Текст книги "Обратный счет"

многоопытной женщины, как разжигала интерес, как пробуждала тягу, как

заставляла бешено пульсировать кровь?

Он не семнадцатилетний сопляк, которому невдомек, что с ним пытается

сделать и уже делает молоденькая городская ведьмочка, которая только

нащупывает свои силы, но уже жаждет всласть насосаться покорной

зависимостью жертвы.

Нет, он не сопляк, и ему показались смешными все ее потуги. Наверно,

поэтому он не заметил, как увлекся. Его лишь позабавили всплески

собственных эмоций, и он, самоуверенный кретин, прозевал тот момент, когда

следовало делать ноги, хоть бы и ставя свадебный водевиль под угрозу

провала.

Проснувшись на следующее утро, он поймал себя на чувстве радостной

нервозности и трезво его проанализировал. Он понял, что все-таки укушен. И

тогда он совершил очередную глупость в череде последних многих. Он решил

встретиться с ней, чтобы убедиться, что это глюк, что вовсе он не заразился,

что до сих пор свободен. Встретиться, чтобы развеять наваждение, успокоиться

и выбросить этот эпизод из головы. И уволить ее, к едрене фене, наконец.

Но в тот день она была совсем другой. Как сестра. Или как соседка по

парте в пятом классе, когда гормоны еще не начали свою подлую пляску и с

девчонками можно было просто дружить. И он опять повелся. А она тем

временем еще глубже вонзила свои острые ядовитые зубки. Мерзавка. И

Ваську уволю.

И эти фазаны вислоухие на нее пялились сегодня и слюни пузырем

пускали, когда она с концертом выступала. Пение, пляски, а что на десерт?

Лапину не хотелось идти вниз, где продолжался банкет и плескалось

веселье, но он вспомнил, что Киреева сидит где-то рядом на этаже, и ему стало

противно.

Он вышел в приемную, поднял трубку местного телефона, набрал номер,

сверяясь со списком, висящим над Ираидиным столом, и сухо произнес:

– Идите домой. Или ступайте на этот ваш корпоратив. Не сидите здесь.

И бросил трубку.

«И вправду, чего мне тут больше делать?» – отстраненно подумала

Надежда, тихо вешая свою.

Она достала из принтера чистый лист бумаги и написала заявление об

уходе. Недавно совсем она собиралась шить себе новую форму. Генеральный

офис-менеджер. Завхоз с маршальской звездой. Значит, не судьба.

Что-то не так пошло на этот раз, что-то сорвалось, не склалось, не

сложилось. А может быть, она с самого начала обманывала себя? «Редкий

экземпляр, чистый спорт, азарт поединка» Фа-фа, ля-ля… Си-бемоль, си-

бемоль.

Какая же ты, Надя, дура. Дура.

Почему ты пропустила незамеченным тот холодок, что мягкой волной

прошелся по сердцу, лишь только ты увидела старую фотографию, где он с

друзьями, свесив длинные ноги, сидел на броне? Холодок непонятной

ревности. И потом, войдя в комнату, служащею ему спальней, и наткнувшись

взглядом на узкую тахту, заправленную по-армейски, и на застиранные

камуфляжные штаны, комком приткнувшиеся в нижний угол платяного шкафа,

ты ведь уже не могла не заметить этот тревожный холодок, не так ли?

Почему ты не одернула себя и разрешила исподтишка рассматривать

крепкий мускулистый торс и шрамы, изуродовавшие его спину ниже правой

лопатки, которые тебе захотелось потрогать?

Разве раньше бывало, чтобы ты чувствовала такое к добыче? Ты

обманула себя и теперь поплатилась. Ты что хотела – расставить силки? Или

все-таки капканы? Чтобы ставить капканы, нужно иметь холодное сердце, а для

силков этот зверь слишком велик.

Чтобы достичь своей неумной цели, ты подошла к нему непозволительно

близко и сама поверила, что этот человек – твой. А теперь твое сердце

разрывается от ревности, когда Иван Лапин лишь смотрит на другую женщину.

Лишь смотрит. А этот негодяй почувствовал, как это тебя задевает, и

специально дразнит и мучит.

Ей хотелось с ним говорить. Безразлично о чем. Но как она могла? Ей

хотелось с ним пройтись до метро, но он на метро не ездит. Напроситься к нему

в автомобиль, чтобы подбросил до ближайшей станции? Он не занимается

извозом, и она не его близкая женщина. А кто у него близкая женщина?

Ириночка Зверева? Или здесь, внутри фирмы, он себе никого не завел?

Наверно. Если бы завел, Надежда об этом давно бы знала. Как же ей плохо!..

Внутри все рвется на кусочки, а она должна изображать из себя веселую змею.

Иван ее ненавидит. Ну что ж, в ее коллекции бывали и такие экземпляры.

Сильный мужик. Но в тех немногих случаях она могла спокойно пожать плечами

и улыбнуться. Бывает, что охотник мажет, и зверь ускользает, подраненный и

рассвирепевший. Его счастье. Что ж, это не последний зверь, на Надин век

дичи хватит.

Сейчас все по-другому. Он ей нравился так, что ее губы растягивались в

улыбке, а сердце заполняла радость, если в дальнем конце коридора

показывался знакомый силуэт. Только и всего.

«Это пройдет, – сказала себе Надежда, – так не бывает, чтобы внезапно

влюбиться в человека, которого знаешь давно и который никогда тебе не был

приятен. Он плохой человек, он плантатор, а все мы, кто на него работает, –

средство для обогащения, причем не самое качественное средство. Средство

средней паршивости».

Ну почему все так несправедливо? Она натерпелась с Кириллом по

самую макушку, и, по логике вселенской доброты, ей полагается долгий и

безмятежный отдых, а тут на тебе – новый геморрой. Хотя, по этой самой

логике, она вполне могла заслужить такую оплеуху. Плох Лапин или хорош, но

для него она готовила не слишком радужный финал. Теперь терпи, что

заслужила. Или что-нибудь предпринимай, но только не жалуйся, что все вокруг

нелюди и подлецы.

Ты считаешь, что он тебя оскорбил, кинув в лицо деньги, ты не без

основания предполагаешь, что дальше будет только хуже, потому что он не на

шутку распалился в своей ненависти к тебе? Посмотри на себя, посмотри

хорошенько, и ты поймешь, что твое самовлюбленное тщеславие подлее.

Раненый зверь, плененный зверь, зверь с перебитым хребтом – это же

люди в конце концов, это надтреснутые судьбы. Или сломанные? Ты никогда не

думала, что бывало с ними дальше? С их душевным покоем, с миром и

согласием в их семье? Конечно, нет. Тебе было весело.

Она подошла к большому зеркалу, висящему возле двери. Всмотрелась в

свое лицо. «Какая же ты гадина, – подумала она без осуждения.

Потом перечитала еще раз заявление, проверила, точно ли указала даты,

аккуратно сунула листок в пластиковую папку и отправилась в отдел персонала

к Наташке Майоровой. Если она все еще на банкете, то папку можно будет

просто подпихнуть ей под дверь.

Он не любил Москву. Не понимал, за что ее любят другие. И не верил, что

они, эти самые «другие», вообще в природе существуют, а не являются

красивым вымыслом.

За что ее любить? За вечные пробки, давку в метро и заплеванные

тротуары? За толкущихся в оранжевых жилетах нелегалов с метлами и

лопатами или в кожаных пальто – официально зарегистрированных? Или за

размалеванную шмару за рулем тачки, на которую она сама и за две свои

никчемные жизни не заработала бы?

Там, откуда он родом, все достойнее и чище, но жить там трудно. Потому

что там негде работать и не на ком зарабатывать.

Если его московское дело не выгорит, то он покойник. Может, не в прямом

смысле, сейчас не те времена, но без квартиры он точно труп. А квартиру уже

через неделю заберет у него Леня Костоеда. Классная кликуха, да? Он Ленчику

должен. И вернул бы сполна уже в конце года, но какая-то падла подсыпала в

соль мочевину, пакет с которой он держал в подсобке на случай нашествия

крыс и тараканов, и люди траванулись. Повезло, что не насмерть, иначе не

отделался бы он так просто. Все, что смог собрать, пошло на штрафы в СЭС,

компенсацию тем, кто попал в больницу и участковому, чтобы тот закрыл дело.

Участковый спросил: «Не хочешь узнать, кто тебя так подставил?» Смешной

дебил. Смешной, но добродушный. Там же ничего не докажешь. Тем более, что

он узнал, кто его так подставил, и сам решил вопрос. Жаль, что сейчас не

прежние времена, и решать пришлось цивилизованно. Дело в полиции закрыли,

а вот СЭС заартачилась и разрешение на работу не дала, пока не будет

сделана санобработка, за которую ему тоже пришлось выложить бабла.

Выкрутился. Начал работать. Осталось только Ленчика уломать. А тот

уломать себя не дал. «Мне по барабану», – сказал ему Ленчик.

Если продавать квартиру, то второй раз из такого дерьма ему не

подняться.

Ленчик всегда был гиеной. Не то что Федька Шиловерт. Когда Федьку так

звали, он всегда обижался, потому что кликуху себе придумал совсем иную –

Шипохвост. А Баскетболист над ним прикалывался. Баскетболист тоже

поначалу был нормальным пацаном, пока не скурвился.

Но Федька Шиловерт погиб под кирпичными обломками, а Баскетболист

попал в больницу и долго там провалялся, полгода, наверное. Когда оттуда

вышел, ему уже было не до подвигов. Говорят, что травма что-то там у него в

башке произвела, что не лечится. Поговорить с Баскетболистом так и не

получилось. Какой же год это был? Может, девяносто девятый, а может уже и

двухтысячный.

У них маленький город, каждый второй знакомый. Ларка, одноклассница,

в обменнике работала. Она и слила, что охранник загремел с аппендицитом, а

на его место пока никого не взяли. Их было двое, ухарей-идиотов. Он и еще

один кент, с которым они познакомились в бильярдной у Паши Цыгана. У кента

была старая охотничья двустволка, из которой они за полчаса смастрачили

обрез. Менты подоспели как-то уж нереально быстро и их загребли. Не успели

пацаны рассовать по карманам тощие стопки зелени, которые через узкое

оконце в обитой листовым железом двери протянула им дрожащая Ларкина

сменщица, как в обменник ввалились ребята в бронежилетах с автоматами и с

лычками на погонах и, накостыляв прикладами по загривкам, заковали в

браслеты.

Он так и не разобрался, за что ему дали так много, но отсидел он полных

четыре года. Зона его многому научила, он ей сказал спасибо. Но, вернувшись в

родной городок, понял, что выброшен грязной пенной волной на замусоренный

берег, как размокший окурок, и будет валяться на этой помойке рядом с другими

окурками до тех пор, пока не сгниет окончательно.

Бывшие приятели его сторонились и делали вид, что они незнакомы, а

девчонки, те так и просто шугались, завидев его в переулке. Он узнал, что

Ларка теперь работает в милиции паспортисткой и замужем за милицейским

лейтенантом. Когда ему об этом рассказали, он выругался грязно и страшно,

как ругаются зэки на зоне. Он узнал, что Баскетболист после смерти родителей

переехал в Москву и зажил там неплохо на наследство какой-то дальней

родственницы из Тамбова. Про тамбовскую тетку он не поверил ни разу, а

решил, что все-таки удалось тогда Баскетболисту, несмотря на прореху в

черепе, прихватить кой-какой хабар, хоть он и говорил, что вернулся пустой.

Все это ему рассказала, вздыхая, мама, когда они сидели на их

маленькой кухоньке и пили чай с шиповником и мятой.

Мама из квартиры его не выселила и хахаля не завела. Теперь нужно

найти работу, только вот по той специальности, что он получил за уральским

хребтом, наемную работу найти невозможно, а в грузчики идти не хотелось. И

он снова сказал зоне спасибо и рванул напропалую в бизнес, в тот самый,

малый, в котором теперь не минируют тачки конкурентов, а цивилизованно

перекрывают кислород, чтобы потом прибрать к рукам чужое добро за

бесценок.

Мама отдала ему все, что смогла прикопить. Она очень боялась, что сын

свяжется со шпаной и снова сядет. Она готова была отдать и большее, лишь бы

он образумился и сделался человеком. Почему-то ей казалось, что то, чем он

решил заниматься, сможет сделать его приличным человеком. Он ее не

разуверял.

И у него все начало получаться. Но в бизнесе топтаться на месте нельзя.

Бизнес – что пловец против течения. Грести надо, иначе снесет на мель или

затянет в воронку водоворота. Решил взять кредит. Только не дали ему кредит в

банке. Нет, видите ли, у него поручителей, а мать не в счет. Разве может стать

поручителем утюжильщица из химчистки? Пришлось соглашаться на кабальные

проценты Лени Костоеды.

Но он же все рассчитал, у него все на калькуляторе получалось!

Если бы не эта подстава с травленой солью. Живьем бы гниду закопал,

но нельзя! Мы же теперь законопослушные. Главное, пользы никакой тот

чмошник не поимел, только чистая радость оттого, что так хозяину нагадил.

Быдло, блин.

Маме ничего не говорил, чтобы не испугалась раньше времени. Собрался

и поехал в Москву. Сказал, что искать партнеров. Она поверила. Только перед

этим ему нужно было кое-что прояснить, и он прояснил. Ларку-сучку подстерег,

когда она вечером одна шла по пустырю. Навалился тушей, вытащил опасную

бритву из кармана, сунул ей в хайло и пригрозил расписарить. Ведь есть за что,

правда, лапа? И не вздумай своему менту стукануть, только хуже будет. Короче,

разузнаешь московский адрес Баскетболиста, понятно? Можешь, можешь,

постараешься. А я постараюсь забыть твою подлость, хоть это и против

понятий. И Ларка разузнала.

Первым делом, он ему позвонил. Но скрипучий голос Баскетболиста

произнес, что помочь ничем не может. Что все его деньги вложены в бизнес, а

на счетах пусто. «Ты не понял, – сказал он Баскетболисту, – я у тебя не в долг

шакалю, мне доля моя нужна, по справедливости. Я знаю, откуда у тебя бабло.

Верни мою часть, и я исчезну. Или скажи, где искать остальное, и я тоже

исчезну».

Но Баскетболист повесил трубку. Что ж, его право. Если с ним говорить

бесполезно, надо действовать. Наверно, понадобится маскарад, но маскарад

не проблема. В Интернете чего только не сыщешь.

У него все тогда получилось. За исключением главного.

«Интересно, похоже это на вещь, которую могла носить Даша? Ох, чуть

не забыла ярлычок срезать, балда!»

Надежда еще раз осмотрела купленную в ювелирном на углу

Новокузнецкой золотую цепочку и золотую горошину к ней и сложила

украшения в простой полиэтиленовый пакетик. Покупка обошлась недешево, но

что делать? Если она приедет на встречу с незнакомым бизнесменом из

провинции без этого реквизита, то слушать он ее точно не будет, а тем более не

будет разговаривать. Этот саратовский друг семьи ей был нужен как источник

информации, значит его необходимо расшевелить, разговорить и добиться того,

чтобы он выложил Наде какие-нибудь факты. Правда, она до сих пор не совсем

понимала, куда потом с ними пойдет, но решила, что разберется с проблемой

позже, когда факты окажутся у нее в кармане.

Бизнесмен по имени Феликс Зубов любезно согласился подъехать прямо

к Надиной работе. Хотя на его месте Надя поступила бы точно так же, чтобы

узнать побольше о незнакомом человеке, который так настойчиво домогается

встречи.

Они договорились на половину третьего под окнами офиса. Было уже

семнадцать минут, и Надя несколько волновалась. Ей предстояло отпроситься,

а у кого отпрашиваться в данной ситуации, она не знала. Обычно все

происходило просто: она говорила Оксанкам, что будет через два часа или

вообще только завтра, и спокойно уходила. Но теперь она боялась репрессий.

Ее заявление об уходе пока подписано не было, и Наде очень не хотелось быть

уволенной по статье вместо увольнения по собственному желанию.

Но она подумала: «Плевать» и сделала все, как обычно – предупредила

девчонок, набросила шубку, подхватила сумочку и побежала в лифтовый холл.

Пылила меленькая льдистая пороша, было зябко от ветра, и снег мешал

смотреть по сторонам. Надя еще раз набрала номер Зубова и, услышав

«алло», сказала, что не видит, где он поставил машину. Она не очень

разбиралась в моделях иномарок и ориентировалась только по эмблемкам на

их передках и задках, а в такую порошу даже эмблемки было не различить.

Дверь одной из машин, припаркованных у тротуара, открылась, и

водитель, спустив на бордюр узкую туфлю и развернувшись корпусом в ее

сторону, помахал ей перчаткой.

Он был, что называется, мелкий мужчина, средне-русый, гладко-бритый,

с чертами лица резкими, но приятными. Надя заключила, что человек сей

непрост, умен и язвителен, как и большинство мужчин такой породы.

Она плюхнулась в теплый салон, хлопнула дверцей и, слегка

улыбнувшись, сказала ему: «Добрый день».

Феликс с веселым удивлением осматривал профиль дамочки,

устроившейся рядом. Далеко уже не девочка, но красива, ухожена, нравится

мужикам и осведомлена об этом. Такие бабы, как правило, сразу начинают

водить туда-сюда глазами и смеяться грудным смехом. Он удивился дважды,

потому что этого не произошло. Зубов решил, что с ней расслабляться не стоит.

– Как Игорь? – поинтересовалась Надежда с умеренной озабоченностью

в голосе.

– Игорь? – удивился вопросу ее собеседник. – А вы и с Игорем знакомы?

Не только с его покойной сестрой?

– Нас познакомил муж, – пояснила Надежда. – Мы мало общались,

однако виделись пару раз в компаниях.

– Странно. Мне точно известно, что он почти никуда не выходит, здоровье

не то. Даже бизнесом частенько из дома руководит. А уж про тусовки и

заговаривать с ним бесполезно. Вернее, некорректно. А кто ваш муж?

– Муж… – Надежда медлила, собираясь с мыслями. Потом сказала: –

Муж одно время увлекался пейнтболом, и Игорь учил его обращаться с

арбалетом.

– Может быть, с маркером? Маркером, а не арбалетом?

– Наверно, вы правы, кажется, это называется маркер. Я не очень

разбираюсь.

– А Игорь разве разбирается?

– Ну значит, разбирается, раз муж к нему обращался. Мы с небольшой

компанией выезжали вместе на природу, в наш загородный дом, – совершенно

беззастенчиво гнала Киреева, справедливо полагая, что очную ставку с

Врублевским, пребывающим в отделении интенсивной терапии, никто ей

устраивать не будет.

– Вот, возьмите, – произнесла она, протягивая Феликсу пакетик. – Это

Дашино.

– Вы уверены, что это ее? – спросил недоверчиво Феликс, вытряхнув на

ладонь содержимое.

Надежду его вопросы начали злить. Вот чего цепляется? Он что, все

Дашкины висюльки успел пересмотреть и запомнить? Но она ответила

доброжелательно:

– Ну, конечно, Феликс, это ее. Иначе зачем мне с вами встречаться,

тратить свое и ваше время?

– Я тоже так думаю. Однако, странно. У Дарьи не было ничего из золота.

Она носила какой-то жуткий эксклюзив из керамики, пробки и петушиных

перьев. Кстати, за большие бабки покупала. А из драгметаллов – только

серебро, но тоже все такое… Цепь в палец толщиной, а на ней куриная лапа в

масштабе один к одному. Вы представляете красоту, да?

– Но Феликс, для чего мне это представлять, если мы с ней виделись

неоднократно? – резонно произнесла Надежда. – Просто у девочки начал

исправляться вкус.

– Перед смертью, – бросил Зубов с непонятной интонацией.

– Что вы хотите этим сказать? – дернулась Надежда.

– Да это я так, не обращайте внимания. Жалко девчонку, хоть и

безалаберная она была. Ваш сын тоже… безалаберный?

– Почему же безалаберная? – проигнорировав вопрос про сына, пошла в

наступление Киреева. – Даша была хорошая девочка. Она нам говорила, что

весь дом на ней держится, что она все делает сама – и готовит, и стирает, и

рубашки брату гладит.

Зубов насмешливо созерцал собеседницу, а потом с сухим смешком

спросил:

– Мы сейчас о Дарье Врублевской говорим?

А потом без улыбки продолжил:

– Обстирывает, обглаживает и делает уборку приходящая экономка.

Готовит тоже, кстати, она.

– Но все экономка успеть не может! – горячилась Надежда. – Особенно,

когда гости наезжают и живут неделями!

– Да кто вам такую чепуху сказал?! Гости… Да единственный гость у них

– это ваш покорный слуга. И то в гостинице живу. А к Игорю так, поболтать

захаживал в свободное время. Повезло еще, что в тот вечер я тоже был у них

дома, а то некому было бы и неотложку вызвать.

– А!.. Вы, видимо, говорите о том вечере, когда из полиции позвонили,

чтобы якобы Дашенькин труп опознать?

– Именно, что якобы. Идиоты.

– Согласна с вами. Все, что произошло тогда, я считаю – просто

возмутительно. Но как же вы поняли, что Даша жива? Вы ведь на следующий

день звонили к ней на работу, чтобы передать, что брат попал в больницу.

– Да, звонил. Потому что на опознание мне пришлось вместо Игоря ехать.

Представляете, что я почувствовал, когда убедился, что это вовсе не Даша? Я

так на эту маленькую дрянь разозлился, что стал всюду разыскивать. Вот что ей

в тот вечер дома не сиделось, а? А она куда-то навострилась и брата не

предупредила. Он же из-за нее в больницу попал, и неизвестно пока,

выкарабкается ли.

Это выступление Надю покоробило. Хоть брат и в больнице, но жив, а

«маленькая дрянь» все-таки в могиле. Но Надя проглотила вялое возмущение,

не желая настраивать источник информации против себя, и проговорила

сочувственно:

– Так плох? Какое несчастье… В себя он пришел? Вы знаете, Феликс, в

чем еще дело. Не знаю, могу ли я вам доверить такие вещи…

Зубов скроил заинтересованное и очень серьезное лицо:

– Ну, конечно, Надежда Михайловна. Все, что касается моего друга, вы

можете мне смело доверить.

Надежда тоже развернулась к нему в пол-оборота, но тут ее

периферийное зрение зацепилось за что-то, чего в «Фольксвагене»

бизнесмена, пусть даже и из провинции, быть не могло. Надя резко вывернула

шею и увидела на заднем сидении кожаную дорожную сумку с торчащей из ее

расстегнутого зева человеческой головой. Она вскрикнула.

Хорошо, что в кабинет президента компании никто без доклада не

вваливается. Лицо у господина президента было такое… Больное было лицо.

Гримаса, а не лицо. То, что называют расхожим штампом – гримаса боли.

Полчаса назад Ираида принесла в папке документы на подпись и с какой-

то детской радостью положила их на край стола. Когда он с ними ознакомился,

то природу Ираидиной радости понял. Но не разделил.

Значит, решилась. Сильная. Или тут наоборот, слабость? Ну какая, на

хрен, тебе теперь разница? Сильная, слабая, гордая, падшая, какая еще?..

Восставшая…

Он сидел в своем президентском кресле за своим президентским столом

и размышлял.

Она молодец, что решилась. Только при чем тут она? Разве это не ты,

ухарь-добрый-молодец в считанные дни затравил ее настолько, что находиться

здесь ей стало невыносимо?

А может, она просто нашла себе подходящую вакансию, на хорошие

деньги, вот и уходит. Почему ты решил, что не найдет? Из-за возраста? Ерунда.

На возраст сейчас одни дебилы внимание обращают. Правда, таких

большинство. Значит, ей попался не дебил. Она знала, что отдел ее скоро будет

расформирован, и давно подыскивала себе место. Вот и нашла. Просто

совпало, ничего нет здесь многозначительного.

Да, естественно, знала, ведь ты сам ей об этом сказал. И еще сказал, что

такими кадрами разбрасываться не намерен. Теперь передумал?

Если не передумал, то давай, делай что-нибудь. Уговаривай ее остаться.

Все руководители, которые не желают разбрасываться кадрами, именно так и

поступают: вызывают к себе, уговаривают, убеждают, сулят. Заявление ее не

подписывай, мало ли что она хочет уволиться за два дня. Две недели по КЗОТу,

будьте любезны. Вызови к себе «на ковер», предъяви аргументы. Ты же

хороший администратор? Или ты только как бизнесмен хорош?

Да ни в чем ты не хорош, ё-моё, даже сам с собой справиться не можешь.

Других в бараний рог каждый сможет скрутить, если есть власть и сила.

Попробуй себя скрутить, тогда ты поймешь себе цену.

Так, а при чем тут – справиться с собой? Вроде речи об этом не было?

Где прокол, в чем это я справиться с собой не могу?

Все просто, ревность. Разве женщина виновата, что ты ее ревнуешь?

Конечно, можно совладать с приступами воющей тоски, если заняться чем-

нибудь полезным и увлекательным. Можно справиться и с другими приступами,

не такими тонкими, полчасика помутузив боксерскую грушу или потягав

хороший вес на грифе. А как быть с ревностью, если все на глазах? Да и без

реальных сцен ему воображения хватает.

Он выяснил про нее много разных подробностей, подключив законные и

не вполне законные источники, перепроверяя и сличая. Не было противоречий.

Не было! Ей приписывали много разных грешков, но чем она себя не

опорочила, так это супружеской изменой, хотя именно в этом ее подозревали

многие, если не все. Слишком яркая, слишком своенравная, чтобы, как

простолюдинка из села, хранить верность похабнику-мужу. Что у нее муж

именно такой, Лапин тоже выяснил. Он должен был бы успокоиться на этот

счет, но ревность все равно его не отпускала.

Потому что Лапин к этой женщине прилип. Хорошее слово? Вопрос

спорный, но ему не хотелось уличать себя в том, что влюбился. А прилип – это

другое, это что-то попроще, поприземленнее. Прилип, однако пыжится

отлипнуть. Ну, а теперь ответь, зачем пыжишься и почему.

И он ответил. Во-первых, он не верил, что сия до цинизма

здравомыслящая леди может быть бескорыстной. Наверно, она с молодости

была такой – практичной и расчетливой. Значит, она примет предложение, гм,

да о любом предложении можно порассуждать, так вот, она предложение его

примет, но только из соображений корысти. В ее глазах несимпатичный и

немолодой Лапин будет смешон, и смеяться над ним она, вполне возможно,

будет с кем-нибудь менее смешным, хоть и меньше обеспеченным. Гнусно,

конечно, о ней так думать, но он тоже реалист. Потому, кстати, и разбогател.

Тут он внезапно представил, как они с Надюшей мчатся в его

автомобиле: лето, ветер бьет в лицо через открытые ветровики, небо синее, а

они едут к морю. Просто дикарями к морю. Сейчас дикарями к морю никто не

ездит, так, чтобы палатку на побережье разбить, костерок зажечь и сварганить

на нем макароны с тушенкой. А ему вдруг очень этого захотелось, чтобы

смеялась она своим радостным смехом, и плечи ее были голые и слегка

обгоревшие, и чтобы болтали они о ерунде, а вечером чтобы она ему под

гитару спела. Только ему одному. А он, может быть, ей тоже тогда споет песню,

которую они с пацанами привезли из Афгана.

Лапин встал из-за стола, подошел к окну с опущенными жалюзи.

Раздвинул и посмотрел на улицу. Синего неба из мечты там не оказалось.

Он подумал: «А во-вторых, я хочу, чтобы она меня любила. Но это на

заказ не делается. А это значит, что, если я ее не уволю, она будет улыбаться

всем наладчикам, технологам, лаборантам, и зануде Исаеву, и Берзину, который

и так смотрит на нее во все глаза, как восторженный подросток. Интересно, чем

она смогла его зацепить?»

В его голове мелькнуло какое-то воспоминание, что-то связанное с ними

обоими и еще почему-то со Шведовым Анатолием. И он вспомнил. Точно! Это

было полтора года назад, осенью. Иван как раз собирался заключить свой

первый контракт с китайцами. В это время в цеху и произошел неприятный

инцидент, исчез один из опытных образцов уникального прибора,

разработанного людьми его корпорации. Они даже патент на него тогда

оформили, чтобы предотвратить кражу технической идеи. Но произошла кража

готового продукта, и именно эта женщина придумала, как поймать вора и

вернуть прибор. Лапин тогда, кажется, премию ей какую-то собирался выписать.

Интересно, выписал? Как же он про этот случай забыл?!

Он почувствовал нечто, похожее на тщеславное восхищение и начал

понимать своего начальника безопасности. Действительно, если бы тогда

Надежда не выступила со своей идеей, многим бы не поздоровилось, но ведь

дело не только в снесенных головах. Если бы конкурентам все-таки удалось

выкрасть изобретение, прежде всего сам Лапин понес бы убытки и навсегда

упущенную выгоду. Не говоря уже о том, что обидно. Когда у тебя что-то крадут,

всегда обидно.

Да ё-моё, такую женщину не то что генеральным администратором,

генеральным советником следует сделать, а заодно – главным доверенным

лицом.

Лапин напоследок взглянул вниз, на тротуар и мостовую их переулка и

увидел свою Надюшу в той самой белой пушистой шубке и смешной маленькой

шапочке, и увидел, как какой-то мелкий хлыщ в куцей дубленке обнимает ее за

талию, и как они оживленно переговариваются, стоя над раскрытым багажником

синего «Фольксвагена» с иногородними номерами.

– Выходит, к морю ее повезет кто-то другой, – мрачно проговорил Иван

Лапин и размашисто поставил подпись на ее заявлении.

Феликс с изумлением посмотрел на застывшую от ужаса Надежду,

перевел взгляд в сторону сумки, лежащей на заднем сидении, вновь

непонимающе уставился на Надю и спросил с легким раздражением:

– Мышь увидели?

– Что у вас в сумке? – прошептала она, уже несколько успокоенная.

Феликс перевалился через спинку своего кресла, вытащил баул, устроил

его в промежутке между сидениями и извлек наружу пенопластового шляпного

болвана с надетым на него косматым париком, черным, как вороново крыло.

– Вас это так взволновало? Это часть моего сценического костюма. Не

признался бы никогда, но раз уж вы так изумились при виде парика в сумке, то

сообщаю – я рок-музыкат. Мы с друзьями в свободное время так отдыхаем, рок-

композиции исполняем на вечеринках. На своих вечеринках, не за деньги. Я

достаточно обеспечен, чтобы валять дурака для души бесплатно. У меня в

багажнике костюм целиком. Показать?

Надя кивнула.

Феликс вздохнул, пробормотал под нос: «Зачем я это делаю?» и вышел

из машины, Надя направилась следом. Феликс поднял крышку багажника, и она

увидела пухлый кожаный чемодан, лежащий поверх запасного колеса и

канистры для бензина.

Зубов подтянул чемодан к себе, щелкнул замками. Под крышкой

топорщилось что-то черное, кожаное, в металлических заклепках и шипах.

Феликс черно-кожаное извлек, встряхнул и расправил. Брюки, куртка-косуха,

бандана. В отдельном пакетике у него были уложены какие-то ремни и

ошейники, также пестрящие клепками и шипами. Имелись даже короткие сапоги

с металлическими клювами на мысках и шпорами на пятках.

«Ай да бизнесмен из провинции», – удивилась про себя Надежда и

посмотрела на Феликса внимательно. Ей стало любопытно, чем он там у себя в

глубинке занимается, и она его об этом спросила, когда они вновь вернулись в

салон автомобиля.

– Ну чем мы можем заниматься у себя в глубинке? Выращиваем и

консервируем, чем же еще? У нас фермерские хозяйства в области неплохие,

так вот я, например, овощи у них скупаю и перерабатываю, а здесь в Москве

ищу сбыт. Мой бренд уже достаточно известен, я вам сейчас одну этикеточку

покажу, может, узнаете. Конечно, с белорусами конкурировать трудно, но свою

часть рынка я отвоевал.

Он порылся в бардачке, из которого зашелестев, просыпались Наде на

сапоги какие-то квитанции и чеки, отыскал этикетку овощного ассорти,

маринованного, слабосоленого и, протянув, проговорил:

– Вот такая моя продукция. Сейчас расширяться хочу, дополнительный

цех запускаю.

Надя повертела в руках огуречно-помидорную бумажку и вежливо

произнесла:

– Красивая этикетка. И название продукта не избитое. Обязательно

куплю, чтобы попробовать.

– Так о чем вы хотели со мной посоветоваться? – вытащив у нее из

пальцев образец наклейки, вернул разговор в прежнее русло бизнесмен Зубов.

– О! Спасибо, что напомнили, Феликс, – поблагодарила Надежда и