Текст книги "Forest. Книга о медленной жизни и поиске себя"

– Что же ты сделаешь из веток? – спросила Эльза, хотя мысли ее все еще оставались в лесу.

– Венки…

Хелена что-то говорила, Эльза кивала, но мысли продолжали плутать по лесным тропам, не давая сосредоточиться. Как только мать ушла, Эльза вновь отправилась к Яну. Собака следовала за ней по пятам. Женщина была уверена, что мужчина утром наблюдал за Хеленой, и ей становилось от этого не по себе.

Ян оказался на своем обычном месте у палатки. Звонко потрескивал костер, на огне варился кофе, распространяя по округе ароматный дымок.

– Как прошел день? – спросила она.

– Вполне. Был хороший улов, – и Ян указал на объедки рыбы.

Про Хелену он не сказал ни слова.

Эльза сообщила, что в поселке собираются устроить праздник осени. Будет много людей и шуму.

– Надеюсь, вы не уедете из-за этого?

– Меня не пугает такая ерунда, как деревенская ярмарка.

Женщина вздохнула с облегчением.

– Что? – спросил он, – крепко я подсадил тебя на свою удочку?

И расхохотался.

– Все приходишь и приходишь узнать, что было дальше. И сейчас за этим пришла.

– Если честно, за этим. Расскажите, что случилось после того, как вы остались без дома на колесах.

– Что случилось? Что случилось? – проворчал мужчина. Потом, словно старый пес, покрутился на одном месте, пытаясь устроиться поудобнее, разлил по эмалированным кружкам обжигающе горячий кофе, подбросил в костер веток, которые вмиг затрещали и взвили вверх сноп искр, и приступил.

История Катарины

Стайка белокурых девчушек в клетчатых платьях с визгом носилась по школьному холлу. Сначала они играли в салки, и мои уши буквально закладывало от звонких детских голосов, потом – в догонялки, и старое здание школы наполнилось симфонией скрипящих половиц, так что я скрежетал зубами от этого непереносимого звука. Когда дело дошло до пряток – девчушки немного угомонились, и я выдохнул. Постепенно, по мере того как на пороге школы появлялись их родители, стайка редела. Через какое-то время осталось всего четверо шалуний. Они расставили стулья в шахматном порядке и прыгали между ними. Трое, двое и, наконец, в пустынном холле школы для девочек осталась одна ученица. Ее никто не забирал. Я, в качестве школьного сторожа (да, да, был в моей жизни и такой период), сидел за своей конторкой при входе и молча наблюдал за ней. За окном сгустились ноябрьские сумерки. В школе было холодно. Девочка зябко повела плечами, надела cброшенное в пылу игры пальто. Конец длинного шарфа тоскливо свисал до пола. Тонкие светлые волосы выбились из косичек. Девчушке было явно не по себе одной. Школа опустела: всех учениц разобрали, учителя ушли, по коридорам гуляли сквозняки, порождая разные таинственные звуки, характерные для старых домов. Я даже немного задремал, а когда открыл глаза, ученица все еще сидела у темного окна. Внезапно тишину нарушил звук каблуков. Девочка встрепенулась, но тут же снова поникла. По лестнице спускалась директриса. Она всегда уходила последней, после чего я запирал дверь и отправлялся в свою сторожку, расположенную на территории школы. Шаги фрау Мозер звучали, как автоматная очередь – размеренная, но неминуемо приближающаяся. Я не смотрел в ее сторону, но обернулся, когда шаги внезапно стихли. Фрау Мозер стояла перед вжавшейся под ее стальным взглядом в стул девочкой.

– Это еще что такое? – раздался голос директрисы. – Почему ты здесь?

– Меня еще не забрали, – пропищала девочка.

– Ничего не пониманию. Как твое имя?

– Луиза Хофер.

Фрау Мозер сдвинула брови, но, видимо, имя ученицы ничего для нее не прояснило.

– Ты знаешь свой адрес? – продолжала допрос директриса.

Девочка пробормотала, запинаясь, название улицы.

– Кто-то из родных сейчас дома?

– Бабушка, она всегда дома.

– Ян, – обратилась она ко мне, не поворачивая головы. – Отвезите эту… девочку домой. А вы, фройлен Хофер, передайте своей маме или бабушке, что я жду объяснительную, почему они оставили вас в школе. Что за безответственное поведение! Это никуда не годится!

Восклицания фрау Мозер прекратились только после того, как за ней захлопнулась дверь. Я подошел к перепуганной девочке. В глазах ее стояли слезы.

– Ну, ну, – сказал я, не зная, как утешать детей. – Сейчас мы закроем школу и поедем к твоей бабушке.

На улице, когда мы вышли, моросил дождь. Ехать, конечно, никуда не хотелось, но не оставлять же девчушку здесь. Школьный фургон стоял на заднем дворе, рядом с моей сторожкой. Я усадил Луизу на кожаное сидение, запустил двигатель, который недовольно зарычал в ответ, и вывел старую колымагу со двора.

– Знаешь дорогу до дома? – спросил я девочку, потому что сам в городе ориентировался плохо.

Она кивнула.

– Тогда будешь указывать мне путь.

Но для начала я остановился у кондитерской и купил булочек.

– Что-то мне подсказывает, что ты голодная, – сказал я.

Девочка вежливо взяла булочку, но тут же жадно накинулась на нее.

– Мы точно не сбились с пути? – волновался я, когда окутанная дождем Вена осталась позади, и мы оказались на узкой дороге, петляющей меж густых деревьев. Сначала ее освещали фонари, но скоро они стали попадаться все реже, а потом и вовсе исчезли. Лес же, напротив, сильнее смыкал свои объятия. «Не смеется ли надо мной девчонка? – думал я. – Что, если она не знает, куда ехать, и просто тычет на развилках, куда придется». Шоссе закончилось, мы оказались на проселочном бездорожье. Дворники с трудом справлялись с усилившимся дождем, а фары слабо освещали путь. Я открыл рот, собираясь сказать, что мы возвращаемся обратно в город, но тут меж деревьев мелькнул свет. Я проехал еще немного и оказался у старинного коттеджа с увитыми виноградом стенами.

– Ты, в самом деле, здесь живешь? – усомнился я.

– Да. Это бывший охотничий домик.

Я заглушил двигатель и вышел из машины. Девочка последовала за мной. Мы поднялись по скользким каменным ступеням и постучали железным кольцом в дверь. Она почти тотчас отварилась. На пороге я увидел мальчика лет пяти и пожилую женщину в инвалидном кресле.

– Луиза?! С кем это ты приехала? И почему так поздно?

– Я школьный сторож, – ответил я вместо девочки. – Луизу не забрали из школы, и мне пришлось привезти ее сюда.

– Так, так, – отчеканила женщина. – Проходите, а то промокните.

Я оказался в крошечной прихожей, где снял куртку, а Луиза свое тонкое пальто.

– Идите в гостиную, вам надо обсохнуть, – тоном, не терпящим возражений, повелела женщина.

Я прошел в просторную комнату, где горел камин – такой же старый, как и сам дом. Наверняка ему было несколько сотен лет. И такой огромный, что в нем удалось бы зажарить кабана.

– Этому камину двести лет, – словно прочитала мои мысли женщина. – И он до сих пор исправно работает. Вот как раньше строили.

Помимо камина в комнате был диван, массивное кресло, стол, вокруг которого располагалось несколько стульев с мягкими сиденьями, шкаф с книгами и комод, в углу – расписанная экзотическими птицами ширма. Наверное, за ней находилась кровать пожилой женщины, потому что больше комнат на первом этаже не было, а на второй она не смогла бы подняться. Хотя, несмотря на инвалидную коляску, женщина проворно перемещалась по дому. Через пару минут она принесла мне кофе и бутерброд с толстым куском ветчины. Такой же она принесла Луизе, только вместо кофе – стакан молока.

– Садитесь за стол и ешьте, – распорядилась она.

Я подчинился. Женщина совсем не выглядела беспомощной. Наоборот, каждое ее слово звучало как приказ, каждое суждение, как бесспорная истина, лицо ее, несмотря на морщины, было волевым, глаза – прямо смотрели на собеседника, словно пронзали его насквозь.

– Кухня здесь такая тесная, что мы едим в гостиной, – объяснила она.

Я кивнул, так как рот мой был набит бутербродом. Горячий кофе, тепло комнаты и треск поленьев действовали расслабляюще. Только сейчас я ощутил, в каком напряжении находился всю дорогу.

– Как вас зовут? – спросила женщина, как только я дожевал последний кусок.

Я представился.

– А меня зовут Анна-Мария Хофман, я бабушка Луизы и хочу знать, что случилось?

– Да, ничего, кроме того, что я уже сказал. Девочку никто не забрал, и я привез ее сюда.

– Знаешь, где твоя мать? – перевела она взгляд на Луизу.

– Нет.

Анна-Мария поджала губы. В этот момент за окном раздался гул мотора, потом кто-то торопливо отварил дверь, и в комнату ворвалась женщина.

– Луиза!? – воскликнула она и бросилась к девочке.

– Слава богу! – повторяла она, обнимая заплакавшую дочь. Сама женщина тоже плакала, беспорядочно целовала ребенка, гладила по спине и волосам. Я перевел взгляд на Анну-Марию, бесстрастно взиравшую на происходящее.

Убедившись, наконец, что дочь в порядке, женщина, казалось, с трудом выпустила ее из объятий. И тут только заметила меня.

– Меня зовут Ян, – снова представился я. – За девочкой никто не пришел, и я отвез ее домой.

– Я чуть с ума не сошла, когда приехала в школу, а там замок! Не знаю, как здравый смысл взял верх над паникой, и я поехала сюда, а не в полицию.

– Директриса была недовольна…

– Я много раз звонила нашей учительнице, чтобы предупредить, но никто не отвечал.

– Так, сегодня пятница. Перед выходными все уходят раньше.

– Ах, пятница, – выдохнула женщина. Потом подошла к притаившемуся в кресле мальчику и потрепала его по волосам. После чего сняла пальто и небрежно бросила на диван.

Я с удивлением смотрел на вечернее платье, оказавшееся под пальто. На шее женщины сверкало ожерелье, в ушах – длинные серьги. Наряд ее совсем не подходил к этому коттеджу и к ситуации в целом.

Незнакомка опустилась на стул. После нервного напряжения ее, как и меня, затопила волна расслабления. Она была дома, с детьми.

Я рассматривал ее белокурые, как у Луизы и мальчика, волосы, выразительные, немного усталые, глаза, крупные черты лица, непринужденную, но при этом живописную позу. Девочка перехватила мой взгляд.

– Моя мама поет в опере, – с гордостью сообщила она.

– В опере!? – воскликнул я.

Женщина рассмеялась.

– Ах, не в той знаменитой опере, о которой, вы, наверное, подумали. Я выступаю в другом, малоизвестном, театре.

Но для меня это ничего не значило. Я впервые в жизни встретил певицу, и не просто певицу, а оперную. И смотрел на нее как на чудо.

– Где же ты была? Скажи на милость! – раздался голос Анны-Марии, развеяв чары. В тоне ее слышалось осуждение.

– Ах, мама, ты не поверишь, что случилось.

Женщина поворотила к Анне-Марии свое красивое лицо.

– На прослушивание на главный рождественский концерт от нашего театра направили Тересу. Но она заболела, и директор срочно отправил вместо нее меня. Какой переполох тут начался! Все стали спешно меня собирать. Я же находилась в совершенной панике. Когда приехали в Венскую оперу на прослушивание, обнаружили огромную очередь из артистов. Время, казалось, остановилось. Я каждые полчаса бегала к телефону, звонила в школу, но никто не брал трубку. В итоге, когда, наконец, очередь дошла до меня, я умирала от волнения. Не за исполнение, я о нем совсем не думала, а за Луизу. Не знаю, как я спела. После последнего аккорда, даже не переодевшись, помчалась за ней.

– То есть результата выступления ты не знаешь? – в голосе Анны-Марии звучал металл.

– Нет. Но там был мой знакомый. Я попросила его послушать, пройду я или нет.

– Спасибо вам, – обратилась она ко мне. И тут часы на каминной полке пробили.

– Так поздно! – всполошилась женщина. – А Якоб и Луиза еще не в постелях!

Она поцеловала ребят и подтолкнула к выходу.

– Умывайтесь, ложитесь, я зайду пожелать вам спокойной ночи.

Я тоже поднялся.

Женщина отодвинула занавеску.

– Льет как из ведра. Вы не можете ехать в такую погоду.

– И где же он заночует? – язвительно поинтересовалась Анна-Мария у дочери. – Свернется клубком у камина?

– В детском доме! Я заходила туда на днях, там сухо и довольно тепло. Дадим гостю шерстяное одеяло.

Я не понимал, о каком детском доме шла речь, но, если честно, был согласен ночевать, где угодно, только бы не плутать в дождь по незнакомой дороге.

Под суровым взглядом матери женщина достала из комода одеяло, снова надела пальто.

– Раньше это был сарай для садового инструмента, – объясняла она. – Но потом мы хорошенько там прибрались, принесли кровать и сделали летний домик для детских игр. Там вполне прилично.

Когда вышли на улицу, нас окутала чернота. Струи дождя хлестали, не переставая. Женщина пробежала к низкому деревянному строению в конце маленького, опустевшего, сада. Повозилась с ключом, щелкнула выключателем.

– Здесь и свет есть, – с гордостью сказала она, пропуская меня.

Я нагнулся, чтобы не удариться о притолоку, и вошел в домик. Здесь и вправду было приятно. Пахло деревом и пылью. У стены стояла кровать. В углу, в ящиках, лежал садовый инвентарь вперемешку с совочками, игрушечной посудой и фигурками для песка.

– Располагайтесь. Не очень удобно, но, думаю, ночь провести можно. С утра приходите завтракать. Еще раз благодарю за то, что привезли Луизу.

– Постойте, – окликнул я, когда женщина уже собралась уходить. – Как вас зовут?

– Катарина, – прозвучало эхом, и дверь закрылась.

Я закутался в одеяло и сразу заснул.

Проснулся я на рассвете от того, что тело мое затекло. Встал, размялся, хотя выпрямиться в домике не получалось. Вышел на улицу. Дождь прекратился, на ветках висели крупные, как ягоды, капли. В утреннем свете охотничий домик выглядел еще более старым и сказочным. Стены в некоторых местах осыпались, черепичная крыша потемнела от времени, из нее торчала высокая труба. Все окна в доме были темные. Я не стал никого будить и, хотя не отказался бы от крепкого кофе, завел мотор и поехал в город.

***

В начале недели дети вернулись в школу. Обычно я равнодушно скользил взглядом по их одинаковым для меня лицам, но сегодня, сам того не ожидая, высматривал в приходящих Луизу с Катариной. Скоро я увидел их. Девочка смущенно улыбнулась, а женщина тепло приветствовала меня, спросила, почему я уехал и не остался завтракать. На этот раз смутился я.

– Как ваше выступление? – спросил я, чтобы сменить тему.

– Меня отобрали! – просияла моя собеседница.

После уроков девочки, как обычно, играли в холле, дожидаясь пока их заберут. И так получилось, что Луиза опять осталась последней. Я боялся, что ее застанет директриса, тогда скандала не избежать. С облегчением услышал я дробь каблуков на ступенях. Запыхавшаяся Катарина вбежала в опустевшую школу.

– Луиза, милая, прости, я снова задержалась.

Катарина обняла и поцеловала дочь.

– Я уже испугался, что снова придется везти ее домой, – пошутил я.

– Мы собираемся перекусить в кафе на углу. Присоединитесь? – спросила меня Катарина.

Я посмотрел на часы.

– Фрау Мозер уйдет через двадцать минут. Она никогда не задерживается дольше. Тогда я буду свободен.

– Мы подождем вас в кафе.

Директриса не подвела и не сбилась с графика. Как только она скрылась за воротами, я запер школу и поспешил в кафе.

– Десерты в Вене и вправду отличные, – сказал я, подсаживаясь к Катарине с Луизой.

– Вы недавно здесь? – спросила женщина, протягивая мне меню.

– Пару месяцев. Мне повезло, я нашел здесь не только работу, но и бесплатное жилье. Живу на заднем дворе школы в сторожке. Еще и школьным фургоном могу пользоваться. А вы, неужели каждый день ездите в охотничий дом?

– Нет! В охотничьем доме живет моя мать с Якобом. Мы с Луизой всю неделю проводим в городской квартире и только на выходные возвращаемся к ним.

– Такое необычное место. Это и вправду охотничий дом? Или просто название?

– Когда-то дом был охотничьим. Находился на пути в поместье князя Хинтербергера. Мой отец служил управляющим у предпоследнего князя Максимилиана Хинтербергера. Я выросла в том поместье. До сих пор помню старые лестницы в коврах, картинные галереи, гулкие коридоры и огромные окна с видом на сад. Но князь умер, а его единственный сын продал поместье государству. В благодарность за верную службу князь завещал моему отцу этот охотничий домик, поэтому после его смерти мы из поместья переселились туда. Думали временно, ведь дом не особенно удобный, да и не приспособлен для постоянного проживания, тем более семьи. Но отец мой был не очень молодым и здоровым, новой работы ему так и не удалось найти. А через полтора года он ушел вслед за князем.

– Ваша мать, наверное, тяжело все это переживала?

– Возможно, в душе переживала, но внешне это никак не проявлялось.

– Она производит впечатление волевой женщины.

– Скорее, закаленной жизнью. И закалилась она еще до нашего свержения в тесный коттедж и смерти отца.

Взгляд Катарины стал задумчивым.

– Она ведь была лихой наездницей, лучшей в Австрии, победительницей престижных турниров. И даже после моего рождения, хоть и не соревновалась больше, не утратила мастерства. Она упала. С норовистого скакуна. И больше не смогла подняться. Мне тогда было семь, как сейчас Луизе. Это был сильный удар для всех нас. Но случившееся сделало маму железной.

– Она, наверное, гордится, что вы выступите на концерте.

– Гордится?! – Катарина фыркнула. – Она презирает то, чем я занимаюсь. Вся ее жизнь, в том числе я, оказалась разочарованием. Ее подвели любимые лошади, собственное тело, рано ушедший и не смогший обеспечить муж, дочь, поющая в никому неизвестном театре. Кстати, о выступлении. У меня к вам большая просьба.

Я внимательно посмотрел на женщину.

– Понимаете, с подготовкой к этому концерту в моих репетициях наступил полнейший хаос. Их могут назначить на любое время, и я не знаю, как теперь забирать Луизу из школы. Можно попросить, чтобы Луиза дожидалась меня в вашей сторожке?

– В сторожке?

– Она ничего не тронет и не помешает вам. Будет делать уроки. А я стану приходить к воротам заднего двора и забирать ее. Вы меня очень выручите. Я целый день нервничаю по поводу того, как забрать Луизу вовремя, не могу сосредоточиться.

Я не нашел в себе силы отказать.

Катарина угостила меня десертом, и они с Луизой ушли, а я вернулся в свою сторожку, с трудом представляя в ней девочку и ее мать.

Город преобразился к рождеству, даже мне пришлось водружать на старый фасад школы гирлянды. В окнах светились рождественские звезды, улицы наполнились сказочными украшениями и ароматами, а в центре Вены открылась ярмарка. Я не выносил рождество и все сопутствующие ему атрибуты. Наверное, потому что это семейный праздник, а семьи у меня нет. Я не жалел об этом, даже радовался, что никто и ничто не удерживает меня на месте. Но в дни рождества чувствовал себя одиноко. В этот раз все обстояло иначе. Катарине из-за предпраздничных репетиций приходилось часто задерживаться, а Луизе – дожидаться мать в моей сторожке. Свежая от декабрьского воздуха, сияющая, с каким-нибудь угощением приходила Катарина вечером. Я ставил чайник. Мы ужинали и болтали, а Луиза смотрела мультики по крошечному телевизору.

Во время наших бесед я узнал, что мать хотела, чтобы Катарина стала великой оперной певицей, но ее не приняли в Венскую оперу. Хотела, чтобы она вышла замуж за уважаемого и обеспеченного мужчину, но она влюбилась в скрипача из их театра и родила вне брака Луизу. Скрипач исчез в неизвестном направлении и в жизни Луизы и Катарины не присутствовал. Спустя какое-то время женщина попытала счастье еще раз и выбрала виолончелиста. На этот раз на свет появился Якоб, но счастливого брака так и не последовало. Виолончелист не исчез, но не спешил связывать себя с Катариной. Для меня это звучало удивительно, потому что Катарина представлялась мне идеалом женщины.

Перед рождественскими каникулами в школе ставили спектакль. Луиза получила в нем роль, и я с незнакомым для себя прежде волнением вместе с Катариной следил за игрой юных актеров. И радовался, что у девочки все получилось. После спектакля Катарина протянула мне конверт – в нем оказалось приглашение на праздничный концерт и на рождественский ужин в их охотничий домик.

Пожалуй, впервые в жизни я оказался на таком торжественном мероприятии. В Венскую оперу стекалась представительная публика в роскошных нарядах. Ожидали, что в королевской ложе соберутся министры. Сама сцена была украшена так, что разбегались глаза. Я сопровождал Анну-Марию, восседавшую в своем кресле, словно на троне, в черном шелковом платье, в перчатках, с перстнями на пальцах, жемчугом на шее. Волосы ее были убраны в прическу, лицо освежено макияжем, дети же напоминали пажей – Луиза в тюлевом платье принцессы и Якоб в смокинге с бабочкой, брюках и блестящих ботинках. Мы заняли свои места, и концерт начался. Длился он долго. Так долго, что Якоб устал ждать выхода мамы и заснул. Мы же дождались. Признаться, я не сразу узнал Катарину. С серебряной тиарой на голове, в ореоле светлых локонов, в пышном платье она напоминала сказочную принцессу, а не живого человека. И тут я услышал ее голос. Не знаю, что за арию Катарина исполняла, но если бы соловьи могли исполнять арии, то делали бы это точно также. Луиза смотрела на мать в восхищении. Я украдкой взглянул на Анну-Марию: лицо ее светилось гордостью.

На следующий день наступило рождество. Город опустел. Я заранее накупил всяких сладостей, потому что магазины закрылись, все проводили праздник с семьей. Упаковав подарки, я отправился в охотничий домик. Словно специально к рождеству повалил снег, и когда я подъехал к охотничьему домику, он представлял собой сказочное зрелище. Внутри царила праздничная суматоха. В гостиной накрывали стол. Под елкой дожидались подарки. Возбужденные дети бегали, Анна-Мария непривычно для меня улыбалась, Катарина хлопотала на кухне. В духовке запекался карп, а мне поручили готовить пунш.

Когда сели за стол, в дверь неожиданно постучали.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Анна-Мария. – Мы никого не ждем.

Катарина пошла узнать. Через минуту она вернулась с продолговатой коробочкой.

– Что это? – спросила мать.

– Сама не знаю.

Коробочку обвивала лента. Катарина развязала ее, открыла крышку и ахнула. В бархатных ячейках, словно драгоценности, лежали три елочные игрушки от Сваровски. Снопы света от них залили всю комнату.

– Боже, какая красота, – пролепетала Катарина. Потом развернула карточку, приложенную к посылке.

– Что там написано? От кого это? – спросила Анна-Мария строго.

– От министра культуры… – пробормотала Катарина и прикрыла рот рукой. – Он был на вчерашнем концерте.

***

После рождественских каникул жизнь вернулась в прежнее русло. Луиза теперь не оставалась у меня в сторожке, и мне этого не хватало, как и бесед с ее матерью. Изредка мне удавалось перекинуться с Катариной парой фраз. Так я узнал, что она выступала на каком-то приватном концерте для министерства культуры. Потом узнал, что министр приглашал ее на ужин. На пасхальные праздники они всей семьей уехали отдыхать в горы, в дом министра. А летом он сделал ей предложение. О свадьбе я узнал из газет, когда уже находился в другом месте. Думаю, Катарина полностью оправдала ожидания матери, а скрипач и виолончелист сожалели, что упустили такую женщину.

Через несколько лет после этой истории я проездом оказался в Вене. Зашел в кафе на углу улицы, где работал, заказал любимые булочки. Прошел мимо школы. Она выглядела также неприветливо, как и раньше. Уроки закончились, и девочки высыпали во двор. Я начал машинально искать среди них Луизу. На меня нахлынули воспоминания о наших вечерах с Катариной, охотничьем домике, тепле и душевности этой женщины. У меня хранится блокнот с адресами людей, с которыми сводила меня судьба. Был в нем и номер Катарины, вернее, ее городской квартиры. Уверенный, что номер уже не действует, я тем не менее позвонил.

– Луиза Хофер слушает, – раздался в трубке девичий голос.

– Луиза, – растерялся я. – Та самая Луиза!

– Не понимаю, кто это?

– Ян. Ты, наверное, не помнишь меня. Школьный сторож. Я проездом в Вене, решил позвонить, сам не знаю, зачем…

– Ян! Я вас помню. Рада слышать…

Я сидел в саду министерской резиденции, не веря, что нахожусь здесь. Напротив меня – Катарина. Словно роза, в цветочном платье, с распущенными волосами. Свежая и прекрасная. Я мог ничего не говорить, просто смотреть на нее часами. Любое место, где оказывалась эта женщина, преображалось, начинало удивительным образом расцветать. Несмотря на статус супруги министра, она не изменилась. Такая же открытая и сердечная. Катарина рассталась со своей театральной карьерой, зато открыла музыкальную школу для детей. Луиза, с которой я уже успел повидаться, повзрослела и теперь училась в другом месте. Якоб тоже стал довольно взрослым мальчуганом. У Катарины родился еще ребенок – крошка Маркус. С Анной-Марией я не виделся, но, по словам Катарины, мать оставалась такой же несгибаемой. Они давно покинули охотничий домик, теперь она распоряжалась в резиденции министра и чувствовала себя на своем месте. Муж Катарину боготворил, чему я не удивлялся. С приятной грустью покинул я Вену и отправился в новые странствия. С тех пор этого город всегда навевает на меня воспоминания о Катарине и ее соловьином голосе.

7

Когда Эльза вернулась домой, Мартин сказал, что к ней приходила Эмма, хотела обсудить одну идею.

– Какую?

– Не могу сказать. Это идея Эммы, она должна поделиться ей лично.

Эльза знала, выпытывать не имеет смысла. Оставалось только идти к Эмме и разузнать все самой.

Несмотря на то, что Эмма отделила мастерскую от дома, мастерская скоро все равно заняла все домашнее пространство. Сейчас гостиная Эммы представляла собой склад глиняных изделий – плодов творческих экспериментов хозяев. На всех возможных поверхностях находились зарисовки. На полу на разостланной простыне лежала расписанная посуда, а не расписанная – стопками громоздилась на столе. Вид самой Эммы не уступал окружающей ее обстановке. Она встретила Эльзу в длинной рубахе, изначальный цвет которой невозможно было определить из-за хаотичного узора из пятен краски. Из-под рубахи виднелись короткие штанины, на голове – бандана, тоже основательно испачканная.

– Не помешала? – спросила Эльза.

– Я как раз собиралась сделать перерыв, – сказала Эмма. – Сейчас сварю кофе.

– Где Франц?

– В мастерской. Он работает только под музыку, а мне захотелось тишины, поэтому я переместилась сюда. Посмотри, что я сделала для праздника.

Эмма подвела Эльзу к простыне с посудой в форме осенних листьев.

– Это не все. Взгляни сюда.

Эмма вытащила из-за дивана деревянный ящик. В нем оказались блюда из прозрачного стекла, внутри которого были запаяны настоящие высушенные цветы, листья и травы.

– Как красиво!

Эльза восхищалась талантом подруги. Осторожно, словно драгоценность, положила она тарелку обратно.

– Мартин сказал, у тебя ко мне дело?

– Даже два! Располагайся.

Эмма расчистила два стула и подала Эльзе кружку.

– Мы должны представить на празднике осенний выпуск «Forestа». Лучшего момента не найти, – сказала она.

Эльза опустила глаза. В последнее время она не уделяла журналу должного внимания.

– Все уже собрано. Осталось отредактировать тексты и утвердить отобранные снимки. А у Мартина – еще одна фотосессия, на ферме в Хофгартене.

– Это из-за меня он до сих пор туда не съездил, – призналась Эльза. – Мартин остается с детьми пока я…

– Очень занята?

– Да. То есть, нет!

Эльза смутилась. Она чувствовала себя школьницей, которую учительница уличила в попытке схитрить.

– Я действительно занята в последние недели, – призналась она, встретившись с прямым взглядом подруги.

– Новый проект?

– Книга.

– Ух, ты!

– Только не уверена, что удастся довести дело до конца. Мой источник информации такой ненадежный – сегодня есть, завтра, может, не быть. Это держит меня в постоянном напряжении.

– Могу только пожелать тебе удачи. Это серьезное дело.

Эмма замолчала, но Эльза чувствовала, что она не закончила.

– Тебя что-то беспокоит?

– Честно говоря, да. Не забросишь ли ты из-за книги «Forest»?

– Нет! Как ты могла подумать?! «Forest» – моя плоть и кровь. Я не оставлю его никогда! По крайней мере, пока могу дать что-то этому проекту, пока он не перерастет меня. Обещаю, что завтра же займусь журналом, и на празднике у нас будет новый выпуск. Мы все успеем.

– Есть еще одно дело, – сказала Эмма. – Мне пришла идея устроить праздник в празднике.

– Как это? – не поняла Эльза.

– Давай проведем на этом осеннем празднике маркет «Forestа». Пригласим умельцев, о которых писали, под знаменем нашего журнала. Так мы прорекламируем новый выпуск и соберем классную команду.

– Интересно, – согласилась Эльза.

– Я уже составила примерный список, кого можно позвать.

Эмма выудила из вороха бумаг на столе мятый, испачканный краской листок. Протянула его Эльзе.

– Можно пригласить ребят, которые делают мыло, свечи из пчелиного воска, украшения, корзины, светильники из природных материалов и косметику. Когда поедете на ферму, поговорите с владельцами, они вяжут из шерсти красивые вещи, может, тоже присоединятся к нашему маркету.

– Обязательно. А никаких специальных разрешений для этого не потребуется? Все-таки это не наш праздник.

– Я все устрою, – успокоила Эмма. – Не зря же состою в оргкомитете.

– Тогда я обзвоню всех из этого списка. Кстати, нужно развернуть рекламную кампанию на сайте журнала. Публиковать заметки про тех, кто готов участвовать в маркете.

Они еще некоторое время обсуждали детали праздника, который, неожиданно, приобрел для Эльзы совсем иное значение. Женщина чувствовала воодушевление и каплю вины за то, что отодвинула «Forest» на второй план ради книги, будущее которой не известно.

Дома она поделилась своими мыслями с Мартином.

– Мне понравилась затея с маркетом «Forestа».

– Я тоже ее поддерживаю.

– Только нужно ускориться с журналом. Давай завтра снимем ферму в Хофгартене. Нельзя больше откладывать.

– Хорошо. Я позвоню Марике и Клаусу. Предупрежу их.

– А я начну редактировать тексты. С Милой и Кристофом попрошу посидеть маму.

– Насчет Кристофа не беспокойся. Через пару дней начнутся школьные каникулы. Он проведет их у матери в городе. Назад его привезут мои родители.

– Все складывается удачно. Мы успеем.

– Конечно, мы же команда.

Мартин улыбнулся. Эльза улыбнулась в ответ.

8

Деревенька Хофгартен находилась в пятидесяти километрах от Грюнберга. Марика и Клаус стали героями осеннего «Forestа» и для Мартина представляли особый интерес, потому что разводили овец, а из шерсти изготавливали вещи на продажу. Ему хотелось посмотреть их ферму, может быть, купить ягненка. Ну и разузнать про бизнес, конечно.

Выехали рано, оставив детей у Хелены. Дорога вилась меж густого леса, в низинах стелился туман. Мощные сосны карабкались вверх по порыжевшему склону, поросшему мелким кустарником, который сейчас пестрел всеми оттенками золота и охры. На дорогу и стекло автомобиля падали листья, напоминая конфетти из разорвавшейся хлопушки. Эльза наслаждалась любимыми видами и временем наедине с Мартином.