Текст книги "Что за жизнь у нас такая?"

– Может . . . он так сказал . . .

– Ничего. Теперь я буду искать правду! – соседка решительно направилась к выходу.

– Вы куда? – испугалась хозяйка квартиры.

– Пойду к директору ЖКХ и спрошу, как жить с открытой дверью? Пусть объяснит . . .

– Я тоже с вами пойду, – голос Любови Владимировны окреп.

– Лучше полежите . . .

– Нет, я все равно пойду . . .

– Ладно. Пойду, переоденусь. Ждите.

– Ой, а как квартира?

– Замкнем внутреннюю дверь, а железную просто прикроем . . .

Руководство жилищно-коммунального хозяйства располагалось на втором этаже того самого двухэтажного серого кирпичного здания, что на территории хозяйственного двора. На первом этаже Любовь Владимировна уже побывала и не раз, поэтому, как считала, имела представление о возможностях и доходах компании. Однако уверенность заметно пошатнулась, когда вместе с Ниной Кузьминичной ступила в роскошные апартаменты второго этажа. Различия в интерьере и «дизайне» между этажами выглядели настолько разительно, что невольно возникала неприятная ассоциация из времен колонизации Африки: внизу ведут свое бренное существование «рабы», а сверху процветают господа с «голубой» кровью.

Прекрасный современный ремонт в несколько узковатом коридоре, дорогие массивные двери в кабинеты, с вообщем-то неуместным орнаментом и внушительными ручками «под старину». Нарядные, искрящиеся светильники под потолком создавали скорее праздничное настроение, нежели рабоче-деловое. На стене перед каждой дверью – таблички с названием отдела, выполненные гравировкой по «позолоченному» фону. Не контора, а кусочек делового рая.

Нина Кузьминична, уверенно двигаясь по коридору, умелым, отточенным движением распахнула дверь в самом конце. Любовь Владимировна замерла от восхищения, теперь перед ней предстало райское место отдыха, не смотря на то, что предназначалось помещение для производственных нужд. Белоснежная приемная отсвечивала чистотой и заботливой ухоженностью. Тут тебе и моднючая стойка для секретарши, почему-то белая офисная мебель с кожаным диваном, двумя изящными креслами и журнальным столиком со стеклянной столешницей, два книжных шкафа с ажурными дверцами за спиной секретарши. У окошка настоящая цветочная мини оранжерея из заморских растений. И, наконец, приличных размеров комнатный аквариум с необычно яркими рыбками, лениво передвигающимися в толще воды. Разнокалиберные, затейливые водоросли, мелкие цветастые камешки, древние развалины игрушечного замка, а главное, необыкновенно красивая подсветка – все вместе создавало сказочную картину подводного мира.

Залюбовавшись представшей перед глазами картиной, Любовь Владимировна на минуту утеряла связь с реальностью, чего ни в коем случае не скажешь о Нине Кузьминичне. Незамедлительно воспользовавшись отсутствием в приемной секретарши и конкурентов на посещение начальства, она решительно, без стука, вошла в «тронный зал». Если приемная просто оглушительно кричала о барских наклонностях хозяина, то обстановку кабинета можно охарактеризовать тремя словами – скромность, строгость, дешевизна. Простецкий вид кабинета управителя всеми возможными коммуникационными системами городишка, вызывал недоумение, особенно после посещения приемной. Небольшое помещение, напротив входной двери – стол с приставкой и стульями вокруг нее, шкафчик для одежды, узкая, состоящая из двух отделений, стенка для хранения документов и объемный сейф старой конструкции. Вот, пожалуй, и вся скромная обстановка хоть и новой, но дешевой мебели. Да, на стене, за спиной хозяина, большой портрет президента.

Когда женщины, буквально нежданно, незвано, непрошено ворвались в кабинет, Петр Игнатьевич Нестеренко сразу узнал предводительницу движения, попортившую немало крови руководителю. Профессиональная судьба ни раз сводила его со скандально известной, требовательной бабенкой. Пономарчук Нина Кузьминична проживала в старой пятиэтажке, постройки пятидесятых годов. Не смотря на высокое качество строительства тех лет, на земле нет ничего вечного, тем более, в области водно-канализационных коммуникаций и системы отопления. После продолжительного периода покоя и благоденствия, пришла пора тотальных течей. То батареи потекли, то водопровод прорвало, то канализация прохудилась, словом, трубы, краны, задвижки, муфты стали последовательно выходить из строя и требовали срочной замены. Вот тут и начались настоящие кошмары.

Сначала женщина смиренно расшаркивалась в «Диспетчерской», бегала за рабочими, не скупясь на оплату и с мольбами о помощи. Однако, привыкшие к безответственному хамству, слесаря, откровенно динамили покорных граждан. А в девяностые наступил откровенный бытовой беспредел: полный хаос и неразбериха. Нина Кузьминична, «взгромоздясь на лихого коня и с шашкой наголо» пронеслась по руководству городишка. Переполненная гневом, женщина оббивала пороги возможных инстанций. Рассерженный Петр Игнатьевич по началу пытался игнорировать требования бунтарки, но под давлением наставлений и конкретных угроз о возможной отставке, сдался.

Избежать нашествия «вздорной бабы» было невозможно, она изучила все его уловки, поэтому дабы не дразнить «зверя» лучше сразу с ним договориться. Нина Кузьминична, в свою очередь, тоже сделала выводы: нет толку бегать за рабочими, это дело продолжительное, хлопотное и в плане здоровья чрезвычайно затратное. Сначала тебя доведут до полного нервного истощения, потом заломят за услуги космическую цену, и ты будешь готов снять с себя последнее лишь бы разрешить разъедающую мозг проблему. Нина Кузьминична разработала свою стратегию и тактику в общении с ЖКХ. Сначала, как положено, топала с неисправностью в «Диспетчерскую». Там ее футболили, и тогда она прямой наводкой отправлялась к Нестеренко.

Петр Игнатьевич во избежание утомительно-нервных встреч, неоднократно наставлял диспетчеров не гонять вредную хабалку, возможно быстро рассматривать ее заявки, тем самым ограждая его здоровье от стрессов и неврозов. Взывания к милосердию не имели должного воздействия на подчиненных потому, как диспетчера менялись часто, а рабочие еще чаще. Теперь смерчем влетевшая, печально известная бунтарка явилась пред ясны очи с какой-то старой, облезлой жалобщицей с распухшей физиономией и красными глазами. Ее взбудораженный, раздраженный вид не сулил ничего хорошего, более того, явно представлял угрозу.

Сетовать на секретаршу впустившую фурию в кабинет не имело смысла. Как нельзя остановить разбушевавшуюся стихию, так невозможно остановить торнадо под названием Пономарчук. Единственно возможным выходом из создавшегося положения – выслушать и резво принять меры. Директор знал, что обводные любезные предложения, вроде, « располагайтесь как дома», «кофе или чаю», не то, что не возымеют действия, они еще больше осложнят ситуацию. Зная цену всем этим незамысловатым приемчикам, не расслаблялась на них. Диалог состоялся предельно емкий и четкий. Общались два профессионала, хорошо изучивших друг друга.

Нестеренко:

– Что у вас на этот раз?

Пономарчук:

– Не у меня, у этой пожилой женщины.

Нестеренко:

– Благотворительностью занялись?

Пономарчук:

– Это моя очень близкая родственница, одинокая, беззащитная . . .

Нестеренко:

– Ладно, ладно, – выразительно морщится, – что нужно родственнице?

Пономарчук:

– Замок поменять в двери входной. Сразу предупреждаю – дверь железная.

Нестеренко:

– Понятно. С обычной бы не пришли . . .

Петр Игнатьевич набрал номер на телефоне, ответили сразу, без промедления.

– Виктор Степанович, где у нас плотники? А второй? Надо направить его с обеда по адресу . . . – кивком головы спросил адрес и, повторяя за посетительницей, продиктовал:

– Сиреневая восемь, квартира сорок. Учти, дверь там из металла, пусть инструмент соответствующий возьмет . . . Я сказал: пойдет и сделает, – рявкнул возмущенный директор. – Возьмет бабку за руку, отведет в магазин и ткнет ей в замок . . . купит . . . поставит. Лично отчитаешься. Понял?

Трубка с раздражением вернулась на место.

– У вас все?

– Все. Спасибо.

Женщины гуськом вышли в приемную, которая все еще пустовала.

– Теперь сделают, можете не сомневаться. Пойдемте по быстрому домой, мало ли что в голове у мастера. Может он сейчас плотника подкинет на обед, тогда тот явится сразу . . . – рассуждала вслух многоопытная Нина Кузьминична

– Быстро я не могу, сил нет бегать . . .

– Не надо бегать, просто ступайте шибче.

Летнее солнце заметно припекало, прохожие старались держаться теневой стороны, а с ними и две воительницы. Нина Кузьминична, умышленно подхватив свою немощную соседку под руку, пыталась тем самым ненавязчиво заставить ее подстроиться под бодрый шаг. Затея изначально потерпела полный крах. Любовь Владимировна, вяло переставляя ноги, двигалась медленно, всякую минуту останавливалась для передышки. Так они с горем пополам дотащились до подъезда. Квартира встретила путешественниц тихой, приятной прохладой.

Хозяйка здесь же, в полном бессилии, расположилась на диване, вытянув ноги, и сложив руки на груди, словно покойница, чем крайне шокировала гостью. Та по возвращении из победоносного похода, учтиво направилась в кухню ставить чайник и, возвращаясь оттуда, неожиданно увидала ужасную картину: бледная лицом соседка с ввалившимися щеками, обострившимися скулами и прикрытыми глазами, бездыханно лежала в позе мертвеца.

– Что с вами? Что? – испуганно тряся за плечо одной рукой, второй пыталась нащупать пульс, но страх и отсутствие навыка управляться с больными, не давали возможности правильно оценить обстановку. – Елки-палки, нужно срочно вызывать «Скорую».

Ошалевшая женщина дернулась в прихожую к телефону. В этот момент мнимая покойница открыла глаза и, с трудом шевеля губами, прошептала:

– Не пугайтесь, пожалуйста, я просто очень устала, сейчас полежу и встану . . .

– Фу ты, ну вы меня напугали, честное слово, – облегченно выдохнула и опустилась на стул рядом с диваном. – Я уже подумала, что вы, извините, дуба дали.

Кислая, извиняющаяся улыбка перекосила лицо Любови Владимировны.

– Что вы, Нина Кузьминична, мне же еще замок не поменяли, – натужно пошутила, но шутка получилась совсем не смешной. – Как я поняла, предстоит еще с плотником за новым замком в хозяйственный магазин топать . . .

– Нет, уважаемая, какой вам хозяйственный? Из подъезда, еще, быть может, сил хватит выйти, а там на пороге и свалитесь. Лучше незамедлительно «Скорую» вызвать . . .

– Ой, не надо, очень прошу, – не надо. Я, честное слово, отлежусь немного и встану . . . честное слово, встану . . . Все будет хорошо.

Участливая гостья, выслушав тираду убеждений, глубокомысленно заключила:

– Пусть будет так, но с одним условием . . . – последовала продолжительная, театральная пауза. От напряжения Любовь Владимировна даже приподняла голову с подлокотника дивана. – Я сама пойду с плотником в магазин . . . пожалуйста, без возражений.

Женщина вернула голову на подлокотник.

– Я вам буду чрезвычайно благодарна, – голос заметно дрогнул от нахлынувшего чувства. – В сумке у меня кошелек, там деньги . . . возьмите прямо с кошельком.

– Хорошо, хорошо. Давайте я вам помогу перейти в спальню, переоденетесь, удобно ляжете в постель, спокойно отдохнете . . . Здесь будет шумно, а я дверь закрою . . . – Нина Кузьминична помогла подняться и осторожно сопроводила в другую комнату.

Проснулась Любовь Владимировна в полной тишине. За окном серая безликость говорила о том, что на улице только зарождающееся утро, когда тьма в борьбе со светом упорно не желала уступать своих позиций и еще не проснулись ни насекомые, ни птицы, ни люди. Еще разномастные собаки, сопя на своих подстилках, не потянули хозяев на выгул, а даже самые ранние автовладельцы не начали вякать сигнализациями с последующими хлопаньями дверьми и урчанием двигателей. Городишко беззаботно, уныло спал. Пожилая женщина еще немного полежала в постели, прислушиваясь к непривычной тишине, потом осторожно поднялась и не торопясь, поплелась к туалету. Передвигаясь по прихожей ее цепкий взгляд среди разного рода мелочевки на трельяже, выхватил лежащие дружно в ряд, как на витрине, четыре новеньких, блестящих ключа. Интерес невольно переключился на дверь, раскрыв внутреннюю, которая оставалась не замкнутой, осмотрела металлическую. В глаза сразу бросился новый замок, в цвет ключам и с красивой витой ручкой «под старину». Поупражнявшись с ручкой поняла, что дверь закрыта и, по всей видимости, снаружи. Прихватив один из ключей, она вставила его в замочную скважину и дважды плавно провернула. Дверь мягко открылась. Вернув все в исходное состояние, испытывая огромное чувство радости одновременно с облегчением – «замочная эпопея» благополучно завершилась, благодарно вспомнила дорогую свою соседку, которая и довела борьбу до конца.

Любовь Владимировна решила перенести ложе из спальни на диван, поближе к телевизору и под привычные звуки кайфануть. Неуемная слабость в теле, легкий шум в ушах и дестабилизирующее головокружение еще напоминали о трехдневных нервных баталиях с ЖКХ. По телевизору демонстрировали нудную мелодраму, которую можно смотреть с любого места, и финал которой заранее известен с первоначальных титров. Достаточно ознакомиться с составом занятых в фильме артисток и артистов, смысл «творения» становился понятным. Одни и те же девочки играли одних и тех же героинь: кто несчастную, обездоленную простушку, кто законченную стерву. Мальчики тоже следовали набившему оскомину амплуа. Под монотонные неумело придуманные страдания, женщина уснула.

Разбудила ее возня в кухне при выключенном телевизоре. Не успела Любовь Владимировна испугаться от постороннего вторжения, как в комнате, в хозяйском фартуке и в радостном настроении, появилась вездесущая Нина Кузьминична.

– Ну и как вам работа? Смотрю, опробовали уже . . .

– Откуда вы знаете? – удивилась прозорливости хозяйка квартиры.

– А что тут знать? Новый ключ вы уронили подле дивана. Только, раз уж щелкали внешним замком, почему, когда закрыли металлическую дверь, не закрыли внутреннюю?

– Точно, не закрыла.

Любовь Владимировна спустила ноги с дивана, попыталась сесть, но голову повело и она решила подниматься поэтапно: сесть, отдохнуть, осторожно встать, опять отдохнуть, чтобы голова, так сказать, привыкала к вертикальному положению и шторм не отбросил опять на диван.

– Не знаю как вас благодарить, Нина Кузьминична. Навязалась своей беспомощностью вам в подопечные. Сколько со мной хлопот . . .

– Прекратите вы, честное слово . . . прямо неудобно даже . . . Вставайте, я каши пшенной с тыквой наварила. Вам теперь нужно обязательно плотно позавтракать.

Начисто забыв о собственном решении поэтапного подъема, женщина резво дернулась встать и здесь же осела на диван.

– Вот те раз. Что это с вами? – Нина Кузьминична участливо присела рядом.

– Голова кружится . . . Сейчас посижу и встану, – слабые оправдания не внушали доверия к словам. – Я ведь в последнее время все больше лежа, вот голова и не перестроилась еще.

– Я думаю вам лучше обратиться к врачу. Сами то мы чего только не придумаем в свое оправдание . . . нужно к врачу . . . Давайте, вызову участкового на дом?

– Нет, нет, не надо на дом. Я сама до поликлиники дойду. Не королева к себе на дом вызывать. Ничего . . . потихоньку . . .

– А то, может, с вами сходить? Не ровен час, оступитесь или еще что?

– Я уж и так вам надоела хуже горькой редьки . . .

– Перестаньте.

– Сама, сама, не беспокойтесь. Руки работают, ноги работают . . . а голова привыкнет . . . Ничего, дойду.

И она дошла. Любовь Владимировна чуть живая дотянула ноги до кабинета терапевта, предварительно выстояв зигзагообразную очередь в регистратуру. Что в большей степени влияло на безобразную работу медицинского учреждения трудно сказать. Несчастные больные люди добирались до заветного окошка в среднем дольше полу часа. Бесконечные поиски в миг испарившихся карточек, пустая беготня между стеллажами, постоянные телефонные звонки с вопросами, дерганья медицинских сестер, участвующих в непосредственном приеме больных вместе с врачами – все это, безусловно, раздражало стоящих в очереди. Масла в огонь добавляла жаркая погода и полное отсутствие кондиционеров. А если учесть отпускной период, когда медики, как все нормальные граждане, тоже желают отдыхать летом и, непременно где-нибудь у теплого моря, то становится понятным, что оставшийся в стенах поликлиники персонал работает «за себя, за того парня и за ту девушку».

К великой радости всей бюрократической системы, лидеры которой неустанно и неусыпно заверяют сограждан о постоянной, добросовестной заботе об их счастливой, безмятежной жизни и, конечно, «неоспоримых» победах в этом важнейшем направлении деятельности, наши люди умеют терпеть и стоически сносить трудности существующей действительности. Особенно здесь преуспели женщины. Похоже, эта бесценная черта характера передается русской женщине генетически и начинает проявляться еще в младенчестве. Маленькая девочка уже знает, на что может рассчитывать, а о чем нужно потерпеть как минимум до замужества, как максимум, – до полного формирования удачной карьеры.

Под дверями кабинета терапевта Любови Владимировне несказанно повезло: не пришлось подпирать стену на своих ватных, отекших ногах. Когда она доплелась до нужного кабинета с вожделенным талончиком на руках, выяснилось, что номер очереди указанный на бумажке в реальной ситуации не имеет никакого значения, потому как работает принцип «живой» очереди. То есть, нужно просто спросить: «Кто крайний?» и на отзыв: «Держитесь за мной. Тут еще занимали двое, но отошли. Если вернуться, то имейте в виду», спокойно, без лишних эмоций следить за перемещениями ответившего очередника. Даже в мыслях задаться вопросом – зачем же она столько времени промучилась у регистратуры, не было ни сил, ни желания.

Определившись с очередностью, женщина взглядом пробежалась по своей перспективе в лице страждущих, в этот момент рядом с ней молодая, стройная девушка, подхватив объемные сумки, вдруг сорвалась с места и устремилась по коридору словно легкий, весенний сквозняк. Умение сочетать не сочетаемое – это тоже наша отличительная национальная черта. Как худенькой, хрупкой девчушке удавалось управляться с таким серьезным весом, да еще свободно, играючи, – вот истинная загадка природы женщины! Любовь Владимировна тут же шлепнулась на освободившееся место, видимо, сработал инстинкт самосохранения: без стула ей было не выстоять.

Она уже плохо видела, а из-за непрекращающегося набата в ушах, плохо слышала, вернее даже не пыталась вслушиваться. Как ей казалось, непрерывный людской поток то мелел, то опять наполнялся. Пациенты то выходили из кабинета, то пропадали в нем. Процесс то замедлялся, то ускорялся. В какое-то время очередь миролюбиво гудела обмениваясь информацией, в какое-то вдруг раздраженно возмущалась, костеря медицинских работников «и в хвост, и в гриву» за продолжительное чаевничание за дверями кабинета или забеги по просторам поликлиники.

По коридору этажа в пестрой толпе мелькали медики в своей бледно-голубой униформе: тонких хлопчатобумажных брюках и таких же по качеству и расцветке удлиненных курточках с удобными накладными карманами. Одни из них перемещались спешно с документами в руках или с медицинскими картами; другие, не торопливо шествовали со свертками или пакетами. Честно говоря, складывалось впечатление, что кабинеты поликлиники оставались совершенно пустыми, а настоящая жизнь медицинского учреждения перекочевала в широкий, просторный коридор. Здесь служители храма здоровья встречались, весело общались, обменивались информацией.

Шумные бледно-голубые стайки медичек, несомненно, получали огромное удовольствие от пребывания «в народе», ведь именно здесь они чувствовали себя востребованными, обожаемыми богинями. Их узнавали в лицо, с ними уважительно раскланиваясь, здоровались завсегдатаи учреждения. Впрочем, и они мило интересовались здоровьем пациентов, словно у самых близких родственников. А уж родственники медиков, да еще на территории самих медиков – это вообще отдельная, завидная каста больных. Разве имея родственника или родственницу в составе медицинского персонала дозволительно прозябать в очереди на общих основаниях? Неужели еще водятся такие идиоты? Зачем?

Достаточно, не смотря на все возмущения «жалкой толпы», заглянуть в кабинет к родственнице и, расплывшись в заискивающей улыбке, кося глазом, приманивая головой или коряво согнутым пальцем, намекнуть, мол, выйди пошептаться надо. Кто же откажется? И вот уже ведет сердобольная родственница вип пациента к «сестре по оружию». Вот тебе наглядные экономия времени, средств и здоровья. А вы, прочие, хоть заоритесь. Как говорится: «Имейте люди нужных родственников», которым плевать на стариков, беременных, с трудом переносящих боль. Им же надо и прут они через головы, тела и души. Надо и все тут!

Очередь, как водится, возмущается, да куда там. Со «своими» разве можно тягаться? Себе дороже. Пошумели, повозмущались и притихли до следующего обреченного всплеска негодования. А кому есть дело до возмущений? Своим надо, у своих болит. Разойдись народ! К врачу Любовь Владимировна попала к концу приема. Переступила порог кабинета и тихо так, скромно, тело ее обмякло, ноги подкосились и, несчастно-терпеливая старушка завалилась на пол.

Любовь Владимировна лежала с закрытыми глазами, плохо соображая, где она и зачем. Думать, напрягать память мешал своим методичным набатом все тот же гудящий колокол где-то в самом центре головного мозга. Его удары отзывались ноющей болью в затылке и ломотой в висках. Казалось, голова, что называется, под самую завязку наполнена непрекращающимся, сводящим с ума, гулом, отчего совершенно не было сил соображать. Она помнила, как с трудом дотащила непослушные ноги до поликлиники, как долго сидела под дверями терапевта, а потом, хлоп – отрубило.

В мозгах полная разруха. Не способная сконцентрироваться на памяти, женщина начала прислушиваться к окружающему пространству. Потихоньку отдельные звуки соединялись в слова, слова сплетались в предложения. По разноликим шагам, заметному воздушному перемещению в виде некого бриза то духов, то лекарств, то аромата сдобы, а то неприятной затхлости, можно было понять, что мимо нее ходили. Запахи уходили и приходили, только один, очень знакомый – запах розы, приятно накрыл своей тонкой вуалью.

Больная уже было решилась приоткрыть веки, и сквозь прикрытые ресницы подглядеть за происходящим вокруг, чтобы сориентироваться по месту. В это время раздался приближающийся властный цокот каблуков, строгий грудной голос произнес:

– Нина Кузьминична, вам здесь находиться недозволительно. Вы мешаете персоналу работать.

«Так вот он чей, тот знакомый запах розы. Все правильно. – В последние три дня они тесно общались с Ниной Кузьминичной. И уже тогда она невольно обратила внимание на приятный, тонкий аромат розы. Он был, как бы, непременным дополнением к образу соседки. – Значит, дорогая Нина Кузьминична – неизменный ангел хранитель, рядом. Получается только одно: со мной опять случилась беда».

– Очень хорошо! – в голосе Нины Кузьминичны слышалось негодование. – Держать в коридоре отделения, на проходе, старую немощную больную с гипертоническим кризом, да еще без сознания, – по вашему дозволительно, а близкому человеку присутствовать рядом не дозволительно . . .

– Я же вам объясняла, что ее привезли из поликлиники уже с приступом. У меня нет свободных мест. Понимаете, нет!

– И что? Ей теперь на проходе помереть?

– А вы здесь с какой стороны? Вы родственница?

– Больше чем родственница. Я друг, близкий, надежный друг, в беде не брошу! Буду около каталки на стуле сидеть пока не определите в палату . . .

– Где же я возьму палату? – злился грудной голос.

– Где хотите . . . не уйду . . .

– Ладно, – сдался голос, – пойду посмотрю что можно придумать . . . – каблуки зацокали удаляясь.

Любовь Владимировна приоткрыла глаза. Рядом с ней сидела взлохмачено-возбужденная Нина Кузьминична. Со скорбным видом она молча следила за перемещениями по длинному, светлому коридору. Вся обозреваемая обстановка говорила о пребывании в стенах больницы. Повернув голову на бок, поняла, что лежит на высокой каталке, накрыта простыней и никакой тебе подушки или сумки, с которой явилась в поликлинику. Шорохи и движения больной не ускользнули от внимания сиделки.

– Слава Богу, пришли в сознание, – облегченно приветствовала она столь отрадное явление. – Я до смерти испугалась за вас . . . Сто раз прокляла себя, что отпустила одну . . . Надо было не слушать . . . вызвала бы врача на дом . . .

– Что со мной? Где я? – сиплый голос казался совсем не знакомым.

– В больнице вы. Пошли к доктору, прямо в кабинете случился приступ. Потеряли сознание, привезли сюда по «Скорой». Я дома жду, жду. Раз позвонила – вас нет; другой, – нет, бегом в поликлинику, а там только и разговоров – женщина упала в обморок. Увезли в терапию. Прибежала сюда. На каталке, в коридоре, с капельницей нашла вас.

Только теперь больная обратила внимание на штангу капельницы и катетер в левой руке, закрепленный лейкопластырем.

– Давно я здесь?

– Прилично . . . Я уже успела сбегать домой. Сумку вашу забрала, не беспокойтесь. Вещички собрала на скорую руку. Сами посмотрите, чего еще надо принесу . . .

– Нина Кузьминична, дорогая, – медленно ворочая пересохшими губами и непослушным языком, обратилась пожилая женщина, – в записной книжке телефоны детей. Вы позвоните, аккуратно сообщите где я, а то они будут волноваться . . .

Любовь Владимировна попыталась приподнять голову.

– Лежите, лежите, я все сделаю. Вот дождусь когда они вас в палату определят и пойду звонить . . . Не беспокойтесь . . .

На следующий день сначала примчалась взволнованная Полина и прямо с порога затараторила на всю палату:

– Мама, мамочка, как же так? Я ведь тебе звонила, почему ничего не сказала об этом треклятом замке? Решили бы проблему. Зачем нужно было доводить себя до больничной койки? Что у тебя детей нет? Позаботиться некому? Почему, почему ничего не сказала . . . – Голос ее дрожал, по разгоряченным, пылающим от возбуждения щекам текли слезы. Любовь Владимировна тоже захлюпала носом не понимая почему: то ли из солидарности с дочерью, то ли из чувства благодарности за сопереживание и заботу, то ли из-за того, что все обошлось, и она еще поживет на белом свете.

Педантичный Юрка припожаловал в часы для посещений, принес целый пакет разных вкусностей и по донжуански угощал соседок по палате. Он не выговаривал матери претензий, не сочувствовал, не упрекал. Просто сказал:

– Ну, ты даешь . . . Пожалуйста, больше без самодеятельности . . .

Уже под самый занавес опять появилась Нина Кузьминична. Восторженно радостная плюхнулась на стул рядом с кроватью и тут же вынула из сумки темно фиолетовую, довольно объемную книжку:

– Я вам, Любаша, принесла рассказы Михаила Зощенко. В вашем состоянии нужно много положительных эмоций. Зощенко как нельзя лучше поспособствует этому. Знаете, здесь много просто уморительных рассказов. Очень, очень рекомендую.

– Большое спасибо. Действительно, лучше читать, чем мучиться от безделья. – Больная женщина благодарно положила книгу на тумбочку.

Довольная результатом, Нина Кузьминична оглядела палату с нескрываемым любопытством. Из пяти кроватей находящихся в палате заняты были три, две разобранные постели, накинутые одеялами, пустовали.

– Интересно, я второй раз за день прихожу и каждый раз эти две кровати пусты. У вас есть настолько продолжительные процедуры, что люди получают их по пол дня?

Рядом скрипнула кровать и недовольный голос пожилой, упитанной соседки пробубнил:

– Как же. У нас и процедур то нет. Засандалят укол, таблетку сунут – вот и все лечение.

Неугомонная посетительница заинтересованно спросила:

– Куда девались больные? Может на телевизор пошли?

– Как же. У нас и телевизора то нет . . . Здесь особые порядки . . . Эти двое, – она кивнула на кровати, – из медиков. Они «своих» определяют в палаты для обследования там, на профилактику или лечение. Те с утра поприсутствуют на обходе, получат лечение и с обеда уходят домой.

– Как же так? – обалдела Нина Кузьминична. – Старую женщину, без сознания, в угрожающем состоянии держали в проходном коридоре, в то время как в палатах есть свободные места. Зачем определять на постоянное нахождение в стенах отделения? Пусть бы приходили, эти самые, медики, лечились и отваливали домой. Зачем дефицитные места занимать?

– Порядки у них такие . . .

– Надо бороться с этими порядками . . .

– Знаете, дамочка, – посоветовала соседка, – если вы желаете добра своей больной подруге, лучше не вмешивайтесь. Исправить – не исправите, только навредите ей.

Нина Кузьминична не надолго задумалась.

– Что за жизнь у нас такая? Жили, работали, а пришла старость – никому не нужны. Живем каждый за себя, ни выручки, ни понимания нет. Говорят, в Совдепии плохо жилось, хают ее бедную. Так ведь такого равнодушия и злобы не было. Людей замечали. Власть имущие и в те времена на себя одеяло тянули, но не так нагло, не так бесчеловечно. Теперь хоть последнее сними с себя, а «в лапу дай» или вставай «под ружье»: выбивай по кабинетам свое, законное. По доброму, по хорошему ничего не понимают. Человеческий язык забыли. Если слабый, беззащитный, – издевайся, топчи его. Ведь с колен никогда не встанешь. Понимают только скандалы, ругань, хамство. Законную услугу, за которую зарплату получают, нужно вырвать. Втридорога стариков обирают, а ведь у самих отцы-матери есть. Как же так? Что же с людьми происходит?

Любовь Владимировна пожав плечами, потупила глаза. Соседка по кровати, кряхтя, укрылась и отвернулась к стенке, третья, из находящихся в палате, зашаркала на выход. Им все же предстояло здесь лечиться.

Зато жена молодая . . .

В этом году лето долго не приходило. Вернее оно пришло, как положено – в июне, но теплом не баловало. Скорее всего, причиной установившемуся холоду предшествовала удивительно дружная весна, которая в самом начале мая переросла в необыкновенную жару. На майские праздники народ, впервые в кои веки за много лет, в прямом смысле, разделся до трусов и купальников. Некоторые умудрились за десять дней заметно обгореть на палящем солнце, активно упражняясь с лопатой на дачных грядках или неосмотрительно распластавшись у водоема на пикнике. Изумительная, необыкновенная погода, установившаяся на непродолжительный период, так расслабила население средней полосы России, что, когда природа, словно спохватившись собственной неосмотрительности, вернула температурный режим к положенным для этого времени года характеристикам, народ недовольно зароптал. Мать-природа, даровавшая людям сказочные по своей прелести дни, ропоту возмутилась. Температура воздуха на улице сразу рухнула ниже положенной нормы на целых восемь градусов, а потом пошло-поехало: то ливневые дожди, переходящие в град, то заморозки на земле, то холодный шквалистый ветер. Казалось, вся эта непредсказуемая чехарда учила людей уму-разуму: будьте граждане благодарны за дарованную благодать и не возмущайтесь тому, что изменить не в силах и дается вам свыше.