Текст книги "Рождение Темного Меча"

ГЛАВА ВТОРАЯ
ДАР ЖИЗНИ

Волшебник стоял на пороге своего дома. Его простое, надежное жилище не отличалось ни роскошью, ни показной пышностью, ибо волшебник этот, хотя и происходил из знатного рода, был невысокого ранга. Нет, он мог бы позволить себе обзавестись сверкающим хрустальным дворцом – но это сочли бы неподобающим для человека его положения. Впрочем, волшебник был вполне доволен своей жизнью и теперь оглядывал свои земли со спокойным удовлетворением.

Заслышав у себя за спиной, в коридоре, какой-то шум, волшебник обернулся.

– Поторопись, Сарьон, – улыбнувшись, сказал он своему маленькому сыну. Мальчик сидел на полу, пытаясь надеть башмаки. – Поторопись, если хочешь увидеть, как ариэли несут диски.

Малыш последним, отчаянным рывком натянул башмак, вскочил и подбежал к отцу. Волшебник подхватил мальчика на руки и произнес слова, подчиняющие воздух его велениям. Шагнув на ветер, он оторвался от земли и поплыл; его шелковое одеяние трепетало, словно крылья яркой бабочки.

Ребенок одной рукой уцепился за отцовскую шею, а другой замахал, приветствуя рассвет.

– Папа, научи и меня так делать! – воскликнул Сарьон; весенний воздух, овевающий лицо, приводил его в восторг. – Научи меня, что говорят, чтобы вызвать ветер!

Отец Сарьона улыбнулся и, покачав головой, легонько ущипнул мальчика за ногу, стопа которой была заключена в кожаную тюрьму.

– Сынок, что бы ты ни сказал, ветра тебе не вызвать, – произнес он и ласково убрал соломенные волосы с вытянувшейся от разочарования мордашки. – Это не твой дар.

– Ну, может, пока и не мой, – упрямо заявил Сарьон. Они плыли над свежевспаханным полем, вдыхая запах влажной земли. – Но когда я стану старше, как Джанджи…

Но отец снова покачал головой:

– Нет, сынок. Даже когда ты вырастешь…

– Но это же нечестно! – воскликнул Сарьон. – Джанджи – всего лишь слуга, как и его отец, но он может приказать воздуху нести его. Почему…

Он перехватил взгляд отца и осекся.

– Так это все из-за них! – внезапно воскликнул мальчик. – Джанджи не носит башмаков. И ты не носишь. Только я и мама. Ладно, я их сниму!

Он дрыгнул ногой, и один из башмаков шлепнулся на вспаханную землю, где и лежал до тех пор, пока на него не наткнулась какая-то полевая волшебница, проходившая здесь по своим делам, и не отнесла домой в качестве курьезной находки. Сарьон попытался стряхнуть и второй башмак, но тут на ножку малыша легла отцовская рука.

– Сынок, Жизнь в тебе недостаточно сильна…

– Папа, она у меня есть! – перебил его Сарьон, пытаясь настоять на своем. – Глянь! Нет, ну глянь!

Он взмахнул ручонкой, и его ряса длиной по колено превратилась из зеленой в ярко-оранжевую. Сарьон совсем уже собрался добавить к оранжевому несколько синих пятен: он очень любил пестрые наряды, но мама никогда не позволяла ему ходить дома в таких. Зато отец против них не возражал, и потому мальчику дозволялось наряжаться по собственному вкусу, когда они вдвоем с отцом путешествовали по поместью. Но сегодня обычно доброе лицо отца вдруг посуровело, и Сарьон, вздохнув, отказался от своего намерения и прикусил язык.

– Сарьон, – сказал волшебник. – Тебе пять лет. Через год ты начнешь учиться на каталиста. Потому выслушай и постарайся понять то, что я тебе сейчас скажу. Ты обладаешь Даром Жизни. Хвала Олмину! Некоторые рождаются без него. А потому будь признателен судьбе за этот дар и используй его мудро. И никогда не претендуй на большее, чем тебе дано. Этот путь, сынок, ведет лишь к жестоким разочарованиям и отчаянию. Идти по нему – безумие. А может, и нечто худшее.

– Но если у меня есть дар, почему же мне нельзя делать с ним, что я хочу? – не отступал Сарьон. Нижняя губа у него дрожала – и от непривычной серьезности отца, и оттого, что в глубине души мальчик уже знал ответ на свой вопрос, но отказывался с ним смириться.

– Сынок, – со вздохом отозвался волшебник, – я – Альбанара. Я владею искусством управлять теми, кто поручен моим заботам, искусством вести дом и следить, чтобы мои земли плодоносили, а мои животные давали нам свои дары, сообразно своей природе. Таков мой талант, ниспосланный мне Олмином, и я пользуюсь им, чтобы снискать его благоволение.

Волшебник снизился, а потом опустился, чтобы передохнуть, на окруженную деревьями полянку у края вспаханного поля. Когда босые ноги коснулись влажной от росы травы, волшебника пробрала дрожь.

– А почему мы остановились? – спросил мальчик. – Мы же еще не долетели.

– Потому, что я хочу пройтись, – ответил отец. – Я сегодня с утра какой-то скованный и хочу размяться.

Поставив сына на землю, волшебник зашагал вперед. Полы его рясы волочились по траве.

Сарьон, опустив голову, неуклюже, с трудом заковылял следом за отцом – одна нога в башмаке, вторая босая. Волшебник оглянулся и увидел, что сын плетется далеко позади; он взмахнул рукой, и второй башмак тоже исчез.

Сарьон на миг удивленно уставился на свои босые ноги, потом рассмеялся. Ему нравилось, как щекочется молодая травка.

– Папа, догоняй! – крикнул он и стрелой ринулся вперед.

Волшебник заколебался, не зная, совместимо ли это с его достоинством, потом ухмыльнулся и пожал плечами. В конце концов, волшебник сам еще был молод – ему не исполнилось и тридцати. Подхватив подол длинной рясы, он припустил следом за сыном. Они бегали по поляне, и отец притворялся, будто вот-вот поймает мальчика (но так и не ловил), а Сарьон радостно визжал. Но вскоре волшебник, непривычный к такой энергичной деятельности, запыхался, и догонялки прекратились.

Неподалеку из земли торчал валун с острыми гранями. Волшебник, тяжело дыша, подошел к валуну, слегка коснулся его рукой – и тот сделался ровным и даже отполированным. А затем, с облегчением опустившись на преобразованный камень, волшебник жестом подозвал к себе сына. Отдышавшись, он вернулся к прежней теме беседы.

– Видишь, что я сделал, Сарьон? – спросил волшебник, похлопав ладонью по камню. – Видишь – я придал форму этому камню. Прежде он был для нас бесполезен, а теперь это скамейка, на которой можно посидеть.

Сарьон кивнул. Он внимательно смотрел отцу в лицо.

– Я смог сделать это благодаря силе моей магии. Но иногда мне думается: а здорово было бы, если бы я мог целиком достать этот валун из-под земли и превратить его… превратить… – Волшебник запнулся, потом махнул рукой. – Превратить в домик, такой, чтобы в нем можно было жить вдвоем… только для нас с тобой…

На лицо волшебника набежала тень. Он взглянул в ту сторону, где остался недавно покинутый ими дом. Жена уже встала и сразу же трудолюбиво приступила к утренней молитве.

– Па, а почему ты не сделаешь такой домик? – нетерпеливо спросил ребенок.

Волшебник вновь вернулся мыслями к настоящему. Он улыбнулся – но в улыбке его сквозила горечь. Сарьон заметил ее, но не понял ее смысла.

– О чем это я? – нахмурившись, пробормотал волшебник. – Ах да!

Лицо его прояснилось.

– Я не могу превратить этот камень в домик, сынок. Этим даром Олмина владеют лишь Прон-альбан, маги-ремесленники. Точно так же я не могу и превращать свинец в золото, как это делают Мон-альбан. Я должен пользоваться тем, что дал мне Олмин…

– Тогда мне не очень-то нравится этот Олмин, – дерзко заявил мальчик, уткнувшись взглядом в траву у своих ног, – раз мне он не дал ничего, кроме этих старых башмаков!

Произнося эти слова, Сарьон краем глаза наблюдал за отцом, чтобы проверить, какой эффект произведет это богохульное заявление. Мать сейчас побелела бы от гнева. А волшебник лишь поднес руку ко рту, как если бы пытался скрыть невольную улыбку. Он обнял сына за плечи и привлек к себе.

– Олмин дал тебе величайший из всех даров, – сказал волшебник, – Дар передачи Жизни. Ты, и только ты, можешь собрать Жизнь, магию, заключенную во всем вокруг – и в земле, и в воздухе, – собрать ее в своем теле, сфокусировать и отдать мне или кому-нибудь другому вроде меня, и я смогу воспользоваться ею, дабы увеличить собственные силы. Таков дар Олмина каталистам. Твой дар.

– Чего-то он мне не кажется особенно хорошим, – пробурчал Сарьон, надувшись и попытавшись вывернуться из отцовских объятий.

Волшебник поднял мальчика с земли и посадил себе на колени. Лучше уж объяснить все мальчику сейчас, пока они одни, чтобы он познакомился с горечью нашего миропорядка, и не беспокоить его благочестивую мать.

– Этот дар достаточно хорош – он сохранился на протяжении многих веков, – строго произнес волшебник, – и помог нам выжить на протяжении этих веков – даже, как говорят, еще в те времена, когда наши предки жили в древнем Темном мире.

– Я знаю, – отозвался мальчик. Он прислонился к отцовской груди и принялся бойко повторять заученный урок, бессознательно подражая при этом отчетливому, холодному голосу матери. – Тогда нас называли фамильярами. Предки использовали нас как вмес… вмест… вместилище, – мальчик с трудом совладал со сложным словом и раскраснелся от напряжения и ощущения победы, – своей энергии. Они делали это, чтобы пламя магии не уничтожило их тел и чтобы враги не могли их обнаружить. Чтобы защитить нас, они создавали для нас личины всяких мелких животных, и так мы вместе трудились, чтобы сохранить магию в мире.

– Совершенно верно. – Волшебник поощрительно погладил сына по голове. – Ты правильно повторил катехизис. Но понимаешь ли ты смысл этих слов?

– Да, – вздохнув, отозвался Сарьон. – Понимаю. Наверное.

Но, произнося эти слова, он нахмурился.

Волшебник осторожно взял мальчика пальцем под подбородок, повернул серьезное личико к себе и заглянул в него.

– Ты понимаешь, и будешь благодарен Олмину, и будешь трудиться, чтобы порадовать его… и меня? – мягко спросил волшебник. Поколебался немного и добавил: – Если ты хочешь порадовать меня, постарайся сделать так, чтобы ты был доволен своей работой, даже если… даже если меня не будет рядом и ты не будешь видеть, что я слежу за тобой и интересуюсь твоими успехами.

– Хорошо, папа, – сказал Сарьон. Он чувствовал в голосе отца затаенную глубокую печаль, и ему очень хотелось его утешить. – Я буду доволен, обещаю. А почему тебя не будет рядом? Куда ты собрался?

– Никуда. Во всяком случае, в ближайшее время, – успокоил его отец, снова улыбнувшись и взъерошив светлые волосы сына. – На самом деле это ты меня оставишь. Но это случится еще не прямо сейчас, так что не горюй. Взгляни-ка…

Он указал на четверых крылатых мужчин. Они летели над деревьями и несли два больших золотых диска. Волшебник встал, пересадив мальчика на валун.

– А теперь побудь здесь, Сарьон. Мне нужно произнести заклинание над семенами…

– Я знаю, что ты собираешься делать! – воскликнул Сарьон. Он встал на камень, чтобы лучше видеть.

Крылатые люди подлетели ближе. Их золотые диски сверкали, словно юные солнца, принесшие земле новый рассвет.

– Давай я помогу тебе! – взмолился мальчик, протягивая руки к отцу. – Давай я передам тебе магию, как это делает мама!

И снова по лицу волшебника пробежала тень – и исчезла почти мгновенно, стоило ему взглянуть на маленького каталиста.

– Ну, хорошо, – согласился он, хотя и знал, что мальчик еще слишком мал, чтобы справиться с такой сложной задачей: ощутить магию и открыть для него канал. Малышу предстоит много лет учиться, чтобы овладеть этим искусством. Много лет, в течение которых отец уже не будет неотъемлемой частью его жизни. Волшебник еще раз взглянул на горящую нетерпением мордашку сына и подавил вздох. Он взял мальчика за руку и с самым серьезным видом притворился, будто принимает Дар Жизни.

Человек, родившийся в Тимхаллане, сразу занимает отведенное ему место и приобретает соответствующее общественное положение. Это свойственно для феодального общества. Скажем, сын герцога рождается герцогом, а сын крестьянина – крестьянином.

В Тимхаллане есть свои знатные семейства, которые на протяжении многих поколений занимаются тем, что правят. Есть там и свои крестьяне. А вот чем Тимхаллан уникален, так это тем, что для некоторых здесь положение в обществе определяется не рождением, а врожденным знанием одного из Таинств Жизни.

Таинств всего девять. Восемь из них связаны с Жизнью, или Магией, что суть одно и то же, ибо в Тимхаллане Жизнь и есть Магия. Все, что существует в этой земле, существует здесь либо благодаря воле Олмина, поместившего это что-то сюда еще до того, как в Тимхаллан прибыли предки, либо присутствует с тех самых пор, как было «создано, сформировано, призвано или вызвано», в силу четырех Законов Природы. Каждый из этих Законов управляет как минимум одним из восьми Таинств: Времени, Духа, Воздуха, Огня, Земли, Воды, Тени и Жизни. Из этих Таинств до нынешнего времени дошли лишь пять. Два – Таинства Времени и Духа – были утрачены во время Железных войн. С ними вместе навеки исчезли знания, которыми владели предки: умение прорицать будущее, умение строить Коридоры и умение общаться с теми, кто ушел из этой жизни за Грань.

Что же касается последнего Таинства, девятого, то им пользуются и поныне – но лишь те, кто идет темными путями. Большинство людей были уверены, что именно оно стало причиной разрушительных Железных войн, и это Таинство попало под запрет. Его чародеи были отправлены за Грань, их инструменты и смертоносные машины уничтожены. Девятое Таинство – запретное таинство. Его именуют Смертью. Другое же его имя – Техника.

Когда в Тимхаллане рождается ребенок, его подвергают испытаниям, дабы выяснить, к какому именно Таинству он наиболее предрасположен. Результат испытаний и определяет будущее его место в жизни.

Например, испытания могут показать, что ребенок предрасположен к Таинству Воздуха. Если он происходит из низших слоев общества, он станет одним из Кан-ханар: их обязанность – следить за Коридорами, самым быстрым средством передвижения в Тимхаллане, а также надзирать за всей торговлей в городах и между городами. Если этим даром наделен ребенок из знатной семьи, он почти наверняка достигнет ранга архимага и станет одним из Сиф-ханар; на них лежит множество обязанностей, и в том числе – контроль над погодой. Это Сиф-ханар наполняют воздух городов благоуханием или украшают крыши домов снегом. В сельской местности Сиф-ханар следят, чтобы дожди шли вовремя, когда нужно, а когда не нужно – не шли.

Дети, предрасположенные к Таинству Огня, становятся воинами. Эти ведьмы и колдуны становятся Дкарн-дуук; в их власти разбудить разрушительные силы войны. Они также охраняют покой людей. Чернорясые Дуук-тсарит, Исполняющие, тоже из их числа.

Самое распространенное из Таинств – Таинство Земли. К нему причастно большинство обитателей Тимхаллана. В их числе – низшая каста королевства, полевые маги, ухаживающие за посевами. К ним же относятся ремесленники, разделенные на гильдии в соответствии со специализацией, – Квин-альбан, заклинатели; Прон-альбан, маги; Мон-альбан, алхимики. Выше всех стоят волшебники, Альбанара; они сведущи во всех этих искусствах, и их обязанность – управлять народом.

Ребенок, предрасположенный к Таинству Воды, – это друид. Эти маги тонко чувствуют природу и используют свой дар, дабы растить и оберегать все живое. Фибаниш, или полевые друиды, в основном заботятся о благополучии растений и животных. Однако же самые почитаемые друиды – это целители. Искусство целительства чрезвычайно сложно: магия лекаря должна вступить во взаимодействие с магией пациента, дабы помочь телу исцелить себя. Маннаниш лечат легкие недомогания и травмы, а также принимают роды. Наивысший ранг друидов – чтобы достичь его, нужно обладать большой силой и долго учиться, – это Телдары, занимающиеся серьезными болезнями. Считается, что в древности они даже могли воскрешать мертвых, но это умение давно утрачено.

Причастные к Таинству Тени становятся Иллюзионистами, артистами Тимхаллана. Они создают прекрасные иллюзии и рисуют при помощи дождя и звездной пыли разнообразные картины прямо в воздухе.

И в конце концов, ребенок может быть от рождения причастен к редчайшему из Таинств – Таинству Жизни. Тауматургисты, именуемые также каталистами, распределяют магию, хотя сами наделены ею в невеликом объеме. Но каталист берет Жизнь из земли и воздуха, из огня и воды и, вобрав ее в себя, усиливает и передает магу, который может ее использовать.

И конечно же, иногда рождаются Мертвые.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
САРЬОН

Сарьон родился каталистом. Тут от него ничего не зависело, и выбора у него не было. Он был родом из маленькой провинции, расположенной неподалеку от города Мерилон. Его отец был третьеразрядным волшебником, происходившим из знатной семьи. Его мать, кузина императрицы, была достаточно высокопоставленным каталистом. Она покинула церковь, когда ей сообщили, что, согласно Прозрению, брак с этим дворянином будет вознагражден потомком и что ее наследник будет наделен даром каталиста.

Мать Сарьона повиновалась беспрекословно, хотя для нее этот брак был мезальянсом. Отец также повиновался беспрекословно. Дворянин его положения еще мог бы выбирать: выполнять или не выполнять приказ императора. Но никто, вне зависимости от положения в обществе, не отказывал в просьбе каталистам.

Мать Сарьона отнеслась к своему браку точно так же, как относилась к исполнению всех прочих аспектов своего религиозного долга. В должный час они отправились в Рощи Исцеления, где Маннаниш, целитель, взял семя у ее мужа и поместил в нее. В надлежащий срок на свет появился ребенок, как и предсказало Прозрение.

Обучение Сарьона началось, когда ему было шесть лет, и в этом он ничем не отличался от прочих. Выделялся он иным: ему было дозволено учиться у матери, из уважения к ее высокому положению в церковной иерархии. Когда Сарьону исполнилось шесть, его привели к матери. С этого момента на протяжении следующих четырнадцати лет он проводил все дни в ее обществе – в занятиях и молитвах. Когда же Сарьону исполнилось двадцать, он навсегда покинул материнский дом и по Коридорам отправился к главной святыне Тимхаллана – к Купели.

История Купели – это история Тимхаллана. Много веков назад, в незапамятные времена, память о которых была утрачена в хаосе Железных войн, сюда, в этот мир, бежали из своего собственного мира добровольные изгнанники, спасаясь от преследования. Магическое путешествие было ужасным. Оно потребовало такого огромного расхода энергии, что многих путников этот шаг просто выпил досуха – но они охотно отдали жизни ради того, чтобы их соплеменники жили и процветали в краю, которого им самим не суждено было достичь.

Они пришли именно сюда, потому что магия этого мира была сильна – достаточно сильна, чтобы притянуть их к себе сквозь пространство и время, словно магнитом. Они остались здесь, потому что мир этот был пустынен. Правда, у него имелись и недостатки. Над юной, дикой землей бушевали чудовищные бури. Горы изрыгали огонь, воды были бурными, а растительность – буйной. Но, едва лишь ступив на эту землю, беглецы ощутили магию, что пульсировала у них под ногами, подобно живому сердцу. Они чувствовали ее. И они принялись разыскивать ее источник, преодолевая бессчетные трудности и невыразимые страдания.

И наконец они нашли этот источник – гору, чей огонь выгорел дотла, оставив после себя магию, и магия эта светилась, словно алмаз в лучах яркого, нездешнего солнца.

Они назвали эту гору Купелью, и именно здесь, у Источника Жизни, каталисты основали свой дом, ставший центром этого мира. Сперва это были всего лишь катакомбы, наскоро вырубленные в толще горы для защиты от опасностей внешнего мира. Но шли столетия, и немногочисленные грубые туннели разрослись, превратившись в лабиринт коридоров, залов, покоев, кухонь, внутренних дворов и парков, разбитых на террасах. На склоне горы был выстроен университет; в нем молодые Альбанара приобретали навыки, необходимые для управления своими землями и их населением, молодые Телдары совершенствовались в целительском искусстве, молодые Сиф-ханар изучали способы контролировать ветры и облака – а молодые послушники-каталисты помогали им всем. Здесь же располагались учебные центры ремесленных гильдий. А небольшой городок, выстроенный у подножия горы, обеспечивал студентов и их наставников всем необходимым.

На самой вершине горы был возведен величественный собор со сводчатым куполом; из окон собора открывался столь великолепный вид, что многие, узрев его, плакали от восхищения и благоговейного трепета.

Впрочем, немногим дано было взглянуть на Тимхаллан с вершины этой горы. Некогда Купель была открыта для всех, от императора до последнего домашнего мага. Но после Железных войн традиция изменилась. Теперь в святые стены допускались лишь сами каталисты да немногие привилегированные слуги. А в священный чертог, где находился Источник, дозволено было входить лишь высшим иерархам церкви. Город разросся, и у каталистов теперь было все необходимое, дабы они могли продолжать свою работу в Купели. Многие послушники являлись сюда в юности, а покидали стены Купели лишь после смерти, когда для них наставала пора уходить за Грань.

Сарьон был одним из таких послушников. И он тоже мог бы прожить свою жизнь здесь, мирно и безмятежно, как бессчетное множество его предшественников…

Но Сарьон был иным. На самом деле ему даже иногда казалось, что он проклят…

Телдар, один из немногих чужаков, кому дозволено было поселиться в Купели, трудился в своем маленьком садике с лечебными травами, когда почтенный старый ворон с важным видом соскочил на дорожку между двумя аккуратными грядками, поросшими молодой зеленью, и сообщил хозяину о появлении пациента. Друид от души поблагодарил ворона – тот был настолько стар, что уже лишился части перьев на макушке и сам походил на каталиста, – и покинул залитый солнцем садик, вернувшись в прохладу, полумрак и покой лечебницы.

– Солнце встало, брат, – сказал Телдар, войдя в приемный покой; подол его коричневой рясы тихо прошуршал по каменному полу.

– С-солнце встало, целитель, – вздрогнув, пробормотал молодой человек. Он уныло смотрел в окно и так задумался, что не услышал появления друида.

– Если вы не возражаете, – продолжал Телдар, успев подметить наметанным, проницательным взором малейшие подробности облика своего нервного посетителя, от необычайной бледности до обгрызенных ногтей, – может, пройдем ко мне в покои? Там можно устроиться поудобнее и спокойно поговорить.

Молодой человек кивнул и вежливо согласился, но друиду было ясно, что он с тем же успехом мог бы предложить каталисту шагнуть с обрыва – ответ был бы тот же самый. Они прошли через лечебницу с рядами деревянных коек – им любовно придали форму сложенных чашечкой ладоней, на которых покоились матрасы, набитые душистыми травами и листвой; сочетание их запахов помогало расслабиться и спокойно уснуть. Некоторые кровати были заняты. Лежащие на них пациенты слушали прописанную им музыку и сосредоточивали энергию тела на процессе исцеления. Телдар на ходу перебросился парой слов с каждым из них, но останавливаться не стал. Он провел нового подопечного в другие покои, не такие большие и более уединенные. Это была солнечная комната со стеклянными стенами, заставленная множеством растений; друид опустился на подушку, набитую мягкой сосновой хвоей, и предложил пациенту присаживаться.

Каталист уселся – точнее, неуклюже плюхнулся. Это был высокий, сутулый молодой человек; казалось, будто его руки и ноги слишком велики для его тела. Одет он был неаккуратно, в слишком короткую для него рясу. Под тусклыми глазами залегли темные круги. Друид подметил все это, хотя с виду и не выказывал пристального интереса к пациенту; он все это время безостановочно болтал о погоде и лишь поинтересовался мимоходом, не выпьет ли каталист успокаивающего чая.

Получив неохотное, невнятное согласие, Телдар взмахнул рукой, и шар кипящей жидкости послушно выплыл из очага, наполнил две чашки и вернулся на законное место. Друид сделал осторожный глоток из своей чашки, потом небрежно отправил чашку парить над столом. Этот травяной настой предназначался для того, чтобы избавить собеседника от скованности и помочь ему выговориться. Телдар внимательно смотрел, как молодой человек глотает горячий чай, похоже даже не замечая его вкуса.

– Я очень рад, брат Сарьон, что нам с вами представилась возможность побеседовать, – сказал друид, вновь наполнив чашку гостя. – Слишком уж часто я вижу молодых людей лишь тогда, когда их настигает недуг. А вы вполне здоровы. Ведь верно, брат?

– Я вполне здоров, целитель, – отозвался молодой человек, не отрывая взгляда от окна. – Я пришел сюда по просьбе моего наставника.

– Да, похоже, тело ваше вполне здорово, – мягко произнес Телдар. – Но наши тела – всего лишь оболочки наших разумов. Если разум страдает, он причиняет вред и телу.

– Со мной все в порядке, – несколько нетерпеливо повторил Сарьон. – Просто легкая бессонница…

– А мне пожаловались, что вы пропускаете вечернюю молитву, не выполняете дневные обряды и избегаете трапез. – Друид мгновение помолчал, привычно оценивая, насколько успел подействовать чай. Сутулые плечи поникли, веки опустились, а беспокойные руки медленно улеглись на коленях каталиста. – Сколько вам лет, брат? Двадцать семь? Двадцать восемь?

– Двадцать пять.

Друид удивленно приподнял брови. Сарьон кивнул.

– Меня призвали в Купель, когда мне было двадцать, – пояснил он. Большинство молодых послушников являлись сюда лишь после того, как им исполнялся двадцать один год.

– И что же было тому причиной? – поинтересовался Телдар.

– Я – математический гений, – отозвался Сарьон столь равнодушно, словно он сказал нечто совершенно банальное и очевидное, например: «Я высокий» или «Я – мужчина».

– В самом деле?

Друид пригладил длинную седую бороду. Да, тогда понятно, отчего молодого человека столь рано допустили в Купель. Передача Жизни от стихий природы к магам, использующим эту энергию, представляла собою целую науку, почти полностью основанную на математических принципах. Поскольку магическая сила, извлекаемая из окружающего мира, сосредоточивалась в каталисте, который затем фокусировал собранную Жизнь и передавал магу, необходимо было безукоризненно точно рассчитывать количество передаваемой энергии – ибо передача магии ослабляла каталиста. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах или в военное время каталисту позволялось полностью заполнять мага Жизнью.

– Да, – отозвался Сарьон, расслабившийся под воздействием чая. Его длинное, нескладное тело обмякло. – Я еще в детстве изучил все стандартные расчеты. В двенадцать лет я уже мог рассчитать, что нужно, чтобы оторвать дом от фундамента и отправить его летать по небу, и тут же в один миг подсчитать, сколько энергии уйдет на создание парадного платья для императрицы.

– Да, это поразительно, – пробормотал друид, внимательно глядя на Сарьона из-под полуопущенных век.

Каталист пожал плечами:

– Так же думала и моя мать. Для меня же в этом не было ничего особенного. Всего лишь игра, единственное развлечение, какое у меня было в детстве, – добавил он, теребя чехол подушки.

– Так вы учились у матери? Вас не отправили в школу?

– Нет. Она – жрица. Она имела хорошие шансы занять кардинальскую должность, но вместо этого вышла замуж за моего отца.

– Из политических соображений?

Сарьон сухо улыбнулся и покачал головой:

– Нет. Из-за меня.

– А! Понятно.

Друид глотнул еще немного чая. Браки в Тимхаллане всегда заключались по сговору, и этот процесс почти полностью контролировался каталистами. И все благодаря Предвидению. Предвидение, последний остаток некогда процветавшего искусства прорицания, позволяло каталистам определять, какие союзы будут вознаграждены потомками и, следовательно, являются разумными. Если же появления потомка не ожидалось, на такой брак налагали запрет.

Поскольку дар каталиста передавался только по наследству, их браки регулировались еще более строго, чем браки магов, и устраивались самой церковью. Каталисты были такой редкостью, что держать одного из них у себя при дворе считалось большой честью. Кроме того, все расходы на обучение каталиста брала на себя церковь. Всякий каталист занимал прочное положение в обществе, и ему, как и его семье, не приходилось беспокоиться о хлебе насущном.

– Ваша мать занимает высокое место в церковной иерархии. Ваш отец, должно быть, знатный и могущественный …

– Нет, – покачал головой Сарьон. – Этот брак был для моей матери мезальянсом. По правде говоря, она так и не простила этого отцу. Она – кузина императрицы Мерилона, а отец был всего лишь герцогом.

– Был? Вы говорите о нем в прошедшем времени?..

– Он умер, – бесстрастно произнес Сарьон. – Умер около десяти лет назад, когда мне было пятнадцать. От изнурительной болезни. Мать сделала, что могла. Она вызвала целителей. Но она не очень-то старалась спасти его – а он не очень-то старался остаться в живых.

– Вас это ранит?

– Не особенно, – пробормотал Сарьон, уже успевший проковырять дыру в чехле. – Я редко его видел. Когда мне исполнилось шесть, мать занялась моим обучением… а отец начал все чаще покидать дом. Ему нравилась придворная жизнь Мерилона. А кроме того… – Сарьон, нахмурившись, сосредоточенно трудился над расширением дырки. – Кроме того, мне было над чем подумать и помимо этого.

– В пятнадцать лет обычно так дела и обстоят, – мягко произнес Телдар. – Расскажите мне о ваших размышлениях. Должно быть, они темны, раз они, словно туча, затуманивают солнце вашего бытия.

– Я… я не могу, – пробормотал Сарьон, как-то умудрившись одновременно и вспыхнуть, и побледнеть.

– Ничего страшного, – любезно произнес друид. – Тогда мы…

– Я не хотел быть каталистом! – выпалил Сарьон. – Я хотел владеть магией. Всегда хотел – сколько я себя помню, с самого раннего детства.

– В этом нет ничего постыдного, – заверил его Телдар. – Многие члены вашего ордена точно так же завидуют магам.

– Правда?! – Сарьон поднял голову, и впервые в его взгляде промелькнула надежда. Но затем он снова помрачнел и принялся вытаскивать через дыру иголки и растирать их между пальцами. – Но это еще не самое Скверное.

Он помрачнел и умолк.

– А каким именно магом вы бы хотели быть? – поинтересовался друид. Он уже понимал, к чему дело клонится, но предпочитал, чтобы беседа развивалась естественным образом. Он подозвал шар с водой, чтобы снова наполнить чашку каталиста. – Альбанара?

– О, нет! – Сарьон с горечью улыбнулся. – Я не настолько честолюбив.

Он снова поднял взгляд и принялся смотреть в окно.

– Мне кажется, из меня мог бы получиться неплохой Прон-альбан, придающий форму дереву. Мне нравится прикасаться к дереву, чувствовать его гладкую поверхность, его структуру, его запах…

Каталист вздохнул.

– Моя мать говорит, что это все потому, что я чувствую Жизнь, содержащуюся в дереве, и благоговею перед ней.