Текст книги "Сиротка. Дыхание ветра"

Через минуту она увидела елку, а Киона бросилась ей на шею.

– Мимин! Как ты смешно выглядишь в этой одежде! И Мадлен тоже! Но ей стало жарко и я помогла ей раздеться.

Кормилица подтвердила это мягкой улыбкой. Ее длинные черные косы были связаны вместе на спине. Но в брюках она стала как-то иначе двигаться, у нее изменилась походка, а довольно большая грудь была стиснута шерстяным жилетом.

– Давай твой шарф, Мимин, – звонко сказала Киона. – Посмотри на мою елку! Шарлотта так замечательно ее украсила!

Перед Эрмин была девчушка пяти с половиной лет, радостная, шумливая, она размахивала руками и прыгала вокруг елки. Прелестный ребенок, одетый в индейский наряд, чуть-чуть отличался от Кионы-видения, сдержанной и молчаливой.

«Или Кионы из моих галлюцинаций! – сказала себе молодая женщина. – Нет, сомнений не остается! Это не галлюцинации, раз Мукки, Мари, Лоранс и Мадлен тоже видели ее».

Мадлен достала два куска фруктового торта, которые Мирей завернула ей в дорогу.

Сняв свой маскарадный костюм, Эрмин уселась на медвежью шкуру. Кончиками пальцев пригладила свою роскошную белокурую гриву, освобожденную от шерстяной шапочки.

– Какая ты красивая, Мимин! – проговорила нараспев Киона. – Мне можно пойти во двор погладить собак?

– Пока нет, – ответила та с сожалением. – Лучше оставаться здесь, в безопасности.

Тала вздохнула. Ей тяжело давалась эта жизнь взаперти, ведь девочка привыкла к полной свободе.

– Потерпи, Киона, – сказала она. – Лучше принеси чашки нашим гостьям.

Девочка подбежала к шкафу и достала оттуда посуду. Эрмин осматривалась, чтобы увидеть, как устроилась здесь ее свекровь. Семейство Дунэ, наверное, пришло бы в ужас: их кухня теперь напоминала охотничью хижину. Тала перенесла сюда матрас, который накрыла пестрым покрывалом и волчьими шкурами, и положила возле печки. На окно она повесила «ловца снов» – круги, сплетенные из тростника, между которыми были натянуты нити наподобие паутины. Все это было украшено перьями совы. Тошан утверждал, что ловушки притягивают к себе кошмары и дети лучше спят.

– В общем, Тала, ты пользуешься только одной комнатой, – констатировала Эрмин.

– Да, мне вполне достаточно. Я никогда не могла понять, для чего бледнолицые строят такие большие дома. Одну комнату легче нагреть. Мы с Кионой очень хорошо здесь себя чувствуем.

– Делай, как тебе удобнее. Ты дома.

Мадлен тоже пришла и уселась на шкуру. Они выпили кофе возле елки. Это ужасно понравилось Кионе, которая принялась играть с мячом, набитым опилками.

– Надеюсь, вы будете часто к нам наведываться, – сказала Тала, присоединившись к ним. – Ты знаешь, Эрмин, что это подсвеченное дерево стало и моим другом? По вечерам я выключаю верхний свет, остаются только эти маленькие разноцветные лампочки и горит огонь за заслонкой в печке, это так красиво! Странный обычай, но мне он по сердцу.

– Он пришел к нам из стран Северной Европы, – объяснила молодая женщина. – Должна тебе сказать, Тала, что я поставила свою мать в известность о том, что вы с Кионой проведете зиму в Робервале. Я также добилась того, что мой отец будет исполнять свои обязанности крестного и позаботится о вас в случае необходимости. В нашей ситуации необходимо находить правильные решения, забыв о прошлом. Сегодня утром мои родители сопровождали меня сюда на машине.

Эрмин говорила очень тихо, чтобы девочка не слышала, хотя она, казалось, была полностью увлечена игрой. Потом добавила отстраненно:

– Они поехали на поезде в Шикутими. Маме нужно сделать покупки, наверняка это рождественские подарки. Они проведут там два дня.

– Какая глупость! – процедила индианка сквозь зубы. – А кто будет защищать вас сегодня вечером? С кем остались твои дети?

– Не волнуйся, мама все предусмотрела и организовала за несколько минут. Бетти, наша соседка, присматривает за детьми. Ее старший сын, Симон Маруа, уже месяц работает на сыроварне на улице Ганье. Он часто ночует в пансионе, но сегодня заберет автомобиль моих родителей и поедет за нами следом. Кроме того, он и его брат Арман будут ночевать в нашем доме. Знаю, кто этому страшно обрадуется! Шарлотта! Они с Симоном обручились или вот-вот обручатся.

– Ну что ж, твоя мать приняла разумное решение, – вздохнула Тала. – Лора – сильная и гордая женщина. Ну а ты, Мадлен, для чего ты приехала с Эрмин?

– Хотела сходить в церковь исповедаться, – застенчиво прошептала кормилица.

Тала пожала плечами с презрительным выражением лица, но никак не прокомментировала реплику. Услышав эти слова, Эрмин встала, вспомнив о своих обязанностях.

– Я отвезу тебя в церковь Нотр-Дам! – сказала она подруге. – Вернемся в полдень, Тала. Я куплю мяса и сладкого.

– А я могу с вами пойти? – взмолилась Киона, отложив мяч в сторону. – Мимин, возьми меня с собой!

– Не могу, родная! – с сожалением ответила молодая женщина. – В другой раз… Верь мне, девочка.

Киона покачала головой. Она взяла свою куклу и с грустью положила ее на шкуру. Это зрелище разжалобило Эрмин, но у нее не было другого выхода.

Однако чуть позже, когда она высадила закутанную и неузнаваемую Мадлен перед церковью, ее вдруг осенило.

– Гениально! – воскликнула она, направляя упряжку в сторону санатория в Робервале.

Сестра Аполлония приняла Эрмин в большом кабинете, два окна которого, выходившие на озеро, были покрыты изморозью. Старая монахиня, сидя перед большой канцелярской книгой, смущенно улыбнулась гостье.

– Здравствуй, Мари-Эрмин. Очень мило с твоей стороны навестить меня, но нужно было предупредить заранее. У меня совершенно нет сейчас времени.

– Я на минутку, сестра. Я просто воспользовалась тем, что была в городе, и заехала к вам. Я осмотрела часть здания. Этот санаторий – что-то потрясающее, современный и расположен прекрасно.

Взгляд серых глаз сестры Аполлонии за стеклами очков выражал живое одобрение.

– По правде говоря, я просто хотела назначить день концерта, о котором мы говорили в прошлый понедельник. Предлагаю либо тридцатое декабря, либо второе января, если у вас на эти числа ничего не запланировано.

– Тридцатое подходит лучше, дитя мое. Благодарю тебя за готовность посвятить часть своего времени нашим больным. Я буду просто счастлива послушать тебя. Наверное, ты сделала огромные успехи.

Это слово вызвало улыбку Эрмин. Она нашла стул и села, что, казалось, удивило монахиню.

– Тебе нужна дополнительная информация? – спросила она. – Тогда обратись к секретарю.

– Нет, сестра, я хотела поделиться с вами тем, что очень меня волнует.

– Слушаю тебя.

– Так вот. Речь идет о девочке пяти с половиной лет, о которой я говорила вам во время нашей первой встречи. Она мне по-настоящему дорога. Этот ребенок проводит зиму здесь, в Робервале, но она трижды являлась мне в Валь-Жальбере. – Молодая женщина предпочла умолчать о своих родственных связях с Кионой. Это было слишком запутано и наверняка неприятно поразило бы сестру Аполлонию.

– Эти видения были удивительно отчетливы и приходили ко мне, когда я бодрствовала. Мои дети и кормилица тоже ее видели. Это бывает, когда я грущу из-за разлуки с мужем или оплакиваю своего ребенка… или когда возникает какая-то опасность.

– То, что ты описываешь, похоже на билокацию, или двутелесность, – подтвердила сестра Аполлония с недоверчивым видом. – Наша церковь допускает существование этого феномена, но просит нас быть крайне осторожными, поскольку так может проявляться как добро, так и зло.

– Билокация! – повторила Эрмин. – Я никогда не слышала этот термин.

– Это означает «находиться одновременно в двух разных местах». В истории известны примеры билокации, например, случай монахини Агнессы[29]29
  Агнесса Галан, известная как Агнесса из ордена Иисуса или Агнесса де Ланжак (1602–1634), была монахиней-затворницей Доминиканского ордена, прославившаяся своими добродетелями и милосердием.


[Закрыть] в XVII веке, которая посетила французского священника Жан-Жака Олье[30]30
  Жан-Жак Олье де Верней (1608–1657) – французский священник Парижской епархии. Он способствовал проповеди евангелие среди канадских индейцев.


[Закрыть]. Молодая женщина выглядела мертвой или погруженной в глубокий сон, но он отчетливо видел ее живой во время своего отшельничества в Сен-Лазаре; могу также назвать тебе случай Альфонса Лигурийского[31]31
  Альфонс Лигурийский стал служителем культа в двадцать семь лет и проповедовал Евангелие среди сельской бедноты. Он создал Общество Пресвятого Искупителя, члены которого именовались редемптористами.


[Закрыть], который утверждал, что был в Риме у смертного одра папы Климента ХIV, тогда как находился в это время во дворце епископа, беседуя с его главным наместником. Это происходило в 1774 году. «Вы думали, я сплю, – сказал он позднее, – но нет, я был возле только что почившего в бозе папы». Через несколько дней стало известно, что и в самом деле, папа умер в тот самый день и в тот самый час.

Сестра Аполлония перекрестилась. Эрмин похолодела. Разве можно сравнить лучезарную маленькую Киону с этими взрослыми и к тому же воцерковленными людьми?

– Кстати, Киона очень умная девочка, – добавила молодая женщина, стараясь доказать свою правоту.

– Дьявол бесконечно хитер, – ответила сестра Аполлония холодным тоном. – Я не правомочна просвещать тебя, Мари-Эрмин, хотя досконально изучала священную историю. Но пятилетняя девочка – легкая добыча дьявола, впрочем, как и ты сама. Ты живешь в искусственном мире, мире театра. Ты обогащаешься, изображая разные персонажи – более или менее достойные. Я советую тебе обрести прочную веру и посещать службы. Всем известно, что там, где ты живешь, ты в церковь не ходишь.

– Не всегда просто ходить на службу из лесной чащи, но я храню верность слову Божьему! – запротестовала молодая женщина. – А если бы вы увидели Киону, то поняли бы, что она похожа на ангела небесного.

– Ты должна поделиться своими наблюдениями с кюре из церкви Нотр-Дам. Может быть, у него найдутся ответы на твои вопросы. Однако я бы тебе посоветовала как можно скорее отдать это дитя в церковную школу. Киона – не христианское имя!

Эрмин поднялась, испытывая раздражение и озабоченность одновременно.

– Сестра моя, какое значение имеет ее имя? Киона чахнет вдали от близких, вдали от леса. Я сейчас вся на нервах и крайне утомлена. Возможно, у меня просто были галлюцинации. Простите, вы, наверное, сочли меня чересчур доверчивой.

Молодая женщина запуталась в извинениях, так ей не терпелось выйти на свежий воздух, скрыться от проницательных глаз старой монахини.

«Я ни за что не должна была говорить ей о моей Кионе! Ни за что! – укоряла она себя, выходя из санатория. – Сестра Аполлония не способна понять, кто Киона на самом деле. Как будто дьявол может иметь к этому какое-то отношение! Киона – ангел… Мой ангел!»

Она покинула здание санатория в крайнем раздражении, забыв даже намотать шарф. По аллее шел какой-то человек в коричневом драповом пальто и фетровой шляпе, скрывавшей его лицо. Эрмин не обратила на него никакого внимания, но он помахал ей рукой и она с удивлением узнала Овида Лафлера. Поравнявшись с ней, он слегка кивнул головой.

– Здравствуйте, мадам, – сказал он серьезно.

– Здравствуйте. Как вы элегантны! Если бы вы не помахали мне, я бы прошла мимо, думая, что идет какой-то доктор.

– Вы шутите, я полагаю! – ответил он. – Пальто и шляпа изношены до неприличия. Но я должен солидно выглядеть, одна богатая дама в городе попросила меня давать уроки ее сыну, который здесь лечится. Бедный четырнадцатилетний мальчик страдает чахоткой. А вы тоже навещали больного?

Эрмин ответила не сразу, удивляясь тому, что так радуется этой встрече.

«Мы ведь мало знакомы, а мне хочется ему довериться, – думала она. – Все в его присутствии кажется простым. У него вправду удивительные глаза.

– Я не собиралась заходить в санаторий сегодня, – услышала она свой голос, – но никогда не знаешь, как получится. В тот день, когда вы с Пьером приехали в Валь-Жальбер, я из рук вон плохо исполняла свои обязанности хозяйки дома. Я должна была показать вам приходскую школу, где училась у сестер из Нотр-Дам-дю-Бон-Консей.

– Вы очаровательны! – сказал он очень тихо и покраснел.

Молодая женщина была растрогана. Конечно, Тошан, с его матово-золотистой кожей, никогда не проявил бы так открыто свои эмоции.

– Спасибо! Я немного сомневаюсь на этот счет, учитывая свое одеяние. Сегодня утром я тоже приехала на санях. Мой муж научил меня управлять упряжкой из шести собак.

Овид подумал, что она будет хороша в любом наряде. Он взглянул на часы и вздохнул.

– Должен оставить вас, мадам, – произнес он. – Кланяйтесь своим родителям.

– В следующий раз называйте меня Эрмин! – прошептала она, улыбнувшись. – Мы почти ровесники, а я ведь не называю вас «месье».

Он вспыхнул от радости. Молодой учитель не был красивым, однако излучал необъяснимую привлекательность.

– Прежде чем мы попрощаемся, могу я задать вам вопрос? – спросила она.

– Разумеется.

– Вам известен феномен двутелесности, билокации? – осмелилась спросить она. – Меня научила этому слову одна монахиня, которая здесь работает.

Овид Лафлер растерянно смотрел на нее. Пожал плечами.

– Пребывание одновременно в двух местах, – ответил он. – У индейцев наибольшим уважением пользуются те, кто наделен этим необычайным даром. Сам я никогда этого не видел, но, кажется, такое случается. А почему вы этим интересуетесь?

– Потом поговорим. Не хочу вас задерживать, – сказала она извиняющимся тоном. – Меня тоже уже ждут.

Он не настаивал и не спеша удалился, унося как подарок обещание, что они еще встретятся.

– До свидания, Эрмин, – все-таки бросил он.

– До свидания, Овид!

Молодая женщина побежала по аллее к выходу. Теперь она чувствовала себя легко и радостно. Но настроение изменилось, как только она встретилась с Мадлен в церкви Нотр-Дам. Кормилица ждала ее возле кропильницы. У нее были красные глаза.

– Ты плакала? Дорогая моя, ну скажи, что случилось?

– Мне грустно, вот и все! – призналась Мадлен с улыбкой. – Кюре посоветовал мне выйти замуж. Он считает, что я совершу смертный грех, если останусь без мужа. Мне кажется, можно любить человека, не желая при этом оказаться в его постели. Пойдем отсюда, прошу тебя. Нужно еще купить мясо и пироги.

Они заторопились сделать нужные покупки.

Торговцы узнавали Эрмин, несмотря на ее наряд, оправданный холодом и ее средством передвижения, но на улице Сен-Жорж никто не обращал на них внимания.

– Я всегда теперь буду так одеваться, – заключила Эрмин. – Капюшон, шапочка, шарф по самые уши. По крайней мере, никто не станет вступать со мной в разговор.

Кормилица сильно сжала ее запястье.

– Мы с тобой все-таки идиотки! А собаки? Те, кто напал на тебя, могут прекрасно знать собак Тошана, если они уже давно за нами следят. Старый Дюк очень заметный, настоящий волк! Кьют очень красивый, это дорогая собака, породистая хаски.

– Да, ты права! Отец подарил ее Тошану шесть лет назад. Хозяин одного постоялого двора в Перибонке нам даже как-то сказал, что в округе редко встречаются собаки с голубыми глазами.

Внезапно им стало страшно. Эрмин чуть было не забыла купить ленты, которые просила Бетти. Она заставила себя сделать последнюю остановку возле галантерейного магазина мадам Терезы.

– Не выходи из саней, Мадлен, я очень быстро…

– Как следует закрой лицо, – посоветовала ей кормилица.

Хозяйка, изящная женщина с темными волосами и голубыми глазами, широко улыбнулась ей. Затем заговорщицки обратилась к своей клиентке:

– А вы – знаменитый Соловей из Валь-Жальбера? Я слышала ваш дебют в «Château Roberval». Невозможно забыть ваши прекрасные глаза и тембр вашего голоса!

– Да, это я. Как видите, изо всех сил стараюсь защитить горло. Спасибо, мадам!

Она также подметила, что у мадам Терезы совсем небольшой срок беременности, но заторопилась заплатить и буквально сбежала из магазина. Она отдышалась, только когда входила к Тале. Свекровь встретила ее ласковой улыбкой, но при виде озабоченного лица молодой женщины улыбка тут же исчезла.

– Что с тобой, моя маленькая? – поспешила она спросить чуть слышно.

– Тала, теперь мне кажется, что нас везде подстерегает опасность. Я решила не обращаться в полицию, но думаю, что допустила ошибку. Не могу больше жить в постоянной тревоге.

Три женщины совсем забыли о сидевшей возле елки Кионе. Девочка поднялась и схватила Эрмин за руку.

– Мимин, нет никакой опасности! – убежденно произнесла она.

– Почему ты так говоришь? – перебила ее мать. – Иди играй, доченька моя любимая, не забивай свою юную голову нашими проблемами.

Лишний раз Эрмин оценила огромную разницу, существовавшую между методами воспитания у индейцев и белых, в частности, тех, кто жил в этом краю. Она сделала вывод, что при таком подходе, возможно, дети индейцев вырастают более свободными, более умными, чем при суровом отношении требовательных родителей.

– Но Мимин боится, Мадлен боится! – воскликнула обычно спокойная Киона. – А я говорю, что им нечего боятся. Никакой опасности нет.

Киона бегло говорила по-французски, но иногда спотыкалась на каких-то труднопроизносимых словах. Контраст между тонким детским голоском и богатством ее словарного запаса был разительным.

– Я тебе верю, – сказала Эрмин. – Если ты так говоришь, мне теперь ничего не страшно.

– Мне тоже, – вздохнула Мадлен. – Возможно, то, чего мы боимся, далеко, очень далеко.

Кормилица не хотела упоминать о мужчинах, напавших на Эрмин и лошадь. Однако она не сомневалась в том, что из обрывков разговора Киона уловила главное.

– В таком случае давайте немного посидим вместе! – предложила Тала. – Думаю, что к нам еще не скоро заглянут гости. Не будем портить обед, коль мы все тут собрались.

Индианка выглядела спокойной. Она подкинула дров в печь и стала жарить говядину на горячей, смазанной жиром сковороде.

«Она тоже считает, что Киона говорит правду, иначе не выглядела бы такой умиротворенной, – подумала Эрмин. – Возможно, я тревожусь напрасно, эти гнусные типы не вернутся раньше весны. Но все-таки один из них выстрелил в Шинука. Они не отступятся, нельзя игнорировать их угрозы… Если я не пойду в полицию, мне в любом случае понадобится помощь. Тем хуже, расскажу все Симону, заставлю поклясться, что он никому не скажет про Талу. Будет у меня хороший советчик».

Молодая женщина углубилась в свои мысли и невольно возвращалась к воспоминаниям о своей недавней встрече с Овидом. Киона внимательно и зорко смотрела на нее своими золотистыми глазами. Наконец Эрмин повернулась к девочке:

– Дорогая моя, почему ты так на меня смотришь?

– Мне хочется веселиться, – ответила Киона, хотя тон у нее был серьезный.

В качестве гарнира к кускам хорошо прожаренного мяса Тала приготовила жареную в масле картошку. Все четверо с аппетитом поели. Но девочка продолжала почти неотрывно смотреть на Эрмин. Тогда молодая женщина неожиданно вспомнила о том, что пришло ей в голову, когда она уходила из санатория. Но она не знала, как подступиться к Тале.

– Знаешь, Тала, я хотела тебя о чем-то попросить, – начала она. – Скорее всего, ты категорически откажешься. Но это доставило бы мне огромное удовольствие. Ты бы сделала мне самый лучший в жизни рождественский подарок.

– Неужели я владею чем-то настолько ценным? – спросила заинтригованная индианка.

– Да, и тебе будет очень трудно с этим расстаться, – уточнила Эрмин в замешательстве.

Киона затаила дыхание. Мадлен заметила это и покачала головой, понимая, к чему клонит подруга.

– Тала, позволь мне взять с собой Киону в Валь-Жальбер, – произнесла наконец молодая женщина, решившись. – С этим не будет никаких сложностей. Мои родители и Луи приедут только через два дня. А мы вернемся сюда в тот же день утром. Я обещала ей показать мой поселок. Она сможет поиграть с Мукки и близнецами! Я знаю, это нехорошо с моей стороны, потому что ты останешься одна, но, может быть, другой случай не представится. Я подумала об этом утром, когда Киона умоляла нас разрешить ей выйти посмотреть на собак.

Индианка жестом остановила Эрмин. Ее красивое лицо оставалось бесстрастным, на губах мелькнула улыбка.

– Не трать силы на уговоры, моя милая, я согласна, – сказала она наконец. – Я никак не нарушу данное Лоре обещание, а Кионе нужен свежий воздух и простор.

«Обещание, данное маме! – подумала Эрмин. – Главным образом оно касается Луи, который не должен встречаться со своей сводной сестрой. На самом деле Тале будет приятно сознавать, что ее дочь находится под кровом Шарденов…»

Она была совершенно права. Ее свекровь испытывала горькое торжество при мысли, что они сыграют этот трюк с Лорой и Жослином.

– Но я не стану хранить секрет, – добавила тогда молодая женщина. – Хватит с меня недомолвок и лжи. Мои родители согласились со мной. А ты, Киона, довольна? Ты слышала, что поедешь со мной в Валь-Жальбер, в мой поселок?

Девочка была в таком восторге, что не смогла вымолвить ни слова. Ее личико цвета дикого меда озарилось такой необычной улыбкой, что Мадлен со слезами на глазах перекрестилась.

– Спасибо, Тала, я безумно счастлива! – вскричала Эрмин. Она впервые расцеловала свекровь в обе щеки, изо всех сил прижав ее к себе. Удивленная индианка радостно принимала эти проявления чувств.

– Ты сама ребенок, – бросила она, – большой ребенок, который нуждается в утешении. Но будьте осторожны! Я бы хотела, чтобы вы уехали засветло. В котором часу заканчивает работу этот Симон, который должен сопровождать вас на машине?

– Уже скоро, Тала! Он получил инструкцию медленно проехать по улице Сент-Анжель. Но, мне кажется, он не сможет сдержаться и посигналит нам. И мы тогда объявимся.

Киона обрела дар речи и бросилась на шею Эрмин.

– Спасибо, Мимин! Ты такая добрая! А ты, мамочка, не будешь грустить? Я скоро вернусь. Могу я взять с собой куклу и мячик?

– Конечно, – ответила Тала, – но нужно тепло одеться.

– Мимин, а я увижу женщину, которая готовит еду? А совсем замерзший водопад?

Девочка так часто слышала рассказы Эрмин о Мирей, о поселке, о водопаде на реке Уиатшуан, что просто дрожала от нетерпения.

«Если бы сестра Аполлония видела ее сейчас, она бы не поминала дьявола, – подумала молодая женщина. – Это всего-навсего маленькая девочка, которая счастлива, что поедет со мной, что увидит своих друзей!»

Киона принялась скакать по комнате, Тала убрала со стола, а Мадлен помыла посуду. Три женщины болтали, не касаясь темы, которая больше всего их тревожила. Затронули войну в Европе и капризную погоду – то снегопады, то пригожие деньки, солнечные, но морозные. Около трех часов дня Эрмин, уже готовая к поездке, вышла покормить собак. Она все еще не могла поверить в то, что свекровь так быстро согласилась на ее предложение. Вернувшись в кухню, она спросила у нее шепотом:

– Обещаешь мне, что не будешь грустить без дочки и чувствовать себя одинокой? Я даже не предложила тебе поехать с нами. Я подумала, что ты сама не захочешь.

– Правда, – подтвердила индианка. – У меня нет никакого желания вновь оказаться в твоем поселке, где я страдала и телом, и духом.

Она имела в виду Рождество 1933 года, когда она, беременная, побывала у Лоры Шарден вместе с Мадлен. Только что родились близнецы. Тала хотела увидеть человека, которого любила, но Эрмин, ничего не зная об этой истории, сообщила ей, что мать ждет ребенка. Это разом положило конец всем надеждам Талы. Раздавленная, униженная, раздосадованная, она исчезла, в этом ей помог Тошан. С этого дня начались проблемы, и молодой метис дал слово никогда больше не бывать ни у родителей жены, ни в Валь-Жальбере.

– Что ты будешь делать вечером? – настойчиво спрашивала Эрмин, охваченная угрызениями совести.

– Буду отдыхать, – ответила индианка. – Буду спать в тепле и читать – благодаря тебе. Ты помнишь то прекрасное лето, когда ты научила меня читать буквы? Мне это нелегко дается, но я читаю. На это уходит много времени. Я взяла для себя роман, «Мари Шапделен»[32]32
  «Мари Шапделен» – роман, написанный в 1913 г. французским писателем Луи Эмоном, который в то время жил в Квебеке. (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Мне эта книга очень нравится. Потом я буду смотреть на елку Кионы.

Испытывая волнение, молодая женщина одобрительно кивнула.

– Я читала эту книгу дважды. Замечательно, что она тебе нравится.

– Так важно уметь читать, – подтвердила свекровь.

Эрмин захотелось похвалить работу Овида с индейскими детьми в резервации. Казалось, Тала ценит молодого учителя, поэтому завести разговор на эту тему было совершенно естественно. Но она сдержалась, и причина ее сдержанности поразила ее саму.

«Господи, мне хочется говорить о нем! Что со мной? Недавно при встрече в санатории я проявила излишнюю фамильярность. Не прошло и двух недель с тех пор, как уехал Тошан, а я обещаю другому мужчине снова увидеться с ним. Что я делаю!»

Она стала пунцовой и поспешила стащить с себя меховую куртку.

– Тала, у тебя так жарко!

Стоя у окна, готовая к отъезду, Киона внезапно объявила, что мимо дома медленно проехал черный автомобиль. Эрмин слегка отодвинула занавеску и внимательно всмотрелась в лицо молодого человека, сидящего за рулем.

– Вот и Симон! – объявила она. – Тала, нам пора. Еще раз спасибо! Оставайся здесь, в безопасности. Ты ничем не рискуешь.

– Я и не собираюсь выходить, моя дорогая. Присматривай как следует за Кионой.

– До свидания, мама, – прошептала девочка, прижимаясь к Тале.

Она не заподозрила, что необычный ребенок делает усилия, чтобы не произнести вслух те слова, которые рвались наружу. Она делала это не специально. Перед ее то открытыми, то закрытыми глазами проносились какие-то образы – радостные или печальные, какие-то сцены – мимолетные и загадочные.

Тщетно старалась Киона не видеть их. Для этого она специально играла с куклой или старалась думать о конкретных вещах: о своей замечательной рождественской елке, о прекрасной лошади по имени Шинук, о нежном лице Мимин. Но это не всегда помогало.

– Идем! – крикнула Эрмин. – В путь, моя дорогая! Надвинь капюшон как можно глубже и надень варежки. Собаки будут мчаться во весь опор, ветер заморозит тебе щеки и лоб.

Небо над крышами Роберваля заволокло тучами грязно-белого цвета. Мадлен устроилась в санях и посадила девочку себе на колени. Тала наблюдала за приготовлениями к отъезду через полуоткрытую дверь сарая.

– Давай, Дюк, живее!

Старый вожак не заставил себя ждать. Стоя на краю полозьев с поводьями в руках, молодая женщина чувствовала, что готова преодолеть любые трудности. Она решила наслаждаться движением.

«Тошан, мой любимый, – призывала она в глубине души, – ты бы гордился мною, если бы видел. Теперь, благодаря тебе, я умею управлять упряжкой и сохранять равновесие. Несмотря на все препятствия…»

Сани с трудом преодолели огромный сугроб, и это подтвердило мысль Эрмин. Киона хохотала. Мадлен вскрикнула от ужаса.

– Все в порядке, – возвестила Эрмин. – Смотрите, Симон нас ждет. Это региональная дорога. Дюк, вперед! К Валь-Жальберу!

Молодой человек сперва отстал, потом постепенно приблизился. Ему нравилось это ремесло. Помимо заработка на сыроварне, он получал у Лоры еще десять долларов – она платила ему, чтобы быть уверенной в его преданности и исполнительности.

– Жизнь прекрасна! – возвестил он. – Не сойти мне с этого места, Мимин умеет справляться с этими тварями! Можно сказать, сам черт натягивает ей поводья…

На полпути Эрмин сделала остановку, чтобы собаки перевели дух. Киона выпрыгнула из саней и побежала по снегу, покрывавшему подлесок. Девочка ласково касалась растущих там елок.

– Это рождественские елки, – кричала она, – но на них нет лампочек и украшений! Какие они хорошие!

Симон тоже остановился. Он не заглушил мотор, но вышел из машины и зажег сигарету. Небрежной походкой подошел к молодой женщине.

– Откуда этот странный ребенок? – спросил он вполголоса. – Она индианка, нет, метиска. Из краснокожих. Я еще никогда не видел таких рыжих волос.

– Киона не рыжая, – поправила его Эрмин, – у нее потрясающие светлые волосы, очень редкого золотистого оттенка, уверяю тебя. Вечером я расскажу все подробнее, но пока могу представить тебе сводную сестру Тошана.

Она понимала, что, если Симон будет введен в курс дела, он проявит больше интереса и уважения к девочке, поскольку считает Тошана своим лучшим другом.

– Сводная сестра? – удивился молодой человек. – Но его мать овдовела и больше замуж не выходила, если я правильно помню!

– Прекрасно! Мне кажется, я слышу голос твоего отца, блюстителя нравственности и морали! Симон, можно родить ребенка, не будучи замужем.

Он бросил на нее растерянный взгляд. Киона возвращалась со снежком в руках.

– Добрый вечер, месье, – сказала она весело.

– Добрый вечер, мамзель, – пошутил Симон. – А я кореш твоего брата Тошана. Значит, тебя пригласили погостить в Валь-Жальбер?

– Да, – ответила девочка, внезапно понурившись.

Она узнала этого человека, она видела его во сне вместе с Шарлоттой. Растерявшись, Киона села в сани и спряталась в объятьях Мадлен.

«Что с ней? – спросила себя Эрмин. – Киона подошла к Симону, радостно улыбаясь, а потом внезапно помрачнела… Может быть, она смутилась?»

– Пора в дорогу! – объявила она. – Спасибо, Симон, что ты приехал. Мне намного спокойнее.

– Рад, что могу помочь! – ответил он. – И я вооружен.

– Что? – спросила она взволнованно.

– Твоя мать одолжила мне свой револьвер, он спрятан в автомобиле, в бардачке. Так что можешь играть в musher[33]33
  Musher (англ.) – погонщик собачей упряжки. (Примеч. перев.)


[Закрыть], Мимин! Я начеку… Этому слову ты меня научила.

– А меня – мой импресарио Октав Дюплесси, который, увы, куда-то исчез, – с грустью заметила молодая женщина. – Но мама совсем с ума сошла, честное слово! Что бы ни случилось, прошу тебя, не прибегай к этому оружию! Это не кино, не вестерн!

Эрмин заняла свое место – на полозьях за санями. Ее радостное настроение почти улетучилось.

«Может быть, я поступаю неправильно, что беру с собой Киону? – подумала она. – Теперь я должна буду представить ее всем и не смогу скрыть, что она имеет отношение к Тале и Тошану. Хватит продолжать врать! Только нельзя упоминать о ее отце, который одновременно является и моим отцом…»

Больше, чем когда-либо, Киона казалась ей живой загадкой, даже не принимая пока в расчет проявления особого дара, которым девочка полностью еще не владела.

Остальной путь они проделали в молчании. Эрмин въехала в свой дорогой поселок-призрак до наступления темноты. На улице Сен-Жорж их ожидало прелестное зрелище. Мари, младшая дочь Маруа, Мукки и близнецы играли в снежки. Дети было тепло одеты и отдавались этому занятию со всем пылом под присмотром тоже закутанной до ушей Бетти. Летали снаряды, поражая случайные цели.

Молодая женщина увидела, как ее сын, спрятавшись за угол дома, метил в Мари Маруа и Лоранс, но только попал во вторую Мари – свою сестру.

– Стоять, Дюк! – крикнула Эрмин. Но в тот же самый момент ей в плечо ударил большой снежный ком, ловко брошенный из-за полуразвалившейся ограды. Затем появилось лицо виновника – Эдмона Маруа.

– Попал, Мимин! – хвастливо возвестил он.

Четырнадцатилетний подросток смеялся от радости. Он больше всех остальных детей был похож на Бетти. Он унаследовал от матери тонкие черты лица, белокурые кудри и приятные манеры.

– Погоди! Сейчас увидишь, Эд! – закричала она в ответ. – Как тебе не стыдно! Будущий семинарист – и так себя ведет! Напасть на такое слабое создание, как я!

К вящей радости родителей, Эдмона готовили к духовному сану. Он прекрасно учился в коллеже Нотр-Дам, и, казалось, духовная карьера была ему по душе. Директор заведения, отец Филемон Трюдо[34]34
  Реальное лицо – директор коллежа Нотр-Дам с 1939 по 1945 гг.


[Закрыть], не переставая хвалил его. Эрмин узнала об этом от Мирей. А сейчас подросток пытался догнать Лоранс, которая убегала, испуская пронзительные крики.