Текст книги "Хост пожарче"

Антон Минин

Любить нельзя использовать. Каждый сам решает, где ставить запятую. Сегодня и я решил. Любить нельзя, использовать. Точно. Решено. А еще дружить нельзя, использовать. Хотя ведь все на самом деле так наоборот… в идеале. А в жизни все так, как я сказал минутой ранее. Ни один человек никогда не сможет испытать радости за ближнего, никогда не сможет испытать его счастье… Не отняв его у него. Зарекаюсь(!) Больше никогда никому не рассказывать о своих чувствах! Клянусь семью клятвами, заверяю семью молитвами… Или что там обычно еще говорят в таких случаях? Я не знаю, правда… Я и личного дневника никогда в руках-то и не держал… Но сейчас понимаю, что на данном жизненном сегменте мне и поговорить-то не с кем, кроме как с тобой, кипа бумажных листочков… Знаешь, бумажный, а я ведь даже не понимаю, почему у меня в руках сейчас именно ты, а не стопка таблеток или остро заточенное лезвие… Неужели я так дорожу этой жизнью, что не только не решил разорвать с ней связь, не медля ни минуты, но и даже принялся искать психологической помощи, изливая тебе душу и пытаясь найти в бездне белизны твоих листов какой-то некий путь к исцелению? Если я это уже делаю, то, наверное, где-то в глубине себя тандем моего сознания и разума уже приняли положительное решение, посылая некий улыбчивый знак будущему… Но я целиком этого не хочу… Я вообще ничего не хочу…

Мы встречались с ней почти три года… Да, возможно, кто-то скажет, что сей срок излишне не серьезен и его стоит расценивать не более как затянувшуюся детскую игру в подражание взрослым, но я сейчас в таком состоянии, что готов отрубить язык любому такому оратору. А еще многие говорят, что современное поколение разучилось любить. Так вот, я типичный отпрыск чрева модернизации – ношу кеды, хожу в рваных джинсах, разговариваю по айфону, цепляю вай-фай во всех кафешках, но я не иссохший от недостатка чувств сломленный прутик – я обычный человек, с сердцем, циркулирующей в нем кровью и летающими возле него эмоциями. И она такая же – чистая, добрая, как сорванная ромашка, подаренная маме на семейный праздник – чистое воплощение светлости, только в ее случае – в человеческом обличий. Знаешь, листовой хранитель моих чувств, нас даже иногда называли психами, нет, не теми сбежавшими с пути разума умалишенцами, а просто созданиями не от мира сего. И ведь правильно называли. Когда я был с ней, я был в зоне недосягаемости для всех остальных, причем это проявлялось не только в отключенном мобильном устройстве или статусе оффлайн во всех соцсетях, нет – меня не было вовсе, я будто исчезал с орбиты Земли, принимая притяжение какой-то другой планеты – планеты под ее именем – Анжелика. И пускай, с точки зрения науки, это невозможно, я все равно это испытывал. Знаешь, ты сейчас можешь не верить. Мне будет абсолютно все равно, мне вообще сейчас на все все равно. Я будто в железном панцире – в кольчуге, отделяющей меня от всех в этом безразличном до чувств мире. А когда я был с ней, я чувствовал совершенно другое. Я даже ходил иначе – не по земле, а по одуванчикам, причем как-то поверху – не качая солнечных головок. да что уж там скромничать – я летал. Даже более того, я возвышался куда-то к солнцу, туда, где багровый закат горит ярко-рыжим цветом ее волос. Хотя не все ли равно сейчас. Ведь мне уже недоступно ни солнце, ни одуванчики, ни даже то самое ощущение полета… Но, как известно, счастье не может оставаться без хозяина, поэтому вся эта лирическая картина любви нарисована красками чувственного сентименталиста уже давно, словно по наследству, если здесь, конечно, уместно это сравнение, перетекло к Илье – моему когда-то лучшему другу и единственной родной душе, брату, как я его называл, причем не кровному, а душевному. Пожалуй, это все, что способен связать в более-менее правдоподобную цепочку мой раздраженный разум. Все остальное произошло как-то вообще без моего ведома, но как бы это ни было парадоксально, с прямым моим участием. А сейчас мне остается лишь проклинать тот злосчастный день, когда я впервые открыл тепло этих изящных солнечных лучиков Денису и когда познакомил его с ними воочию. Что было дальше, известно всем, кроме меня. Знаешь, продукт древесной переработки в кожаной обложке, это словно график – все точки входят во множество решений, но одна выколота, там вот я и являлся этой самой черной дырой на всемирном холсте непонимания. Нет, конечно, я не навсегда останусь столь несведущим в обстановке ослом. Даже более того, я уже им не являюсь, сегодня эти двое слепых фонарщика таки пролили свет истины на темные джунгли неведения. Хотя, впрочем, что за чушь я несу? Банально все – моя девушка ушла к моему другу. Все. Конец. Точнее сказать – урок. Для меня. Для них же… а черт знает, что сейчас будет с ними. Меня это как-то совсем не волнует… Хотя я сам не знаю, что меня волнует… Сейчас я в абстракции, где-то за гранью всех миров… Где-то на периферии жизни и смерти…

Привет, мой разговорчивый блокнот, признаюсь честно, это утро одно из самых паршивых в моей жизни – мир будто перевернулся вверх тормашками, выставляя на созерцание свою не самую привлекательную сторону… Не могу сказать, что я пребываю в диком состоянии угнетения или по-прежнему пожинаю вкус вчерашнего депрессивного сумасбродства…Нет. Все не так. Хотя лучше бы уж было именно так, причем во всем цвете красок с метанием остроконечных предметов в их фотографии и адским хохотом над тишиной… Но в действительности все гораздо хуже – мне просто плохо. Нет ни злости, ни непростительных суицидальных замашек, и даже сердце не рвется на испепеляющие сами себя кусочки. Мне просто банально паршиво. Даже не знаю, с чем сравнить… Ну, как будто бы ты поставил двадцать штук евро на победу любимой команды, а они взяли и продули, а прямо после окончания матча твой друг звонит тебе и сообщает, что его приятель продает новенькую ламборджини, о которой ты мечтал последние десять лет за девятнадцать пачек иностранной валюты… Как-то так… И это продолжалось до тех пор, пока порчу не сняла Вика, вытащившая меня в кафе.

– Ой, да ладно тебе, она даже не секси телочка, так девчонка… Таких многочисленно.

– Вик, я любил ее.

Моя подруга – сокурсница с театрального факультета жеманно закатила глаза:

– Ну, и вот что я должна тебе ответить? Да, ее кожа напоминала топленое молоко, глаза – двух резвых солнечных зайчиков, а смех затмевал самую чудесную песню, услышав которую даже продюсер Димы Билана обернулась бы и достала из сумки бумаги на заключение контракта.

– Спасибо…

– Ежкин кот! Антон! Ну, значит, не такой уж она и ангел, раз способна на такое.

– Хм…

– А этот твой Костя… Мне он никогда не нравился.

– Ты просто ревновала меня к нему…

– Ну, да, а на какой такой лес ты гулял с ним больше, чем со мной, я вообще тоже френдик.

– Лес?

– Да, я решила отучиться материться… Все-таки в актрисы мечу, плохо с такой привычкой… Хотя я тут, – Вика театрально сморщила носик, – жить не собираюсь, а Шварцнегеру со Сталлоне будет гладко на мои русские выражения…

– Вик, ты как ребенок, у моих одноклассниц такие фантазии в пятом классе прошли, – я засмеялся над подружкиной наивностью…

– Во! Зато ты хоть улыбнулся!

– Литневская, с тобой, блин, не улыбнешься!

– Я такая…

– Вик, ну, ты ведь понимаешь, что миллиарды провинциалов просто мечтают жить в Петербурге, а ты сидишь тут и нос ворочаешь… Америку ей подавай!

– Не такой уж он и привлекательный, как о нем писал Гоголь в Петербургских повестях,

– Да. Особенно если сидеть в Макдональдсе и есть биг мак и чикен макнаггетс, как это делаем сейчас мы. Ты хоть раз сидела в Онегине или в Барбазане, ела лобстеры, запивая красным вином, подписывая контракт на съемки в фильме Худьякова? Знаешь, тебя в Америке манит лишь светскость, пачки грима и шварцнегеры, но все это есть и тут, только нам оно не доступно! Потому что мы нищие, обычные, а теперь еще и одинокие студенты…

– Одинокие… У меня принцип: «да» я скажу либо Шварцнегеру, либо Сталлоне, либо Тарантино…

Услышав это, я снова закатил глаза, а Вика продолжала:

– А ты не парься, просто забей на них обоих! Вот если бы тебя актерский дар решил покинуть, то да, можно было бы сидеть слюни пускать, а Анжелика… пфф… ушла, пришла, перешла к Косте, абсолютно по боку!

Дома сидеть было просто невозможно… Ее не было нигде, но ее частички витали во всем. Кухонные цветы шлейфом своего аромата заставляли погрузить в теплые воспоминания её фиалкового тела, часы, которые обычно, по канонам ее любимой песни Димы Билана, «вопреки всему спешили», сейчас на зло всем обстоятельствам мертво замерли, небрежно зацепленный за край зеркала ободок, всем своим видом напоминал наши объятия и ее шаловливые, вечно манящие меня закрутить с ними игру, шелковистые волосы… Я пытался закрыть глаза, но и тогда все равно невозможно было покинуть галерею родных образов… Знаешь, бумажный, я никогда не умел рисовать, даже в детском саду, когда все дети приносили из дома новые восковые мелки и, обмениваясь недостающими цветами, рисовали солнышко, я просто чиркал. экий постмодернизм создавал… А сейчас научился. Ведь иначе нельзя объяснить, как мое сознание так правдиво вырисовывало бескрайние фантазийные картины новой реальности, где было все – ободки, часы, фиалки… Но при этом все было каким-то лишенным души…

Не в силах вытерпеть смысловое поражение жгущих раскаленной лавой мысленных атак я отправился гулять… Просто гулять… вдоль улицы. Но, очутившись под теплой улыбкой хорошей погоды, мне еще больше захотелось зажмуриться. Из всех углов, словно коты на весеннее обострение, повылазили миловидные парочки. Косички, балетки, кепки, кеды, платьице, туфельки, джинсовый пиджак, лаковые туфли, шипованные ботинки, футболка с жирафом, спортивный костюм с кроссовками так оккупировали меня, что, оглянувшись вокруг, я пришел к неутешающей мысли, что я… один такой, один… Номер один, блин… Знаешь, не хватает только ее любимых завываний «Я вижу блеск в твоих глазах. Ты – моя звезда», слащавого блондинчика, с радостью вручившего мне некий цветастый флакончик, и получилась бы идеальная реклама против прыщей. Те тоже начинаются одинокими картинами отвергнутого все миром юноши. Только в этом маркетинговом промысле вторая часть открывает герою чудное излечение и мгновенную встречу с запавшей на его новую кожу кукольной брюнеткой, с которой он тут же отправится в кино. А я так и буду бродить по тротуарам, выдыхая воспоминания о наших прогулках под этими фонарями, возле этих деревьев, за этими столиками в кафе…

Недолго думая, я решил оградить себя от созерцания столь прекрасных любовных идилий, беспощадно разворачивающихся прямо перед моим носом, и направить свои уже чуть ли не подкашивающиеся от накатившего всплеска чувств ноги в ближайшую кальянную, дабы домашняя атмосфера, манящий грейпфрутовый аромат и мягкие пуфы есть самая безобидная обезболивающая таблетка. «В твоих глазах я умираю И в них живу я словно…» встретили меня динамики текстами песни Лок Дога. Словно в сумраке, созданном сознанием, я прошел к свободной зоне и чуть ли не упал на наполненный песком тканевый мешок. Не видя ничего вокруг, я вдруг решил начать самоизлечение, решил улыбнуться миру. И начать я решил с приветливого кивка всем посетителям заведения. Напротив меня сидела курносая блондинка, активно жестикулирующая своей подруге, заливавшейся каким-то особо важным для нее рассказом. Заметив мою улыбку, она засмущалась и опустила в пол свои кукольные глазки, я же повернулся на сто восемьдесят градусов и под строчки «Читай мои мысли, но взгляд твой уже не найду» уткнулся глазами в веселую мальчишечью компанию, им явно было не до моей улыбки – им улыбались клавиатуры любимых смартфонов. Посидев так минуты полторы, я прислушался к звучащей мелодии, голосившей: «Просто не видим никаких причин, чтобы друг другу не быть ближе других женщин и мужчин», решил продолжить курс выдуманной температуры и развернулся налево, там меня ждала встреча с влюбленной парой – вытянутые мужские ноги в потертых синих джинсах, приютившие на себе юную девочку. Она весело смеялась, а руки парниши уже ласкали шелковые пуговки практически до конца расстегнутого пиджака его его возлюбленной, из под которого выглядывала белая маечка с напечатанным на ней притом-фотопортретом улыбающегося победителя Евровидения 2008 года. Я двинулся взглядом чуть выше и запутался глазами в шаловливом переплетении их шей рождавшем пламенный поцелуй. Вдруг наблюдаемой мною объект в синих джинсах щекотливо ущипнул округлые формы под лосинами и его спутницы и мне по ушам мне резанул тонкий возмущенный голосок… Анжелика… Но как это?.. Я впился взглядом в похотливые руки молодого человека – железный перстень с летящим орлом. мой подарок Косте на пять лет нашей дружбы…

– Что курить будете? – нависла надо мной темная фигура официанки.

– Я… я… извините, мне душно, – не в силах сказать больше не слова я как ошпаренный выбежал вон и упал на укрывавшую землю весеннюю траву…

– Привет…

– Привет… Антон! Боже мой, что с тобой? Да ты же на бомжа похож! – Вика впустила в квартиру облезшего, помятого меня, внезапно свалившегося на нее.

Судя по ее по двум сумкам в коридоре, приподнятому настроению и строгому деловому костюму, она куда-то собралась.

– Вик… Я Анжелику встретил… С Костей…

– Да, я поняла, что не Саймона Уэста, – суетливо бегая по кухне в поисках бутылки с высокоградусной жидкостью, протараторила моя подруга – И что, драться с ним зачем?

– С кем?

– С Костей, а с кем еще… Где это произошло-то хоть? – наконец-то отыскав нужную бутылку, Вика перевела на меня взгляд.

– Литневская, ты о чем вообще? Какой Костя? Какая драка? Нет, ну, Костю-то я знаю, но дальше я совсем запутался!

– В смысле? Ну, ты же сказал, что Лику с Костяном встретил, помятый ввалился ко мне, а сейчас глотками хлебаешь водку. Стоп, Антон, сейчас уже ничего не поняла я. Да, хватит тебе, что совсем, как слесарь, присосался-то! А ну-ка, отдай! – вырывая у меня бутылку, перешла в раздражение моя сокурсница.

– Да не дрался я с ним… Просто зашел в кальянную, а там эти двое обжимаются, ну, я и убежал.

– ??? – девушка подняла одну бровь. – А чего тогда такой поёрзанный?

– В траве валялся…

– Чего?

– Чего слышала…

– У-у-у… Минин, да ты в край сбрендил! Тебе не водка нужна, а психушка!

– Спасибо, подруга, за совет! – непонятно из-за чего пришел в ярость я и, соскочив со стула, вырвал у Вики бутылку и разбил ее.

– Совсем что ли? – подставила палец к виску подруга – Да, ладно, ладно, успокойся! Садись давай, только не кричи, прошу тебя!

– Извини…

– Да, нормально…

– А ты куда такая нарядная-то? И с сумками вон?

– Где? А а это, – Вика посмотрела в коридор, – это реквизит, я на кастинг собиралась, роль в новом молодежном сериале про врачей.

– Интерны что ли?

– Да не-ет, там какой-то новый снимают. Слушай, а пошли со мной! – неожиданно сама для себя сделала мне предложение подруга.

– Что? Вика, ты совсем что ли? Ты меня вообще сейчас видишь?

– Эм… ну, это-то да… Но, Минин, водка-водкой, бывшая-бывшей, а талант не пропьешь!

– Ты это сейчас серьезно?

– Ну да, а что такого-то?! Слушай, Минин, ты чего глаза-то пучишь, как будто на кастингах ни разу в жизни не был!

– Был… Да побольше тебя был… но просто это как-то неожиданно…

– Неожиданно? Минин, тебе-то неожиданно? А не ты ли две недели назад поднял меня в два часа ночи, чтобы сыграть в массовке клипа какой-то музыкальной группы?

– Блин, Вик, нет! Я тогда в форме был, в настроении, а сейчас какой из меня актер с синяками под глазами и заниженной самооценкой?

– Ну, попытка не пытка! Да и ктому же, если сейчас умоешься, расслабишься и зачитаешь им свой коронный «Театр» Белинского, то вполне себе актер второго плана!

– Супер! Слесарь дядя Витя!

– Ладно, тогда оставляю тебе ключи и сиди кисни!

– Стой, – я ухватил Вику за подол юбки, – ладно, я согласен!

– Ура! – девушка театрально подняла руки к небу. – Спасибо, Царь-Батюшка, что соизволили!

– Ой, да ладно тебе! Дай мне пять минут, чтобы плеснуться холодной водой.

– Окей, буду ждать тебя в подъезде.

– Вииик… а пошли домой.

– Чего? Ты издеваешься? – разрядилась на весь коридор моя подруга.

– Да как-то некомфортно мне здесь… Смотри все какие – расфуфыренные, с личными гримерами, дипломов целая куча… ты где этот кастинг откопала-то?

– И что? – отрезала категоричным тоном моя сокурсница. – В Интернете нашла. А «расфуфыренные» все, потому что это сериал! А не тяп-ляп роли в массовках, которые доставались нам ранее!

– Говоришь, как провинциалка, приехавшая покорять столичное кино.

– Сам ты провинциалка! Кстати, Антон, моя бабушка скоро юбилей отмечает, поедем всей семьей в Москву на праздник, и я тебя хотела попросить… блин, даже не знаю, как сказать-то лучше…

– Как есть, так и говори, я вроде бы не кусаюсь.

– Ну, в общем… да, блин, как-то это все тупо…

– Я пойму.

– Можешь сыграть моего парня? – ЧТО?

– Да тише ты! Просто моя бабушка, она очень трепетно относится к моему одиночеству, а я не могу ни в кого влюбиться, ну, точнее могу, но Шварцнегер явно чуть-чуть занят и вряд ли согласится составить мне пару.

– А что так? Настоящая любовь не должна прерываться какой-то там Голливудской карьерой! Пусть все бросает и бегом! Это же твоя бабушка, объясни ему, и пусть не ноет!

– Вот очень смешно! Прямо очень, Антон! Так что, ты согласен?

– Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой в Мск и притворился твоим парнем, я все правильно понял?

– Да… Ну, ты же мой друг, так что выкроишь пару денечков…

– Блин, Вик, я даже не знаю! Да кого не знаю, я просто в шоке! И насколько далеко ты уже завралась? Нам и целоваться придется?

– Не знаю… Ну, попросит бабушка, значит, придется… И не смотри на меня так! Ты же актер, ну, чего тебе стоит!

– Подожди, а родители что?

– А что родители? Вместе мы врем, а что делать-то еще?

– Нет, ну, реального парня ты себе найти не пробовала?

– Антон, ты же знаешь, что я… О, черт, уже моя очередь! Пожелай мне удачи!

– Ни пуха!

– Да иди ты!

– Еху-ху!

– Что такое? Прошла?

– Ну, про прошла не знаю, но я им явно понравилась! Сказали подождать в коридоре до конца кастинга, а потом зайти на какой-то второй тур.

– Ого! Вик, да это же просто очень круто!

– Знаю! Кстати, ты уже скоро! Слова помнишь?

– Да вроде как, ну если что, включу импровизацию! Кстати, френд, я тут подумал! Я согласен.

– На что? Подожди, ты на Мск согласен??

– Да… Ну, а если тебе надо, то почему бы не помочь!

– Ааа, я так рада! Ладно, потом все обсудим, иди пока к кабинету, постарайся хотя бы не самым последним быть, чтобы они на тебе не сорвали последнюю усталость.

Стоит ли отмечать всю широту, с которой рассекается бескрайняя река моего таланта, способная утопить в своих водах все личностные и личные конфликты – в общем, не растекаясь эпитетами по холсту, мы с Викой оказались в золотой тридцатке понравившихся коварной комиссии дарований.

– Тааак, – застучал пальцами по столу статный мужчина в идеальном деловом костюме, – мы тут решили кое-что поменять и уже разбросали примерные роли и примерно определились с персонажами, – тут последовал ряд описательных характеристик кадров из сериала с приписанными к ним актерскими фамилиями. – А вот с парой двух врачей-практикантов мы пока еще не определились, либо будут играть Козлов с Семейниковой, либо Минин с Литневской.

– Серьезно? – Вика чуть дернула меня за рукав.

– Девушка, у вас какие-то вопросы?

– Нет-нет, просто радуюсь, – поперхнулась моя подруга.

– Ну, то, что радуетесь, это хорошо. Кстати, хорошее настроение – лучший ключ к победе, прошу на сцену.

– Что? Меня?

– Не «меня», а Вас с молодым человеком, девушка, вы же у нас Люлина и Булин.

– Что? Нет, я Литневская.

– Очень приятно, а я Федор Анатольевич, только я сейчас про ваших сериальных персонажей. Прошу на сцену и побыстрее.

– Нам нужно что-то показать? – растерянным голосом вопросил я, когда мы уже поднялись на решающую арену.

– Ну, желательно. В общем, слушайте, вы у нас Билин, и Люлина – молодая пара практикантов, влюбленных друг в друга. Обычные, средние студентики. Но! Любите друга друга еще со школы! И это нужно обязательно показать. В общем, приступайте!

– А что нам нужно делать, Федор Анатольевич, – чуть ли не хором мы набросились на главу комиссии.

– Будете так тупить, позову следующих, а вас выгоню вон! Ситуацию я вам обозначил? Обозначил! А дальше импровизируйте, вы же актеры!

Стараясь еще больше не разозлить статного мужчину, мы тут же принялись изображать какие-то комичные ситуации, чем очень взбодрили зал и порадовали всех членов комиссии.

– Так что, – вдруг прервал наш персональный спектакль командующий процессом. – Ребята, это все очень здорово! Прямо очень! Вот только, я же сказал, любовь у них! А вы что играете? Двух взбалмошных приятелей! Хотя играете-то, черт возьми, хорошо! Так, а знаете, что мы с вами сделаем! А поцелуйтесь! Только так, чтобы я Вам поверил! Вот поверю – роль ваша, нет – будем прощаться.

– Блин, – тихо шепнул я Вике, глядя прямо в глаза.

– Минин, но это же ради роли, к тому же нам все равно придется потом… перед бабушкой…

– Вик, еще не прошло даже трех дней после моего расставания с Ликой… я не могу…

– Что? Ты понимаешь, в какой проект мы попали? Какая Лика?

– Ты не можешь понять, ты ее не любила…

– Я? Да, не могу. Но ты, в первую очередь, актер, так что давай соберись.

– Мне долго ждать? – громом ворвался голос режиссера.

– Ну же, Антон.

– Нет… давай откажемся…

– Антон, во-первых, если откажешься, то сам потом до конца года будешь проклинать этот день на грязном тулупе в каком-нибудь провинциальном театре и смотря кино только по телевизору, а во-вторых, Анжелика твоя не такая и ангельская и, поверь, что только ты зацепишься на ТВ, как она тут же к тебе прибежит, несмотря ни на каких там Костей.

– А ты не обидишься, если я вместо тебя сейчас представлю ее?

– Да хоть Боню с Алёной Шишковой представляй, только давай сделаем это… пожалуйста.

В этот момент сцена под моими ногами разрушилась, все наполняющие зал люди мигом превратились в летних комаров и, пару раз взмахнув крыльями, улетели на предстоящие кровопролитные подвиги, я обернулся по сторонам – я стоял в парке, посреди большой цветущей поляны, а напротив, протирая свои большие круглые глаза, сидела Анжелика – такая нежная и добрая. Не медля ни минуты, я тут же нагнулся к ней… и мы слились в сладком, словно карамельный шейк, поцелуе.

– Прекрасно! – вырвал меня из бурных фантазий режущий мужской тембр! Прек-рас-но! Ребят, а вы случайно в жизни не встречаетесь?

– Да нет…

– Тогда вас ждет большое будущее! Если честно, моя дочь так не целует своего парня, как сейчас это сделали вы! Это просто волшебно! Так, а сейчас валите отсюда! Роль ваша! И чтобы послезавтра были на съемках!

– Я-то? – защебетала счастливая Вика. – Вы это серьезно?

– Валите, говорю! А то передумаю!

– А-А-А, Антон ты слышал? Ой… а у тебя все в порядке?

– Да, все хорошо… просто нужно выпить немного воды, кажется, – переволновался.

– Ой, а где тут кулер-то? – лихорадочно заметалась по коридору подруга. – Тебе не стало лучше?

– Да, вроде бы уже лучше, – не соврал я, чувствуя, как мелкие черные точки постепенно исчезают и голова постепенно приходит в норму. – Может, прогуляемся до ближайшего кафе?

– Антон, ты на часы-то смотрел? Вечер уже!

– П-ф, – я крайне по-идиотски закатил глаза. – Вика, Питер, он, как и Москва, невер слип, так же, кажется, Смэш пел?

– Не знаю… ну да, вроде… Чего-то я тебя не поняла. Давай своими словами объясняй, а то через смэшевские афоризмы вообще ничего неясно.

– Вик, ты от радости зависла что ли?! Пошли в какое-нибудь круглосуточное кафе? Их же на каждом углу. И вообще люди хотят есть всегда, и не важно, зима сейчас, лето, день, ночь, причем это заметил не только я, а еще сотни тысяч бизнесменов, зарабатывающих на сфере питания.

Вечер радовал абсолютно душевной погодой. Только, бумажный, давай без твоих филологических нравоучений о несовместимости этого эпитета со словосочетанием из контекста. Ибо я не ошибся. Погода была именно душевной – тихий звенящий дождик пел мелодией доброй детской песенки, легкий ветерок слабой воздушной струйкой легкости аккуратно обдувал плечи, а температура приняла свое самое комфортное состояние, подарив простор прогулок и мечтаний. Именно в такую погоду летящие музы таинственно восседают на хрупкие плечи таланта писателей, рождая впоследствии очень элегантные словесные зарисовки. Я уверен, Питер такой погоды – основной виновник многих литературных шедевров, наверняка, уже подарил кроткому Пушкину не один такт вальса различных стилистических фигур или вдохновил Минаева на философские размышления, так часто залетающие грозным камнем в голову моего кумира – Миркина.

– Так тепло, – с полуулыбкой выдохнула Вика.

– Да… – полностью погружаясь в таинственный Петербург, поддержал я подругу. – Литневская, а хочешь анекдот расскажу?

– Что? Ну, давай, – не поняла моей радости девушка.

– Слушай другой анекдот: «Как ты празднуешь свои победы?

– Бухаю.

– Но ты всегда бухаешь!

– Потому что я по жизни победитель!»

– Ахах, а он был с намеком?

– Хм… вообще-то нет… Но раз ты предложила, то давай!

– Ничего я не предлагала… просто нечего рассказывать такие анекдоты перед круглосуточными супермаркетами.

– Опа! Так, Вика, жди меня тут!

– Уже через пять минут я, счастливый и розовощекий, как наивный первоклашка, бегущий к маме похвастаться первой пятерке в дневнике, бежал к Вике с бутылкой розового вина.

– Вино?

– Я схватил первое, что увидел, а давай залпом, напополам?

– Ты совсем сбрендил?

– Сбрендил… Ну, иногда ведь надо побыть идиотами… к тому же повод есть.

– Ох, ну тут ты прав! Повод действительно такой, что, – Вика присосалась к горлышку бутылки.

– Ого!

– Не огокай! Твоя половина осталась!

– Уже нет! – закричал я, опустошая последние капли. – Слушай, а давай наперегонки?

– Чего?

– Догоняй! – крикнул я, убегая от смеющейся сокурсницы.

– Блин, Минин я чувствую себя чокнутым алкоголиком, – задела меня за край одежды Вика, когда догнала.

– Ну, прям, Питер и вино – это прямая панацея.

– Да, ты прав… тебе сейчас так тяжело.

– Тяжело? Вика, да я, черт возьми, счастлив! Я в самом красивом городе нашей страны, во мне алкоголь, и я играю в догонялки с лучшей подругой. Я, как человек, просто невероятно богат положительными эмоциями!

– Это как человек… А как Антон?

– Не порти этот прекрасный момент, мне слишком хорошо, чтобы омрачать его чем-нибудь!

– Слушай, а поехали ко мне? – рубанула предложением Литневская.

– ???

– Ну, еды нормальной поедим, потанцуем.

– Блин, Вика, ты ангел! Твои идеи просто божественны! Слушай, а давай я тебя до дома на руках донесу?

– Что? Тош, ты совсем спятил? Я же с сумками, да и до дома далеко!

– Я тебя умоляю! Просто расслабься!

Вихрем улыбок двух счастливых безумцев осветило дорогу до Викиного дома, мы толкались, смеялись, бешено радуясь жизни, влезли в метро, травили анекдоты и вели себя как обезбашенные подростки! Уже через полчаса мы оказались у нее дома.

– Опачки! – Вика достала из шкафа бутылку виски. – Сгоняй за колой в холодильник, я пока включу что-нибудь веселое, ты же не против убить вечер на просмотр позитивной комедии?

– Загугли КамедиКлаб, ну, или СтендАп какой-нибудь, или знаешь, зайди на страницу в вк к какому-нибудь юмористу, к Рамису Ахметову или Игорю Чехову, посмотрим обновленные юмористические видюшки.

– О-о, обожаю этих ребят! Вообще люблю свежую кровь в юморе! – захлебываясь смехом и пытаясь пародировать стен-даперов, закатилась Вика.

– Слушай, Литневская, а давай выпьем за нашу дружбу!

– А давай! Все-таки парни, телки, они приходят и уходят, а жизнь она течёт, вообще не останавливаясь, и только друзья помогают в ней не утонуть!

– Браво! Гениальные слова! Запостю их в свой твиттер!

– Ретвитну! – щелкнула пальцем уже пьяненькая подруга опустошая поданный ей виски-кола бокал.

– Слушай, Вик, я хочу спать, – резко переменился мой голос.

– Что?? Мы же только Контакт открыли, да и виски еще не кончился.

– А ты права! А включай музыку!

– Ты чего! Ночь уже!

– Я тебя умоляю! Ты живешь и вообще соседей не напрягаешь, в конце концов можно же хоть раз оторваться!

– Ты идиот? Антон, веселье весельем, но портить отношения с… – хотела было прозвучать отговорка, но я быстро прервал ее «Носками «от Давлада, запевшими из динамиков.

– Расслабься! И просто танцуй! Вик, мы слишком много стали париться обо всем и всех, а жизнь то одна!

В этот вечер Вика полностью прониклась моим настроением и даже и не думала париться! Если честно, то я даже не ожидал, что моя серьезная подруга умеет вытворять такие ехидные па – признаться, я, как минимум, офигел, дабы даже Анжелика с ее безупречной пластичностью не умела крутить такие восьмерки – в ход шло все ее тело – безупречно длинные ноги, округлые ягодицы, тонкая талия, изящная грудь, и даже волосы летали в такт!

– Ого! А ты опупенно танцуешь!

– Знаю! Слушай, а закрути нижний брейк?

– Чего?

– Я же знаю ты умеешь!

– Да ну, ты чего, я же так… непутевая самоучка.

– Ну, знаешь, я тоже не гоу-гоущица основного состава клуба «Артист»!

– А почему именно его?

– Не знаю, всплыло в памяти яркое столичное место. Ты не мне зубы-то не заговаривай, брейк хочу!

– Охох, какая похотливая девочка!

– Неа! Не похотливая – веселая!

Из теплого облака сонного смока вырывал противный, колкий стук в дверь.

– Вика? – я приподнял голову, обнаружив, что лежу на полу в обнимку со стаканом и увидел развалившуюся напротив подругу погрузившуюся в глубокий сон за компьютерным креслом. Не понимая ситуации я перекинул взор на диван и увидел залитый непонятной липкой жидкостью предмет мебели напрочь закиданный камито фантиками. Самый ужас состоял в том, что судя по окружающей атмосфере мы крайне неплохо оторвались, но я этого совершенно не помнил – Вика! Просыпайся!

– А? Чего тебе? – ударила меня подушкой заспанная приятельница.

– В дверь стучат.

– Ну и что? Иди да открой.

– Ну ок.

– Так и знала, что ты тут! Нет, ну конечно же, где тебе еще быть, как не у этой шалавы?!

– Лика? – окинул я взглядом влетевшую фигуру в обтягивающих лосинах и удлиненной майке.

– Что? Фу, Минин, как от тебя несет алкоголем!

– О! Мамочка пришла! – перебила нас характерным сарказмом хозяйка квартиры – Вика.

– О! Встала! Ну, доброе утро, мать кормилица! У тебя еще и совести хватает появляться ту передо мной?

– Тебя чего Костя бросил? Хм, недолго он продержался! – пофигистически зевнула приютившая меня на ночлег девушка.

– Вика, извини, но тебе лучше пойти попить чаю! – ворвался в этот хаос я.