил ничего определенного. Другие Боги вопросительно посмотрели на Паладайна. Тот кивнул.

– Тогда я прощаюсь с вами, – сказал Рейстлин.

Когда маг ушел, Саргоннас обрушился на Паладайна.

– Ты делаешь глупость за глупостью! – обвинил он Светоносного Бога. – Сначала даешь могущественный артефакт в руки кендеру, потом посылаешь этого лукавого мага сразиться с Такхизис… Если мы потерпим поражение, оно будет на твоей совести!

– Ничто, сделанное во имя любви, не может быть глупостью, – возразил Паладайн. – Да, мы встретились со смертельной опасностью, но зато теперь у нас появилась надежда. – Он повернулся к Зивилину. – Что ты видишь?

– Ничего, – ответил Вездесущий. – Ничего, кроме тьмы.