Автор книги: Мари Бреннан
Жанр: Фэнтези про драконов, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
На левом траверзе неспокойно плескались волны, но змея было не видно.
В нескольких футах от меня, рядом с рулевым, мистером Форде, стоял Экинитос.
– Сбежал? – спросила я.
Ответ последовал без промедлений. Корабль рыскнул – именно рыскнул, лучшего слова мне не подобрать – вбок, метнулся в сторону с угрожающе резким креном. Матросы закричали. Затрещали выстрелы. Экинитос заорал, веля прекратить огонь. Змей нанес удар ниже ватерлинии; вахтенные на нижних палубах бросились затыкать бреши, сквозь которые в трюм начала сочиться вода. Вновь наступила тревожная тишина, изредка нарушаемая отрывистыми возгласами. Матросы с ружьями в руках рассыпались вдоль бортов, высматривая цель.
– Два румба справа по носу! – раздалось сверху.
Экинитос вновь заорал, приказывая не стрелять. Повадки морских змеев он знал превосходно: мгновением позже зверь, обогнув нос корабля, вновь оказался слева – поспеши матросы дать залп туда, где он был замечен, ни одна из пуль не попала бы в цель. Вновь загремели выстрелы, но до гарпунов дело еще не дошло. Между тем, пробить толстую шкуру морского змея и вонзиться достаточно глубоко, чтобы действительно нанести ему серьезную рану, способен только гарпун.
Пули этих животных, как правило, только раздражают.
Рассказы моряков сильно преувеличены. Насколько я могу судить, это во всем мире так, и посему люди легко привыкают делать скидку на то, что в устах моряка реальность приобретает иные масштабы. Четырехметровая акула вырастает до шести, а то и восьми метров. Скверный шторм становится настоящим ураганом. Нарвал, греющийся на камнях солнечным днем, превращается в прекрасную деву, расчесывающую волосы.
Я не моряк и скажу вам со всей объективностью ученого: морской змей действительно способен (и при случае не преминет) взмыть над поверхностью моря, словно струя гейзера. Здесь моряки ничуть не преувеличивают. Голубовато-серая чешуйчатая колонна пяти, десяти, пятнадцати метров в высоту взвивается над волнами в потоках воды и изгибается в воздухе – так, чтобы голова при падении вошла в воду по другую сторону от жертвы.
Самые тонкие тросы такелажа лопнули, как шпагат. Штаги, поддерживающие мачты, – канаты в руку толщиной – оказались препятствием посерьезнее. Пройдя между ними, голова змея с плеском рухнула в воду, но штаги выдерживают любые штормы, какие только имеются в запасе у океана. Сжимая кольцо, блестящее тело заскользило вниз по грота-штагу и уперлось в фок-мачту.
Змей знать не знал, что там такое качается на волнах. Он просто решил, что в его воды заплыл какой-то огромный зверь величиной с самого крупного из китов – этот-то зверь и есть причина его ран. Охоться мы в южных морях, наша добыча могла бы выпустить в нас струю воды, и эта рана оказалась бы для «Василиска» смертельной. Но вокруг простирались ледяные воды севера, и посему змей предпочел раздавить врага насмерть.
Матросы с воем ринулись вперед. Один малый у правого борта приставил дуло ружья прямо к чешуйчатому боку и нажал на спуск. Из раны брызнула кровь пополам с ошметками мяса. Другие, повинуясь воплям Экинитоса, перенесли огонь в ту же точку. Рваная дыра в боку животного росла. Тут и настал черед гарпунщиков – они изо всех сил метнули в рану гарпуны в надежде поразить какой-либо жизненно важный внутренний орган.
Тем временем кольцо сжималось. Грота-штаг протестующе застонал и с жутким треском лопнул. Тело змея рухнуло на палубу, круша бортовые ограждения. Теперь «Василиск» был схвачен надежно, и зверь совсем уже собрался раздавить врага.
К счастью, теперь до змея было гораздо легче достать. Несколько матросов пустили в ход абордажные тесаки, расширяя рану в чешуйчатой шкуре. Еще несколько с ревом навалились всей тяжестью на древко гарпуна, вгоняя стальное острие глубоко в бок зверя.
Очевидно, гарпун повредил некий жизненно важный орган. Тело змея судорожно дернулось, едва не сбросив на палубу Тома: тот с еще двумя матросами вскарабкался зверю на спину. Они тоже взялись за тесаки и принялись яростно рубить чешую. Кровь и чешуйки летели во все стороны, палуба гнулась, трещала в объятиях змея. Но вот клинки наконец-то достигли цели и обнажили позвоночник.
Почуяв, что дело плохо, змей попытался сбежать. Длинное тело заскользило поперек палубы, круша все на своем пути. Двое вскарабкавшихся ему на спину потеряли равновесие и попадали вниз. Секунду спустя за ними последовал и Том, однако его тесак остался в теле змея. Клинок накрепко засел меж позвонков, и когда змей соскользнул с палубы «Василиска», сделалось очевидно: задняя половина туловища не движется – волочится за передней мертвым грузом.
Змей еще шевелился, однако с ним было покончено. Полупарализованный, с гарпуном в боку, истекающий кровью из жутких рубленых ран, он попытался уплыть, но вскоре безжизненно закачался на волнах.
* * *
Что же делала я в то время, когда на палубе бушевала эпическая битва?
Присев на корточки перед штурвалом, вела записи. Как понимаете, не о боевых действиях, а о самом животном – его повадках, его манере двигаться. Возможность наблюдать морского змея вблизи представляется крайне редко; эта вполне могла оказаться единственной в моей жизни, и посему мне совсем не хотелось упустить такой случай. К тому же в бою от меня все равно не было бы никакого проку: в последний (и единственный в жизни) раз я брала в руки ружье, когда мне было четырнадцать.
Возможно, вступи я в бой вместе со всеми остальными, мне было бы много легче. Бой горячит кровь, заставляя забыть о множестве прочих обстоятельств. А вот наблюдая за боем со стороны, вблизи, да еще поставив перед собою цель запомнить все детали, я постоянно опасалась не совладать с дурнотой – уж очень кровавым оказалось это зрелище. Да, мы препарировали драконов и прежде, но процедуры сии выполнялись хладнокровно, с клиническим бесстрастием, после того, как зверь был убит. Сами убийства также совершались с неизменной аккуратностью, двумя-тремя винтовочными выстрелами. Еще никогда в моей жизни охота на дракона не превращалась в такую кровавую рубку с лязгом мечей и копий и дикими воплями людей, старающихся заглушить собственный страх. И, кстати заметить, жизни моих спутников еще никогда не грозила столь непосредственная опасность (я ни на миг не сомневалась: еще немного – и змей сломал бы «Василиску» хребет).
С учетом всего этого, ущерб можно было счесть минимальным. Несколько человек пострадали от обломков дерева, кто-то попал под удар лопнувшего каната, но остальные отделались незначительными царапинами. Серьезную заботу представлял собою грота-штаг, однако мачта выдержала, а корпус судна не получил значительных повреждений. Таким образом, мы вполне могли позволить себе задержаться и насладиться плодами победы сполна.
Вдобавок я получила возможность дать выход накопившимся чувствам, устроив разнос сыну. Поглощенная битвой со змеем, я лишь задним числом узнала, что Джейк не ушел с Эбби вниз, как ему было велено. Вместо этого он вскарабкался по вантам на «марс» – площадку в том месте, где нижняя секция мачты соединяется с верхней. Под рубашкой он прятал нож, которым намеревался поразить змея, геройски бросившись на него сверху. К счастью для его жизни и моего душевного здравия, при виде кровавой бойни внизу здравый смысл удержал его от претворения этого плана в жизнь.
Однако все это обескуражило Джейка гораздо меньше, чем мне хотелось бы, и мой реприманд, можно сказать, пропал даром. Правда, взбучку он получил не от меня одной: до меня ему устроила выговор и Эбби, и марсовые, и несколько корабельных офицеров, и сам Экинитос, и Том – и в сумме все это привело к тому, что он обещал в будущем вести себя с большим послушанием.
Тем временем нам предстояли неотложные дела. Команда спустила шлюпки, и убитого змея отбуксировали к борту «Василиска», как обычно поступают с китами. Следовало поспешить: мертвое тело уже начинало привлекать внимание. Кружившие в воздухе чайки то и дело кидались вниз – опробовать угощение, но, клюнув раз-другой, с презрением отвергали его: из-за химического состава крови мясо морских змеев, как и у драконов, живущих на суше, чрезвычайно противно на вкус. Однако в море достаточно падальщиков, не брезгующих даже такой пищей, и пока мы изучали змея, многие из них явились взглянуть, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться.
Что ж, эта работа была привычной, хотя мне еще никогда не приходилось мерить тушу шагами по щиколотку в ледяной морской воде. (Конечно, на мне были брюки – переоделась я сразу же, как только мы покинули Сенсмут.) Сидеть пришлось, подложив под себя кусок плотной парусины, поскольку края чешуек невероятно остры – из-за их-то остроты мы и лишились грота-штага. Том и оба его союзника получили множество порезов, но это не помешало ему принять участие в препарировании. Наскоро забинтовав раны, он присоединился ко мне.
Чешуя была первым предметом нашего интереса. Мы изучили несколько образцов, пожертвованных музеям: моряки, убивающие морских змеев, нередко хранят их чешую, как диковинки. Однако без подробных сведений о том, где эти образцы были добыты, толку от их изучения было мало. Мы надеялись, что, изучив чешую морского змея поближе, а затем сравнив ее с чешуей обитателей тропиков, сможем точнее установить степень родства этих двух видов. Кроме этого, везли мы с собой и химическое оборудование, чтобы попытаться сохранить образцы костей. Для этой цели решено было отделить от туши позвонок.
Все остальное было делом рутинным. Мы, как всегда, замерили тушу, а затем Том, переносивший холодную воду гораздо лучше, чем я, вскрыл брюхо животного и приступил к осмотру внутренних органов. Тем временем я велела матросам отделить от тела голову и поднять ее на борт, где ее можно было изучить в спокойной (и относительном теплой) обстановке.
Конечно же, Джейк знал, что его мать – натуралист. Он видел мои научные работы – правда, к иллюстрировавшим их гравюрам проявил намного больше интереса, чем к тексту. На многих гравюрах были изображены анатомические зарисовки, посему Джейк прекрасно знал, в чем заключается моя работа. Но знать – это одно, а собственными глазами видеть мать рядом с отрубленной драконьей головой – дело совсем иное.
Ахнув от изумления, он провел ладонью вдоль одного из клыков.
– Пожалуйста, не заслоняй обзор, – сказала я, торопливо работая карандашом.
С зарисовками следовало поспешить, чтобы успеть препарировать голову и очистить от шкуры и мускулов череп. Над глазами мертвого зверя виднелись едва различимые шрамы, свидетельствовавшие, что некогда он мог обладать усиками, подобно своим тропическим собратьям.
– А он больше, чем те, которых ты убивала раньше? – спросил Джейк.
– Сама я в жизни не убила ни одного дракона, – ответила я. – Не мог бы ты раскрыть ему пасть, или попросить об этом кого-нибудь из матросов?
Раздвигая челюсти зверя, Джейк обернулся и ответил на мое предостережение не оцарапаться о клыки недовольным взглядом. Думаю, к этому возрасту подобный взгляд развивается у всех детей. Как правило, он означает, что наблюдаемый не нуждается ни в каких предостережениях, однако сама его уверенность внушает наблюдателю твердое убеждение в крайней необходимости оных.
В раскрытой пасти сын мог бы легко поместиться целиком, и это натолкнуло меня на неплохую мысль.
– Стой, как стоишь, – сказала я. – Воспользуемся тобой для масштаба.
Он тут же изобразил, что змей пожирает его, и это внушило бы мне куда меньше тревог, если бы не напомнило, какой опасности я подвергаю сына, взяв его с собой в плавание. Да, я сильно недооценила опасности охоты на морского змея и поклялась не повторять этой ошибки. Перед охотой на змея в тропиках непременно высажу Джейка на берег!
Между тем Джейку наскучило притворяться жертвой, и он затеял с головой потешную драку, изображая могучего змееборца.
– Когда-нибудь я тоже убью такого! – объявил он.
– Я предпочла бы, чтоб ты воздержался от этого, – довольно резко ответила я. – Я сделала это только ради науки и от души надеюсь, что другого раза не потребуется. Какую-либо рыночную ценность имеют только клыки – и то всего лишь в качестве диковинных сувениров или поделочного материала. Стоит ли губить животное ради каких-то четырех клыков? Знаешь, мне и этого очень жаль. Помнишь, под конец он пытался уплыть? Он всего-навсего хотел жить…
– Не «он», а «она», – поправил меня Том, взбираясь на борт. Морская вода пополам с кровью текла с него ручьем. – Яиц в брюшной полости не оказалось, но, судя по яйцекладу, это, со всей очевидностью, самка. Вот интересно: где они могут откладывать яйца?
Мои упреки не произвели на сына особого впечатления, однако слова Тома заставили его замолчать. Гораздо позже он сознался, что был до глубины души поражен именно этим местоимением женского рода – местоимением, да еще упоминанием о яйцах. Эти два слова превратили морского змея из жуткого зверя в простое живое существо, не слишком-то отличающееся от воробья со сломанным крылом, которого мы однажды вместе выходили. Да, этот зверь опасен и вполне мог отправить «Василиск» на дно океана. Однако он – то есть, она – была живой и хотела бы продолжать жить, однако ж погибла. Вдобавок вместе с нею погибло и все потомство, которое она могла дать в будущем! После этого Джейк сделался очень тихим и оставался таким несколько дней кряду.
Том начал очистку черепа.
– Легкие почти ничем не отличаются от легких других исследованных нами драконов, – заговорил он за работой. – Строением больше похожи на птичьи, чем на легкие млекопитающих.
Вспомнив о спорах с Мириам Фарнсвуд, я тяжко вздохнула. Похоже, эта дискуссия складывалась не в мою пользу.
– Мускулатура желудка и пищевода тоже весьма интересна, – продолжал Том. – Конечно, тут требуется сравнение с пищеварительной системой тропических морских змеев, но я полагаю, что ее устройство позволяет животному очень быстро, не глотая, всасывать воду внутрь, а затем с той же быстротой извергать наружу.
– Водяная струя! – в восторге выдохнула я. – Да, обязательно нужно сравнить. Если они не мигрируют со сменой времен года, то, может быть, жизненный цикл с возрастом гонит их дальше и дальше к северу? Возможно, в тропических водах животному такой величины трудно уберечься от перегрева. Это может объяснять, отчего северные морские змеи в общем и целом крупнее – при условии, что рост продолжается на протяжении всей их жизни.
Джейк (для масштаба)
Мы обсуждали эту идею, пока череп не оказался очищен от большей части мышечных тканей. Затем я снова взялась за карандаш, а Том спросил:
– Что вы об этом думаете с точки зрения классификации?
– Да, задача нелегкая, – признала я. К тому времени рука обрела способность работать сама по себе, не требуя всего моего внимания, и я могла размышлять о вопросах таксономии, не отрываясь от рисования. – Зубочелюстная система во многом схожа с зафиксированными или наблюдавшимися у представителей других разновидностей. По крайней мере, количество и расположение зубов… хотя, конечно, костяные пластины вроде китового уса драконам свойственны редко. Количество позвонков – вот настоящая проблема! У этого создания оно очень велико, а мы, как правило, не можем счесть родственными животных с такими резкими различиями в характеристиках столь фундаментальных.
Том согласно кивнул, начисто (или хоть как-то) оттирая ветошью руки.
– Не говоря уж о полном отсутствии задних конечностей. При препарации я не нашел ничего – даже рудиментов. А ближе всего к передним конечностям – совершенно не отвечающие своему названию плавники.
– И все же сходство налицо. Свойственная рептилиям внешность, и, главное, деградация костей.
Я вспомнила шесть критериев, коими обыкновенно пользовались, чтобы отличать «драконов настоящих» от драконообразных существ: тетраподия, сиречь четвероногость; крылья, допускающие возможность полета; продольный либо поперечный гребень на затылочной части головы; кости, post mortem хрупкие; овипария, сиречь яйцерождение; и экстраординарное дуновение. Будучи очень и очень щедры, мы могли бы счесть надглазничные усики данного змея (если он действительно некогда обладал ими) поперечным гребнем. Овипарию только что подтвердил Том. Вкупе с костями, разлагавшимися медленнее, чем кости сухопутных драконов, но все же терявшими прочность очень быстро, получалось соответствие трем критериям из шести. Но много ли все это значило для отделения «драконов настоящих» от их дальних родичей? Что, если на деле главный критерий только один? И это…
Однако объявить истинным признаком принадлежности к драконам остеологическую деградацию также было проблематично. Именно мы обнаружили, что химическая природа различных пород – от горных змеев, на коих и был изначально разработан процесс консервации драконьей кости, до самых простых искровичков, которых можно консервировать в уксусе – варьируется довольно широко. А если все шансы за то, что этот признак не бинарен, а вариативен, то где проложить границу? Какую степень его выраженности мы вправе считать достаточной?
На эти вопросы я не нашла ответа ни в тот день, ни даже в ближайшие годы. Однако убийство морского змея, к которому я прониклась столь запоздалым сочувствием, позволило мне сделать очередной шаг к решению проблемы.
Глава четвертая
Виверны Бульскево – Протеже – Равнодушие Джейка – В штилевой полосе – Джейк дает обещание
Нет, я не забыла доставленных Вадеми новостей о странном виде драконов в байембийских реках. Однако все мысли об этом пришлось на время отложить.
Перед отъездом у меня образовалось столько хлопот, что я решила обсудить этот вопрос с Томом после того, как мы устроимся на «Василиске». Но на борту обнаружилось, что я не учла одного существенного момента: разговор без лишних ушей во время плавания просто невозможен.
Как правило, моряки оставляли наши научные дискуссии без внимания: подобные материи ничуть их не интересовали. Но полагаться на то, что они будут продолжать игнорировать нас, если их внимание привлекут слова наподобие «драконьих маток», не стоило. В команде хватало оппортунистов, вполне способных пуститься в погоню за этаким трофеем или как минимум продать сведения об оном заинтересованному покупателю. Да что там – любой матрос мог попросту проболтаться об услышанном за выпивкой в первом же портовом кабаке. Навлечет ли это беду на Мулин и Байембе? Этого я наверняка сказать не могла, но рисковать не хотела.
Таким образом, пришлось подождать. К счастью, мы не все время проводили в море, и вскоре удобный случай представился.
Для замены грота-штага и устранения прочих повреждений, полученных в бою с морским змеем, «Василиск» сделал остановку в Свалтане, а затем обогнул северную оконечность Антиопы и бросил якорь у берегов Лежнемы, близ устья реки Оловтун, на некотором расстоянии к северу от Купелия. Бульский царь нам всячески благоволил: он вовсе не забыл нашей роли в открытии залежи огневиков в Выштране, принесшей ему немалую выгоду. По сей причине он не только пожаловал нам визы, но и приставил к нам проводника для путешествия в глубь территории, где мы могли бы наблюдать виверн.
Виверны обитают в горах на востоке Бульскево, тянущихся на север, к границе с Сиоре. В глубине души я сожалела о том, что строгий научный подход требует проведения изысканий в подобных местах: даже в конце калориса и начале фруктиса, и даже в холмистых предгорьях, а не в самих горах, сезон, считающийся в тех краях «летом», выдался исключительно холодным. Что ж, по крайней мере, долгие дни предоставляли прекрасную возможность для охоты и наблюдений. Тем временем «Василиск» продолжал путь в Купелий, к столичным рынкам, а после должен был вернуться и забрать из Лежнемы нас.
Не стану подробно останавливаться на охоте на виверн: к ключевым аспектам данного повествования она отношения не имеет, а о ее научном значении и без того уже было сказано немало. Достаточно упомянуть о том, что главным предметом нашего интереса являлась конфигурация конечностей виверны – крыльев и пары (а не двух пар) лап. Наша гипотеза состояла в том, что виверны могут оказаться промежуточным звеном между почти лишенными конечностей змеями океана и четвероногими крылатыми драконами; ее-то мы и намеревались проверить.
Эта продолжительная задержка на берегу – особенно засады в бесконечном ожидании появления виверн – предоставила мне массу времени для разговоров с Томом. Уж тут-то я изложила ему и все, что сообщил мне Вадеми, и все свои догадки о том, что это может означать.
Том сдвинул брови, задумчиво оглаживая приклад винтовки.
– Трудно поверить, что мулинцы могли допустить столь грубую ошибку.
– Но и такую возможность не стоит списывать со счетов, – сказала я. – Их методы ухода за яйцами – традиция, передававшаяся из рук в руки, от поколения к поколению, многие-многие годы. Допустим, все они превратились в обычай, выполняемый только потому, что так поступали отцы и деды, без понимания его истинной сути…
Не удовлетворенная собственными рассуждениями, я ненадолго умолкла, а затем меня отвлекло движение неподалеку. Как оказалось, то была всего лишь чья-то коза, отбившаяся от стада.
Когда коза убралась восвояси, я возобновила разговор.
– Однако необходимо учесть и другие варианты. Вот, например: что, если мулинцы поселили в реки маток сознательно?
На это Том тихонько фыркнул.
– Чего бы ради? Уж не хотят ли они захватить Байембе и подчинить себе?
Конечно, это было полным абсурдом. Мулинцы любили свои болота и джунгли, сколь бы губительны ни были эти места для человека. С их точки зрения безводные саванны Байембе для жизни никак не годились. К тому же у них не имелось ни правительства в масштабе, превосходящем группу старейшин, случайно собравшихся на стоянке в любой отдельно взятый момент времени, ни войск, кроме крохотных отрядов юношей, дерущихся меж собой в силу каких-нибудь личных обид. У них не было – и быть не могло – ни желания покорять Байембе, ни средств, чтобы добиться победы, если такое желание вдруг возникнет. Тут им не помогли бы даже драконы.
– Хотелось бы мне отправиться туда и взглянуть на них самой, – пробормотала я (не в последнюю очередь потому, что именно в этот момент порыв ледяного ветра живо напомнил мне, насколько в Эриге теплее).
Том не хуже меня знал, отчего это невозможно: ему путь в Байембе был заказан точно так же, как и мне.
– Пожалуй, – протянул он, – тут вам нужен протеже. Ученик. Воспитанник, который мог бы поехать туда вместо вас.
– Вряд ли у меня когда-нибудь появится хоть один, – со вздохом откликнулась я.
Том замолчал. Через какое-то время я почувствовала на себе его пристальный взгляд и обернулась. Да, он действительно, не отрываясь, смотрел на меня.
– Что? – в недоумении спросила я.
– А как насчет всех этих людей, что толпами валят в ваш дом каждый атмер?
– Среди них нет ни единого натуралиста-драконоведа.
– Да, верно – но соберите вокруг себя побольше ясной умом молодежи, и рано или поздно хоть один да появится. И не заставит себя ждать, если по окончании экспедиции вы действительно отправитесь в лекционное турне.
Мне захотелось возразить, сказать, что лекционное турне, если оно вообще состоится, – просто способ заработать денег (которых по возвращении домой ожидалась серьезная нехватка). Все эти лекции мыслились мне как популярные, а не научные. Но если меня в свое время подвигла к выбору научной карьеры такая малость, как искровичок, сохраненный при помощи уксуса, то мысль о том, что рассказы о моих похождениях могут вдохновить на то же самое кого-то еще, была вовсе не так уж абсурдна! Правда, протеже и ученики всегда казались мне чем-то, присущим лишь людям наподобие лорда Хилфорда – высокородного дворянина, действительного члена Коллоквиума Натурфилософов. Но, если вдуматься, со временем хотя бы один вполне мог появиться и у меня!
На миг в голове мелькнула мысль, что тут мог бы подойти и Джейк – если, конечно, ему не откажут на том основании, что он мой сын. Но даже в самом благоприятном случае до самостоятельной поездки в Эригу ему еще нужно было дорасти, а за эти шесть-семь лет вопрос уж точно так или иначе разрешится… К тому же в самом скором времени выяснилось, что Джейк вряд ли последует по моим стопам.
Пока мы с Томом устраивали засады на виверн (а порой отваживались забираться в их логова, причем Том получил сильное отравление: способности к экстраординарному дуновению виверны лишены, но прекрасно обходятся ядом), Джейка приходилось оставлять на попечении Эбби Кэрью и Федора Лукича Гавриленко, проводника, приставленного к нам царем. По-моему, это был блестящий пример образования, которое Джейк мог получить, путешествуя по миру: Федор Лукич, человек сильный и смелый, прекрасно знающий Оловтунские горы, мог бы рассказать моему сыну об этих землях и их обитателях очень и очень многое. Я полагала, что после месяца в тесноте на борту «Василиска» Джейк будет рад возможности порезвиться на просторе.
Однако по возвращении я обнаружила, что дело обстоит совсем иначе.
– Холодно здесь, – пожаловался Джейк, кутаясь в пальто.
Да, я почти не кормила сына грудью, но, видимо, некоторые мои черты он перенял еще in utero[1]1
В утробе (лат.). Здесь и далее – примеч. перев.
[Закрыть]. В конце концов, когда он был зачат, я тоже непрестанно дрожала от выштранского холода.
– Да, так и есть, – согласилась я. – Но разве тебе не хочется сходить в пеший поход? Федор Лукич говорил, что мог бы показать тебе соколиную охоту.
Джейк пожал плечами. Так пожимать плечами способны только дети лет девяти – и, как правило, только мальчики: для девочек подобное безразличие непозволительно.
– Его сокол все равно охотится только на кроликов и прочую мелочь. Хочу обратно на корабль.
Все ощущение родства, порожденное его жалобой на холод, исчезло без следа перед лицом сей немыслимой картины. Моему родному сыну неинтересно существо, наделенное крыльями?!
– Я в твои годы с ума бы сошла от радости, если бы меня взяли на соколиную охоту. Вот только девочек на подобные прогулки не берут…
Но это его ничуть не поколебало. Ему хотелось вернуться на «Василиск»: один из матросов по имени Хауорд обещал научить его вязать морские узлы.
– Не сомневаюсь, в этой области и у Федора Лукича есть чему поучиться, – сказала я, но Джейк (с немалым пренебрежением) ответил, что все эти узлы он уже знает.
Жестокая мать, я вынудила его задержаться. Мы с Томом еще не закончили работу, и я не собиралась отправлять Джейка вниз по Оловтуну в сопровождении одной лишь гувернантки. Не желает изучать север Бульскево – пусть сидит и зубрит шпуренские глаголы под надзором Эбби.
Когда я с глазу на глаз заговорила с ней о его поведении, она только беспомощно развела руками.
– Ему нравится в море. Как только мы вернемся на «Василиск», все уладится.
– Надеюсь, вы правы, – сказала я. – Если он будет так капризничать всю экспедицию, то никакого житья нам не даст. А мне не хотелось бы заставлять вас безвылазно торчать на «Василиске» только потому, что Джейку так хочется.
– Я вовсе не возражаю, – ответила Эбби.
Весьма любезно с ее стороны, но я-то знала, что это неправда.
– Что ж, ладно, – философски вздохнула я. – Ему всего девять. Думаю, вскоре ему надоест «Василиск» и захочется некоторого разнообразия.
Все это только показывает, сколь плохо я понимала собственного сына.
* * *
Из Бульскево мы могли бы продолжить плавание вдоль восточного побережья Антиопы, к драконам, обитающим в землях Змайета, Увалише и Ахии. Однако, составив самый полный список известных пород драконов и драконообразных, мы с Томом решили, что усилия лучше направить в другую сторону. Во-первых, имеющаяся литература о подобных животных имела сильный перекос в сторону антиопейских наблюдений, а об обитателях иных земель сообщала гораздо меньше. Во-вторых, помимо дальних родичей драконов, наподобие искровичков, виверн и волкодраков, таксономических вариаций в Антиопе имелось относительно немного. Для настоящего изучения природы драконов следовало заглянуть дальше.
Посему «Василиск», пополнив припасы в Купелии, взял курс через океан, к далекому континенту Отоле. В пути – продлившемся два месяца, в течение которых скученность и теснота из незначительных неудобств мало-помалу превращались в неудобства невыносимые – я начала понимать, что происходит с Джейком.
Как уже говорилось в первом томе моих мемуаров, переломный момент в моей жизни настал довольно рано – в семь лет, когда я вначале научилась сохранять в целости искровичков, а затем «препарировала» голубя, чтобы узнать, для чего ему вилочка. Эти-то два события и положили начало одержимости крылатыми существами. В конце концов на главном месте среди них прочно утвердились драконы, хотя и нежную любовь к птицам и некоторым насекомым я храню в сердце по сей день.
Ну, а для Джейка таким переломным моментом стал «Василиск». Едва нога его впервые коснулась палубы, он понял (хотя и выразил это словами лишь спустя годы), что оказался дома. Он полюбил с первого взгляда и сложное хитросплетение канатов и парусов, пробуждающих судно к жизни, и ту изобретательность, с которой все необходимое уменьшено и втиснуто в любой свободный уголок. Он полюбил и резкий запах морской соли, и хлесткий морской ветер, а больше всего – ощущение безграничной свободы, порождаемое полетом над волнами.
Я поняла это не сразу. Да, морские плавания приносили мне радость, однако до полного, наивысшего наслаждения ей было далеко. Ну, а Тамшир, земля моего детства, не имеет выходов к морю, и прежде мне не доводилось наблюдать, как океан зовет, манит человека к себе. Для меня было необъяснимой загадкой, отчего Джейк, росший в тихом пригородном Пастеруэе и на оживленных, людных фальчестерских улицах, тянется к морю всей душой. Однако факт оставался фактом, и если все это и было лишь преходящим увлечением, как я решила вначале, то увлечение это проявило выдающуюся неспособность миновать в положенное время.
Конечно же, в свои девять лет Джейк начал морскую жизнь самым бесславным образом. Несмотря на внушение, полученное от капитана в первый же день, и на впечатления от боя с морским змеем, он постоянно лез, куда не следует, и трогал то, чего трогать нельзя. И вот однажды, посреди океана, когда «Василиск» стоял почти без движения, словно на бескрайнем листе стекла, Экинитос приволок сына ко мне за шкирку.
Мы находились недалеко от экватора, в той области, что зовется среди моряков «экваториальной штилевой полосой». Здесь все ветры часто стихают, и парусные суда попадают в полный штиль. Небо над головой сверкало раскаленной медью, водная гладь сияла, как золото. Я сидела на палубе и, пользуясь отсутствием качки, доводила до совершенства наброски, сделанные с морских змеев и виверн. Шум снизу я слышала, но оставила без внимания, как оставляла без внимания любую шумную суматоху, периодически охватывавшую всю команду.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?