Текст книги "Взорванный город. Роман"

– Не знаю.

– Доча, у него не так с мозгами. Он болен головой.

– Соль и Дашутка сказали Олег сумасшедший. Так?

– Не думаю. Но лечить надо. Теперь идём в дом!

– Папа, оденемся теплее и прогуляемся?

– Хорошо, кроха.

Они бродили по нарядным улицам городка, любовались разряженными елками и сверкающими гирляндами. В утренний ранний час Нового Года безлюдье окутывало папу с дочкой. Жители крепко спали в теплых постелях, и призраки счастливого будущего нашёптывали им на ухо сладкие обещания. Девочка уже не верила в чудеса этой ночи и за каждым поворотом видела маньяков-убийц из телевизионных новостей, у всех были лица брата. Рука отца сжимала детскую ручонку крепко и надёжно, тем не менее, страх кружил рядом, нащупывая лазейку в хрупкой обороне семилетнего ребёнка.

Вернулись домой подгоняемые утренним крепким морозцем, и Женя сразу забралась под одеяло. Морфей обнял и защитил ребёнка от действительности.

В ту новогоднюю ночь кончилось безоблачное детское счастье. Казалось, мать с отцом находили особое удовольствие в ненависти друг к другу. Каждый вечер детская подушка была мокрой от слёз. Женя молилась незнакомому богу без надежды на чудо. Олег ходил гоголем и открыто насмехался. Они постоянно шептались с мамой, и как папа говорил, были в тайном сговоре.

Шли зимние каникулы, но девочки не дружили с Женей из-за брата, и было тоскливо, особенно днями, когда папа уходил на службу. В один солнечный морозный денёк папа торжественно объявил, что присмотрел в приюте отличного друга.

– Ты, верно, уже отчаялась?

– Я ждала. Каков он?

– Увидишь, – папа таинственно улыбнулся и подмигнул.

В субботний день отправились в приют. Женя очень волновалась, что не понравится новому товарищу. Папа положил в мешочек ароматную косточку, купленную в зоомагазине. Ещё выбрали накануне красивый ошейник из натуральной коричневой кожи с блестящими металлическими заклепками, разноцветные миски и поднос-подставку.

Собаки, большие и мелкие, с надеждой взирали на посетителей: каждая хотела обрести дом. Многим не повезло с прежними хозяевами, но это не отняло у большинства доверия к человеку. Наконец, отец остановился возле немецкой овчарки и посмотрел на дочку:

– Ну, как? Хорош! Верно?

– Да…

– Ответ звучит неубедительно.

Девочка во все глаза смотрела на собаку в соседней клетке, и папа перехватил её взгляд:

– Не знал, что тебе нравятся доберманы.

Пес приветливо махнул хвостом.

– Папа, я хочу его.

Умные глаза животного покоряли. Отец кивнул:

– Хороший выбор. Да и пёс хочет к тебе.

Так взяли Верного. Кличка простая, избитая, но казалось, она отражает главную черту будущего характера собаки. Верный сразу невзлюбил Олега, чем заслужил ненависть мамы. Олег делал вид, что ничего не имеет против пса, но красивые губы становились тоньше, а в глазах пылала дикая злоба. Женя с отцом водили Верного к дрессировщику, и пес быстро усвоил основное правило: не брать лакомство из чужих рук, в том числе Олега. Теперь была уверенность, что брат не отравит четвероногого товарища. Верный сопровождал Женю всюду, и отчасти дружба с животным заменила подруг. Шло время, а отношения отца с матерью лучше не становились. Наконец, отец объявил, что устал жить в атмосфере ненависти, поэтому подает на развод. Мама устроила истерику. Она кричала, била посуду, даже пригрозила, что покончит с собой. Папа был неумолим:

– Дети не могут жить в аду. Ты отрицаешь всё, что связано со мной и дочерью. Можно подумать, не ты родила Женьку.

– Я защищаю сына, которого никто не понимает.

– Тогда покажи его психотерапевту.

– Покажу, если перестанешь грозить разводом.

– Одно не исключает другого. Меня достала жизнь с ведьмой. Что стало с девушкой, которую любил?

– Только и можешь травить мальчика собаками. Зверюга готова сожрать сына. Не удивлюсь, если завтра псина покусает Олежку. Тогда собственными руками расправлюсь с бешеным животным.

– Тебе тоже необходима помощь психиатра. Милая, ты не заметила, как спятила. Как говорится, с кем поведёшься…

– Идиот! Брат маньяка! Пожалеешь, и это случится совсем скоро… – правильные черты маминого лица исказила злая гримаса.

Женя испугалась за отца:

– Папа, не надо, не ругайся с мамой!

– И то верно. Толку никакого, а настроение испортишь на месяц. Эта женщина не может взять в толк, что сына потеряла из-за своей тупости, а дочь слишком мала и нуждается в материнской любви и защите. Я давно бы запер великовозрастного садиста в клинике. Олег ещё доставит кучу дерьма всем нам, да и не только. Жена, – он презрительно хмыкнул, – только чья ты сатана?

– И разводись. Мы с Олегом обуем тебя по полной. Да и Женьку не получишь, закатай губу.

– Ну, ну…

Женя взяла папу за руку, и он безропотно пошёл следом. Почему мама с папой враждовали, и как они жили бы, будь Олег совершенно другим мальчиком? До сих пор можно думать и гадать, но ответа не найти. Скорее всего, родители не догадывались, что давно разделили между собой детей потому, что не было у них той искры, без которой совместная жизнь при данных обстоятельствах превращается в общий кошмар. Мама была права в том, что только близость отца к сыну могла отвратить, казалось неизбежное. Ненавидящий своего брата Алексея, отрёкшийся от него, папа не мог принять сына-садиста. В ту пору Жене было всего семь лет, а она уже полной ложкой черпала дёготь, в поисках меда. Одиночество, стыд за брата и родителей рано сформировали чувство ущербности. Девочка познала отчаяние и ночные кошмары, горькие слезы и отверженность, как если бы была прокаженной. Сестра желала брату смерти и не скрывала этого. Хватит для маленького существа, чтобы не вырасти вовсе?

Тем не менее, она росла и крепла, подобно упрямому сорняку в огороде деятельных крестьян. Вот уже исполнилось девять. Девочка научилась избегать встреч с братом: заслышав его шаги, пускалась бегом по лестнице, и закрывалась в своей комнате. Верный не отходил ни на шаг, и спал рядом с кроватью, оберегая. Отец так и не ушел из семьи: за несколько лет он осунулся и постарел, что дочери тогда казалось естественным, а ведь ему было чуть за сорок. Теперь он лишь устало огрызался в ответ на мамины упреки. Папа большую часть времени сидел, запершись в своей комнате, и даже дочь порою не могла расшевелить его. Взрослел и Олег, что отражалось на его юношеской внешности, ведь ему исполнилось девятнадцать. Он научился заметать следы, и теперь никто не мог обвинить его в издевательствах над животными.

Приближалась долгожданная пора летних каникул. Прошлым летом родители отправили Женю в летний лагерь, и она надеялась снова попасть туда. Жизнь вдали от родительских распрей и брата-садиста казалась сахаром. Появились новые подруги.

Папа обещал взять путёвку. Жалко оставлять Верного, но отцу тоже нужен преданный друг в отсутствие Жени. Круг интересов Олега скорее ограничивался собакой, нежели взрослым мужчиной, а именно отцом. Шестое чувство говорило, что в какой-то момент брату надоест мучить собак и кошек, что в поле его зрения неизбежно попадёт человек, и первым может стать отец.

Каникулы

Наконец, Женя в лагере. Папа приезжал каждый выходной, иногда с собакой, и они уходили на лесное озеро. Девочка бывала счастлива в такие дни, прошлая горькая жизнь казалась не более, чем страшным сном. О маме не говорили, хотя простой вопрос вертелся на языке: почему не навещает Женю в лагере. Подружки спрашивали о матери, но Женя вынужденно лгала, что мама в длительной заграничной командировке.

Отец, казалось, испытывал такое же счастье; молодел на глазах: купались, играли в бадминтон и не вспоминали о городе. Верный ластился к юной хозяйке, напоминая, что тоже скучал. Хотелось задержать время, но наступал вечер, и папа прощался. Тогда Женя не сдерживала слёз, делая папе больно.

Закончилась первая смена, но к удовольствию Жени, она осталась на вторую. Подружкой в отряде была Вика, ладная, быстрая, как лань, девочка. Отец её был известным театральным актёром, мама снималась в сериалах. В выходные Вика частенько оставалась с отрядом. Однажды Женя предложила папе взять и её на озеро. То-то весело! Верный принял девочку, и носился вокруг с палкой в зубах, показывая всем видом, как доволен. Потом объедались клубникой, обильно посыпая сахарным песком. На следующие выходные папа обещал снова приехать и провести время с девочками, если Викины родители будут на гастролях.

Но он не приехал. Женя решила: что-то случилось, ведь папа не обманывал. Напрасно воспитательница уговаривала не волноваться, девочка не находила места. Чтобы успокоить, разрешили позвонить домой.

– Алло! – ответил Олег.

– Я хочу говорить с папой.

– Я не могу позвать отца, – Олег замолчал, соображая.

– Что случилось?

– Ничего хорошего, – голос показался зловещим, – для тебя…

Короткие гудки. Снова набрала номер: тишина. Что-то произошло. Но мама бы сообщила. И почему молчит папа. Беспокойство росло. Верно, папа заболел, попал в больницу, а мама не хочет волновать. Так и есть, отец выздоровеет и приедет сам. Такие соображения показались вполне реальными, и Женя вернулась к обычным лагерным делам и играм, ожидая следующих выходных.

На следующий день стояла жаркая солнечная погода, и дети отправились купаться на залив. Женя с Викой взявшись за руки радостно запрыгали в волнах под присказку «Баба сеяла горох». Вдруг с берега раздался крик:

– Наумова! Евгения! Вылезай из воды, мама приехала!

Воспитательница стояла на берегу одна и махала рукой. Девочка выскочила из воды, как ошпаренная и подбежала:

– А где? Где мама?

– Она ждет у директора лагеря. Собирайся, поедешь домой.

– Почему?

– Мать скажет.

Горе

Женя лихорадочно собирала вещи, когда в палату вошла мама. Лицо бледное, напряженное:

– Все собрала?

– Почти. Мама, почему папа не приехал?

Мать порывисто заключила девочку в объятия:

– Доча, такое горе, такое горе!

– Где отец, скажи!

– Папа чинил машину в гараже, собираясь к тебе. Олег спустился к нему позвать на обед. Отец лежал под машиной, не двигаясь. Напуганный, Олег прибежал ко мне. Бедный Максим! Казалось, он не дышит. Я вызвала скорую. Врач констатировал смерть. Сердечный приступ…

– Я хочу видеть папу. Папа не мог умереть!

– Умереть может любой: и ты, и я.

– Нет! Нет! Мне надо видеть! Я позову, и папа вернётся!

– Милая, это невозможно! Твой отец, мы… похоронили его вчера!

– Нет, нет! Скорее домой!

Мамина машина стояла у ворот лагеря. Женя была словно в тумане, сознание будто отключилось, в голову лезли пустяковые мысли: с кем Вика играет в «баба сеяла горох»? или: что будет в лагере на обед?

Ехали немного больше часа. «Папа водит быстрее и с ним весело».

В доме пусто. Женя вбежала на второй этаж, громко зовя отца, потом кубарем вниз, в гараж. Никого. Поднялась в гостиную. Мама стояла у бара с большой рюмкой в руке и что-то пила. Рядом открытая бутылка. «Бренди» – надпись на этикетке.

– Не кричи так громко! Мы одни в доме.

– А куда делись брат с отцом?

– Папа умер. А Олег? Дай вспомнить…

У мамы мертвые глаза. Женя такие видела в ужастиках. Холод объял девочку:

– Папа умер? Что это значит? А Олег? Тоже умер?

– Нет, нет. Мой сын в лагере.

Мама сошла с ума. А ей, что делать девятилетней девочке? Одна в доме с сумасшедшей женщиной некогда бывшей матерью. Мать налила второй бокал бренди, и обессилено рухнула на стул, который застонал под тяжестью упавшего тела. Голова упала на грудь.

– Мама!

Мать медленно подняла голову. Пьяная ухмылка ползла по губам:

– Думаешь, мать рехнулась? Твой папик умер, несчастный, бедный папик. Когда-то я любила, но… он ненавидел собственного сыночка! Бедный, бедный Олег! – Она зарыдала в голос, поочередно вскрикивая, – Бедный Максим! Бедный Олег! Бедная красавица Роза!

Женя взяла большую кружку, наполнила водой из-под крана и вылила на подвитые кудри, мгновенно возненавидев мать.

– Сучка! – вскричала мама, – вот я тебе! – приподнялась и снова рухнула: пьяные ноги отказывали.

– Где брат, где папа? Говори, если ты мать!

Рука женщины потянулась к спиртному. Женя опередила и отодвинула бокал:

– Хватит пить!

– Дай!

– Получишь, когда ответишь где папа и где Олег?

– Папа на небесах. Олег в санатории, отдыхает.

– На каком кладбище похоронен отец?

– На «Южном».

– Проспись, потом покажешь, – придвинула к ней бутылку с рюмкой, и поднялась в спальню, чтобы разобрать вещи.

Едва коснулась чемодана, сильная дрожь, скорее судороги, охватили члены. Женя забилась в истерике:

– Папа, папа, не оставляй меня!

Когда пришла в себя, был вечер. Желудок скрипел от голода, и Женя вспомнила, что в последний раз ела утром в лагере. С тех пор прошла вечность. Подошла к двери, прислушалась: тихо. Спустилась в гостиную. Мать спала на полу, верно, свалилась со стула. Брезгливо обойдя её, как обходят грязного, дурно пахнущего бомжа, открыла холодильник в поисках съестного. Ага, йогурт, сосиски, в морозильнике пельмени и пицца. Выбрала последнюю, сунула в микроволновку. Включила электрочайник.

Насытившись, пыталась привести в порядок мысли. Кабинет! Открыла дверь отцовского кабинета. Ничего не изменилось, словно хозяин вышел на минутку. Рука потянулась к ящику стола. Закрыт. Глазами поискала ключ. Неожиданно взгляд остановился на портрете юноши с ясным взором, висящим на стене: отец, после окончания школы. Рядом одинокий ключ на маленьком гвоздике.

В ящике находились деловые бумаги, которые девочка осторожно сложила на стол. Под ними лежала тонкая папка, с газетными вырезками. Ничего интересного. Одна привлекла внимание, с вырезанной фотографией. Заметка: «Суд над серийным убийцей вынес суровый вердикт». Пробежала глазами, увидела свою фамилию, дважды вернулась: «Наумов Алексей, Алексей…». Алексей. Все-таки мама права: у отца был брат Алексей. И его судили за убийства! А где фотография? Ответ прост: папа вырезал. Но зачем? В уголке газеты заметила год, номер и название. Когда-нибудь Женя узнает всю правду.

Вырезку взяла себе, остальное аккуратно сложила, и убрала на место. Ключ повесила обратно на стену. Юный папа улыбался с фотографии. Сняла. Пусть улыбается только ей. А спросит отец, Женя скажет, на время, уж очень он хорош.

Вдруг что-то толкнуло Женю в грудь, да так сильно, что она едва удержалась на ногах. Папа мёртв и никогда ни о чём не спросит. Волосы на голове зашевелились: папа в темной сырой могиле, глубоко под землей. Разум отказывался верить, а чувства противоречили сами себе. Громкий стон заставил девочку вздрогнуть: пьяный голос пересыпал матом слова:

– Олег, … принеси выпить… своей… матери! Олег, Олежек!

Дальше хныканье. Потом громкий храп.

Жене не давала покоя мысль: когда мама определила Олега в санаторий? Был ли брат на похоронах отца? Но это можно узнать от матери, когда она проспится, наконец. Женя редко видела мать в таком состоянии: может пару раз после девичников. И вот теперь она напилась в одиночку. Почему? Что мама хотела заглушить спиртным? Вину перед отцом, или перед детьми?

Спустилась в гараж. Обе машины, мамина и папина, стояли на месте, словно дожидаясь поездки. Всё было как обычно, только вещи, казалось, осиротели, и веяло холодом. Детский мир рухнул, и жизнь катилась по предназначенной судьбой трагической колее. Женя присела на потёртый табурет и, словно впервые огляделась: что расскажут стены помещения? Они молчали. Табурет был теплым, точно отец недавно поднялся с него.

– Папа вернется с работы, и я расскажу, как надо мной подшутила мама. Интересно, в каком санатории отдыхает Олег? Верно по горящей путевке со скидкой. Однажды всей семьей ездили в Испанию за полцены. Мама сняла поездку на видео и выложила в интернете. Неужели мы с отцом больше не поедем на море, а моя рука не спрячется в надежной ладони? Ничего, ничего, вот мама проснется и я, наконец, выясню до конца правду. Почему похоронили без меня, куда спешили и что хотели скрыть?

Она снова вспомнила папиного брата. Отец не хотел говорить о нём, и тот рассчитался с папой. Алексей отомстил по-своему. Женя ничего не знала о судьбе дяди, жив ли и где находится, но чувствовала, подозрения о причастности брата-убийцы к событиям не лишены основания. До последнего времени. Видимо мама не нарушала договора с отцом, пока в доме царил лад. Но стоило Олегу проявить дурные наклонности, тут-то мама и нашла крайнего. Голова шла кругом от недетских мыслей. Как не хватало Жене отца, спокойного, понимающего и надежного! Не хватало его любви к дочке. И как понятна папина ненависть к собственному сыну, повторению брата-маньяка. Только мама не в состоянии простить мужа. Почему? Ответ напрашивался: она не любила и ревновала к дочери за себя, и за Олега. Потому что Женя была чужой, папиной дочкой. И представляла угрозу её маленькому благополучию.

Тщетно Женя силилась понять связь всего вышесказанного с гибелью отца. Нет, конечно, мать с Олегом не могли убить папу, но причастность их к смерти она ощущала кожей. И решила дождаться пробуждения мамы. Домыслы так утомили, ведь она была всего десятилетним ребенком, что стала клевать носом, и, сдавшись желанию поспать, поднялась к себе и забылась тяжким сном. Тяжким, потому, что снилась страшная трагедия.

Спустилась в гараж, откуда доносились мучительные стоны и яростные вопли. Поостерёгшись обнаружить себя, приоткрыла дверь так, чтобы видна была лишь та часть, где находились люди. На полу, покрытом сплошь грязью, кровью и слизью, лежал обездвиженный отец. Возле него стоял Олег, со злобным рычанием пиная ногами в живот. С каждым ударом, изо рта папы извергался сгусток крови, который медленно полз по щеке ближе к уху, и тягучей каплей нависал над цементным покрытием. Стоны, испускаемые отцом, говорили о невыносимой телесной и душевной боли. Забыв страх, Женя резко распахнула дверь и с воплем маленького беззащитного существа бросилась к папе. Олег замахнулся, мать закрыла лицо руками.

Проснулась, дрожа и обливаясь потом. Во рту сухость такая, что еле отлепила язык от воспалённого нёба. Неужели сон? Долго лежала не понимая. Наконец, надежда сначала робко затеплилась, затем постепенно перешла в радостную уверенность: от начала до конца всё сон. Смерть отца, необъяснимое поведение матери, отсутствие Олега – сон, и ничего более.

С улыбкой сбежала по лестнице.

…Мама лежала на полу, и она почти споткнулась, не заметив её из-за опрокинутого стула. Рядом валялась пустая бутылка. Был ли кто на свете несчастнее Жени? Она ненавидела мать за то, что та родила детей. Единственный, кто девочку любил, находился по ту сторону, как говорили взрослые, в потустороннем мире, и никто, кроме Господа Бога не мог вернуть его. Всем сердцем Женя желала туда, к нему, в мир иного бытия.

Подняла стул, и уселась. Лицо было мокрым, и она не сразу ощутила, что по щекам, независимо от воли катятся слезы. Причем не поодиночке, а потоком, остановить, который не хватило сил. Сидела и молча слизывала их с губ. Как теперь жить?

Мама стонала в хмельной отключке. Хоть бы Олег появился! Теперь всё равно, какие у брата недостатки, должен кто-то объяснить случившееся.

Разговор

Утром проснулась с первой мыслью о приезде любимого. Сердце радостно забилось: сегодня увижу!

Тело тосковало по объятиям Герхарда. Вспомнила о неприятном разговоре, и под ложечкой засосало:

– О чем Герхард будет говорить? И как дождаться вечера?

Противоречивые чувства раздирали сердце: с одной стороны – ликование, с другой – острое предчувствие грозящей катастрофы. С отвращением глянула на початую бутылку коньяка: нет, уж, сегодня буду трезвой. Сварила кофе и уселась писать дневник. Исписала восемь страниц. Взглянула на часы: только за полдень! Позвонила Натали, долго болтали, казалось, всем перемыли косточки, обсудили текущие городские новости, моду будущего лета, а прошло лишь сорок минут. Села в кресло, кусая пальцы, неотступные мысли раздирали мозг, раскалывая голову надвое. Закрыла глаза, наблюдая черные точки, и неожиданно отключилась.

Отец лежал на цементном полу и стонал, брат стоял рядом и, улыбаясь, приглашал присоединиться к папе. Постелила куртку, и тихо заняла место рядом с папой. Олег занес ногу над её животом. Женя закричала и проснулась.

Стукнула входная дверь. Герхард! Бросилась ему на шею, но Герхард холодно отстранил:

– Оставь сопли!

Женя застыла на месте. Холодные мурашки пробежали по спине:

– Герхард, что произошло?

– Я женился на Елене. Ты знаешь её. Но пока живи в доме на правах экономки. Веди хозяйство.

– Не может быть, не верю, что за несколько месяцев ты забыл свою любовь!

Руки Герхарда дрогнули, отвел взгляд, пожав плечами.

– Скажи, скажи, что шутишь! Ты, ты не разлюбил, не мог…, – Женя задохнулась. – Это она, она виновата со своими миллиардами. Ты продал любовь за богатство, – Девушка уронила лицо в ладони, отказываясь видеть предателя.

Герхард положил руку на её плечо. Ладонь была теплой и вибрировала, лихорадка сотрясала тело возлюбленного, выдавая истинные чувства.

– Зачем? И зачем только приехал на мою голову?

– Прости, я слаб, и устал бороться с кредиторами. Мне нужен остров.

– Скажи, что любишь по-прежнему свою Дженни!

– Да, люблю.

Герхард притянул её в объятия:

– Гори оно синим пламенем? Сейчас, я здесь, с тобой, дома!

Дрожь желания пробежала по ногам, сладкой болью сковала низ живота, смешиваясь с жалостью. Губы слились в горячечном поцелуе отчаяния и безысходной неги.

– Гори! – эхом повторила слова любовника, – а там, пусть хоть смерть, но в твоих объятиях. О! Как я хочу умереть!

Руки срывали одежду с безупречного тела возлюбленного. Он восторженно принял дар прощения, шепча молитву веры и любви до последнего вздоха.

Лежали молча, не имея сил говорить. Да и зачем? Слова лживы, а тело, руки, глаза и губы твердят о любви, о страсти. И ещё о страхе. Что делать? Взглянув на любимого, увидела тот же вопрос.

– Не знаю.

– Ты простишь? Через два года брака отхвачу кругленькую сумму отступных, разведясь с Еленой. Если, конечно, буду верным супругом.

– Ты изменяешь мне, а не ей. Разве можно изменить нелюбимой?

– Согласен, но не думаю, что Елена разделяет нашу точку зрения.

Дженни отметила про себя, что Герхард по-прежнему объединяет себя с ней и отделяет супругу.

– Мы и она, – задумчиво протянула дувушка, – кто такая? Причём она, зачем вошла в нашу жизнь?

– Если умрёт, то…

– То?

– У неё один наследник – муж! Я – муж!

– С чего бы Елене умереть? Не старуха, да и здоровье. Она больна?

– Нет, но разве любой из нас не может заболеть, попасть в катастрофу?

– Дорогой, глупо на это рассчитывать. Будем ждать два года, если не научишься сам зарабатывать.

– Сможешь каждый день видеть меня с ней?

– Разве вы будете жить в моём доме?

– В моём доме!

– Здесь каждая вещь знакома моим рукам, перетёрта миллион раз, вымыта, вычищена. Хочешь привести жену сюда, где мы были так счастливы?

– Тебе, дорогая, куплю квартиру самую лучшую. Там будешь ждать меня. Верь. Я не оставлю, обеспечу всем, что только пожелаешь.

– Обеспечь меня любовью, собой, своими поцелуями, близостью тел и душ. Дай мне это, и я готова ждать не только два года, всю жизнь.

– С радостью! – он покрыл лицо и руки девушки поцелуями, – любовь моя! Нет никого преданнее тебя, моя Дженни, и даже, если я взорву этот зловонный город…

– Я скажу, что во всем виноват проклятый мегаполис!

Он закрыл её рот поцелуями. Сладкими, горячими, невыносимо лживыми. Сладкий яд измены! Они исступленно любили друг друга, и в душе зарождалось новое чувство обмана, её обмана. Но Дженни пока не осознавала, считая себя жертвой предательства.

Он ушёл в сумерки, оставив после себя измятую постель. Герхарда ждала другая, та, что забрала душу продажного героя в плен. Что ж, посмотрим, какие изобретения ждут великого учёного.

С квартирой решили не спешить. Евгению назовут мазохисткой, но девушка готова была терпеть боль, видя новоиспеченную семейную парочку ради того лишь, чтобы ежедневно держать в поле зрения своего Герхарда. Он снимал номер в лучшем отеле, и звонил. Ну, а Женя, очертя голову мчалась к его ласкам и объятиям, подобно наркоману, страдающему от ломок. Потом возвращалась домой, вспоминая, и то с тайной жалостью, а то с еле скрываемой завистью, граничащей с ненавистью, прислуживала Елене. Последняя относилась уважительно, и Женя заподозрила, что она в курсе её прошлых отношений с Герхардом. У богатства свои законы, и для неё бывшая пассия мужа была всего лишь служанкой, удостоившейся чести являться некогда интрижкой муженька: ведь себя с Герхардом она относила к элите, а Женю к обслуге.

Так, словно в угаре, прошел год, который Женя с Герхардом тайно отметили в лучшем отеле. Привыкнув жить в доме, она не заикалась о квартире, обещанной Герхардом. Так они и существовали втроем. Ревность за год притупилась, жалость взяла верх. Жалела ли она Елену? Да, конечно. Елена тоже была жертвой Герхарда, его жадности к деньгам.

Евгения Наумова считала дни, часы, минуты, а время шло всё медленнее, и она начинала подозревать, что в конце последнего месяца часы вовсе остановятся.

Как ни странно, за год брака с Еленой Герхард ни разу не выбрал времени для посещения острова Евгения. Он развлекался, как мог, войдя в круг избранных, и всё реже говорил о работе. Единственное, что делал регулярно, это встречи с возлюбленной. Казалось, страсть, доля которой прежде приходилась на изобретения, обрушилась на девушку с неистовой силой. Евгению же раскаляли ненависть к миллионам, ревность и мечты о будущем. Герхард не стремился больше покорить мир при помощи роботов, теперь, когда он стал богат, то понял, что деньги дают власть, причем, без особых усилий.

Малышка Дженни любила не такого Герхарда, лишь надежда вновь увидеть горящие глаза изобретателя, питала любовь. В один из радужных дней, оставшись наедине с возлюбленным, Женя заговорила дальнейших планах:

– Изобретения? – он засмеялся, – дорогая, когда-нибудь мной будет создан уникальный человек-робот, дай время.

– Время? Его всё меньше. Бездельничаешь второй год. Брак плохо влияет. Кажется, я ошиблась в тебе.

– Подожди год и всё изменится.

– Получишь отступного, и будешь тратить. А потом, когда деньги уплывут, найдешь новую дуру с толстым кошельком?

– Я не держу тебя, милая. Отступись, коли не веришь.

– Нет.

Евгения сидела на гостиничной кровати и смотрела, как Герхард одевается. Огромный бриллиант сиял на пальце мужчины, играя со светом.

– Выглядишь франтом!

– Я и раньше любил красиво жить, забыла? – Герхард изящно поднес руку с часами Буре к глазам, – о, ты, верно, нужна хозяйке. Поспеши.

– Ты тоже нужен хозяйке.

– Без намеков, дорогая.

Бросил на стол ключи от номера и подошел к двери.

– Герхард, не обижайся.

– Увидимся, – закрыл дверь.

Стоя возле окна смотрела, как Герхард выходит из отеля. В груди чернела пустота. Как тогда.