Текст книги "Код Электры"

33

Лучше поздно, чем никогда! Оресту удалось. Он расшифровал! Ну… или почти.

Он надеялся, что все сделает его компьютерная программа. Он написал прекрасную программу, которая проверяла шифр Плейфера с разным количеством букв в качестве ключевого слова, но это ничего не дало! Орест сам признался, что уже был готов сдаться. А потом подумал: вдруг это шифр Виженера, тот самый, который Аксель использовал в первых письмах к нам. И фишка в том, что ключом оказалась вся песня!

Любую мелодию можно записать нотами, обозначающими разные звуки. А ноты названы разными буквами. Поэтому, когда я записывала песню Сильвии, я записала такие ноты:

B G E A A B G E A B G E A A G #F G #F E B G E A

И именно эти ноты, то есть их буквенные обозначения, и есть ключевое слово! Так что, если песня начинается с нот B-G-E-A, это означает, что первую букву закодировали при помощи ключа В, вторую при помощи ключа G и так далее. Такой код разгадать очень сложно! Орест выглядел ужасно довольным, что ему удалось прочесть начало сообщения.

Подставив буквы, он получил решение:

Пятьотюжногоугломмсюа

Возможно, это означает «пять от южного угла…» – но что дальше?

Что именно Орест напутал, определила я. Я записала названия нот буквами, но перед одной нотой был знак, который называется «диез». Он пишется вот так: # – и означает, что звук на полтона выше. Разгадывая код, Орест пропустил этот знак и просто вставил букву F, стоявшую следом. Но я знала, что #F произносится как FISS! Теперь решение оказалось правильным.

Текст получился такой: «Пять от южного угла тинга».

Тинг? То есть здание тинга? Старый дом в центре Лерума. А у домов есть углы. Мы посмотрели на карту Акселя, и точно: там начерчено здание тинга, оно прямо посреди волнообразных линий, обозначающих земное излучение. Супер! Срочно на велики – и туда!

Но уже второе воскресенье адвента, и дорожки покрыты льдом. Ни у кого на велосипедах нет зимней резины. Так что пришлось нам тащиться до центра Ле-рума пешком.

Здание тинга – светло-серый дом на площади. Он очень забавный, потому что на самом верху, на крыше, у него большой колокол, как в церкви. Не знаю для чего – я никогда не слышала, чтобы в него били.

«Здание тинга Лерума. Построено в 1892», – прочла я на табличке возле двери. В том же году, что и станция!

Стало быть, оно уже стояло, когда в начале 1893 года Аксель покинул Лерум.

Центр Лерума уже украсили к Рождеству. На уличных фонарях висели рождественские игрушки, а посреди площади красовалась огромная елка. В животе приятно защекотало. Хотя я уже не маленькая, Рождество все же очень приятное время.

В здании тинга когда-то собирался тинг. Это было что-то типа суда – насколько я понимаю, там разбирались, чья на самом деле бурая корова и дальше в том же роде. Но сейчас в здании тинга собираются организация Красного Креста и скауты, а как раз в этот день там проходил рождественский базар. В железной корзине перед входом горел огонь, а по обе стороны двери висели пучки толстых еловых лап. Здесь можно было купить лотерейные билеты и елочные украшения, толпы народу входили и выходили в дверь.

Мы с Орестом стояли, уставившись на здание. Серые деревянные панели, большие белые окна. Каменное основание и несколько углов. Наконец мы пришли к выводу, что южный угол – это ближайший слева, если стоять лицом к входу.

– Пять от южного угла тинга – скорее всего, Аксель имеет в виду пять метров, – сказал Орест. – Он как-никак инженер.

Мы прижались вплотную к углу и синхронно пошагали. Один метр… мы покачнулись и засмеялись. Два метра… но? Три метра… мы остановились.

– Значит, это… – пробормотала я.

– Ровно вон там, – сказал Орест, указывая пальцем.

– Вот и я о том же, – буркнула я.

У нас снова возникла проблема. Живая проблема. Огромная, метров десять в высоту. Прямо перед нами рос гигантский каштан.

Мы долго стояли и смотрели на каштан, но ничего так и не произошло. Потом зашли на рождественский базар, купили пару печенек с шафраном и по стаканчику сока, разыскали свободное место за столиком.

– Может быть, надо копать вокруг? – предложила я. Когда в прошлом году мы нашли подсказку возле дуба ленсмана, оказалось достаточно покопать вокруг пня.

– Но ведь тут совсем другое, – возразил Орест. – Дуб ленсмана уже существовал, когда Аксель зарыл что-то возле него. А этот каштан – он только кажется большим, но ему вряд ли больше ста лет! Стало быть, каштан всеми своими корнями пророс над тем, что было закопано в этом месте в 90-е годы девятнадцатого века!

Ситуация выглядела совершенно безнадежно. Мы сидели молча и уныло пили сок.

Прежде чем уйти с базара, я купила лотерейный билет у той тетеньки с прямыми волосами, которая обычно стоит за прилавком в магазине Красного Креста. Я выиграла целую банку конфет в виде рыбок. Ну хоть так.

34

Прошло несколько темных декабрьских дней, в школе каждый день были контрольные и последние сроки сдачи работ. Никогда еще нас так не загружали. Даже хорошо, что мама все время дома, – я могла поговорить с ней, когда начинала нервничать так, что даже не понимала заданий.

– Сосредоточься на одной задаче за раз, – советовала она. – Один маленький шажок, потом другой, и все получится.

При этом сама находилась в постоянном стрессе. Это было заметно по утрам, когда она начинала работать суперрано, а еще – по ее телефонным разговорам и особенно по частым и глубоким вздохам. Ведь папа по-прежнему почти всегда отсутствовал!

Пару раз я пыталась делать уроки с Орестом. Но это очень сложно, потому что он не впадает в стресс – типа никогда! Он из тех, кто просто пропускает вопрос, если он ему кажется странным, в то время как я катаю ответ на несколько страниц… Поэтому он всегда быстро заканчивал с уроками и уходил вниз, в компьютерную комнату. Мы собирались было вместе что-то поделать, когда я закончу, – вот только я никак не успевала закончить, а потом уже становилось совсем поздно.

Весело было только один раз, когда мы с Анте сидели у него дома и делали задание по шведскому языку. Дом у Анте такой суперсовременный и кажется немного чужим. Его мама была дома. На ней всегда модная одежда, она с прической и все такое, словно собирается на праздник, хотя это самый обычный день. Мне всегда кажется, что люди, которые так выглядят, должны быть высокомерными, что им вряд ли нравятся такие, как я, – ведь у меня-то по утрам едва хватает сил собрать волосы в хвостик. Но я ошиблась: она оказалась очень любезной и симпатичной. Угостила нас фруктовым салатом, а когда задание по шведскому было отослано, мы с Анте поиграли в трогательную компьютерную игру, где фигурировал вязаный человечек, живущий у старушки.

Так что в первые дни этой недели у меня совсем не было времени думать о подсказках Акселя. Но о самом Акселе я думала: о нем, и о Сильвии, и обо всех остальных, кто жил здесь, в Леруме, и бывал в тех же местах, что и я. Теперь, узнав о них, я обращаю внимание на всякие старинные дома, вроде здания тинга или голландского дома. Я вижу остатки серых каменных стен между современными коттеджами и фрагменты старой дороги рядом с новой. Словно старое никуда не исчезало, а новое просто легло сверху. А когда темно, мне иногда кажется, что я вижу людей из прежних времен. Мужчин в черном и женщин, идущих по улице или ожидающих у дверей…

В среду у нас была последняя в этом году встреча оркестра, а я бежала всю дорогу вверх по склону от Альмекэррсвеген, и мне показалось, что какая-то тень преследовала меня от самого моста! Ясное дело, это была полная ерунда. По крайней мере, придя домой и усевшись в теплой светлой кухне, я была совершенно уверена, что все это лишь мои фантазии. Только я успела согреться, как на глаза мне попалась статья в «Лерумской газете», лежавшей на столе. Вот что там было написано:

Лерумская газета.

СРЕДА, 10/12

ОШИБКА МУНИЦИПАЛОВ ПОГУБИЛА КАШТАН

Вчера утром управление по благоустройству срубило большой каштан у здания тинга.

«Произошла ошибка, – говорит представитель муниципалитета Эва Сальбранд. – Именно это дерево рубить не планировалось. Указание было убрать небольшие кустарники».

Пришедшие сегодня утром на еженедельное совещание Красного Креста глубоко возмущены.

– Такое величавое дерево! Кому и зачем понадобилось его рубить? – говорит Арвид Лидхульт. – Оно всегда так красиво зеленело! Летом давало тень, а осенью приносило каштаны, с которыми любили играть дети. Ужасная глупость!

Управление по благоустройству приносит свои извинения.

Просто невероятно! Но уж если написали в «Лерумской газете» – стало быть, так оно и есть! Каштан перед зданием тинга, мешавший нам выкопать очередную подсказку, срублен! Пойди я из музыкальной школы другой дорогой, наверняка бы сама это увидела. Подумать только: его срубили всего через несколько дней после того, как мы там побывали! Это наш шанс. Теперь, когда дерева нет, мы, возможно, доберемся до следующей подсказки! Я собралась бежать к Оресту, но обнаружила, что его кроссовки уже стоят у нас в прихожей, так что понеслась вниз, в компьютерную комнату.

Он, как всегда, сидел там, усталый и бледный. Неужели до сих пор пытается разыскать Месину?

– Бросай компьютер! – выпалила я. – Нам нужна лопата!

Когда мы с Орестом добрались до центра, пень уже убрали. Все большие корни вытащили и увезли. Остался лишь плоский кусочек земли на том месте, где раньше стояло дерево.

– Мне кажется, невелики шансы, что здесь сохранились какие-то подсказки, – пробормотал Орест. Но сам тут же вонзил лопату с такой силой, что в земле захрустело.

Да, мы принесли с собой лопаты. Да, мы копали, хотя магазины еще были открыты и мимо проходило множество людей, которые могли нас заметить. Некоторые, конечно, косились на нас. Но прошло около получаса, прежде чем к нам подошел какой-то мужчина и спросил, чем мы занимаемся.

– Я тут потеряла украшение… весной, – начала плести я. – И подумала: вдруг оно найдется, когда дерево увезли.

– Никаких шансов, – ответил мужчина. – Всю землю вокруг пня тоже выкопали, а потом насыпали новую, привозную. Если ты потеряла украшение, то оно уехало со старой землей.

Похоже, все безнадежно. Ведь мы понятия не имели, куда девались пень и вывезенная земля. Из меня словно разом вытекла вся энергия, сразу навалилась усталость.

Теперь ничего не выйдет.

Последний след, последняя подсказка из письма Акселя утрачены навсегда. Мама подыскивает новый дом и работает на износ. Папы никогда нет дома – почему? Неужели ему куда интереснее проводить время с Моной, чем со мной и мамой?

Вечером я долго сидела, раскачивая в руке кулон, точно маятник, но так и не придумала, о чем его спросить. Или просто боялась узнать, что он ответит.

На следующий день кто-то посадил новое деревце на том же самом месте, где стояло старое. Простая тоненькая веточка, маленькая и слабенькая! Трудно ему будет прижиться – разве в декабре сажают новые деревья?! Кстати, кто его посадил, так и осталось загадкой.

35

Наступила пятница, и произошло по крайней мере одно хорошее событие. Маме наложили повязку поменьше, она обзавелась костылями. Когда я пришла из школы, она отставила работу и показала мне, как теперь будет прыгать из гостиной на кухню и обратно.

– Завтра попробую спуститься в подвал! – выдохнула она, запыхавшись – ведь она проскакала целый проход между комнатами.

– Здорово, – ответила я, решив не спрашивать, как дела на работе и где папа. Мама достала сухарики и чернично-малиновое варенье, сделанное летом. Потом спросила, где «тот странный чай», и я достала пакетики Моны с календулой, спрятанные в шкафчике за приправами.

Я поставила блюдца и чашки в гостиной, потому что мама сказала, что ей придется еще поработать, и поняла, что она по-прежнему трудится в полную силу, не вставая с дивана.

– А это что такое? – крикнула мама из кухни. Я услышала, как она схватила свои костыли и запрыгала в прихожую. Входная дверь открылась. Теперь мама стояла на крыльце.

Я подбежала и встала рядом.

В наш глухой переулок заехал огромный белый туристический автобус. А переулок у нас коротенький и довольно узкий. Обычные машины тут могут развернуться, но для автобуса однозначно слишком тесно.

– Должно быть, он здесь по ошибке, – пробормотала мама, когда дверь автобуса с шипением открылась прямо перед нашей дверью и из него вывалилась куча народу.

Все выходившие были одеты либо во все черное, либо во все белое. В остальном же они были до того непохожи, что и представить нельзя. Женщина с высокой прической в черном пиджаке, черной юбке и чулках стояла рядом с мужчиной, который просто напялил на себя простыню с вырезанной в ней дыркой для головы. На многих были широкие рубашки, у некоторых на головах красовались странные шляпы и шапочки. Одни нарядно одеты, в платьях и костюмах, другие в самой обычной повседневной одежде.

Вне всяких сомнений, эти люди направлялись не к нам. Они шли к Моне.

И вот они не спеша двинулись по дальней дорожке к ее дому – получилась длинная цепочка, словно черно-белое шествие, вскоре исчезнувшее за кустами.

Мы с мамой стояли вытаращив глаза. Когда автобус опустел, водитель попыталась выехать задом на Альмекэррсвеген, но далеко не уехала. На нашу улицу заезжал еще один!

Когда все пассажиры из двух автобусов ушли в сторону дома Моны, я оставила маму в кухне и пошла следом.

– Я должна посмотреть, что делает Орест! И что там происходит, – объяснила я маме.

– О’кей, – с сомнением протянула она. – Но ты же не дашь втянуть себя во что-нибудь этакое?

– Нет, ну что ты, мамочка, – ответила я, погладив ее по щеке, и, как будто сама была заботливой мамой, добавила: – Выпей спокойно чаю. Кстати, Орест ведь тоже там.

– Но ведь ты скоро вернешься, да? – крикнула мама мне вслед, когда я закрывала за собой дверь.

Но я только помахала ей через окно кухни.

– Полулуние! – Мона стояла на скамейке прямо посреди сада. На ней единственной были и черные, и белые одежды – левая сторона совершенно черная, а правая совершенно белая.

Толпа людей в черном и белом собралась перед ней в саду, а практикантка Лив строила их поплотнее, чтобы все поместились. Многие наверняка наступали на грядки. Сама я примостилась на террасе у двери в дом, чувствуя себя слегка неуместно в обычных синих джинсах и красно-оранжевом джемпере, как будто я нарушала общее настроение.

– Последнее полулуние года, в самую темную ночь, мы отпразднуем с Артемидой, Дианой, Луной! – продолжала Мона. – За постоянные изменения! За то, что приходит и уходит! За сходства и различия! За черное и белое! Встречайте неизвестное с радостью, встречайте его с любовью. Давайте праздновать!

Краткую речь Моны встретили всеобщим ликованием.

Потом все снова поспешили в дом, потому что на улице было очень холодно, и мне пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы освободить проход.

Последней вошла Мона – и с ней мужчина, одетый в черные джинсы и черный джемпер. Папа. Я должна была догадаться.

– Привет, солнышко! – улыбнулся он мне. – Как здорово!

«Куда уж там», – мрачно подумала я. Он тут развлекается, пока мама сидит дома одна! Я уже собиралась сказать ему, что он должен пойти домой, но сбилась, потому что между нами вдруг образовалась очередь из людей. Они толкались, прорываясь в гостиную, уже и так заполненную народом. Откуда-то сверху доносилась музыка, и я предполагала, что скоро начнутся танцы.

– А что это за праздник такой? – спросила я, когда снова увидела папу.

– Ну, как обычно… я точно не знаю! – улыбнулся он. – Мона называет это праздником полулуния. Мне кажется, большинство народу пришло сюда просто пообщаться. А потом предполагается нечто особенное, когда мы скажем «прощай» старому и поприветствуем новое…

– Типа как Новый год? – спросила я.

– Да, пожалуй, – кивнул папа. – Хотя тут больше про черное и белое.

Маме, конечно, хорошо и уютно дома. И она сама собиралась поработать еще пару часиков… Так что я сказала папе «пока» и пошла искать Ореста.

Я постучала в дверь Ореста, но никто не ответил, и я осторожно ее приоткрыла. В комнате было пусто. На столе Ореста лежало несколько раскрытых книг. Два ящика были выдвинуты. Заглянув в них, я увидела, что тетрадки и ручки там в полном беспорядке… Я невольно улыбнулась. Оказывается, у Ореста тоже не всегда идеально убрано! Почему-то эта мысль меня порадовала.

Тут вдруг в комнату вошел Орест.

– Что ты тут делаешь? – удивился он.

– Тебя ишу, – ответила я. – Увидела в окно, что у вас тут что-то намечается, и решила проверить, как ты.

Орест покачал головой и задвинул оба ящика. Вид у него был немного раздраженный.

В празднике он однозначно не участвовал. И хотя он довольно часто носит белую рубашку, сейчас на нем были коричневый джемпер и брюки цвета хаки. Похоже, он выбрал то наименее черно-белое, что было у него в шкафу.

– Я там немного приглядываю, – он мотнул головой в сторону гостиной. – Чтобы, по крайней мере, всё не поломали. Впрочем, по сравнению с другими праздник полулуния очень даже ничего.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Дождись, пока подадут еду, и сама все поймешь, – ответил Орест с довольным видом.

Так я и сделала.

Чуть позже мы с ним стояли в прихожей и поедали вкуснейшие пирожки в форме полумесяца, общаясь с двумя братьями-близнецами из Хальмстада. Болтать с ними было приятно – пока мы не поняли, что они просто хотят выяснить у нас, как поступить к Моне на практику.

– По-моему, ужасно круто, – заявил один из них, и Орест не знал, куда глаза девать.

Народ на вечеринке начал спонтанно меняться одеждой, так что теперь почти у всех было что-то черное и что-то белое.

Когда настала полночь, музыка внезапно стихла. Совместными усилиями все лампы в доме погасили. Мона опять вывела всех в сад, возглавив шествие. Оно снова получилось длинным – множество черно-белых людей, идущих друг за другом. Белая одежда светилась в темноте, черная и вовсе с ней сливалась.

Над лесом висела луна. Это был идеальный светящийся полукруг. У меня мурашки побежали по коже, когда я увидела ее.

– Черное и белое! Вода и камень! За единство противоположностей! За то, что придет, и за то, что уйдет! – провозгласила Мона. Она подняла руки, и внезапно весь лес за ней осветился, словно сотни маленьких лампочек загорелись на каждой ветке! Это было чудо – как будто звезды спустились с неба в лес. Все, кто был в саду, издали вопль восторга.

Но это продолжалось всего секунду. Потом маленькие огоньки внезапно погасли, и вдруг все замерли.

Из леса донесся леденящий душу вопль:

– Ай… ай! Какого лешего… а-а-а-ай!

Я услышала, как люди в темноте толкаются и давятся. Орест снова зажег свет в доме, и, как только он это сделал, в дом через дверь террасы вошли Мона и папа. Они вели кого-то, поддерживая с двух сторон, а этот человек то стонал, то ругался. Фигура в большом темном пальто.

Я тут же узнала его. Это был Торстен Росён – он жил в этом доме до того, как сюда переехала семья Ореста.

Мона усадила Торстена в кухне.

– Что произошло? – шепотом спросила я папу.

– Мы нашли его там, в темноте… – ответил папа. – Он держал в руках большие ножницы и намеревался перерезать провода от гирлянд, которые Мона там развесила. Проблема в том, что как раз в ту секунду, когда он попытался это сделать, мы включили электричество… Ужас! Надеюсь, с ним все хорошо…

Торстен, казалось, больше разозлился, чем пострадал. В кустах у него разорвалась одна брючина; кроме того, на лбу красовалось грязное пятно, но сам он об этом, конечно, не подозревал.

Сидя на стуле, он сердито ворчал что-то насчет «странные типы шастают…», «весь сад перекопали…» и «вырвали розовый куст Инги…».

– Вот кому очень трудно отпустить старое, – проговорила Мона себе под нос. Она пыталась убедить Торстена попробовать пирожок в форме полумесяца, а тот лишь качал головой.

Но вот что странно. Какой-то магией Мона все же обладает. Наверняка это Торстен всю осень пытался ей подгадить. Натворил сотню мелких пакостей. Разбивал горшки, сорвал табличку и все такое. Но теперь, пока он сидел в кухне, любезность Моны его в конце концов обезоружила. Нехотя попробовал чай, который Мона поставила перед ним. А потом все же откусил пирожок. И через какое-то время пробормотал:

– Ну вроде добрая девочка…

Девочка – это Мона.

Как ей это удается?

Потом пришла Инга и забрала Торстена. Пробыла некоторое время и много говорила, как обычно. Как будто хотела всех убедить, что они оба не сумасшедшие. Инга даже похвалила Мону за то, что летом у нее вырос такой урожай овощей.

– И гигантские улитки вас не донимали? Как же вам удалось? – спросила она.

– Соль, – ответила Мона. – Она помогает от всего.

Пожалуй, все дело в соли…