Текст книги "Обратный счет"

Вот она входит в этот кабинет, сияя победительной улыбкой, под потеплевшим

взглядом приближается к его столу и усаживается напротив, а потом

непринужденно и легко произносит: «Иван Викторович, не поможете?», и он,

старательно скрывая радостное волнение, сдержанно кивает ей в ответ.

Безумные плоды завышенной самооценки.

Она почему-то уверилась, что монстр Лапин в нее тайно влюблен. Как

еще можно объяснить, что он попросил ее исполнить столь многозначительную

роль на свадьбе его дочери? Доводы, которые Лапин в тот раз привел, – это

одно, а то, что кроме Надежды Киреевой в его кругу наверняка нашлась бы, и

не одна, «привлекательная, хорошо одетая дама средних лет, умеющая

уверенно держать себя в незнакомом обществе», это совсем другое.

Но под его холодным брюзгливым взглядом все мечтательные образы

вмиг сорвались и исчезли за горизонтом, как стая вспугнутых летучих мышей.

Теперь Надежде позарез нужен кураж. Только откуда возьмется кураж без

чувства свободы и раскрепощенности? Без них он быстро вянет и

улетучивается.

Так и не ощутив в себе его присутствия, Надежда Михайловна поняла,

что приемы аутотренинга следует немедленно отставить и начать уже

выкручиваться самой. Она легонько откашлялась и, сложив губы в спокойную

улыбку, стала излагать суть дела, по которому пришла:

– Иван Викторович, простите, что так ворвалась к вам и, видимо, отрываю

от важных занятий, но дело в том, что… Я бы хотела обсудить с вами один

аспект нашего договора.

И чуть не покрывшись холодным потом, замолкла, вообразив внезапно,

что сейчас он спросит ее с невозможным удивлением в голосе, о каком

договоре идет речь. И что тогда? «Елы-палы, – метнулась в голове паническая

мысль, – вдруг позавчера он просто решил развлечься? Может, он моральный

садист, и сейчас вызовет из приемной Ириночку, главбуха Журавлеву, еще кого-

нибудь, кто окажется поблизости, и поднимет меня на смех, рассказывая в

лицах, как я повелась на его идиотский розыгрыш?»

– Да, конечно, – сухо произнес Лапин. – Что вы хотели обсудить?

Подходите ближе. Не стойте.

Киреева прошла к столу, уселась на тот же стул, где уже сидела недавно,

и почти спокойно проговорила:

– Вы предложили мне подумать над суммой моего… гонорара.

Лапин хмыкнул, и на его физиономии мелькнула и тут же исчезла некая

сложная эмоция.

– Я помню, – почти не разжимая губ отозвался он. Была у него такая

манера разговаривать с подчиненными. Он так поддерживал их в тонусе.

Но Надежде уже было наплевать. Она, наконец, нащупала ту часть себя,

которая у нее отвечала за дерзость и бесшабашность, граничащую с

нахальством, нащупала и вытащила, трясущуюся, за шиворот из дальнего

закоулка души, где та пыталась отсидеться. И Надежда, сверкнув

победительной улыбкой, произнесла:

– Я хотела бы попросить вас об одной услуге, это и будет моим

гонораром, если вы не возражаете. Если же возможности такой у вас не

найдется, я имею ввиду, выполнить эту просьбу, тогда пусть моим гонораром

станет ужин, которым вы, я надеюсь, меня все-таки накормите на том банкете.

– Я вас слушаю, – произнес президент корпорации, откинувшись в своем

кресле и высокомерно приподняв краешек губ в холодной улыбке. Он пока не

знал, как ему реагировать на выходку своей служащей. Пока своей служащей.

Но фамильярности допускать он не намерен.

Решение о расформировании патентного отдела уже было принято,

приказы по персоналу подготовлены. Начальницу отдела ждало сокращение,

если она, конечно, не решит сесть за сборочный конвейер. Насколько Лапин

разбирался в людях, такая не решит. Близкое увольнение этой дамы было

важным аргументом в решении привлечь ее к затее с мнимой… гм, невестой.

Отзвучит марш Мендельсона для дочки Асеньки, и отправится эта

самоуверенная леди на биржу труда. И никаких вам сплетен и пересудов.

Но поскольку марш еще не отзвучал, Лапин решил быть терпеливым.

Даже интересно, на какую услугу она рассчитывает его подписать.

– Благодарю вас, Иван Викторович, – с легким поклоном головы

произнесла леди, – Я хотела бы вас попросить вот о чем. Не могли бы вы

воспользоваться вашими связями и выяснить для меня адрес одного

компьютера. Вот тут у меня записан его IP, время выхода в Интернет, район

покрытия провайдерской сетью. Мне очень важно узнать его точное

месторасположение на тот момент. Не поможете?

Лапин сдержанно удивился.

– Вообще-то я не совсем по этой части, вам не кажется, уважаемая

Надежда Михайловна? И это очень непростое и щекотливое дело. Почему вы

решили, что у меня найдутся такие возможности?

– Я в этом уверена, – твердо ответила Надежда. Теперь она не

улыбалась, а напротив, ее взгляд был строг, прям и не имел ни малейшего

налета кокетства. И Лапин «поплыл».

«Старый дурень, да ты на лесть повелся! – изумился сам себе Иван, –

Тебе льстят все, кому не лень, а ты повелся на лесть какой-то второстепенной

начальницы ненужного тебе отдела! Однако ловка, шельма. Не напрасно мне

ее Васька «сосватал», ох не напрасно».

С Василием Гуляевым жизнь свела Ивана Лапина на гаражной почве,

иными словами, у них обоих машины стояли в одном и том же гаражном

кооперативе. Кооператив тянулся вдоль ветки киевской железной дороги чуть

не на километр, а его основательные гаражи были еще брежневской застройки,

со стенами в два кирпича и тяжелыми воротами, не то что современные какие-

то «ракушки» или жестяные сварные коробки.

У Лапина имелась двадцать четвертая «Волга», к которой он был

иррационально привязан. Он не мог отправить эту машину на металлолом, не

мог и все. Он давно катался на современных иномарках, которые менял не

реже одного раза в год. Он бестрепетно бросал их под окнами возле дома или

работы, а в «нутро» этих тачек ни разу не залезал, оставляя такую честь

специально обученным людям. Зато почти каждую неделю он заявлялся в

старый гараж, переодевался в грязные камуфляжные штаны и поднимал капот

своей «двадцать четверки». Менял масло и тормозную жидкость, чистил и без

того чистый карбюратор, регулировал давно отрегулированные поршни

цилиндров, а потом заводил мотор и слушал его глухой довольный рокот. А

потом снова загонял до отрыжки обласканного «старикана» под крышу гаража.

Никто из гаражных мужиков толком про Лапина ничего не знал, да

особенно с расспросами и не лезли, обсуждая более насущные темы

техосмотра, автостраховок и дешевого автосервиса в паре кварталов отсюда.

Ивана это устраивало.

Но с Васей Гуляевым он как бы даже сдружился. Изредка они пили пиво,

расположив банки и воблу на капоте Васиной «Шкоды» или сидя на ящиках у

распахнутых ворот лапинского гаража, калякали за политику и футбол, не

накаляясь, а так, полегоньку. О семье и о работе – почти ничего. То есть Вася

не скрывал, что женат, воспитывает сына и работает начальником участка на

производстве, а Лапин и того ему не рассказывал. Гуляев не любопытничал,

соблюдая степенность отношений и собственное достоинство. Тогда Лапин

решил, что Гуляев мужик положительный и надежный, и что ему, в смысле,

Василию, можно было бы даже и порассказать кое-что о своем житье-бытье.

Правда, дальше этих мечтаний его мысли не шли, и ничего он никому про себя

не рассказывал.

А потом надежного мужика Гуляева он неожиданно увидел на

производственной планерке, куда Васька пришел вместо заболевшего

начальника цеха Шведова.

Лапин невозмутимо довел до верхнего эшелона информацию, накрутил,

кому надо, хвоста, а когда планерка была завершена, директорским тоном

велел Гуляеву задержаться. И проговорил, когда они остались в кабинете одни,

холодно и с расстановкой:

– Значит так, господин Гуляев. Во-первых, никакого панибратства. Во-

вторых, никаких просьб. Поблажек от меня тоже не будет. И никакого трепа.

Уволю тут же. Вопросы?

Гуляев, стоящий напротив стола и, как придурок, радостно лыбящийся,

лыбиться перестал. Спросил:

– А в гаражах тоже пасть не разевать? Если тоже, то это тебе будет

стоить.

Лапин молчал, играя желваками и яростно раздувая ноздри, а Гуляев

невозмутимо продолжил:

– Совсем охренел, Викторыч? Что ты как баба истеришь? Просто

поговорить нельзя было? Или ты совсем тут мутировал, в кабинете этом?

Короче, заявление я тебе хоть сейчас напишу. Без работы не останусь.

Лапин нехорошо усмехнулся.

– Почему – мутировал? Я всегда такой, Вася. А в гаражах мое

слабоумное второе «я» заправляет. Я его там выгуливаю.

– Чего ж ты разволновался тогда? – ответно усмехнулся Гуляев. – С

тобой, мутант хренов, я не знаком и сводить знакомство не хочу и не

собираюсь, а со слабоумным Ванькой в гараже пообщаюсь.

В гараж Лапин месяц, наверное, нос не казал. А потом соскучился по

своей двадцать четверке, плюнул и, набрав пива с воблой, подкатил. Васька

тоже был там. Они тогда хорошо поговорили.

После первой банки, высосанной молча, Васька сказал, что стукачом

никогда не был. Иван возмущенно ответил, что и не собирался ему ничего

такого… Хотя, конечно, мысль лелеял. Но в порядочности товарища из не своей

социальной среды лишний раз убедился.

Хотя почему не своей? Все мы выходцы из одной и той же среды,

однажды перемоловшей и перемешавшей в себе и белых, и красных, и никаких.

А теперь пальцы гнем, вновь образовавшейся элитой себя называем.

И если ты, когда все хапали, не был в криминале замазан, то в

одурачивании ближнего своего – наверняка. Ваучеры-то скупал пачками?

Скупал. Знал зачем? То-то. Зато ты сейчас, блин, «элита», а порядочный и

неизворотливый Васька у тебя в начальниках участка, как суслик, крутится.

Каждому свое, да?

С другой стороны, еще неизвестно, кто из кого нынче больше кровь сосет.

Вот Лапин, капиталист. Он за аренду помещений такие бабки отваливает, что

самому тошно. Станки, оборудование, компьютеры, всю оргтехнику, мебель,

даже стулья, на которых эти задницы сидят и чаи часами гоняют – все он

выкупил. Персонал его, свиньи, ни копейки в это не вложили. А он на свои

кровные приобрел, только недавно из кредитов вылез. Никому из них дела нет,

откуда сырье, комплектующие и заказы на готовый прибор берутся. А еще

нужна реклама, да много всего нужно, до фигищи! Васька, видите ли, как суслик

крутится!.. А как крутится Лапин, мотаясь между банком, налоговиками,

префектурой и собственным предприятием? Они получают свой оклад, пинают

грязными ботинками системные блоки, купленные не ими, оставляют

включенный паяльник на пластиковой панели робота-манипулятора, за который

Лапин выложил двести штук баксов, и воруют ластики и ручки! И праведно

негодуют, если зарплата вовремя не проиндексирована.

Возмущают тебя мои сверхприбыли? Так в чем проблема? Зарегистрируй

свою фирму, возьми кредит под собственную квартиру, как не однажды

приходилось проделывать самому Лапину, да вперед и с песней! Торгуй

пирожками у метро или перепродавай утюги и пылесосы, не важно. Зато вся

выручка твоя. И тоже будешь элитой. Боязно? Лениво? Кто ж тогда тебе

больничный по соплям оплатит? То-то.

Но Васька был уникален. Никакой классовой ненависти после того, как

инкогнито Лапина было раскрыто, Иван в нем заметить не смог, хоть и искал, и

вглядывался, и провоцировал даже. Ничего в Ваське не возникло нового – ни

подобострастия, ни ловкой фамильярной грубоватости, которая так виртуозно

умеет подхалимничать и льстить. Васька мог бы стать Меньшиковым при нем, у

него даже, наверно, получилось бы, но он не захотел. Ни духарным и

жуликоватым Меньшиковым, ни меланхоличным и рассудительным Агриппой

д`Обинье, который слагал свои вирши, неотступно следуя конь о конь с королем

Генрихом Наваррским в его тяжких военных походах. Так и дружили, возле

ворот гаража рассуждая про футбол и избегая встреч в коридорах бизнес-

центра.

Но тут Лапина припекло. Даже не совет ему был нужен, а человеческое

ухо, чтобы выплеснуть смуту. В бизнесе друзей не бывает? Отлично. Он с этим

согласен, их у него и нет. Весь окружающий мир тебя ненавидит и только и ждет,

когда ты споткнешься, чтобы навалиться, добить и сплясать канкан на твоих

останках? Ну и пусть. У него есть Васька. Взвешивать и прикидывать, тот это

человек или не тот, времени у Лапина больше не было. Припекло. И он

рассказал Гуляеву все.

Про то, что живет один, но раньше имел семью. С женой развелся

восемь лет назад и об этом не жалеет. Про то, что дочка выросла и замуж

выходит. Про то, что назначен день свадьбы, и он приглашен.

Радость? Наверно. Он Асеньке только счастья желает. Но не может он

появиться на этой свадьбе, не может и все! Но надо. Если не придешь, бывшая

такое про него всей старой и новой родне, да полгорода, да всей Москве

расскажет!.. Что спился, опустился или, еще хуже, что на дочь наплевать.

Асенька, может, и не поверит, но каково ей будет все это выслушивать? А

говорить будут, бывшая постарается.

Алла после развода почти сразу же снова выскочила замуж. А все те

годы, что жила с Иваном, мужа пилила и воспитывала, старалась из него

тонкого человека образовать, чтобы в театре понимал, в живописи и прочем

высоком, чтобы книги читал концептуальные и мог потом в компашке про то

рассказать.

Компашка подобралась сплошь эстеты и интеллектуалы, технарей в ней

презирали, но не явно, а с легкой усмешечкой и исподтишка, сразу и не

разберешь. Но он разобрал. Правда, заботило его это мало. А почему его

должно заботить мнение посредственного фотографа, величающего себя

фотохудожником, или художника, все произведения которого похожи на кучки

случайного мусора, прихваченные клеем «момент» к серому картонному

полотну форматом метр на полтора? Или эстрадного конферансье, который

норовит к случаю и без оного вставить в общий разговор свои идиотские

репризы?

Еще она любила говорить о ком-то из знакомых, что «у него есть нерв».

Это она так хвалила. Или высшая похвала – «он весь комок нервов». Могло

быть – «сгусток нервов». А могла сказать и с сожалением: «У него есть нерв, но

он над собой совершенно не работает».

Ивану все это казалось до безобразия надуманным, ненатуральным и

каким-то уж очень кичливым по отношению к тем, кто загрубел в материальном.

Среди коих был и он сам. Вся эта Алкина компашка понимающих ценителей

казалась ему сборищем самовлюбленных, самоослепленных, ни на что не

способных пустозвонов.

И что такое этот ваш «нерв»? Иван мерил мужиков просто – либо ты

мужик, либо ты гомик. А эти с «нервом» были как раз похожи на гомиков.

Женщин Алка тоже разбивала по ранжиру, но по другой шкале. Либо

дура, либо стерва, либо шлюха, а также всевозможные комбинации этих трех

основных градаций. Подруг у нее не было, однако домашний телефон у

Лапиных редко молчал и мог взвыть даже в три часа ночи, когда кому-нибудь из

этих, с «нервом», срочно нужно было свой надрыв опрокинуть. Алке нравилось,

что опрокидывать предпочитали на нее.

Потом ей окончательно надоел толстокожий муж-дуболом, она не

выдержала и ушла. Потому что он буквально душил ее своей ограниченностью.

И своим примитивизмом. Потому что вообще ничего не понимал и ничем не

интересовался, кроме пожрать, поспать и посмотреть программу «Время».

Как выяснилось, уходить ей было к кому. Теперь она счастлива замужем

за чиновником из префектуры. Место не денежное, но безусловно хлебное. Ее

теперешний муж, в отличие от бывшего, приезжает домой вовремя, а по

выходным они разъезжают по тусовкам, которые, к слову сказать, никакого

отношения ни к эстетике, ни к интеллекту, ни к «нерву» не имеют. А Иван

остался со своим «Микротроном» и со своей старой «Волгой» в отцовском

гараже. На момент их развода «Микротрон» дохода почти не приносил,

создавал лишь напряги с возвращением долгов по кредитам, и поэтому на долю

в бизнесе Алка не претендовала.

Лапин аккуратно перечислял деньги для дочки, пока ей не исполнилось

восемнадцать, а потом оплатил ее обучение в доброй старой Плешке. С

бывшей не общался даже по телефону. Он не обиделся, нет. И сильно не

страдал. Когда она его известила, что уходит, Иван предоставил себе

недельный отпуск, чтобы попить немножко водочки, сам не зная зачем. То ли

свободу праздновал, то ли все-таки болело у него где-то внутри, болело и

саднило. Не на пустом же месте решил он тогда на Алке жениться.

Они познакомились в начале девяностых на очередной встрече

однокурсников. Иван закончил институт инженеров транспорта году в

восемьдесят четвертом, потом армию отслужил, потом устроился технологом на

механический завод. Был не женат, жениться не торопился, да и не нравился

ему никто настолько.

А на даче у Севки Кораблева, когда собралось их человек пятнадцать

бывших студентов, загрустил. Пацаны фотки достали, детьми хвастались, а

Иван даже приличной заплатой похвастаться не мог, завод, где он работал, был

не от оборонки, а от министерства путей сообщения, зарплаты были пожиже.

И тут попалась ему на глаза девочка Аллочка, совсем молоденькая, то ли

соседка Севкина по даче, то ли дальняя родственница. Она ему понравилась –

умненькая чистюля, что еще нужно? Узнал, что она закончила музыкальное

училище и пока нигде не работает, но мама с папой ее не торопят. Узнал, что

москвичка. В компании не жеманилась и на парнях не висла. Они обменялись

телефонами и начали встречаться. Так и женился, сильно не заморачиваясь

вопросом, с каким человеком, собственно, он сам себя обрекает существовать.

Умненькая чистюля и москвичка – идеальный набор.

Потом наступили времена, когда зарплаты стали исчисляться не сотнями

рублей, а сотнями тысяч, и все равно эти нули не успевали за ценами на хлеб,

минтай и молоко, а сыра так и не было. Ивану надоело считать копейки уже в

день получки, и он, собрав еще несколько человек из заводских ИТР, принялся

бригадой шабашить по выходным, занимаясь ремонтом чужих квартир и

коттеджей. Тогда первые коттеджи уже стали появляться.

Он быстро понял, что без активного поиска заказов не обойтись, и

вплотную этим занялся, часто оставляя сотоварищей разбираться со

штукатуркой, краской и обоями без него, а когда среди мужиков поднялся ропот,

что он забирает себе часть заработка наравне со всеми, психанул и ремонтный

бизнес забросил, сделав выводы. И когда страна вступила в эпоху

кооперативов, он уже имел твердую убежденность, что следует не туфли тачать

по одной паре в месяц и не шить куртки-варенки на старой машинке «Зингер», а

заняться чем-то более серьезным. Нужна идея.

В то время в бизнесе никто ничего не понимал, а само это слово раньше

использовалось, чтобы бичевать капитализм с его продажной моралью и

тлетворным влиянием. Делячество – позор и недостойное поведение, потому

как советский человек по определению не должен гнаться за личной выгодой.

Но что-то постепенно начало меняться, однако те, кто первыми решились

преступить въевшийся с генами запрет, должны были пробираться на ощупь,

руководствуясь здравым смыслом и скудными знаниями по политэкономии

капитализма, которые в искривленном виде преподавались в средней

общеобразовательной школе. Рискуя.

Рисковали деньгами, поскольку многих кидали. Рисковали под проценты

заложенными квартирами, поскольку часто терпели неудачу, не просчитав

затрат и не перепроверив партнеров. Рисковали жизнью, поскольку…

Поскольку.

По группе крови люди делятся не только на первую, вторую, четвертую.

По группе крови бывают токари, пекари, врачи, инженеры, то есть специалисты.

Бывают руководители, которые всей этой шайке нужны, чтобы те не запутались

в собственных ногах. И есть еще организаторы, то бишь предприниматели, без

которых не начнется ни одно дело. А они его начнут и будут крутиться,

придумывать идеи, искать на свой страх и риск деньги, партнеров, заказчиков,

рынки сбыта и рынки дешевого сырья, разрабатывать стратегии, делать все,

чтобы дело не заткнулось и начало приносить прибыль, с которой уже пойдет

зарплата и токарю, и пекарю, и их руководителю, а остальное – себе.

Капиталисту. Лапин решил, что он как раз капиталист и есть, и с головой

погрузился в эту жизнь.

И преуспел. Он дорожил своим детищем, своим «Микротроном», жил им,

старался быть хорошим хозяином для всех, кто трудился на него, несмотря на

их скрытое хамство, которое сквозило отовсюду и во всем. Других людей не

будет, только эти и только такие, значит нужно принять все как данность и

терпеть.

Была еще одна сторона успеха – Лапин существовал как бы в вакууме,

хотя и не вел жизнь бирюка. Но он был реалист и не верил, что хотя бы один

человек на всей планете Земля относится к нему с простой и незамысловатой

доброжелательностью. Без примесей. Без зависти, без своекорыстия, без

спрятанной ненависти. Но об этом лучше не думать.

Родители не в счет, но о них он тоже старался думать поменьше. Они

состарились. Состарились так внезапно и чудовищно, что каждый раз, когда он

заезжал навестить маму и отца, сердце сжимала ледяная рука, и ему

приходилось прятать от них лицо с повлажневшими глазами.

Он нанял для них хорошую сиделку-экономку, оплачивал все их расходы

и счета, сам возил их по магазинам, чтобы купить нормальную обувь или что

там еще им было нужно, справедливо опасаясь, что они решат сэкономить и

купят себе фуфло из заменителя. А вернувшись в свою жизнь, старался тут же

выбросить их из головы, потому что с такой лютой занозой из боли и ожидания

близкой и неминуемой утраты жить было невыносимо.

Мать как-то ему сказала:

– Сыночек, не грусти. Каждому свое, и каждому свое время. Ты так о нас

заботишься, что мы уйдем счастливыми. Спокойными и счастливыми. Мы тебя

там будем ждать.

– Где?! – выкрикнул тогда яростно Иван, не выдержав пытки. – Где вы

меня собираетесь ждать? На кладбище? В могиле?

– Там, куда уйдем, – спокойно ответила мама и улыбнулась, – Но ты не

торопись, мы тебя все равно дождемся.

Зачем все это он рассказывает? Не заметил сам, как наговорил. Да

ладно, чего уж там. Теперь о главном. В чем, собственно, проблема.

Он не может появиться на свадьбе дочери, потому что придется идти

одному. Ему не с кем туда пойти. Абсолютно.

– Не с кем, понимаешь? Все эти… куклы полумеханические, с которыми

я… Короче, я даже мысленно не могу себе представить, что с какой-нибудь

Светкой или Ленкой на свадьбу дочери пойду.

Он помелил немного, подбирая слова, и продолжил:

– А если я появлюсь там один, то дура Алка подумает, да и все вокруг, что

я однолюб и до сих пор не могу ее забыть и поэтому несчастен. Или что со мной

никто ужиться не может, или я после нее, моей королевы, сам ни с кем ужиться

не могу. Или что я вообще убогий импотент. Я не хочу, чтобы она так решила. Я

не хочу, чтобы это даже так выглядело! Это унизительно, ты понимаешь?

Невыносимо унизительно. Лучше не ходить совсем. А не ходить нельзя. Такая

засада.

Василий молчал и задумчиво отковыривал этикетку с пивной бутылки.

– А почему ты и вправду не женишься? Женщин хороших много. Нашел

бы себе кого. С такими-то деньжищами…

– Во-во, и ты про то же. Ты пойми, Вась, – раздраженно прокашлялся

Иван, отхлебнув лишку, – у них же у всех моментально внутренний калькулятор

включается, как только они начинают соображать, к чему все идет. А из голов

мощнейшая телепатема в мои мозги лезет: «Купи. Купи! Купи!!» И чем они тогда

от обычных проституток отличаются? Вот и я говорю. И они все без исключения

стараются от меня залететь. Некоторые даже думали, что я сам об этом

мечтаю. Да ну их в Караганду, Вась, не об этом… Делать-то мне чего?

– Все что ли прямо такие? Может, ищешь не там, а, Викторыч?

Иван начал свирепеть, совсем как на планерке:

– Ты вообще о чем тут со мной? Я тебя сватать разве просил? Да и когда

мне искать? И как? На сайтах знакомств приключения на свою задницу? А

вообще мне оно нужно? Я такой оргазм от хорошей сделки получаю, что вам

всем и не снилось, понятно?

– А этих-то где находишь? – невозмутимо поинтересовался Василий,

доковырявший, наконец, этикетку, и со стуком опустивший бутылку на бетонный

пол гаража, – тех, у кого калькулятор?

– На деловых фуршетах, где же еще… Журналистки, пресс-секретари, и

прочая челядь.

Василий пожевал губами, что-то прикидывая, а потом, растягивая слова,

проговорил:

– Знаешь, что я тебе скажу? Тебе для твоего дела Киреева нужна. Не

знаешь, кто такая Киреева? На тебя работает, капиталист хренов. Руководит

патентным отделом. Уникальная женщина. Обратись к ней, она точно что-

нибудь придумает. Или вообще бери ее с собой на этот твой банкет. А что,

отличная мысль! Эта – справится. Она вообще… шикарная женщина.

Иван тогда скептически хмыкнул, а теперь думает – Васька прав.

Женщина непростая. Однако сейчас, рассматривая ее красивое безмятежное

лицо, он колебался и не знал, как ему поступить. Конечно, то, о чем она просит,

выяснить не сложно. Через Кольку Потапова, сотрудника одной конторы. Но не

слишком ли много дамочка себе позволяет? Может быть, после завтрашнего

банкета она вообще будет обращаться к нему на «ты» и «Ванечка»? А если

сейчас ее поставить на место и в просьбе отказать, то как она отреагирует?

Заявит, что передумала и никуда с ним завтра не пойдет? Времени искать

другую статистку у Лапина не осталось. Дьявольщина.

Он сопнул носом, вырвал из ее руки листок с информацией и неприятным

тоном произнес:

– Если получится, с вами свяжется мой референт.

Однако прежде, чем набрать номер Кольки Потапова, Лапин вызвал к

себе менеджера по кадрам. А потом, подумав, и начальника по безопасности.

Мысли порхали веселыми мотыльками, а щеки приятно горели. Сердце

взволнованно, но тоже очень приятно билось. На столе перед Надеждой

Михайловной лежал лист бумаги с распечатанным адресом, который Лапин не

стал передавать через Звереву, хотя Надежда на него за это бы не обиделась.

Он сам ее вызвал к себе, и Киреева торжествующе простучала каблучками по

приемной, не повернув головы в сторону надутой Ириночки. Взяла из его рук

через стол протянутый листок, мельком взглянула на строчки печатного текста.

Радостно улыбнулась и поблагодарила счастливым голосом. Он пробурчал что-

то в ответ и вновь уткнулся в бумаги.

Но Надя вместо того, чтобы, пятясь и приседая в книксенах, тут же

направиться к двери, застыла в неподвижности, а потом, несколько

поколебавшись, спросила: «Иван Викторович, а в чем вы собираетесь пойти на

это мероприятие?» Не ожидавший ничего подобного, он замер, так и не поднеся

золотое перо «паркера» к поверхности листа.

– А какое это имеет значение, госпожа Киреева? Разве это не мое личное

дело, а? –немного более грубо, чем ему хотелось, вскинув голову, отозвался

Лапин.

– Нет, ну что вы, это же очень важно! – не заметив грубости, горячо

возразила она. – Мы ведь с вами должны будем изображать пару, не так ли?

Чтобы было убедительно, следует продумать все до мелочей.

– Да? А вы не преувеличиваете данный аспект? – с сарказмом

поинтересовался Лапин.

– Ну, если для вас важно, чтобы все прошло безупречно и нам с вами

поверили, то не преувеличиваю. Мне нужно знать, в чем вы будете одеты,

чтобы самой поработать над туалетом.

– Не знаю. Подберу что-нибудь. У меня много всего.

И тут Надежда выступила так, что до сих пор себе изумлялась. Она

сказала:

– А давайте, – непринужденно произнесла она, – я приеду к вам завтра

утром и подберу вам комплект. Свадьба на два часа дня назначена? А я в

одиннадцать к вам подъеду, хотите?

Она произнесла эти слова очень просто и совершенно без подтекста, как

будто они не взрослые люди, а второклашки и сидят за одной партой, и двери

их квартир открываются на одну лестничную площадку.

«Однако, сильна. Лихо она скользит по острию, – хмыкнул про себя

Лапин. – Круто. Заметь я малейшую слабину, она моментально схлопотала бы.

Я не Иосиф Сталин, но летела бы она по коридорам большой испуганной

птицей до самого выхода на улицу с трудовой книжкой в клюве. За развязное

поведение и несоблюдение норм офисного этикета. Отличный кураж. А пусть

приезжает. Забавно».

И он ей ответил:

– Если вы считаете, что цвет моего галстука – это важно, то приезжайте.

Но я думаю, вы усложняете.

На пижонском сиреневом квадратике с серебристой тисненой окантовкой

он быстрым росчерком написал адрес. Подумал и добавил еще номер

мобильного, искоса поглядывая на Надежду. Протянул ей листок и

предупредил: «Номером не торговать».

Надежда с удивлением сообразила, что это он так шутит. Шутить изволит,

наш рабовладелец. Тогда она, стараясь попасть в нужный тон, заметила, что на

этот счет господин президент может быть спокоен, она ни за что не продаст этот

номер, даже если ей будет грозить на завтрак пустая овсянка. Лапин посмотрел

на нее со странным недоумением, поспешно уткнулся в свои бумаги и махнул

рукой, отпуская. Киреева выдавила из себя слова, которые следует говорить

большому боссу, покидая его кабинет, и торопливо вышла.

«Вот так история, – то ли смущенно, то ли растерянно думала Надежда,

раскачиваясь на своем стуле. – Как меня понесло, однако. Да ладно, чего уж

там. В жизни так мало приключений. Почему бы и не побузить немного, почему

бы и дурака не повалять? А то он привык, что все перед ним приседают. А я не

буду. Я вам не крепостная. Хотя, конечно, вылетать с предприятия не хочется.

Давно я тут. Привыкла, и место достойное. Так что, Наденька, ты взвесь

хорошенько, стоит ли твоя привычка дергать тигра за ус занимаемой тобою

должности»

Тут ей надоело себя ругать, имеются дела и поважнее. Например,

ознакомиться с данными на «кукловода», которые раздобыл для нее президент

Лапин, а затем решить, чем эти данные могут ей помочь. Вчитавшись в строчки,

она поймала себя на ощущении, что чем-то этот адрес кажется ей знаком. Вот

оно что! Та же самая набережная. С номером дома Надя уверена не была, но

можно же посмотреть по карте в Яндексе.

Посмотрела и торопливо принялась набирать номер Андрея. А потом

быстро нажала «отбой». Что она так замельтешила? Не нужно отрывать сына от

работы. Она с ним дома прекрасно поговорит, перехватив по пути от кухни до

компьютера. И ничего многозначительного в этом совпадении нет. Мало ли кто

еще проживает в том самом доме.

Андрей пришел позже обычного и был мрачен. Надя накормила сына

индейкой, тушеной с овощами в сметане, и вкусным рассыпчатым рисом, а

потом налила кружку крепкого чая и приступила к расспросам. Правда,

настроение Андрея после ужина не улучшилось, но Надя решила не обращать

внимания. Нужно выяснить, значит им обоим придется потерпеть. Она

спросила:

– Сынуль, а Даша, она ведь на Краснопресненской набережной живет?

Мы с Валерией Львовной ее подбросили до подъезда, но я подзабыла в каком

именно доме.

Андрей угрюмо спросил:

– Зачем тебе, мам? Дашка умерла позавчера.

Надежда оторопела.

– Постой. Как – умерла? Мы же как раз позавчера ее с нашей дачи везли.

Она нормально выглядела! Я точно говорю, она нормально выглядела! На нее

что, напали в подъезде? Да нет, не может быть. В таком подъезде, как у них,