Текст книги "Код Электры"

29

Можно верить или не верить в то, что земные токи и звездные поля управляют всем, что происходит. В то, что случайности на самом деле подчинены большому смыслу.

Закончился последний урок пятницы, на котором мы с Анте работали вместе, заканчивая общее задание. Оказалось, Анте прекрасно умеет писать тексты. Трудно только заставить его это делать – он-то предпочитает болтать с приятелями о компьютерных играх и футбольных матчах.

– Что ты делаешь? – воскликнула я, когда Анте вдруг начал рыться в моих вещах.

– У меня пропала резинка… наверняка ты ее взяла… где у тебя пенал?

Он схватил мой рюкзак, висевший на стуле, и стал вовсю копаться в нем, но я тоже схватилась за рюкзак, потянула его к себе, и…

Металлическая пластина с отверстиями – та, которую мы нашли за резными птицами на фасаде голландского дома, – упала на пол посреди класса.

– А это что такое?

Анте бросился к ней быстрее молнии. Он поднял пластину с пола еще до того, как я успела наклониться. Повертел ее в руках, потрогал маленькие выступы.

– Отдай! – сказала я. Но он, разумеется, не отдал. Продолжая рассматривать пластину, погладил рукой заржавелую поверхность.

– И что ты делаешь с этой штукой? – спросил он.

– Не знаю, – пробормотала я. – Я даже не знаю, что это такое! Я ее нашла.

Нужно срочно что-то придумать! А я-то специально положила пластинку в рюкзак, чтобы никто – например, мама или папа – случайно не обнаружил ее дома.

– Нашла?

– В… в магазине Красного Креста! – соврала я. – Она лежала в коробке с другими вещами, которые я купила.

– А я вот знаю, что это такое, – заявил Анте. – Это музыка. У прабабушки масса таких штуковин.

Музыка? Мне показалось, что я ослышалась. А Анте отказался объяснить. Сказал, что я могу поехать с ним и посмотреть сама. Но только если сейчас, сразу после школы.

Ясное дело, я бы с удовольствием взяла с собой Ореста. Но я не знала, согласится ли на это Анте. Поскольку я живу так близко к школе, что хожу туда пешком и мне нет смысла брать велосипед – а Анте везде ездит на велике, – мы договорились, что я зайду домой, возьму велосипед и мы встретимся у продуктового магазина.

Так что я ничего не сказала ни Оресту, ни кому-нибудь еще. Пошла домой, вывезла из гаража велосипед и покатилась по улице Альмекэррсвеген вниз под горку.

Анте ждал меня, как и обещал, у продуктового магазина. У него, конечно, был спортивный велосипед с миллионом передач. Но он пустил меня ехать впереди, по крайней мере пока мы не выехали на дорожку вдоль реки. Там он обогнал меня, но только для того, чтобы продемонстрировать резкие повороты и ехать на одном заднем колесе. И каждый раз поглядывал в мою сторону, проверяя, вижу ли я, что он делает. Я игнорировала его как могла.

Как и в прошлый раз, Анте сам отпер дверь Герды.

– Это я! – крикнул он, и, как в прошлый раз, нам навстречу выбежал мопс по кличке Сильвия. – Я должен сперва с ней погулять, – сказал он. Я пошла с ним, стояла на улице и чувствовала себя глупо, пока Анте ходил туда-сюда с Сильвией и даже подобрал ее какашку в маленький черный пакетик.

За пределами школы Анте становится другим человеком: готовым позаботиться о собаке, не придуриваясь при этом, и таким нежным по отношению к прабабушке.

Когда мы вернулись, Герда вышла в кухню. Она потребовала, чтобы мы поели, и они с Анте достали булку, масло и сыр, а еще тот самый сок.

Герда спросила Анте, как его футбол, и Анте принялся рассказывать о последнем матче вплоть до последней передачи или как там это называется.

После трех бутербродов у меня возникло чувство, что Анте совершенно забыл, зачем я пришла.

– Пластина, – сказала я.

– Да-да, – кивнул Анте. – Давай проверим ее.

Но сначала нам пришлось убрать за собой в кухне, и только потом мы прошли в гостиную Герды, где хранилось множество старинных вещей.

Герда села в кресло. Казалось, она дремлет. Но на самом деле она внимательно разглядывала нас здоровым глазом.

У одной стены стоял старинный предмет мебели – кажется, это называется секретер. Что-то типа комода, только у него есть откидная доска, и она может послужить столом. Эта самая доска была опущена, и на ней стояла масса всяких декоративных штучек на вязанных крючком салфетках.

Анте положил руку на маленький деревянный сундучок, стоявший позади трех фарфоровых фигурок, изображавших трогательных детей в старинной одежде.

– Вот, – сказал он.

Взяв сундучок, он поставил его на журнальный столик, а сам принялся рыться в одном из ящичков секретера.

Сундучок был из темного дерева, раскрашен снаружи узором из цветочных завитков. На крышке было написано SYMPHONION. Я осторожно потрогала его. С одной стороны торчал металлический рычаг.

Тем временем Анте нашел, что искал. В руках он держал коробку.

– Вот пластинки, – сказал он и открыл крышку.

Внутри коробки лежало несколько покрытых ржавчиной пластинок с отверстиями, совершенно таких же, как та, которую принесла я. Вернее, почти таких же. На них было что-то отпечатано – буквы истерлись, прочесть было трудно.

На одной было написано WALZ ELEGANT, а на другой CONCERTINA DMAJ.

– Дай мне свою пластинку, – сказал Анте. Я достала из рюкзака пластинку и протянула ему. Он сравнил с другими из коробки. Они были точно такого же размера и такой же толщины. – Так и знал! – воскликнул он.

Анте взял сундучок с надписью SYMPHONION и открыл крышку. Внутри торчали какие-то металлические детальки, но Анте просто насадил пластинку на маленький штырек посредине и закрыл крышку. Потом несколько раз подергал за рычаг, торчавший из сундучка, и отпустил его.

Комната заполнилась ясными звуками. Казалось, из сундука доносится звон колокольчиков.

Мы замерли.

Звучала странная мелодия. Немного печальная и одинокая, но очень красивая: ее хотелось слушать снова и снова.

– Эту песню я никогда раньше не слышала, – прозвучал из кресла голос Герды.

Когда я ехала домой, уже совсем стемнело. Река с дорожки казалась совершенно черной, и фонари отражались в ней.

Всю дорогу я напевала мелодию, стараясь ее не забыть.

Дома я тут же пошла к себе, достала одну из пустых нотных тетрадок для заданий по сольфеджио и записала мелодию по памяти.

Это называется «со слуха» – когда можешь сыграть или записать мелодию, которую только слышал. А я неплохо научилась запоминать музыку на слух.

Но теперь нужно срочно сыграть ее, чтобы проверить, правильно ли получилось. Я достала из угла виолончель.

Глубоко вздохнула, пытаясь внутренне настроиться. Впрочем, когда я начинаю играть, необязательно быть сосредоточенной. Важнее начать. Когда я играю, сосредоточенность приходит сама собой. Просто вздохнуть, расслабить руки и плечи.

Моя виолончель слегка расстроилась. Я принялась настраивать ее, закручивая колки. C-G-D-A… Я провожу смычком по двум струнам сразу. Я умею определять на слух, когда все звучит правильно, когда два звука вибрируют вместе, как надо.

Когда виолончель была настроена, я стала играть мелодию, ноту за нотой. Иногда приходилось исправлять записанное мною со слуха.

Скоро я выучила ее.

Странная мелодия зазвучала в моей комнате. Рождаясь от моего смычка, дрожа на струнах, выходя из корпуса через эфы, она стала реальностью. И, едва сыграв ее, я поняла, что это мелодия песни Сильвии – той, которую она играла и пела давным-давно, почти на этом самом месте, где я сейчас. Вблизи усадьбы Альмекэрр, в Леруме и на этом самом инструменте. Моя виолончель как будто узнала эту мелодию.

Во мне зазвучали слова песни:

 
То, что привыкли мы видеть вокруг,
Новой картиной сменяется вдруг.
Ныне пришел Рудокоп, а за ним —
Скрежет и грохот, гуденье и дым.
Это повсюду, до края земли
Сети блестящих дорог пролегли.
Скоро ль, дитя, что с лозою грядешь,
Силы заветной источник найдешь?
Самой короткою ночью, когда
Красная с желтой сойдется звезда,
Там, где людские скрестились пути,
Стрелка небесных часов привести
Сможет тебя непременно к тому,
Что не открылось досель никому.
Звездные вмиг развернутся поля.
Мощные токи извергнет земля.
Птицы вослед за тобой полетят
И о победе твоей возвестят.
 

Я играла долго-долго.

Когда я спустилась в гостиную, мама сидела в комнате с мечтательным выражением на лице. Перед ней стояла пустая чайная чашка.

– Какая красивая мелодия, – проговорила мама. – Как она называется?

– Точно не знаю, – ответила я. – Просто старинная мелодия. Не знаю, есть ли у нее название.

– Мелодия Малин, – проговорила мама и улыбнулась.

Само собой, Орест был разочарован, что ему не удалось посмотреть музыкальную шкатулку. И немного обижен, что я не взяла его к Герде. Но, с другой стороны, доволен: ведь мне удалось выяснить, что это за загадочная пластинка.

Тем временем он и сам выяснил массу фактов о музыкальных шкатулках и записал все это в свой блокнот.

МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКАТУЛКА

Звуки создаются за счет маленьких металлических зубцов, которые поднимаются и опускаются, точно как в детской музыкальной игрушке.

Музыкальная шкатулка состоит из деревянного ящика. В нем находятся металлические зубцы. Когда по ним ударяют, они издают звуки, которые отдаются эхом в корпусе. Чтобы ударять по зубцам, используют пластинки. На пластинке находятся отверстия, которые зацепляются за крошечные крючки, так что происходит удар по зубцам и извлекается звук. Но пластинка, разумеется, должна вращаться! Так что в ящике есть специальный механизм, на который ставится пластинка, и пружина, которая приводит в движение пластинку. После этого можно слушать мелодию. На каждой пластинке записана одна мелодия. Мелодия определяется узором из отверстий.

– Мне кажется, пластинка – это сообщение! – сказал Орест. – Отверстия – это какой-то код, который надо разгадать.

– Код? Но ведь это же мелодия… да еще и такая красивая. Разве Аксель не мог использовать пластинку просто для того, чтобы послать нам мелодию песни Сильвии? Там ведь было написано: «Песня и есть ключ»!

Но Орест не верил, что все так просто. С какой стати Аксель стал бы заботиться о мелодии? Нет, Орест был убежден: пластинка скрывала тайное сообщение, которое предстояло декодировать.

– Может быть, отверстия на пластинке надо преобразовать в азбуку Морзе. Как те самые телеграфные ленты, которые изобрел тот самый Уитстон. Разве не круто? Если сделать компьютерную программу, которая сможет проанализировать положение отверстий, то, возможно…

Глаза у него блестели. В мыслях он уже сидел в нашем подвале, перед маминым (вторым по степени продвинутости) компьютером и напряженно думал. Это было очевидно.

И, возможно, он даже прав.

– О’кей, – сказала я. – Давай попробуем.

30

Настало первое воскресенье адвента[11]11
  Адвент – предрождественский период (около месяца) у северных католиков и лютеран; суть периода – подготовка к празднику Рождества Христова, «радостное ожидание Рождества».


[Закрыть]. Я обожаю первый адвент, с этого дня Рождество начинается по-настоящему. Мы с папой подвесили звезды в окнах, поставили подсвечники на подоконники; мама из-за своей пострадавшей ноги, конечно же, не смогла поучаствовать. Потом зажгли свечи и поели имбирного печенья (папа не ел), а вечером в церкви был, как обычно, адвентский концерт.

Я так люблю, когда музыка заполняет всю церковь и все поют, – в такой музыке буквально плывешь, как в океане. Я смотрела в потолок, видела нарисованных ангелов и облака и думала об Акселе и Герде и обо всех тех, кто жил или живет там, где сейчас живу я. И они так же праздновали Рождество. Мама и папа сидели рядом на скамейке, и все было как положено. И я решила, что теперь у нас все будет хорошо.

Когда мы вернулись домой, я сразу же достала виолончель, потому что ей грустно стоять в углу в своем черном футляре. И нашла бумажку, на которой записала ноты песни Сильвии. Просто не в силах удержаться, я схватила смычок и сыграла ее снова. Но она звучала фальшиво. Только теперь я поняла: записывая ноты, я сделала ошибку. Первая нота не С, а В. Я взяла карандаш, стерла и…

Как же я не подумала! Почему не увидела этого сразу? Ведь ноты тоже обозначаются буквами. B-G-Е-А… Вот она, подсказка, ключевое слово, прямо у нас под носом. Вернее, висит на ушах, если так можно выразиться.

– Какую красивую мелодию ты сейчас играла, – сказал папа, который все это время сидел в гостиной и слушал. – Как она называется?

– Э-э… – пробормотала я. – Я ее просто так придумала.

– Продолжай-продолжай, сочиняй еще, у тебя хорошо получается! – сказал он.

Я плюхнулась на диван рядом с ним.

– Что мы будем делать на Рождество? – спросила я.

– В этом году отметим дома.

– Ну и хорошо, – ответила я. Иногда мы ездим к родственникам в другие концы страны, и это, конечно, тоже здорово. Но мне так нравится сидеть дома, где так уютно и в углу гостиной мигает огнями елка.

Я положила голову папе на грудь, прижалась к нему так близко, что услышала, как бьется его сердце.

Тук-тук, тук-тук. Почему так неровно?!

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я.

– Что? Ну да, – ответил он. – Просто немного устал.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Малин, – сказал он, – ты по-прежнему волнуешься из-за моего сердца? И кардиостимулятора?

«Да!» – хотелось мне закричать, потому что я волновалась из-за этого каждый день и каждый час.

Но я только пожала плечами, потому что не хотела признаваться в этом папе.

Папа пошел и принес толстую брошюру, где объяснялось, как устроен кардиостимулятор.

Он рассказал мне, как работает сердце, посылая кровь в каждый мельчайший сосуд тела. И что здоровое сердце никогда не стучит идеально ровно. Напротив – скорость, вернее, частота ударов постоянно меняется. Вверх и вниз, смотря что нужно телу. И еще он сказал, что кардиостимулятор, заставляющий его сердце биться, сделан очень хитро – он тоже умеет менять частоту сердцебиения.

Получается, так и должно быть – все время немножко по-разному.

31

Вскоре выяснилось, что у нас небольшая проблема. Я была убеждена, что ноты в песне Сильвии дадут нам ключевое слово и мы разгадаем шифр. Но какой длины ключевое слово? Иными словами, сколько нам взять нот из песни: две, три, пять или больше, – чтобы подставить их в шифр Плейфера? Если, конечно, это вообще шифр Плейфера…

– Мне надо к вам домой, – решительно заявил Орест. – Нам нужны компьютеры!

Я встревоженно посмотрела на него.

– Не для того чтобы общаться с Месиной, – пояснил он. – А чтобы разгадать шифр!

В понедельник после школы мы с Орестом пошли ко мне домой. Дверь была открыта, мы вошли.

– Привет! – крикнула я, как обычно, ожидая услышать голос мамы с дивана в гостиной.

– Приветствую! – ответил мне со второго этажа незнакомый басок.

Я уставилась на Ореста. Если долго фантазировать про всякие привидения, и духов, и еще Акселя – поневоле подумаешь, что это он…

Мы услышали тяжелые шаги по лестнице. В прихожую спустился незнакомый мужчина.

– Добрый день! – поздоровался он и улыбнулся, обнажив неестественно белые зубы. – Рогер Бундмарк, агент по недвижимости.

Агент. Из тех, кто помогает людям продавать свои дома. Этот агент бродил тут повсюду и все рассматривал: полы, потолки, стиральные машины, всё, что есть! Он постоянно что-то бормотал себе под нос – думаю, прикидывал, сколько может стоить наш дом. Мы с Орестом ушли в компьютерную комнату в подвале и закрыли дверь, но через некоторое время он зашел и к нам.

– Просторная и очень функциональная комната для детей разного возраста, – проговорил он.

Я понимаю, не его вина, что нам приходится переезжать, но мне ужасно, ужасно не понравился этот агент.

В тот вечер мама тоже была не в настроении. Жаловалась на боль в ноге, но мне подумалось, что и она тоже расстроена из-за дома. Зато папа был весел. Он ходил по дому, поливая свои растения в маленьких горшочках, а потом уселся читать «Лерумскую газету».

– Смотрите! – воскликнул он и протянул нам статью.

Лерумская газета.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 1/12

ТЕРАПИЯ В АЛЬМЕКЭРРЕ

Мы встретились с Моной Нильссон, которая занимается целительством и открыла консультацию для всех желающих на своей вилле в Альмекэрре.

– Терапия строится на гармонии человека с природой, – рассказала она. – За привычной реальностью скрывается нечто большее, не видное глазу.

Это ее авторская философия, которая называется гелионавтика.

– Мы воспринимаем жизнь как сеть, – продолжает Мона. – Все мы создаем узоры, сплетающиеся друг с другом. Очень важно воспринимать человека как нечто целостное.

Консультация Моны быстро набирает популярность. Предлагается терапия для людей и животных.

– О-ох! – простонала мама и уронила газету на пол.

32

Наш новый класс совсем не такой, как старый. В старом мы целую неделю договаривались, какую песню будем петь на окончание школы. А в этом всё куда быстрее. Мы еще только в седьмом, но уже решили, что, когда окончим девятый, отправимся всем классом в самое лучшее в мире путешествие. Однако самое лучшее, как все понимают, не может оказаться еще и самым дешевым. А это означает, что деньги надо начинать собирать уже сейчас. И в какой-то момент – я уже и не помню, как это получилось, – мы решили, что будем продавать рождественские снопы, которые вешают в садах для птичек.

Санна тут же предложила, чтобы она, я, Орест и Анте все вместе продавали наши снопы. Интересно, она специально это придумала, потому что считает, будто Анте в меня влюблен? Но спросить я не решилась.

В пятницу пора было забрать все снопы из школы, а потом сразу идти их продавать.

Мы взяли коляску Электры, чтобы куда-то их сложить. А потом кто-то из нас катил коляску, а кто-то стучал в двери, предлагая людям купить у нас снопы.

Продавец из меня никакой. Я застреваю уже на первом этапе – когда надо звонить в дверь к незнакомым людям. Для меня это ужасно трудно. К счастью, ни у Санны, ни у Ореста таких проблем нет. Оба прекрасно могут позвонить в чужую дверь и рассказать, что мы собираем деньги и все такое. Но лучше всего посылать вперед Санну, потому что она самая веселая из нас и на голове у нее красная рождественская шапочка. А мы с Орестом можем и рядом постоять с рождественскими снопами в руках.

Анте предпочел катить коляску. Меня это удивило – обычно его видно и слышно больше всех. Но, может быть, он тоже стесняется продавать что-то, хотя в остальном всегда норовит казаться таким смелым и крутым. А тут плелся за нами в своем новом толстом пуховике. По крайней мере, ему точно не холодно. Куда хуже было Оресту: на нем были его обычный дождевик, который ему мал, и перчатки.

Мы медленно прошли по улице в квартале, ближнем к лесу, останавливаясь у каждой двери. Во всех садах уже горели рождественские гирлянды: так красиво! Когда во всех окнах горят звезды, а на подоконниках стоят адвентские подсвечники, любой дом кажется таким уютным, что туда сразу так и хочется переехать. В начале декабря мы с мамой обычно ходим на предрождественскую прогулку и считаем звезды в окнах, хотя в этом году прогулки, разумеется, не получилось.

Все произошло, когда мы позвонили в дверь последней секции в длинном таунхаусе. Я буквально подпрыгнула, увидев, кто нам открыл, – я ее сразу же узнала. Но она-то меня не знает – когда сердце у меня бешено заколотилось, мне пришлось самой себе об этом напомнить. Сама-то я пряталась за кучей подушек, когда видела ее. Это была мама Месины Молин.

Какая удача, что Санна умеет так хорошо говорить, потому что я просто онемела. Мы вошли в прихожую, пока мама Месины искала деньги, чтобы расплатиться за два снопа.

– Смотри, сумка как у тебя! – весело сказала Санна, указывая на цветной рюкзак, висевший на вешалке. Мне было не до сумок – я стояла, не сводя глаз с фотографий на стене. На первой был пухленький младенец, радостно улыбавшийся на камеру. На второй – ребеночек с круглыми щечками и челкой, на третьей – тот же ребенок, но побольше и уже без челки. С каждой новой фотографией ребенок рос, волосы становились все длиннее, лицо вытягивалось, и на последнем снимке я узнала Месину. Там она выглядела так же, как на фотографии в школе. Пышные волосы взбиты и глаза подкрашены. Серьезное выражение лица.

– Спасибо! С Рождеством! – сказала Санна на прощание.

Но едва мы вышли на крыльцо, она повернулась ко мне:

– Что с тобой такое? Ты привидение увидела, что ли?

– Это мама Месины Молин, – ответила я. – Ты что, не обратила внимания на фотографии?

– Что, правда? – воскликнул Орест. У него был такой вид, словно он сейчас рванется обратно в дом. Как будто там он найдет Месину! Это единственное место на свете, где ее уж точно нет.

Анте понял, о чем мы говорим, и тут же давай придуриваться.

– Ах, та девчонка-привидение! – закричал он. – Привиде-е-ение!

Никто и моргнуть не успел, а он уже побежал в сад за таунхаусами и исчез за углом.

– Что он творит? – удивилась я.

Орест только покачал головой и схватился за ручку коляски.

– Идем дальше, – сказал он. – Он нас догонит.

Мы с Санной неуверенно двинулись за Орестом. Ясное дело, через пару минут Анте нас догнал. Пробежавшись, он поравнялся с нами и заявил, что заглянул в комнату Месины Молин.

– Откуда ты знаешь, что это именно ее комната? – спросила Санна.

– Потому что это самая обычная девчонская комната, – ответил Анте. – Там все так, словно она до сих пор живет, только пусто!

Я поежилась. А мои родители – случись мне пропасть, они тоже оставили бы мою комнату как есть? Наверняка. Оставили бы комнату ждать в надежде, что я вернусь.