Текст книги "Криасморский договор. Пляска на плахе"

3.5 Миссолен

Крохотная комнатушка в крыле для дворцовой прислуги освещалась лишь пламенем коптившей дешевой свечи. С пола несло сыростью. Леди Эльтиния грациозно устроилась на дубовой бочке, задравшаяся юбка обнажила парчовую туфлю, украшенную камнями и кружевами. Нелепый контраст роскошного одеяния женщины и нищего убранства комнаты сбивал с толку собеседника вдовствующей герцогини.

– Итак, Вассер, пока важные мужи играют в богов и пытаются вершить судьбу империи, расскажи-ка мне о своем новом хозяине, – тихий голос женщины ласково шелестел в полумраке.

– Он не мой хозяин, госпожа, – укоризненно проговорил собеседник – русоволосый юноша, старавшийся рубить окончания слов на хайлигландский манер. – Я просто его оруженосец.

Леди Эльтиния пожала плечами.

– Если выполнишь все наши договоренности, сам вскоре станешь рыцарем – уж я позабочусь об этом. Сэр Вассер Дибрион… – леди Эльтиния покатала на языке предполагаемый титул и умолкла, давая собеседнику время вдоволь помечтать о награде. – Но сейчас рассказывай все, что смог разузнать о Волдхарде. Все-таки деньги тебе платили вперед, да и твое содержание отнимает достаточно средств.

Оторвавшись от сладких иллюзий, шпион кивнул:

– Меня взяли оруженосцем – пока что младшим, как вы и говорили. Но, поскольку я умею читать и считать, думаю, мое положение скоро изменится. Уже сейчас я сблизился с окружением его светлости, исполняю различные поручения и, что лучше всего, часто бываю на кухне. Служанки ведь постоянно болтают за едой, и пока уплетаешь что-нибудь вкусное, можно услышать много интересного.

– Не томи же, – торопила эннийка. – Времени мало, а знать я хочу все.

Вассер тряхнул кудрями и почесал длинный тонкий нос.

– У герцога довольно большая свита. Странно для человека, выросшего в Ордене – они же там все страшно нелюдимые и постоянно молятся да мечами размахивают. Лорд Грегор приблизил к себе по большей части молодых – детей баронов и графов. Большинство из них – воины, с которыми его светлость ходил походы на границы с Рундкаром. Но самый любопытный персонаж из этой свиты – безземельный барон Альдор ден Граувер. Эти двое водят дружбу еще со времен, когда были воспитанниками Ордена. Не знаю, по какой причине, но Волдхард доверяет Грауверу как самому себе и даровал тому должность сенешаля. И это меня удивляет.

– Почему же?

Вассер пожал плечами.

– Он старше, выглядит и ведет себя, как южанин, не умеет драться… Странная компания для человека, который не мыслит жизни без битв. К тому же, они так близки…

– Не хочешь ли ты сказать, что молодой Волдхард, – леди Эльтиния хитро прищурилась, – любит мужчин?

– Нет, упаси Гилленай! – шпион замахал руками, насколько позволяло пространство комнаты. – В постели герцог предпочитает женщин. По крайней мере, мне с точностью известно об одном случае. Но о нем я расскажу только после получения остатка своего скромного жалования.

Леди Эльтиния сняла с пояса вышитый бархатный кошелек и протянула юноше:

– Не назвала бы его скромным. Ты дорого мне обходишься, – проворчала она. – Но чего не сделаешь ради хорошей сплетни. Я жду.

Глаза Вассера загорелись, когда он взвесил кошель в ладони.

– Сейчас в Эллисдоре гостит посол Латандаля – леди Ириталь. Это не удивительно, ведь она всегда много путешествует. Но к Хайлигланду ее превосходительство питает особую привязанность. В этом году она бывала в Эллисдоре трижды, но лишь раз – с официальным визитом.

Эннийка понимающе улыбнулась:

– Должна же у такой привязанности быть веская причина, верно?

– Боюсь, его светлость и есть тому причина. Они часто проводят время наедине.

– Насколько наедине?

– Совсем. Они очень, очень близки, моя милостивая благодетельница.

Брови леди Эльтинии поползли вверх в притворном удивлении:

– То есть ты хочешь сказать, друг мой, что нареченная супруга следующего императора делит с Волдхардом постель?

– Именно так, – подтвердил Вассер. – Накануне отъезда герцог пришел к послу и отослал служанку. Надо сказать, девушка не послушалась и решила удовлетворить любопытство. И, по ее словам, занимались они там как раз теми самыми вещами, о которых в приличном обществе говорить не принято. Об этом она рассказала мне лично.

– И чего тебе стоила эта информация, мой дорогой?

– Удивительно, госпожа, но я даже получил удовольствие от процесса, – оруженосец расплылся в самодовольной улыбке. – Вы хорошо меня обучили. Но, признаюсь, я скучаю по Миссолену. Когда вы вернете меня обратно?

– Скоро, мой мальчик. Сейчас ты нужен в Эллисдоре. Возвращайся в Хайлигланд и жди весточки. Кроме того, мне нужно получить все, что ты изложил сегодня, на бумаге.

– Непременно напишу. И по поводу служанки, которая мне обо всем рассказала…

Леди Эльтиния кивнула:

– Привози, как будет возможность. Она ценный свидетель. Не подведи меня.

– Никогда, – абсолютно серьезно сказал оруженосец. – Я докажу свою благодарность делом.

Вдовствующая герцогиня снисходительно улыбнулась.

– Оказывается, я неплохо тебя воспитала. Помнить о долгах полезно, мой мальчик. Пока у тебя прекрасно получается расплачиваться. Я довольна тобой, Вассер Дибрион.

– Письма передавать тому же человеку, что и раньше?

– Да. А теперь уходи, пока тебя не хватились. До встречи.

Юноша согнул спину в почтительном поклоне. Леди Эльтиния изящно спрыгнула с бочки и выскользнула за дверь.

Он подождал с минуту, слушая звук удаляющихся шагов эннийки. Она получила информацию, как и договаривались. Все было честно. Хорошие деньги – хорошие сведения. Но уговора, что о выведанных тайнах узнает только леди Эльтиния, не было.

Этим вечером Вассера Дибриона ждал еще один кошель.

4 глава

4.1 Миссолен

– Здравствуй, Ренар.

Обмен рукопожатиями, сдержанные объятия, благословение знаменем Хранителя. Игра на публику. Сплошь этикет – и ни толики теплоты. С тех пор, как Ренар Деватон стал воспитанником Ордена, последний намек на дружбу испарился окончательно.

«Ты меня так и не простил».

– Что привело тебя в Эклузум, Демос? – не следовало обладать сверхъестественным чутьем, дабы понять, что Ренар появлению брата не обрадовался.

– Ты пропустил церемонию моего назначения на пост советника и перестал писать матери. Семья беспокоится.

– Извини, – холодно ответил Ренар. – Был поглощен службой. Прими мои поздравления.

«Ложь – великий грех, дражайший братец. Тебе ли не знать? Готов поклясться, это мне в отместку за то, что я пропустил твое посвящение в рыцари Ордена».

Демос снизу вверх посмотрел на Ренара и ощутил короткий, но болезненный укол вины.

«Один в один я в молодости. Горделивая осанка, надменно поднятый подбородок, горящие глаза… Но ты, увы, характером пошел в мать».

– Как служба?

– Повысили. Теперь рыцарь-капитан.

– Поздравляю, – он искренне порадовался за брата. – Уверен, ты это заслужил.

– Как и ты – свой пост.

Разговор не клеился. Демос чувствовал себя неуютно. Неприступные стены Эклузума давили со всех сторон, жара выматывала. Доносившиеся из десятка Святилищ молитвы мешали сосредоточиться. Не хватало Ихраза и Лахель – тех, кто не следовал Пути, за стены города-святыни не пускали, и Демосу пришлось отправиться в Эклузум в одиночестве.

Без своих эннийцев, на глазах у сотни церковников, он чувствовал себя беззащитным. Сам по себе Эклузум его не пугал. Куда большую боль причинял вид младшего брата, обрекшего свою жизнь на служение сомнительным идеалам. Но переубеждать было поздно – принеся череду обетов, Ренар сделал все возможное, чтобы более не возвращаться к мирской жизни.

«А я не успел этому помешать. Не смог заставить отца передумать, когда он решил отдать тебя в Орден. Проводи я с тобой больше времени, быть может, ты бы и закончил служение церкви сразу по окончании послушничества. Я слишком много пекся о положении Дома в обществе, но забыл о людях, которые и были этим Домом. Твоя судьба – моих рук дело, брат. Мой величайший провал».

– Здесь душно, – сказал Ренар. – Пойдем в сад.

«Ну, он хотя бы не сразу выставил меня за порог. Уже победа».

Брат повел Демоса по узким улицам. Чем дальше они шли, тем тише становилось пение. Именно здесь, после вереницы храмов и часовен, начинался настоящий Эклузум. Все пространство занимали административные здания, дома наставников и послушников, казармы, трапезные, кузницы, склады и хранилища. Были здесь и сады, огороды, клумбы с лекарственными травами. Особняком стояло строгое здание Коллегии дознавателей, подвалы которого, как утверждали слухи, уходили на несколько этажей вниз и были оснащены механизмами, способными вытянуть из человека самые темные тайны.

«Настоящее государство в государстве. Страна церковников. И она столь плотно срослась с империей, что подчинила своему влиянию всю нашу жизнь. Великий наставник, неизменно заседающий в Малом совете. Божьи заповеди, ставшие имперскими законами. Стены Эклузума, способные выдержать длительную осаду. Коллегия, угрожающая кострами даже аристократии. Целая армия рыцарей и братьев-протекторов, обширные владения во всех уголках земель Криасморского договора, независимый банк… Не хватает только монет собственной чеканки с профилем его святейшества. Когда, в какой момент, мы позволили всему этому случиться? Что упустили наши предшественники?»

Они с Ренаром дошли до маленького сада, разбитого на задворках лазарета. Здесь не было посыпанных мраморной крошкой аллей и украшенных скульптурами фонтанов – лишь вытоптанные сотнями ног дорожки, ровные ряды фруктовых деревьев и грядки с целебными травами.

– Я тебя знаю. Ты бы не пришел просто так, Демос, – убедившись, что вокруг не было ни души, начал брат. – Что тебе от меня понадобилось?

– В самом деле, я здесь не ради исповеди. Мне нужна помощь.

– Неужели? – хмыкнул брат. – Глава Дома Деватон в кои-то веки снисходит до младшего брата и унижается до просьб о помощи? Что в лесу сдохло?

– Император, если ты не заметил.

– Храни Гилленай его душу, – отозвался Ренар. – Этот факт мимо меня не прошел.

– Ну, ты сам сказал, что был слишком занят. Вдруг и такое событие упустил.

Рыцарь-капитан резко развернулся, звякнув доспехами.

– Ты пришел сюда издеваться? – прошипел он. – Если так, то вряд ли это убедит меня тебе помогать.

Демос устало тряхнул головой.

– Прости меня, Ренар. Я не хотел тебя обидеть. Возможно, не стоило приходить вот так… Однако дело безотлагательное, а у меня связаны руки.

«Но ты, замечу, начал первым».

Ренар, казалось, удивился.

«Не ожидал, что я буду рассыпаться в извинениях, верно? Чего только не сделаешь ради любимого брата. В конце концов, мне давно следовало попросить у тебя прощения».

Рыцарь-капитан нервно дернул плечами и наградил родственника хмурым взглядом. Но все же сдался:

– Скоро обедня. Говори быстрее.

– Я разыскиваю одного наставника. Мне донесли, что он общался с императрицей накануне ее отъезда. Мне нужно с ним связаться, но, к сожалению, божий человек покинул дворец, а я не смог найти его следов.

– Почему ты спрашиваешь меня, а не обратился в канцелярию Эклузума?

Демос тихо усмехнулся.

– При всем уважении, более неповоротливого бюрократического механизма, чем канцелярия Эклузума, я еще не встречал. Поверь человеку, полжизни занимавшемуся бумажной работой: получение ответа на простейший вопрос может занять несколько недель. Но сейчас на подобную роскошь времени нет.

– Так, выходит, это не праздный интерес?

– По-твоему, я бы стал отвлекать тебя ради удовлетворения собственных капризов? – раздраженно проговорил Демос. – Ты служишь церкви, я – государству.

«Впрочем, я уже не всегда понимаю, в чьих интересах действую».

Ренар тяжело вздохнул.

– Ладно. Как его зовут?

– Наставник Тиллий.

– Довольно распространенное имя среди слуг Хранителя, – пожал плечами брат. – Расскажи подробнее. И учти – я знаю далеко не всех.

«Того, кто был вхож во дворец, думаю, знаешь».

Демос рассказал о визите церковника к императрице накануне ее побега. Разумеется, о некоторых деталях он умолчал – незачем втягивать в это запутанное дело еще и брата. Ренар слушал внимательно. Когда Демос закончил, он задумался.

– В Ульфисской обители есть один Тиллий. Вполне подходит под твое описание и бывает в Миссолене чаще других монахов.

– Почему?

– Этот монастырь – женский, – пояснил Ренар. – Но, как ты должен помнить, женщины, даже если они – сестры Хранителя, не могут быть допущены к совершению ряда таинств и обрядов. Потому в их обителях всегда находятся несколько братьев церкви.

«Знал ли Ренар, что Изара-Таналь якобы отправилась именно в Ульфисскую обитель? Но, раз там ее нет, зачем же тогда к ней приходил Тиллий?»

– Думаю, это тот человек, который мне нужен, – кивнул Демос. – Ты говорил, что он бывает в столице чаще других. Почему?

– Помнится, когда я только стал полноправным братом-протектором, меня сразу же подрядили охранять караван монахов. Они возвращались из Миссолена в Ульфисс, и среди них был и тот самый наставник Тиллий. Как мне тогда было сказано, женщины не любят покидать обитель и подвергать себя соблазнам мирской жизни, коих в столице, как ты понимаешь, всегда в избытке. Боятся поддаться искушению. Потому внешними делами монастырей традиционно занимаются мужчины. Да и братья обычно этому порядку не противятся.

«Вполне укладывается в общую канву. Поехал себе наставник Тиллий в столицу, продал монастырский мед, прикупил полезной утвари, а по дороге домой случайно прихватил императрицу. Если бы не один нюанс – в Ульфиссе чисто. А это означает, что я все еще топчусь на месте. И что-то упускаю».

– Спасибо, Ренар, – Демос тронул брата за плечо и ощутил лишь холодную неровность кольчуги. – Ты мне очень помог.

Рыцарь-капитан помрачнел.

– Мне не хватает дома, Демос, – тихо ответил он. – Удивительно, но я скучаю даже по тебе.

«Я тоже. Как бы ни было прискорбно это признавать, порой я скучаю по тебе сильнее, чем по погибшей жене».

Казначей глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

– Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но в том, как сложилась твоя жизнь, я виню себя. И знаю, что ты до сих пор не можешь меня простить.

«Вырвалось. Ну, наконец-то. Сколько лет я боялся это сказать? Десять?»

– Ты не прав, – губы Ренара дрогнули. – В Орден меня отправил не ты, а отец. Да, поначалу я обвинял весь белый свет в такой несправедливости и не хотел становиться братом-протектором. Мне нравилось то, чем занимался ты. Учиться, развиваться, управлять и командовать… Даже сидеть за гроссбухами было интересно, клянусь! Я восхищался тобой, искал твоего общества. Но кому было дело до моих желаний?

Демос отвернулся, не в силах смотреть в глаза младшему брату.

– Я был молод и не ценил времени, которое мог проводить с семьей, – глухо отозвался казначей. – Вокруг было столько вещей, требовавших моего обязательного участия – так мне тогда казалось. Я ошибался и не прощу себе этого.

Ренар схватил герцога за рукав.

– Выслушай меня, Демос! Да, в самом начале я был обижен, но затем, примирившись с судьбой, посмотрел на произошедшее иначе. Ведь если бы Хранитель не хотел, чтобы я стал его слугой, он бы не позволил мне пройти испытание брата-протектора, не сделал бы рыцарем, не освещал бы божественным светом мой путь.

– Получается, ты думаешь, что все это, – герцог обвел рукой воздух, – проявление божьей воли?

– Разумеется, – улыбнулся Ренар. – Все, что происходит со всеми нами – его желание. Я уже очень давно простил всех и живу в покое, ибо так велит бог, которому я служу. Когда-нибудь и ты придешь к этому пониманию.

«Итак, Демос, у нас две новости. Хорошая – твой брат больше на тебя не обижается. Плохая – он, кажется, ударился в религиозный фанатизм».

– Зарекаться не буду, – пожал плечами Демос. – И я тоже очень по тебе скучаю. Хочу, чтобы ты знал.

Подчинившись внезапному порыву, рыцарь-капитан крепко обнял брата.

– Тогда заходи чаще, – шепнул он. – Ибо я гораздо сильнее обижен на тебя не за то, что ты позволил отцу отправить меня в Орден, а за то, что ты перестал меня навещать. Мне начало казаться, что ты от меня отрекся, и я не понимал, чем именно тебя прогневал.

«Дурак, ну и дурак! Оба идиоты. Хороши братцы, ничего не скажешь».

– Мать будет счастлива, если ты нас навестишь, – заметил Демос.

Ренар отрицательно покачал головой.

– Не могу. Порядки Ордена… У нас все очень строго, да и в город выходить без веской причины не разрешают. Так что лучше вы ко мне.

– Я что-нибудь придумаю, – ответил казначей.

Они возвращались обратно к воротам в город. Хрусталь на шпиле Великого Святилища пылал белым пламенем в свете полуденного солнца. До обедни оставалось всего ничего, но Ренар вызвался проводить Демоса до самой Соборной площади.

Герцогу дышалось легче. Впервые за многие годы.

«Идиот. Ну, зачем ты тянул столько лет? Чего боялся?»

На прощание они обнялись. На этот раз – искренне и тепло.

– Пожалуйста, заходи чаще, – попросил брат. – Понимаю, ты теперь большая шишка во дворце… Но, ради любви Хранителя, не забывай обо мне.

– Не забуду, – кивнул Демос. – Обещаю.

Если бы у него оставались силы на сантименты, он наверняка пустил бы скупую слезу, которой тут же было суждено испариться, ибо на улице пекло, как в аду. Однако сейчас имело значение совсем не это – Демос Деватон чувствовал величайшее облегчение. Пусть на сердце у него лежала целая груда камней, хотя бы один сегодня он скинул.

Посмотрев вслед удалявшемуся брату, казначей развернулся и вышел на площадь. Ихраз и Лахель ожидали его неподалеку.

– Вы буквально сияете, господин! – изумилась эннийка. – Неужели церковь на вас так подействовала?

– Скорее, чистая совесть, – ответил Демос. – Стер одно пятнышко.

4.2 Эллисдор

Альдор остановился посреди лестницы, сделал глубокий вдох и уговорил себя подниматься выше. Приглашение на ужин у посла Ириталь застало его врасплох. В голове сенешаля беспорядочно роились мысли о беженцах из Спорных земель, одолевало беспокойство за путешествие Грегора, а канцелярская волокита отнимала слишком много сил. Все это не располагало к приятному времяпрепровождению в компании откровенно скучавшей без дела знатной особы.

К встрече с самой прекрасной женщиной мира он подготовился с должной тщательностью: провел гребнем по волосам, сменил тунику и натянул любезнейшую из улыбок. Когда Альдор вошел в уютно освещенные покои, Ириталь покинула кресло и, присев в реверансе, церемонно поприветствовала гостя.

Она подошла к большому витражному окну, обращенному на северо-восток. Стрельчатые проемы занимали практически всю стену комнаты и прослыли достопримечательностью Эллисдора: три десятка лет назад Рольф Волдхард перестроил крыло господского дома ради одной лишь гостьи. Отец Грегора желал, чтобы вид из покоев его будущей супруги открывался на Вагранийский хребет. Тогда молодой лорд Рольф надеялся, что созерцание родных гор скрасит тоску будущей герцогини по родине. Женщину, ради которой затеялась эта грандиозная перестройка, звали Артанной нар Толл, и их с Рольфом брак должен был укрепить союз Ваг Рана и Хайлигланда.

Однако этого не случилось. Обрывки документов гласили, что вагранийцы первыми отказались от союза. Согласно официальной бумаге, хранившейся в канцелярии Эллисдора, Дом Толл был обвинен в измене государству и казнен в полном составе за исключением Артанны, ибо та в тот момент находилась в Хайлигланде. И хотя помолвка была расторгнута, вагранийка осталась в Эллисдоре, опасаясь расправы на родине. Поговаривали, что она даже стала любовницей герцога Рольфа и оставалась таковой до самой его смерти. Когда Рольфу все же пришлось жениться на другой женщине, Артанна добилась права носить меч, присягнула Рольфу и больше двадцати лет всюду следовала за своим лордом как защитница. Для вагранийцев подобное было в порядке вещей: во всем, что касалось войны, они не делали различий между мужчинами и женщинами. Однако избранный Артанной путь казался хайлигландцам, по меньшей мере, эксцентричным.

Все это случилось слишком давно, обросло домыслами и легендами. Но большие витражные окна и по сей день служили напоминанием о ненаписанной истории, которую знал весь Хайлигланд и о которой менестрели слагали слезливые баллады. Законная жена Рольфа, герцогиня Вивиана, не провела в этих роскошных покоях ни единой ночи, испытывая презрение к женщине, которую по-настоящему любил ее супруг. Впрочем, и сама Артанна нар Толл, дабы не провоцировать слухи, была вынуждена переселиться в более скромные апартаменты. Хотя, возможно, она просто не желала каждый день видеть Вагранийский хребет, за которым скрывался родной, но навеки недоступный край.

Теперь здесь гостила Ириталь и наверняка втайне мечтала, что однажды эти покои станут их с Грегором опочивальней.

– Рада, что вы все же смогли найти для меня время, ваша милость, – с чарующей улыбкой на устах проговорила посол, взяв Альдора под руку. – Я благодарна за все, что вы для меня делаете. Желаете подогретого вина с пряностями?

– С удовольствием, – солгал Альдор. Выпивать ему совершенно не хотелось, но еще меньше он желал рушить и без того шаткое перемирие.

Их рассадили по разным концам небольшого стола. Слуги уже успели поставить несколько блюд с закусками и наполнить пузатые бокалы из цветного гацонского стекла. Пища Ириталь заметно отличалась от того, что подавали за столом в общем зале – обилие разнообразных пряностей превращало каждое кушанье в драгоценность.

– С огромным сожалением я узнала, что вы не любите птицу, – заговорила Ириталь. – Поэтому распорядилась приготовить для вас грудинку в травах. А вторую куропатку, видимо, придется отдать слугам. Жаль.

– Не стоило менять планы в угоду моим предпочтениям, – улыбнулся барон, подавляя нарастающее раздражение. – Но ваше внимание тронуло меня.

Ириталь подняла бокал:

– Рада, что смогла угодить. Должна признать, меня восхитила ваша забота о беженцах. Не ожидала, что замку будет до них дело. Вы, Альдор ден Граувер, находите слова утешения, кров и миску супа для каждого пострадавшего. Это – благородство, достойное одобрения самого Хранителя.

– Уверен, лорд Грегор поступил бы так же.

– Не сомневаюсь, – кивнула посол. – Теперь я начинаю понимать, почему вы так дружны.

Ответным жестом Альдор приподнял бокал и сделал небольшой глоток. Пряная жидкость обожгла горло и прочертила огненную тропу до живота.

– Беженцев становится слишком много, – стараясь не морщиться от ожога, проговорил барон. – Совсем скоро Эллисдор не сможет их принимать. Эккехард полон, Урст забит до отказа. Им придется спускаться южнее.

– Есть Граувер, Мирвир, Кельбу. Ульцфельд, наконец, – Ириталь принялась аккуратно разделывать свою куропатку. – И порт Горфа для тех, кто желает попытать счастья в империи или Эннии. Есть ли новости от Грегора, ваша милость? Его нет уже целую луну, и я начинаю беспокоиться.

– Последнюю весточку я получил о его прибытии в Миссолен. С тех пор новостей не было. Зато леди Рейнхильда регулярно пишет.

Альдор подцепил крошечной вилочкой небольшой кусок лепешки, в которую было завернуто нечто, напоминавшее паштет.

– Ее положение гораздо понятнее, – отозвалась Ириталь. – За Грегора же я по-настоящему боюсь. Миссолен – жестокий город.

– Прошу простить мою дерзость, но все, что он делает – ради вас, моя госпожа.

– Конечно, я понимаю это. И, признаюсь, чем дольше жду его, чем сильнее беспокоюсь, тем больше на моей душе сомнений. Правильно ли я поступила, что тогда согласилась на его отчаянный жест? Не погублю ли я Грегора? Ведь он точно вспыхнувшее пламя – горит ярко…

– Но недолго?

– Продолжая метафору, я боюсь, что его погасят.

Принесли его горячее. Аромат жареного мяса и пряных заморских трав моментально заполнил всю комнату. Служанка аккуратно поставила блюдо с сочной грудинкой перед бароном. Ириталь проследила за ней строгим взглядом и, убедившись, что подача была безукоризненной, удовлетворенно кивнула. Бокалы снова наполнились – Альдор даже не заметил, когда. Он не ел с самого завтрака, и сейчас рот барона предательски наполнился слюной.

– Грегор Волдхард крепче, чем вы думаете, моя госпожа, – попытался успокоить Альдор. – Прошу, ешьте. Будет обидно, если такие прелестные блюда остынут.

Посол ловко отделила ножку от птичьего тельца и с наслаждением вонзила зубы в белую плоть. Альдор без отлагательств последовал ее примеру.

– Кажется, сегодня немного переборщили с пряностями, – виновато улыбнулась латанийка. – Иногда мой повар чрезмерно ими увлекается.

– Вам не о чем волноваться, – поспешил успокоить Альдор. – Это лучшее, что я ел со времен отъезда лорда Грегора.

– Тогда, вероятно, вам стоит ужинать у меня почаще. Клянусь, в следующий раз вы пальчики оближете.

Альдор пригубил вино и отрезал сочный кусок мяса.

– С лордом Грегором отправились наши лучшие люди. Уверен, они не дадут его в обиду. К тому же хотел бы я посмотреть, кто решится угрожать столь прославленному мужу.

Ириталь с отвращением отложила недоеденную ножку и залпом допила остывающее вино.

– Воды, – хрипло приказала она. – Как можно было испортить такую нежную птицу?

– Странно, мое мясо не очень пряное, – удивился барон. Он заметил, что с лица латанийки даже исчез румянец. – И с какими же травами нужно переборщить, чтобы сделать куропатку совершенно несъедобной?

Служанка-латанийка безмолвно наполнила небольшой кубок и протянула его госпоже. Ириталь жадно осушила весь сосуд в несколько глотков.

– Постойте… – Альдор посмотрел на дрожащие руки женщины. Посол побледнела и начала задыхаться, хрупкие плечи затряслись. Испуганная служанка застыла и лишь беспомощно хлопала ресницами. Бокал выпал из скрюченных от спазма пальцев латанийки и с глухим звоном стукнулся о покрытый ковром пол.

– Помогите…

Барон вскочил, уронив стул, и подбежал к оседавшей на пол Ириталь. Ее глаза закатились, в уголке рта показалась пена.

– Яд! – взревел Альдор. – Отрава! Лекаря, живо!

Служанка завизжала и ринулась вон из покоев. Мгновением позже в комнату ворвался гвардеец, встревоженный криками. Альдор зло рявкнул:

– Закрыть ворота! Никого не выпускать. Повара и слуг – под стражу.

Солдат попятился, увидев распластанную на полу латанийку.

– Ты меня понял?

– Так… Так точно! – заикаясь, проговорил страж.

– Выполнять!

Ириталь билась в конвульсиях и хрипела. Барон продолжал держать ее на руках, судорожно пытаясь сообразить, чем мог помочь. Он бросил взгляд на стол – на свою недоеденную грудинку, на слишком пряную птицу посла… Яд могли скрыть за обилием приправ.

– Птица, – осенило его. – Чертова птица.

Посол упомянула, что приготовили две куропатки, но вторую она распорядилась отдать слугам, ибо слишком поздно разузнала о вкусах своего гостя.

Значит, сегодня в этих стенах умрет кто-то еще.

– Леди Ириталь, – барон легко тряс женщину за худые плечи. – Проклятье! Оставайтесь в сознании, молю.

Дверь в покои распахнулась. В комнату влетел замковый лекарь – коренастый мужчина в длинном черном балахоне, черной же шапочке и с большой сумкой на плече. На лице врача застыло смятение, и барону было трудно его за это винить – отравителей в Хайлигланде презирали и толком не умели лечить последствия. За лекарем, к удивлению Альдора, в комнату ворвался брат Аристид. Но выяснять, что странствующий монах забыл в покоях посла, Альдору было недосуг. Служанка, причитая, топталась на пороге.

– Положите ее на кровать! – скомандовал лекарь. – Кувшин воды и уголь!

– Уголь ранит горло, – монах начал рыться в своем маленьком мешке. – Лучше растворить порошок. Это толченая трава тихрозания, вызывает сильную рвоту и прочищает желудок.

Замковый врач потрясенно взирал на божьего человека.

– Слышал о тихрозании – восточное снадобье. Давайте сюда, – он вырвал из рук Аристида мешочек с порошком. Служанка уже держала кувшин с водой на вытянутых руках. – Сколько сыпать?

– Три щепотки. И принесите сюда таз или ночной горшок. Если повезет, леди будет мучительно рвать.

Лекарь засыпал в кувшин порошок и торопливо взболтал сосуд.

– Нужна трубка, чтобы вставить в горло. – Брат Аристид изогнул руку, наглядно показывая форму инструмента. – У вас есть что-то подобное?

– Да, была, – отозвался врач. – Да только в замке отродясь никого не травили. Это вам не Гацона или Энния какая. Здесь убивают железом.

– Зато я много раз боролся с ядами, – странствующий монах принялся копаться в лекарской сумке и выудил с самого дна искомую трубку. – Держите даму с запрокинутой головой и откройте ей рот.

Альдор видал отрубленные конечности и страшные ранения. Он много раз был свидетелем тому, как полевые врачи отрезали пораженные гангреной ноги и руки. Его уже не пугали зияющие раны в животах и вид скользких внутренностей, вывалившихся наружу. Но то, как выглядела толстая трубка, разрывающая горло хрупкой и беспомощной девушки, отчего-то ввергло барона в ужас. Глядя на это, ему хотелось отвернуться и отправить обратно съеденный ужин. Усилием воли Альдор подавил спазм и заставил себя смотреть, как монах проталкивает странное приспособление в горло латанийки, а затем заливает через него воду с рвотным порошком.

– Теперь ждем, – божий человек тяжело вздохнул и аккуратно вытащил страшную трубку изо рта Ириталь. – Надеюсь, Хранитель услышит мои молитвы.

Златовласая служанка устроилась у изголовья кровати, аккуратно вытирая перепачканное пеной и слюной лицо своей госпожи. Замковый лекарь глядел на монаха с трепетом.

– Не знал, что наставники умеют лечить чем-то, кроме молитвы.

– Я не наставник, а странствующий брат церкви, – поправил его монах. – Приходится бывать в разных местах. Чем больше я знаю и умею, тем внушительнее мои шансы выжить. Далеко не везде последователям Пути оказывают радушный прием.

Альдор отогнал оторопь и встрепенулся.

– Брат Аристид, быть может, вы способны определить и яд? – спросил он. – Я сохранил пищу леди Ириталь.

Божий человек неуверенно пожал плечами.

– Зависит от яда. Некоторые вещества выявить невозможно.

– Посол съела половину и жаловалась, что повар переборщил с приправами, – барон взял со стола тарелку с ужином Ириталь и протянул монаху. Брат Аристид поднес кусок недоеденной куропатки к носу и закрыл глаза, принюхиваясь. А затем лизнул, покатал на языке с мгновение и тут же выплюнул на пол.

– Благословение Дринны, – подумав, заключил он.

– Чье? – не понял Альдор.

– «Благословение Дринны» – так называется яд. Удивительно, что его добавили в птичье мясо. Впрочем, это объясняет, почему было так много приправ…

– Но отчего же яд просто не подсыпали в вино? Было бы легче.

Монах устало покачал головой:

– Отнюдь. «Благословение Дринны» осветляет вина, дает осадок и становится заметным – что, как вы понимаете, непрактично. Очень странно…

– Что вас смущает, святой брат?

– В вашем замке есть эннийцы? Яд, которым отравили эту женщину, очень дорог, но весьма эффективен. Его также называют смертью аристократов, поскольку он действует мягко и нежно. Сначала жертве становится трудно говорить, затем начинается дрожь в конечностях, конвульсии, и в итоге жертва засыпает. После смерти тело не раздувается, на лице нет характерных для многих ядов пятен. Человек выглядит, словно ненадолго прилег отдохнуть. Отсюда и название, ведь Дринна – древнеэннийская богиня ночи.