Текст книги "Комплекс Росомахи"

«Слушай, говорю, дружище, ну давай все забудем уже, ну не знал я, что ты так

среагируешь! Ну ты пойми, мне эта вещь нужна – зарез просто!» А он, как

заведенный, все «гнида» да «гнида». Я и решил, что нужно что-то кардинальное

предпринять. Так сказать, одним махом двух зайцев… Сначала, думаю, этого

обездвижу, а потом уж и товар найду.

– И как вы его… обездвижили?

– Ой, вы знаете, Алина, все получилось гениально, просто гениально. Он все

возбухал, все слюной брызгал, а я моментик улучил и приложил его по затылку

разделочной доской. Там у его коровы отличная разделочная доска стояла возле

мойки. Толстенная, из липы, похоже. Ну, он отключился, я его на кушетку отволок, а

потом влил в пасть микстурку. Он и уснул крепко-крепко. Знаете, Алина, в чем

гениальность решения? Я вам сейчас все объясню. Ой, я так рад, что могу этим с

кем-то поделиться!.. Трудно в себе держать, но приходится, это же секрет, в конце

концов.

Он перевел дыхание. Алина онемела. Это псих. Настоящий махровый псих,

которому место в палате с Гитлером и Наполеоном. Он, конечно, сейчас все ей

расскажет. А потом…

– Вы знаете, Алина Леонидовна…

– Откуда вам известно мое имя? – поторопилась перебить его Алина в

надежде на то, что он отвлечется от своих откровений, не станет выдавать ей свои

безумные секреты, выпустит на волю…

Он отвлекся.

– Ну как же… Вы ведь похитили у меня из-под носа часть комплекта. Я вас

на лестничной клетке видел возле Алексовой двери. И на какой машине вы отбыли

с территории двора тоже видел. И номерные знаки вашей «Сузуки» запомнил. У

меня отличная оптика, я очень люблю хорошую оптику и всегда имею с собой

какой-нибудь оптический прибор. Это моя страсть. Рассмотреть номерной знак с

такого расстояния посредством немецкой зрительной трубы не составляет никаких

проблем, абсолютно никаких, я вас уверяю. Узнал ваш адрес по базе, подстерег

утром, проследовал до места работы. У охраны бизнес-центра узнал, кто вы и из

какой фирмы. Там у вас очень разговорчивая охрана. Я даже денег им не

предложил, а они уже все мне про вас рассказали. Главное ведь, Алина

Леонидовна, как вопрос сформулировать, не так ли? Я его сформулировал

правильно. Я им сказал, что только что при парковке вы своим задом разбили

фару моему бедному «жигуленку», а потом послали меня на фиг, отказавшись

платить за ущерб. Выдали они вас с потрохами. Кажется, там вас не очень любят,

вы не находите?

Алине впервые стало грустно оттого, что ее, действительно, не слишком

любят сослуживцы. Но какие гады!.. Хотя их можно понять. Алина догадывалась,

что иногда перегибает палку, стараясь сохранить дистанцию, лицо и

независимость. Может быть, следует подумать об этом на досуге? Когда она

отсюда выберется, то обязательно подумает.

– Я следил за вами некоторое время. Надеялся, что таким образом прознаю

о ваших целях и сообщниках или о том, чье задание вы выполняли, выкрав у меня

товар. Следить за вами с раннего утра я смысла не увидел, так как быстро понял,

что вы проводите ночь только дома, а из дома – сразу на работу. А вот ваш досуг

после работы какое-то время меня занимал. Если бы не подонки, которые

испортили колеса у моего транспорта, я бы продолжил свое частное

расследование. Хотя, наверно, и не продолжил бы. Вы вели очень однообразную

жизнь, дорогая Алина. Не скучно вам было?

Алину передернуло, когда она услышала эти «вели» и «было». Как бы его

свернуть с опасной темы? И неужели она так ничего и не придумает, чтобы

выбраться из ловушки? В которую, надо заметить, она сама себя и загнала,

идиотка самонадеянная. Кстати, как это ни грустно, но пока все, что она в этом

направлении предпринимала, привело лишь к осложнению ее и без того

незавидного положения. Особенно удачным было последнее выступление на тему

«гниды». Вот и мни себя после этого умной, сильной, ловкой.

– Но мы отвлеклись, – встрепенулся Додик. – Позвольте я все-таки

продолжу. Я хочу немножко похвастаться, хоть хвастаться и нехорошо. Но я так все

замечательно придумал!.. Причем это случилось вдруг, буквально из ничего, на

ходу, в спешке! Сейчас поясню. Я поставил перед собой задачу накачать Алекса

именно теми таблетками, которые приносила ему его падчерица. Естественно, я

осведомлен, что у его теперешней жены есть дочь, я даже несколько раз ее видел.

Правда, издалека. Такая же корова, как и ее мать, только вдобавок еще и глупая.

Но не в этом дело. Мне нужно было, чтобы у полиции, если дело дойдет до

полиции, был легкий подозреваемый. А почему, скажите, я должен сам

подставляться? Наоборот, совсем наоборот, мне было необходимо себя

максимально обезопасить. На мысль эту навела меня сама дочурка. Дело в том,

что чуть не помешала она мне в тот день. И как я не заметил ее на подходе? Но

все к лучшему, надо полагать. Или, например, пришел бы я к Алексу десятью

минутами позже, а там уже эта красавица на кухне чай пьет. И дело не сделал бы,

и засветился бы по полной программе. Но провидение было на моей стороне. Так

вот, Алина Леонидовна, подхожу я к его двери, руку уже к кнопке звонка тяну, а тут

вижу, что кто-то по лестнице поднимается. Дверь-то у них в подъезде настежь, вот

я и не услышал, как кто-то вошел, однако вовремя увидел. А это, оказывается, она,

наша красавица, папаньку навестить пришла. Вы знаете, просто как озарение со

мной случилось, сразу понял, что сказать надо. «Я, – говорю ей, – давно уже тут.

Звоню, звоню, никто не открывает». Поверила, дочурка, вы представляете?

Дебилка. Она же должна была тогда трели слышать еще у подъезда, второй этаж

все-таки, не девятый! И окна на лестнице настежь! Но мне только на руку, что она

такая идиотка. Короче, ушла она, а я вверх на три пролета проскочил, соседа

изображать, по легенде. Ну а когда увидел из окна, что падчерица свалила, снова

на второй этаж спустился, в гости к Алексу. Конечно, в том, что никто меня на

лестнице не запеленговал, доля везения была, но я специально разгар рабочего

дня для своего дельца выбрал. Однако, снова отвлекся, прошу меня извинить.

Итак, каким же образом я мог бы выполнить задуманное, то есть накачать дорогого

Алекса хорошей дозой, гм, успокоительного? Тут мы приступаем к самому

основному. Следите за моей мыслью, Алина Леонидовна. Во-первых, я хорошо

понимал, что нельзя ни в коем случае допустить, чтобы остались всякие потеки от

жидкости на его морде и одежде, а они непременно появятся, если пытаться влить

пойло стаканом или прямо из бутылки, это раз. А если он, будучи в отключке, не

захочет широко пасть разевать, то ее придется разжимать силой. А наши

криминалисты такие дотошные!.. Сериал «След» смотрите? Найдут еще какой-

нибудь кровоподтек на его роже, зацепятся. Гематома от разделочной доски меня

мало волновала. Одной меньше, одной больше. У алконавта Алекса они не

переводились. А вот кровоизлияние на губе – это серьезно. Это два. А в-третьих,

влить-то я ее, может, и волью, но не факт, что она достигнет желудка. Хотя тут я,

возможно, и перестраховываюсь, но и двух первых пунктов достаточно, чтобы

задуматься. Понимаете теперь, какая непростая передо мной стояла задача? И

вот мне в голову приходит эта самая гениальная мысль. «Эврика!» – говорю я сам

себе и отправляюсь искать клизму, обыкновенную кружку Эсмарха, которая есть в

каждом доме. Обнаруживаю ее в шкафчике в ванной, ожидаемое место.

Остальное просто. Разбалтываю в бутылке водки всю пачку таблеток, я их с собой

принес, так, на всякий случай, а водка у него всегда стоит в холодильнике, затем

заправляю полученной микстурой клизму и накачиваю Алекса, пока он еще не

очухался. Достаю с полки и ставлю на стол рядом с початой бутылкой рюмку, а

упаковку от пилюль аккуратно помещаю в мусорное ведро. Что еще? Вроде все,

ничего не забыл. Впоследствии я, правда, несколько волновался, что на некоторые

нюансы могут обратить внимание, но все обошлось. Я, видите ли, после удачной

операции, решил немножко похозяйничать у них в квартире, вдруг, думаю, найду

свою вещь, но его коровища мои карты спутала. Вижу – тащится через двор,

сумками увесилась. Я ее из окна кухни засек. А у меня в руках в это время коробка

с какой-то рыболовной шнягой была – блесна, крючки, катушки. Должен же я был

все места проверить, вдруг придурок Алекс разобрал раритет на мелкие детали и

попрятал их по разным местам? Подошел с коробкой поближе к окну, там светлее,

ну и увидел толстуху. Вот я от неожиданности и просыпал всю эту хрень на пол. Но

собирать уже не стал, некогда. Все так и оставил. Схватил клизму, а она здоровая

дура, пол-литра, куда ее с собой брать? Я же на машине приехал, вышел из нее в

рубашке с коротким рукавом, пиджак в салоне оставил, брюки тесные, в карман не

сунешь. В первый момент попытался ее в карман запихнуть, но неудачно все

смотрелось, то здесь торчит, то там топорщится, а я еще и разнервничался из-за

спешки. И вот ведь проклятье, в руках тоже этот баскетбольный мяч не понесешь,

вдруг кто встретится на лестнице случайно, внимание обратит и запомнит. Пакет

какой-нибудь искать, чтобы туда ее сунуть и вынести, времени не было. Пришлось

в квартире оставить. А что? Хороший выход. Оставил я этот медицинский снаряд

на той же полке, откуда и взял. И ничего! Никто ничего не заметил! А может, мадам

и вливание себе через зад уже сделала от запора, тогда вообще все шито-крыто.

Гениально, вы согласны? Хотя надо бы наведаться как-нибудь, прибрать за собой.

Не всегда же вдовица дома пребывает.

Тут он вдруг спохватился.

– Ой-ой-ой, сколько времени-то уже! Мне домой пора. Извините, Алина

Леонидовна, вынужден вас оставить. Даже не знаю, что вам посоветовать в вашей

ситуации. Конечно, вам придется немножко несладко. Завтра уже прибудет техника

и начнет крушить стены, но поверьте, ничем помочь вам, увы, не могу. Но за

беседу спасибо. Да, большое спасибо. А дел-то у меня сколько накопилось на

завтра! Понедельник тяжелый день. Правда, для вас, дорогая Алина Леонидовна,

он будет потяжелее, и это меня как-то примиряет с действительностью.

– Завтра воскресенье – безучастно поправила его Алина.

– Что? – переполошился вдруг Додик. – Что ты сказала? Воскресенье? Не

понедельник разве?

Почему это его так взволновало?

Он забормотал озабоченно, что двое суток – все-таки не одна ночь,

ненадежно, мало ли… Вдруг все же кто забредет ненароком… Никаких гарантий,

никаких гарантий…

Алина не стала прислушиваться. Она присела прямо на холодный и грязный

бетон, прислонилась к холодной и грязной стене и приготовилась плакать. Не сию

минуту. Позже. Когда этот урод уйдет совсем. Сначала она вволю наплачется, а

потом подумает. Выход найдется. Ну не может никак она поверить, что это конец.

Не верится и все тут. Но поплакать все-таки нужно.

Она просто бодрилась. Верилось ей или не верилось, но ужас в груди

разбухал, мешая дышать, и Алина всерьез боялась, что трезвый ум потеряет

контроль над бедным испуганным сердцем, и она начнет метаться в злой темноте

и биться головой в глухие бетонные стены, не для того, чтобы покончить с

кошмаром поскорее, раскроив себе череп, нет, просто в приступе вопящего

отчаяния и страха.

Додик не уходил, почему-то медлил. Потом вдруг, что-то решив, принялся

выламывать, расширяя неровные края отверстия, на месте которого когда-то был

врезан замок и через которое они до сих так плодотворно общались. Он пыхтел,

что-то шипел себе под нос, пару раз ругнулся. Видимо, у него не все получалось.

Потом пробормотал: «Должна пролезть» и вновь обратился к Алине:

– Вы знаете, что я для вас придумал, Алина Леонидовна? Мне искренне вас

жаль, поверьте. Я представил себе, как вы двое суток будете находиться в этом

помещении, без света, без удобств. И будете ждать и прислушиваться к звукам.

Это же ад, настоящий и истинный ад! Я не хочу, чтобы ваши последние часы были

так трудны, я принесу вам свою микстурку. Очень советую. Я вам вот сюда

бутылочку просуну, а вы выпьете. Зачем вам, право, ждать такой жуткой кончины?

Это же действительно страшно и больно очень будет. Но особенно страшно, в

моем представлении. А микстурку мою выпьете, и уснете. Ничего не попишешь,

деточка, так надо. Ничего не попишешь. Я скоро.

И Алина услышала его удаляющиеся шаги. Потом стало тихо.

Женя Анисимов уже минут десять маялся возле ступенек магазина

«Продукты 24 часа», не зная, чего ему хочется больше: войти внутрь поглазеть на

витрину аптечного киоска и заодно пошарить глазами под упаковочными столами,

вдруг кто уронил мелочишко мимо сумки, или же остаться снаружи, подышать

воздухом, подождать, может, кто из ребят подвалит, а там видно будет.

Женя жил в этом доме с самого рождения. В двухкомнатной квартире. И в

настоящее время он в ней жил один. Молодой военный пенсионер, а также

несостоявшийся финансовый директор.

Возможно, именно поэтому раскрутить его на обмен-продажу с

последующим выездом в соседний подвал или на фиктивный брак с той же целью

пока еще не удалось никому. Хотя попытки были и будут, он реалист.

Раньше было не так, раньше он жил с семьей. Нормальная семья, не

пьющая. Мама, деда Коля и бабушка Таня.

Деда Коля работал инженером на машиностроительном заводе и много чего

мог делать дома руками. Да он все делал дома, всю мужскую работу. Такого даже

не водилось, что надо было вызывать водопроводчика или телевизионного

мастера.

Бабушка сначала была заведующей небольшим меховым ателье, где до

перестройки тачали шубы и дохи из искусственного меха под леопарда, а потом,

когда у ателье появилась молодая хозяйка, приняла ее предложение и осталась у

нее начальником производства.

Мама училась. В Тимирязевской академии, что ли. Она хотела стать

ветврачом, но потом как-то не сложилось у нее с обучением, и она отправилась

сначала в недвижимость, потом в страхование, а в последнее время была

рекламным агентом в каком-то строительном журнале.

Мама у Жени была очень красивая. У нее были такие большие, влажные

карие глаза и всегда смеющийся рот.

А как-то дома разразился скандал. Мама плакала в ванной, а дед бегал по

прихожей мимо двери ванной и орал на нее, что она шалава, идиотка, что жизнь

ее не учит, и другие грубые слова на нее орал. Бабушка сидела на кухне и капала

себе валокордин, а потом решила вмешаться, чтобы маму защитить, но дед на нее

замахнулся в сердцах, бабушка отпрыгнула в сторону и тоже заплакала.

Потом мама умерла. Женьке тогда было восемь. Ее увезла неотложка, и

мама больше не вернулась. Медики ругали бабушку, что так долго не вызывала

скорую, а бабушка только плакала. Мамино лицо больше не улыбалось, оно было

серым с зеленоватым оттенком.

Злая врачиха сказала на выходе: «Слишком долго лило».

Женька потом подслушал, как бабушка в своей комнате плакала и говорила

деду: «Это Бог нас наказал, Коля». Дед молчал и как-то странно прихрюкивал,

Женя потом понял, что это он так плакал. Маленький Женя решил, что дедушка

никогда не плакал, вот и не получается у него по-настоящему. То ли дело он, Женя!

Он так может зарыдать, что все сразу начнут бегать вокруг и задавать вопрос: «А

что с нашим маленьким случилось?»

Очень скоро он понял, что уже не маленький.

Деда Коля умер через полгода , от инсульта.

Бабушка сильно изменилась, не улыбалась почти. Но внука любила

беззаветно. Им нравилось сидеть по вечерам вдвоем и пить чай перед

телевизором, смотреть мультики про Чипа и Дейла, разговаривать о том, о сем.

Говорил, конечно, Женька, а бабушка Таня его внимательно слушала. Умная была

у него бабушка.

Когда Жене было лет, примерно, одиннадцать, случилась пакость –

сломался видеомагнитофон. Конечно, не катастрофа, а именно пакость, но все же.

Денег на ремонт не было, на новый видак – тем более.

И тогда бабушка Таня так просто сказала: «Женюль, почини, пожалуйста».

Она всегда говорила ему «спасибо» и «пожалуйста», а он ей тоже.

Женя даже и не удивился ее просьбе. Ну а как же? Деда был жив – чинил

все, а теперь должен он, Женя.

Женя вскрыл, как сумел, отверткой верхнюю панель, что-то там увидел, что-

то ему показалось, что-то он понял. Сказал солидно, что лентопротяжка барахлит

и что ему нужно к Лехе на третий этаж. Вдвоем с Лехой они видак и починили, а

бабушка Таня усадила их перед телевизором и поставила на журнальный столик

перед мастерами коробку зефира в шоколаде.

Потом Женя менял прокладки в подтекающем кране на кухне, потом

смазывал веломоторным маслом заедающий дверной замок, потом он научился

еще много чему, а может и не совсем научился. У него это как-то само собой

получалось. Бабушка говорила – гены и улыбалась.

Но с выбором вуза она настояла на своем – никаких дизайнерских, никакого

менеджера и никакого инженера. Только на бухгалтера. Только! Эта та

специальность, которая нужна при всех режимах и перестройках.

Женя послушался. Тем более, что предпочтений особенных у него не было,

а бабушке он привык верить.

Поступил в институт финансов и права на отделение бухгалтерского учета,

правда, на платное обучение. Учиться ему было, во-первых, легко, а во-вторых

весело. Из-за девочек. Девочек в их группе было много, а пацанов – всего четверо.

К концу второго курса Женю даже приятно тошнило от обилия контактов.

Доучился, защитился, получил диплом.

Да, потом была армия. Все бабушкины денежные запасы ушли на обучение,

так что «отмазаться» не удалось, пришлось служить.

Никто не обещал его ждать, а он никого не просил ждать, письма писать и

приехать через полгода на присягу.

Служил под Москвой в одной из саперных частей. Перед дембелем попал

под взрывную волну во время разминирования какой-то рухляди, на которую

наткнулись копатели из Москвы. У тех мозгов хватило связаться с милицией, а уже

МВД обратилось за помощью к ним в часть.

Рухлядь была насквозь ржавая – ящик снарядов для противотанковой пушки

времен второй мировой. Сдетонировало на несколько секунд раньше расчетного

времени.

Месяц потом Женька провалялся в госпитале, а потом попал под комиссию.

Вернулся домой на два месяца раньше – с инвалидностью и отвратительной

контузией, которая не давала ему вообще никакой возможности не только

работать на компьютере, но и смотреть телевизор. И работать с бумагами. А также

читать дольше пятнадцати минут.

А в остальном – практически здоров. Ха.

Бабушка Таня переживала очень. Очень. Она и слегла-то, наверно, из-за

чувства вины. А он ее успокаивал, как мог. Говорил, что, типа, ничего страшного,

найдет он себе работу, да если и не найдет, то на пенсию прожить можно.

А бабушка ему сказала: «Вот помру я, а ты начнешь по помойкам шарить,

красть помидоры на рынке и клянчить рубль на сигареты».

Он смеялся над ней, а на душе было тяжело. Не оттого, что всерьез

принимал ее страхи, красть и клянчить не будет он ни за что. Но положение все-

таки было такое, что хотелось выть. Бабушку Таню было жаль, только поэтому не

выл.

Потом она попала в больницу, потом ее оттуда выписали. Умирать, как

сказала сама бабушка. За несколько дней до смерти она сказала:

– Может, тебе и ни к чему, но ты послушай все же. Мало ли. Вдруг ты

захочешь креститься. А ты крещеный уже, Женечка, я по секрету от всех крестила

тебя. Ты помнишь дедушку?

Женя усиленно закивал головой. Конечно, он помнит дедушку.

Бабушка продолжила слабым голосом:

– Он ведь рациональный очень был, Коленька мой. И религию считал

бабской придурью, и священников ругал по-всякому. Да какая теперь разница…

Вот, Женечка. Поэтому я по секрету тебя и крестила. Даже мама твоя не знала.

Женя пожал плечами. Какая разница? Крещеный, не крещеный,

правоверный мусульманин, буддист… Все это условности и предрассудки. Но

бабушку огорчать не стал, погладил ее по руке, сказал: «Спасибо, бабуль».

– Ты заходи иногда в храм Божий, а Женюль? – вновь заговорила бабушка,

но как-то несмело, как будто боялась, что он ответит ей грубо или просто встанет и

уйдет в свою комнату.

Но Женя молчал, поэтому она тихо продолжила:

– Свечечку за всех нас поставишь, за упокой душ наших. Все мы грешные…

Женя хотел сказать ей: «Ну что ты такое говоришь, баба Таня, ты еще

поживешь!…», но посмотрел на нее и осекся. Бабушке от него не это нужно. И он

пообещал заходить и ставить.

А после похорон загрустил, тошно ему очень было, и не знал как отвлечься,

чем себя занять. Пивком с водочкой, чем же еще?

Пробовал общаться с бывшими одноклассниками. Это, когда еще не

обносился полностью и мог прилично одеться для кегельбана или бильярдной. Но

не срослось.

Его сверстники уже кое-чего добились в жизни и вовсю обсуждали,

перебрасываясь репликами через его голову, преимущества и недостатки

автоматической коробки передач последней модели «ауди», а также сетовали на

постоянные прессинги в их корпорации и делились планами на весну-лето-осень

или Новый год – Прага, Хельсинки, Борнео?

Это мальчики. А девочки его и не видели. А когда вдруг замечали, то на их

мордашках появлялось растерянное выражение, поскольку им трудно было так вот

сразу перестроиться с обсуждения последней выставки авангардного искусства на

«Винзаводе» или новых трендов высокой парижской моды на созерцание вот этого

неудачника, который ничто.

И тогда Женька начал шарить по помойкам, тырить на овощных рынках

помидоры и яблоки и просить копеечку на сигареты. Скорее от скуки и злости, чем

от нужды.

Стали у него и новые знакомые появляться, но после двух-трех раз в гости к

себе он больше никого из них не приглашал. Пивко с ними можно попить и на

скамеечке, а зимой хоть бы и в подъезде. Женя любил свою квартиру. Плохо

только, что еще полюбил он выпить.

Но скучно, скучно и тоскливо. Ни в «стрелялку» на компьютере поиграть, ни

«ящик» посмотреть, сразу голова дико болеть начинала. А вот не надо с ним даже

заговаривать про работу курьера, не надо! Может, еще прикажете в киоске

открыточками торговать? Нет уж, увольте… Да и не примут. Как только слышат о

контузии, вакансия сразу того, занятая оказывается. Пробовал же…

Помня бабушкину просьбу, он иногда захаживал в церковь, что была в трех

кварталах от дома, покупал дешевую свечечку и ставил за упокой душ усопших

Николая, Веры и Татьяны. Немного погодя даже крестик на шею повесил. Почему

нет? Крещеный же.

А дело было так. Услышал он как-то ненароком один занятный разговор.

Дело было в церковном дворе после службы. Разговор вели две немолодые тетки,

и по их внешнему виду было ясно, что здесь они люди не случайные, а так сказать,

активистки. Женька приостановился рядом, чтобы напялить шапку и поправить

выбившийся из ворота куртки шарф, готовясь отбыть восвояси.

Ему было слышно, как одна из женщин тихонечко жалуется на сына,

которого никак не может уговорить посещать храм хоть изредка. Вторая ответила

ей малость свысока в смысле том, что нужно было с детства приучать, а не

сейчас, когда вырос, и чего же ты теперь хочешь? И тут же посетовала: «Мой-то в

храм на службы ходит, только вот переживаю я, что он крестик свой нательный

снимает. Когда бреется или зубы чистит, то обязательно снимет. Говорит, что он

ему мешает. И как ему объяснить, что крестик снимать не полагается, ума не

приложу», – и женщина вновь вздохнула.

Жене показалось, что вздыхает она притворно. Ну как же, ее-то сынок в

храм ходит! А то, что крестик снимает, когда зубы чистит, так это ерунда на самом

деле.

И тут в разговор встряла какая-то бабка, которую никто до сих пор почему-то

не замечал, а она рядом стояла, все слышала. Вид бабка имела, прямо скажем,

бомжеватый. Ну, может, и не бомжеватый, поскольку ее лохмотья все же были

чистые, и от нее не воняло, но странный – это точно. И вот эта старуха обернулась

к счастливой мамаше и проскрипела язвительно:

– Крестик ему мешает?! Надо же. А пусть он следующий раз, как надевать

его будет, спросит у Него: «Господи, а я Тебе не мешаю?»

Обе тетки оторопели, а Женьке почему-то стало весело.

Он уверенными шагами направился к иконной лавке и выбрал себе крестик,

большой, серебряный, такой большой и дорогой, что на цепочку денег уже не

хватило. Поэтому он купил веревочку за пять рублей, приговаривая, что на цепочке

крестики не носят, это каждый знает, и бережно повесил его себе на грудь под

рубашку.

Он довольно быстро понял, что умываться и чистить зубы теперь стало

сложнее, но вспоминая старухино высказывание, а еще из непонятного упрямства,

крестик все же никогда не снимал.

Это его забавляло, потому что верующим он себя не признавал и был

полностью согласен с покойным дедом, который считал, что все это бабская

придурь и тьма невежества, все эти «Господу помолимся! Господи помилуй».

Кроме того, его здорово раздражало, с какими специальными

многозначительно-умильными лицами «активисты» в церкви обмениваются

приветствиями, чуть не кланяясь друг другу в пояс, и как опрометью кидаются

через весь церковный двор, завидев издали попа в рясе, боясь, что не успеют

приложиться к его ручке. Это у них называется «взять благословение».

А еще им всем жутко нравилось креститься. Крестились широко и со вкусом:

перед иконами, возле подсвечника, при входе в храм, при выходе и даже в

разговоре друг с другом.

Как-то Евгений сунул нос в приоткрытую дверь их столовки. У них столовка

есть, прямо во дворе храма пристроечка. Как-то она у них называется прикольно…

А! Трапезная, точно. Свою столовку они называют «трапезная».

Так они даже там умудрялись креститься. Сначала перекрестятся, а уж

потом за свой компот.

Такой навязчивой атрибутики Женя уж точно никак не мог понять, и, в

зависимости от настроения, он либо добродушно про себя хмыкал, либо фыркал,

раздражаясь.

Хотя, с другой-то стороны, что раздражаться? Ну прикольно им руками

водить, так и пусть себе водят.

От раздумий его отвлекла какая-то тетка, нагруженная сумками, которая

вывалилась из дверей магазина и заехала Женьке по ноге растопыренным во все

стороны пакетом с провизией, но, конечно, не извинилась, а прошипела что-то

злобное. Он примерно понял что. Отошел левее.

Посмотрел уныло по сторонам и решил все-таки пойти домой. Пивка, что ли,

прицепить? По поводу выходного дня?.. Блин, у него давно все дни выходные.

О! Знакомый персонаж! Зовут Додиком. Женька с ним знаком не был, но

личность эта была ему известна, как, впрочем, и всей его теперешней социальной

среде.

Пятиэтажки в их районе методично сносили вот уже лет пять, так вот этот

самый чел профессионально шарит по пустым квартирам в поисках всякого

старья. Антиквар типа. Хотя, какой антиквар? Мародер. С ним еще мужика одного

часто видели, вот они на пару с тем мужиком и шакалят.

Пацаны говорили, что поначалу у этих «старателей» были разборки с

местными бомжами, но Додик сделал их сообществу некое предложение, и те

вовсю принялись помогать ребяткам шмонать пустые хаты.

Женя с любопытством проводил глазами сутуловатую додикову фигуру,

потрусившую в сторону ближнего остова мертвой пятиэтажки.

Что-то он нынче один, без напарника. Да и вроде эти руины они уже

обработали. Строители вон уже экскаватор пригнали с чугунной балдой на тросе, в

понедельник, видно, уж начнут стены ломать.

Додик суетливо прошмыгнул мимо заброшенных подъездов с

искореженными дверьми и свернул за угол. Прыщ такой, на башке дурацкая

беретка, в руках жалкий пакетик болтается. Не подумаешь, что гиена.

Евгений переместился, чтобы было лучше видно, куда это он. А человек-

гиена, оказывается, в подвал навострился. Оказывается, ему срочно кишечник

нужно опорожнить. Ну что ж, бывает. Прихватило, значит, человека. Застало

врасплох. Хорошо, что местность заранее изучена. Здесь у нас общественных

сортиров не водится, ни бесплатных, ни платных.

Евгений сунул руки в карманы ветровки и отвернулся от неинтересного

подвала. Напоследок, прежде чем покинуть пост и отправиться домой, лениво

обозрел горизонты.

И тут на противоположной стороне улицы увидел… Вот ее он совершенно не

ожидал увидеть, тем более в своем районе, захолустном и нищем.

То есть, раньше-то этот район был и ее районом тоже, пока ее предки не

развернулись со своей автомастерской и не превратили ее в автосервис, плюнув

на воспоминания детства и юности. Иными словами, переехали они отсюда и

живут теперь кучно вместе с другими толстосумами.

Он начал вспоминать, как эту девчонку звали. Ее подругу звали Рита, это он

помнил очень хорошо. А как же звали эту?.. А! Точно. Лина. Да, совершенно верно

– Лина Росомахина и Рита Кулебякина.

Хотя, на самом деле – Трофимова и Радова. А то прозвища по школе. Обе

девчонки учились вместе с Женькой в одном классе. Правда, Рита Радова только

до девятого проучилась, потом куда-то поступила, то ли на зубного техника, то ли

еще куда.

Рита Женьке нравилась. Она была такая легкая, не в смысле веса, в смысле

веса она как раз кулебяка и была. Натура у нее была легкая, задорная. Не то что у

ее правильной подружки.

Непонятно, как они вообще могли дружить. Вернее, как Ритка могла

сдружиться с этой язвой и занудой.

Причем, Трофимова была не просто язвой, она была язвой самого

агрессивного толка. Могла и учебником по башке заехать, но этим в школе никого

не удивишь, это многие в школе умели.

Но не все умели сказать. А Лина Трофимова так могла уесть словом, что

даже шпана из старшеклассников предпочитала ее не задевать.

Иначе говоря, оса с бантами. Она банты очень уважала, помнится.

Но Ритке она здорово помогла, это он тоже помнил. Поэтому Ритка к

девятому классу совсем осмелела, перестала ходить с вечно затурканным видом,

расцвела.

Женек в школе был середнячком, закомплексованным мямлей, длинным,

тощим и абсолютно неинтересным. Даже он сам это понимал.

Это он после брутальную щетину завел, когда в институт поступил. И очки в

тонкой оправе.

А в классе Женька был настолько неприметным, что ни одна из школьных

группировок не приложила ни малейшего усилия, чтобы затянуть его в зону своего

влияния и, по счастью, ни одна из них не избрала его тренажером для издевок, как

это было с одним пацаном из параллельного класса. Вот тому доставалось.

А Женька – ничего, сидел тихонько за предпоследним столом, отвечал на

троечку-четверочку и любовался издалека полупрофилем Ритки Кулебяки. Так и не

пригласил ни разу ее никуда, все не мог духу набраться. А потом разбросала их

жизнь, и позабыл Женя свою первую влюбленность.

Какая она теперь? Замуж, небось, вышла… Дети, то, се…

А все-таки интересно, что Линка здесь забыла? Вид у нее какой-то

взбудораженный, хотя и целеустремленный.

Магазинные ступеньки давали хорошую возможность для наблюдения, и

Женька видел, как его бывшая одноклассница крутит головой и нетерпеливо

вытягивает шею, ловя шанс перебежать через поток автомобилей на другую

сторону улицы.

Во, перебежала, наконец. В наш магазин, что ли, девушка, навострилась?

Узнает или не узнает? Он-то ее узнал, а вот она его… Бородой, опять же,