Текст книги "Судьба Темного Меча"

– Хитрый негодяй этот Блалох! – мрачно сказал Гаральд. – Но я заметил, что вы говорите о нем в прошедшем времени.

– Он мертв, ваша светлость. Этот юноша убил его, – Радисовик показал взглядом на Джорама.

– Убил Дуук-тсарит? – недоверчиво переспросил принц.

– Он убил его своим мечом, при помощи каталиста.

– А, меч из темного камня! – Брови Гаральда разгладились, потом снова мрачно сошлись к переносице, когда принц посмотрел на Джорама. – Действительно опасный молодой человек, – заметил он и замолчал, задумавшись.

Кардинал, который шагал рядом с принцем, тоже молчал.

– Вы доверяете этому каталисту? – неожиданно спросил Гаральд.

– Да, милорд, до определенной степени, – ответил Радисовик.

– Что значит «до определенной степени»?

– Сарьон в душе ученый, ваша светлость, он – гениальный математик. Поэтому он и искусился изучением Темных искусств Техники. Но он простодушный человек. Такому самое место за надежными стенами Купели, где он мог бы всего себя посвятить книгам. Но с ним что-то произошло – что-то такое, что бросило тень на всю его жизнь.

– Что-то связанное с этим юношей?

– Да, ваша светлость.

– Симкин сказал мне вот что: Ванье послал каталиста за Джорамом, чтобы тот привел парня в Купель. – Гаральд пожал плечами. – Но... это же Симкин. Я и наполовину не верю тому, что он говорит.

– Каталист это подтверждает, ваша светлость. По его словам, епископ Ванье велел ему привести Джорама, чтобы свершить над ним правосудие.

– И вы полагаете...

– Он говорит правду, милорд, но не всю правду. На самом деле я считаю, что именно поэтому он так легко поделился этой информацией. Сарьон чрезвычайно охотно рассказывал мне о Блалохе – все, о чем я спрашивал, и даже больше. Бедняга так простодушен... Он жалко взмахивал этим перебитым крылом, словно птица, которая хочет увести врага от гнезда.

– А как он объяснил столь пристальный интерес Ванье к этому молодому человеку?

– Только той очевидной причиной, что Джорам – Мертвый, милорд, да к тому же еще и убийца. Юноша убил надсмотрщика. Если верить каталисту, у парня были на то довольно веские основания – надсмотрщик убил его мать.

– Вот как! – Гаральд помрачнел еще больше. – Епископ Ванье не стал бы лично беспокоиться из-за такого мелкого преступления. Он поручил бы разобраться кому-нибудь из Дуук-тсарит. И каталист упорно стоит на этом невероятном объяснении?

– И будет упорствовать до самой смерти, ваша светлость. Я заметил еще кое-что любопытное в отношении этого каталиста, милорд.

– И что же?

– Он утратил веру, – негромко сказал Радисовик. – Он блуждает в потемках своей души один, без направляющей руки Бога. Такой человек – если он хранит некую тайну, как этот Сарьон, – будет цепляться за свою тайну из последних сил, потому что это единственное, что у него осталось. – Кардинал передернул плечами – он немного замерз в холодном лесу. – Но я не могу судить об этом наверняка. Может быть, Дууктсарит с их специальными методами смогли бы вытянуть из него...

– Нет! – твердо сказал Гаральд, непроизвольно оглянувшись на облаченных в черное колдунов, которые молча стояли неподалеку от костра. – Пусть такими вещами занимается Ванье и его ручной император Мерилона. Если будет на то воля Олмина, чтобы эта тайна стала нам известна, – мы ее узнаем. Если нет, значит, нам и не следует ее знать.

– Аминь, – пробормотал кардинал с явным облегчением.

– В конце концов, Олмин пожелал, чтобы мы вовремя узнали о предательстве Блалоха, – улыбнувшись, продолжил Гаральд.

– Хвала Творцу! – откликнулся кардинал. – И теперь, зная об этом предательстве, продолжим ли мы путь к чародеям, ваша светлость?

– Да, конечно. То есть если вы не против, кардинал, – поспешно добавил Гаральд.

Молодой принц привык действовать быстро и решительно и иногда забывал спросить совета у пожилого, более опытного кардинала. Это было одной из причин, побудившей короля, отца Гаральда, направить их в это путешествие вдвоем.

– Я полагаю, это будет мудрое решение, ваша светлость. Особенно сейчас, – сказал Радисовик, в свою очередь скрывая улыбку. – Чародеи наверняка в смятении из-за смерти своего предводителя. Каталист рассказал мне, что некоторые из них не желают участвовать в войне, но другие, и таких гораздо больше, выступают за войну. Наверняка теперь, когда предателя-колдуна больше нет, будет не сложно вмешаться, навести порядок и работать с ними честно.

– Да, я тоже так себе это представляю. – Гаральд улыбнулся. – В таком случае, я думаю, нам не имеет смысла торопиться?

Кардинал явно удивился.

– Нет, я не согласен с вами, ваша светлость. Мы должны появиться в поселении прежде, чем среди чародеев появится сильный предводитель.

– Как вы считаете, неделя задержки не сыграет особой роли?

– Н-нет, милорд, – сказал озадаченный кардинал. – Я думаю, нет.

– А каковы намерения наших гостей? Куда они направлялись?

– В Мерилон, ваша светлость, – сказал кардинал.

– Да, это имеет смысл, – сказал Гаральд, скорее самому себе, чем своему спутнику. – Джорам хочет обрести свое имя и свою судьбу. Это будет как нельзя лучше...

– Ваша светлость?

– Ничего особенного, я просто размышляю вслух. Надеюсь, вы не против, Радисовик, если мы проведем здесь еще неделю?

– А что вы намерены здесь делать, милорд? – спросил кардинал.

– Поработать учителем фехтования. Доброй ночи ваше святейшество.

Гаральд поклонился и пошел обратно в лагерь, к костру.

– Доброй ночи, ваша светлость, – пробормотал озадаченный кардинал, глядя вслед принцу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДЖОРАМ

Гаральд возвращался к костру, задумчиво склонив голову. Кардинал прошел дальше вдоль края поляны и вошел в шелковый шатер, появившийся возле теплых источников по повелению одного из Дуук-тсарит. Идя к костру, Гаральд заметил, что каталист внимательно следит за ними обоими – и за ним, и за кардиналом, время от времени поглядывая и на Джорама.

Юноша в конце концов уснул, по-прежнему сжимая в руке рукоять меча.

«Каталист любит его, это очевидно, – думал принц, глядя на Сарьона из-под полуопущенных век. – Какая же трудная, наверное, эта любовь. Она наверняка безответна. Радисовик прав – здесь явно скрыта какая-то тайна. И каталист не хочет, чтобы его тайна раскрылась. Однако юноша может рассказать гораздо больше, чем знает сам. И я обязательно кое-что выясню относительно этого Джорама».

– Нет, прошу вас, не надо вставать, отец, – сказал принц, подходя к каталисту. – Если не возражаете, я посижу немного с вами у костра – если вы, конечно, не собираетесь ложиться спать.

– Благодарю вас, ваша светлость, – ответил каталист и снова уселся на мягкую, ароматную траву, которая при помощи волшебства превратилась в роскошный толстый ковер, достойный любого королевского парка. – Я буду рад вашему обществу. Я... Я, знаете ли, иногда страдаю бессонницей. – Каталист устало улыбнулся. – Похоже, сегодня ночью как раз такой случай.

– Мне тоже иногда не сразу удается заснуть, – сказал принц, грациозно опускаясь на траву рядом с Сарьоном. – Мои Телдары советовали выпивать на ночь стакан вина.

В руке принца появился хрустальный бокал, наполненный рубиново-красной жидкостью, которая тепло мерцала в свете костра. Принц протянул бокал каталисту.

– Благодарю вас, ваша светлость, – пробормотал Сарьон, смущенный таким вниманием. – За ваше здоровье! – Он отхлебнул вина. Прекрасный, тонкий вкус напитка напомнил ему о придворной жизни в Мерилоне.

– Я хотел бы поговорить с вами о Джораме, отец, – сказал Гаральд, поудобнее устраиваясь на травяном ковре. Принц лег, опираясь на локоть, так чтобы смотреть прямо на каталиста и чтобы при этом его собственное лицо оказалось в тени.

– Вы прямолинейны, милорд, – сказал Сарьон и улыбнулся уголками рта.

– Да, мне иногда присущ такой недостаток, – согласился Гаральд и тоже улыбнулся, перебирая пальцами траву. – По крайней мере, так говорит мой отец. Он говорит, что я пугаю людей, напрыгивая на них, словно кот, в то время как следовало бы подкрасться незаметно, сзади, исподтишка.

– Я охотно расскажу вам то, что знаю об этом юноше, милорд, – сказал Сарьон и посмотрел на спящего по ту сторону костра Джорама. – О его детстве я узнал со слов других людей, но не вижу причины им не верить.

Каталист стал рассказывать о суровом, необычном воспитании, которое получил Джорам. Принц слушал как зачарованный, молча, внимательно и сосредоточенно.

– Нет никаких сомнений, что Анджа была безумна, ваша светлость, – со вздохом сказал Сарьон. – На ее долю выпало суровое, ужасное испытание. У нее на глазах человек, которого она любила...

– Отец Джорама, каталист? – уточнил принц.

– Э-э... да, милорд. – Сарьон закашлялся и вынужден был прочистить горло, прежде чем продолжить рассказ. – Каталист. Она видела, как его осудили на Превращение. Вы когда-нибудь видели такую казнь, ваше высочество? – Каталист посмотрел прямо в глаза принцу.

– Нет, – ответил Гаральд и покачал головой. – И, Олмин свидетель, не хотел бы когда-нибудь увидеть.

– Молитесь, чтобы не увидеть, милорд, – сказал Сарьон, повернулся и стал смотреть на пляшущие языки пламени в костре. – Я видел такую казнь. Вообще-то я видел, как приводили в исполнение приговор отцу Джорама – но тогда, конечно, я еще об этом не знал. Как причудлива судьба... – сказал каталист и надолго замолчал.

Принц тронул его за руку.

– Отец?

– Что? – Сарьон как будто очнулся. – А, да. – Он вздрогнул и поплотнее завернулся в рясу. – Это ужасная казнь. В древнем мире, как говорят, людей за тяжкие преступления осуждали на смерть. Мы считаем это варварством и дикостью, с чем я совершенно согласен. Но иногда мне кажется, что смерть – гораздо более милосердное наказание, чем некоторые наши цивилизованные казни.

– Я видел, как человека посылают за Грань, – тихо сказал принц. – Это была женщина. Да, точно, женщина. Я тогда был еще маленьким мальчиком. Отец взял меня с собой. Тогда я впервые в жизни путешествовал по Коридорам. Меня так очаровало само путешествие, что я совершенно не обратил внимания на его цель, хотя отец наверняка старался подготовить меня к этому. В любом случае, он не преуспел.

– В чем была ее вина, милорд?

– Сейчас попытаюсь припомнить... – Гаральд покачал головой. – Наверняка что-то гнусное и отвратительное. И это было как-то связано со взрослыми делами, потому что я помню, как отец смущался и опускал многие подробности. Она была чародейка – это я точно помню. Альбанара – она занимала высокое положение при дворе. Вроде бы там что-то касалось заклинаний связывания воли, принуждения мужчин к чему-то против их желания. – Гаральд пожал плечами. – По крайней мере, так мне рассказывал отец. Я был тогда совсем маленьким мальчиком, – продолжал принц, – и мне казалось, что это такая игра. Мне очень нравилось все вокруг – там было множество придворных в нарядных одеждах, и специально для такого случая одежда у всех была разных оттенков кроваво-красного цвета. Я очень гордился своим нарядом и хотел носить его и в другие дни, но отец запретил. Мы стояли там, у границы, у подножия великих Дозорных... – Принц замолк, потом продолжил: – Я не знал тогда, что эти каменные мужчины и женщины – живые. Отец мне не сказал. Я был очарован статуями – огромные, тридцати футов в высоту, они вечно смотрели немигающими глазами в туманы Грани. Человек в серых одеяниях вышел вперед. Наверное, это был Дуук-тсарит, но я запомнил, что одет он был как-то не так...

– Это был Палач, милорд, – чуть сдавленным голосом подсказал Сарьон. – Он живет в Купели и прислуживает каталистам. Его облачения серые – нейтрального цвета, который олицетворяет справедливое правосудие, и украшены символами Девяти Таинств, в знак того, что перед правосудием все равны.

– Я уже не помню. Он произвел на меня впечатление – вот и все, что мне запомнилось. Очень высокий мужчина, он возвышался над осужденной женщиной, которая стояла рядом с ним, точно так же, как каменные статуи возвышались над всеми нами. Епископ – наверное, это был Ванье, он носит этот сан дольше, чем я живу на свете... Он произнес речь, перечисляя грехи и преступления той женщины. Я его не слушал, потому что мне было страшно. – Принц печально улыбнулся. – Мне было страшно и скучно. Я хотел, чтобы что-нибудь произошло... Как бы то ни было, епископ договорил свою речь. Он воззвал к Олмину, моля проявить милосердие к душе бедной женщины. Она все время стояла молча и выслушивала обвинения с дерзкой улыбкой. У нее были огненно-рыжие волосы, не собранные в прическу. Они свободно спадали вдоль спины, ниже пояса. Женщина была одета в кроваво-красное платье, и я тогда еще подумал, какими живыми кажутся ее волосы, они так искрились на солнце, и каким мертвым по сравнению с ними кажется ее платье... Но когда епископ воззвал к Олмину, женщина вдруг запрокинула голову, упала на колени и пронзительно закричала. Этот крик потряс меня до глубины души. Отец почувствовал, что я дрожу, и все понял. Он обнял меня за плечи и прижал к себе. Палач схватил женщину и рывком поставил ее на ноги. Потом он пошевелил рукой, заставляя женщину идти вперед... Бог мой! – Принц закрыл глаза. – Он заставил ее идти вперед, в этот ужасный туман! Женщина сделала один шаг к клубящемуся туману и снова упала на колени. Ее крики и мольбы о милосердии разрывали воздух на части. Она просила, умоляла. Потом она поползла обратно к нам, увязая в песке! Она ползла на коленях!

Гаральд замолчал, глядя в огонь. Его губы сжались в жесткую, суровую линию.

– Под конец Палач подтащил ее – а она упиралась и брыкалась, пытаясь вырваться, – к самому краю границы. Туман заклубился, сливаясь с его серыми одеждами, и скрыл их обоих из виду. Мы услышали последний ужасный крик... а потом стало тихо. Палач вернулся... один. А потом мы вернулись во дворец в Мерилоне. И меня тошнило.

Сарьон ничего не сказал. Гаральд посмотрел на него и встревожился, заметив, что каталист бледен как смерть.

– Ничего, ваша светлость, – сказал Сарьон, увидев что принц обеспокоенно смотрит на него. – Просто... я несколько раз видел такие казни. Не могу вспоминать об этом без содрогания. Это всегда происходит так, как вы рассказали. Некоторые уходят сами, конечно. Уходят гордо, высоко вскинув голову. Палач провожает их до границы, а они шагают в туман так, как будто переходят из одной комнаты в другую. Но... – Сарьон судорожно сглотнул. – Но всегда слышен этот последний крик из клубящегося тумана – крик, исполненный такого ужаса и отчаяния, что от него леденеет душа даже у самых отважных. Я часто задумывался, что же они там видят...

– Довольно об этом! – сказал Гаральд, вытирая холодный пот со лба. – Если мы не перестанем об этом говорить, нам обоим будут сниться кошмары. Давайте лучше поговорим о Джораме.

– Да, милорд. Охотно. Хотя... – Каталист покачал головой. – Его история тоже из таких, которые могут вызвать кошмарные сновидения. Я не стану пересказывать вам подробности Превращения в камень. Достаточно будет сказать, что Палач тоже исполняет здесь свою роль и что, если бы мне пришлось выбирать себе казнь, я бы предпочел последний крик в тумане жизни живой статуей:

– Да, – пробормотал Гаральд. – Вы говорили о матери юноши.

– Благодарю за напоминание, ваша светлость. Анджу заставили смотреть, как ее возлюбленный превращается из живого человека в камень, а потом ее отвели обратно в Купель, где она родила... родила ребенка.

– Продолжайте, – попросил Гаральд, заметив, что каталист снова смертельно побледнел, а взгляд его стал отсутствующим.

– Их ребенок... – повторил Сарьон, несколько смущенный. – Она... забрала младенца и... и сбежала из Купели. Она бродила по дальним, приграничным землям, зарабатывала тем, что помогала обрабатывать поля. В этом поселке чародеев она вырастила своего ре... вырастила Джорама.

– А эта Анджа – она происходила из благородного рода? Вы знаете это наверняка? Джорам действительно благородного происхождения?

– Благородного происхождения? О да! Да, ваша светлость. По меньшей мере, епископ Ванье мне так сказал, – дрогнувшим голосом произнес каталист.

– Отец, вы, похоже, не очень хорошо себя чувствуете, – с тревогой сказал принц, глядя на посеревшие губы каталиста и крупные бисерины пота, выступившие у него на бритой голове. – Возможно, нам лучше продолжить этот разговор в другое время.

– Нет, нет, ваша светлость, – поспешно возразил Сарьон. – Я... Я рад, что вы говорите со мной... что интересуетесь Джорамом. И мне нужно с кем-нибудь поговорить об этом! Это... такое тяжкое бремя на моей душе...

– Хорошо, отец, – сказал принц, пристально глядя на каталиста. – Прошу вас, продолжайте. Юноша вырос в деревне чародеев...

– Да. Но Анджа сказала Джораму, что он благородного происхождения, и она никогда не позволяла ему об этом забыть. Она не разрешала ему играть с другими детьми. Каталист из поселка рассказал мне, что мальчику не разрешалось выходить из лачуги, в которой они обитали, иначе как в сопровождении матери, и даже не разрешалось ни с кем разговаривать. Он сидел в хижине целыми днями один, пока мать работала в поле. Анджа была Альбанара. Она владела очень сильной магией и накладывала защитные заклинания на хижину, чтобы ее ребенок не мог выйти наружу, а кто-нибудь другой – войти внутрь. Не то чтобы кто-то мог захотеть туда войти, – добавил Сарьон. – Анджу в поселке не любили. Она была надменной и неприветливой и всегда говорила мальчику, что он выше остальных и никто здесь ему не ровня.

– Она знала, что он Мертвый?

– Она никогда в этом не признавалась – ни ему, ни себе самой. Но я думаю, что это еще одна причина, по которой она держала его взаперти, отдельно от всех. Анджа знала, что, когда мальчику исполнится девять лет, ему придется идти работать в поля – все дети так делали, – чтобы отрабатывать свое содержание. Тогда она и научила мальчика скрывать отсутствие магии, используя иллюзии и ловкие фокусы. Сама она, несомненно, научилась этому при дворе – там часто играли в подобные игры, ради забавы. Кроме того, Анджа научила Джорама читать и писать по книгам, которые, несомненно, похитила из дома своей семьи. И еще... – Сарьон снова вздохнул. – Она повела мальчика и показала ему его отца.

Гаральд потрясенно уставился на каталиста.

– Да. Джорам никогда об этом не рассказывал, но полевой каталист из поселка сказал мне. Это он открывал Андже Коридоры. Что там произошло, можно только предполагать. Но каталист сказал, что, когда мальчик вернулся, он был белым как мел. И глаза у него были такие, как у человека, который смотрел в туманы Приграничья и видел царство смерти. С того дня, когда Джорам увидел каменную статую своего отца, он и сам стал словно каменный. Холодный, надменный, бесчувственный. Очень немногие видели улыбку на его лице. И никто никогда не видел, чтобы он плакал.

Принц посмотрел на юношу, лежавшего возле костра. Даже во сне лицо Джорама оставалось суровым и собранным, черные брови были сведены над переносицей в четкую, строгую линию.

– Продолжайте, – негромко сказал Гаральд.

– Джорам искусен в иллюзиях и много лет ухитрялся скрывать, что он – Мертвый. Я знаю – он сам сказал мне, – он надеялся, что магия когда-нибудь в нем появится. Он верил Андже, которая говорила, что мальчик просто медленно развивается, как многие Альбанара. Конечно, он верил в это, потому что очень хотел поверить. Точно так же Джорам до сих пор верит рассказам Анджи о прекрасном городе Мерилоне. Он работал в поле вместе с остальными, и никто ни о чем его не расспрашивал. В деревне чародеев скрывать отсутствие магии было нетрудно, – сказал каталист. – В тамошних мальчиках его возраста еще нет Жизненной силы, по очевидным причинам.

– Таким образом надсмотрщик держит их под контролем, – мрачно сказал принц.

– Да, ваша светлость, – подтвердил Сарьон немного смущенно. – Юноша выполнял преимущественно тяжелую физическую работу – например, расчищал лес под пашни. Такая работа не требует применения магии. Надо признать, что Джораму повезло. Пока он рос, в деревне был хороший надсмотрщик. Он терпел мрачный и нелюдимый характер Джорама. Он относился к юноше с пониманием и сочувствием. В конце концов, он видел, в каких условиях прошло детство мальчика. К тому времени уже все знали, что Анджа безумна, – даже Джорам, я уверен, это понимал. Но он полностью отстранился от других. Кроме, разве что, Мосии.

– Я догадывался об этом, – сказал принц, глянув на другого юношу, который спал рядом с Джорамом.

– Это странная дружба, милорд. Я не ожидал такого от Джорама, учитывая, что мне о нем рассказывали. Но они с Мосией – очень близкие друзья. Как вы сами видели, Джорам бросился сражаться с вами, чтобы защитить своего друга. И Мосия тоже питает к нему слабость, хотя, наверное, иногда и сам не знает почему. Но я продолжу... – Сарьон потер глаза. – Настал день, который должен был настать, рано или поздно, когда Джорам узнал, что он Мертвый. Старый надсмотрщик умер. Новый, который занял его место, воспринял мрачную отстраненность Джорама как личное оскорбление. Он счел это бунтарством и вознамерился сломить дух мальчика. Однажды утром надсмотрщик приказал каталисту дать Джораму Жизнь, чтобы тот мог летать над полями и помогать при посеве, как это делали другие мальчики в деревне. Каталист дал Джораму Жизнь – но точно так же он мог бы дать ее камню. Джорам смог летать ничуть не лучше, чем труп может дышать. Каталист... Боюсь, это был не самый умный член нашего ордена, – добавил Сарьон и покачал головой. – Каталист закричал, что мальчик – Мертвый. Надсмотрщик очень этому обрадовался и заговорил о том, чтобы послать за Дуук-тсарит. В этот момент Анджа утратила те немногие крупицы здравого рассудка, которые у нее еще оставались. Она перевоплотилась в тигрицу и набросилась на надсмотрщика, намереваясь разорвать ему глотку. Он отреагировал инстинктивно – использовал для защиты свою магию. Щит оказался слишком мощным. Огненные вспышки энергии ударили Анджу, и она упала мертвой к его ногам. А ее сын видел это и ничего не мог сделать.

– Олмин всемогущий! – в ужасе прошептал принц.

– Джорам подобрал тяжелый камень, – продолжал Сарьон, – и швырнул в надсмотрщика. Тот так и не увидел, как летит этот камень... Камень размозжил ему голову. Так оказалось, что Джорам дважды повинен в смертных грехах: во-первых, он один из ходячих Мертвецов, а во-вторых – убийца. Он убежал во Внешние земли. Там на него напали кентавры и бросили умирать. Люди Блалоха, которые всегда зорко следили за теми, кто уходил во Внешние земли, и особенно за теми, кого они надеялись заставить служить своим грязным замыслам, отыскали юношу и принесли его в поселение общины Колеса. Чародеи выходили Джорама и приставили к работе в кузнице. Однако Джорам не стал служить Блалоху. Почему – не знаю. Разве что потому, что он вообще нетерпимо относится ко всем, облеченным властью, – как вы и сами видели.

– Кузница... Это там он узнал тайну темного камня?

– Нет, ваша светлость. – Сарьон снова судорожно сглотнул. – Этой тайны не знают даже сами чародеи. Они утратили ее много столетий назад.

– По крайней мере, нас заставили в это поверить.

– Джорам нашел книги – древние книги, – которые чародеи принесли с собой в изгнание, когда скрылись в этом убежище. За долгие годы они разучились читать. Бедные люди. Их жизнь – это каждодневная тяжкая борьба за выживание. Но Джорам, конечно, смог прочесть эти книги, и в одной из них он нашел формулу для извлечения металла из руды темного камня. Вооруженный этими знаниями, он выковал себе меч.

Каталист замолчал. Он видел, что Гаралъд пристально смотрит на него, и, склонив голову, нервно расправил складки на своей поношенной рясе.

– Вы чего-то не договариваете, отец, – спокойно заметил принц.

– Я очень многого не договариваю, ваша светлость, – прямо ответил каталист, подняв голову и глядя в глаза Гаральду. – Я знаю, лжец из меня никудышный. Но тайна, которую я храню в своем сердце, – это не моя тайна, и она грозит большой опасностью тем, кого касается. Лучше уж я буду хранить ее один.

Спокойное достоинство, которое было в этом неказистом мужчине средних лет, одетом в ветхую, поношенную рясу монашеского ордена, произвело на Гаральда глубокое впечатление. Была в каталисте и горечь, и печаль, как будто ноша, которую он на себя взвалил, оказалась слишком тяжела для него – но все же он знал, что будет нести ее, пока не упадет замертво. «Этот человек утратил веру», – сказал о нем кардинал. Эта тайна – все, что у него осталось.

Эта тайна да еще его жалость и любовь к Джораму.

– Расскажите мне о темном камне, отец, – попросил принц, давая каталисту понять, что не станет больше расспрашивать его о том, чего тот не хотел говорить.

Сарьон благодарно улыбнулся, явно испытав облегчение.

– Я мало о нем знаю, ваша светлость, – ответил он. – Только то, что смог прочесть в старинных текстах, а эти сведения очень неполные. Те, кто их писал, подразумевали, что элементарные знания о руде общеизвестны, поэтому они писали только о сложных технологиях выплавки, ковки и тому подобное. Существование темного камня основано на физическом законе природы – для каждого действия существует равное по силе, но противоположное по направленности противодействие. Следовательно, в мире, который источает магию, должна существовать сила, которая магию поглощает.

– Темный камень.

– Да, милорд. Это руда, по виду и свойствам сходная с железной рудой, и она идеально подходит для изготовления оружия. В частности, меч был излюбленным оружием чародеев древности. Владелец меча использовал его для защиты от любых магических заклинаний, направленных против него. Кроме того, мечи использовали и для пробивания магической защиты врага, и, наконец, как оружие само по себе – для того, чтобы отнять у врага жизнь.

– И узнав все это, Джорам выковал Темный Меч...

– Да, ваша светлость. Он выковал его... с моей помощью. Чтобы дать руде Жизненную силу, нужен был каталист.

Глаза Гаральда широко распахнулись от удивления.

– Как видите, я тоже грешен, – тихо сказал Сарьон. – Я нарушил святые законы нашего ордена и вложил Жизненную силу в... э-э... создание тьмы. Но что я мог поделать? Блалох знал о темном камне. Он намеревался использовать его для своих собственных замыслов. По крайней мере, он верил, что ему это удастся. Я слишком поздно узнал, что он работает на Церковь...

– Это ничего не изменило бы, – сказал Гаральд. – Я уверен, как только Блалох познал бы все могущество темного камня, он немедля порвал бы с верой и Церковью и стал бы использовать эту мощь по своему произволу.

– Наверняка вы правы. – Сарьон опустил голову. – И все равно – как я могу простить себе такое? Понимаете, Джорам убил его. Колдун лежал у его ног, совершенно беспомощный. Я забрал у него Жизненную силу, а Темный Меч поглотил его магию. Мы... собирались передать колдуна... Дуук-тсарит. Собирались отправить Блалоха в Коридоры, чтобы Дуук-тсарит нашли его там. Потом раздался крик...

Голос Сарьона оборвался, он не мог заставить себя говорить дальше. Гаральд положил руку священнику на плечо.

– Когда я огляделся, – сказал каталист шепотом, исполненным ужаса, – я увидел, что Джорам стоит над телом Блалоха, а Темный Меч весь в крови. Он решил, что я собираюсь его предать... Отдать Дуук-тсарит заодно и его тоже. Я сказал ему, что не сделал бы этого. – Сарьон вздохнул. – Но Джорам никому не доверяет.

Каталист помолчал, потом продолжил рассказ.

– Джорам спрятал тело, а на следующее утро со мной связался епископ Ванье. Он потребовал, чтобы я доставил Джорама в Купель. – Сарьон посмотрел на принца, как загнанный зверь. – Как я мог, ваша светлость? – воскликнул он, заламывая руки. – Как я мог привести его в Купель, чтобы и его тоже отправили... за Грань! Снова услышать этот жуткий предсмертный крик – и знать, что это кричит он! Ему никак нельзя идти в Мерилон! Но я не могу его остановить! Вы можете, ваша светлость, – вдруг произнес Сарьон с горячностью. – Заставьте его пойти вместе с вами в Шаракан. Может быть, он послушается...

– И что я ему скажу? – спросил Гаральд. – «Пойдем в Шаракан, там ты будешь никем»? Разве он согласится – если может пойти в Мерилон и узнать свое настоящее имя, свой титул, взять то, что принадлежит ему по праву рождения? Любой человек пойдет ради этого на риск и будет совершенно прав. Я не стану его отговаривать.

– То, что принадлежит ему по праву рождения... – тихо повторил Сарьон, с мучительной горечью в голосе.

– Что?

– Ничего, милорд. – Каталист снова потер глаза. – Я думаю, вы правы.

Но Сарьон выглядел таким расстроенным и несчастным, что Гаральд участливо добавил:

– Знаете, что я вам скажу, отец? Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь юноше – чтобы у него был хотя бы призрачный шанс преуспеть в достижении цели. Я научу его защищаться на тот случай, если он угодит в неприятности. Я считаю, что, по крайней мере, это сделать для него я обязан. В конце концов, он спас нас от подлого предательства со стороны Блалоха. Мы в долгу перед ним.

– Благодарю вас, ваша светлость. – Сарьон как будто немного успокоился. – А теперь, милорд, надеюсь, вы простите меня – я хотел бы лечь спать...

– Конечно, отец. – Принц встал и помог подняться каталисту. – Простите, что так долго задерживал вас разговорами, но мы говорили на такую интересную для меня тему. В качестве ответной любезности я приготовлю для вас постель. Тончайшие шелковые простыни и мягкие одеяла. Но может быть, вы предпочтете спать в шатре? Я могу наколдовать...

– Нет, постели у костра вполне достаточно. Признаться, это гораздо лучше того, к чему я привык, ваша светлость. – Сарьон устало поклонился. – Кроме того, я только сейчас вдруг понял, как устал. Мне все равно, на чем спать. Наверное, я даже не почувствую разницы между лебяжьим пухом и сосновыми иголками.

– Хорошо, отец. Желаю вам спокойного сна. И еще, отец... – Гаральд положил руку на плечо каталиста. – Не терзайтесь из-за смерти Блалоха. Это был злой человек. Если бы вы оставили его в живых, он убил бы Джорама и завладел темным камнем. Джорам действовал по воле Олмина, его рукой исполнилось божественное правосудие.

– Возможно, – вяло сказал Сарьон. – Но для меня убийство все равно остается убийством. Джорам так легко убивает – слишком легко. Ему кажется, что таким образом он обретает силу, которой лишен в магии. Желаю вам спокойной ночи, ваша светлость.

– Спокойной ночи, отец, – сказал Гаральд, обдумывая слова каталиста. – Да пребудет с вами благословение Олмина.

– И в самом деле, да пребудет... – пробормотал Сарьон и отвернулся.

Принц Шаракана просидел у костра до рассвета и ушел в свой шатер, только когда звезды померкли и небо начало светлеть. Он расхаживал туда-сюда по траве, завернувшись в меховой плащ, чтобы не замерзнуть, – он наколдовал себе этот плащ совершенно машинально. Все мысли принца были заняты странной, мрачной историей о безумии и убийствах, Жизни и Смерти, о магии и ее разрушителе. Наконец, когда Гаральд уже настолько утомился, что почувствовал потребность отвлечься от этой истории и погрузиться в мир сновидений, он остановился и посмотрел на спящих людей, которых привела к нему прихоть судьбы.