Текст книги "Fuck'ты"

SUCK’ypa, или Возвращение Homo erectus’a

Я пришла домой и включила компьютер, приятно зачавкала аська, посыпались всякие смешные и не очень сообщения. Линде не терпелось узнать причину моего грозного послания, Гоша что-то рыл про морфий, так как ему тоже нужна была тема для сюжета, а Романович просто написал…

Romanovich:

Привет! Как дела?

Mnishek:

Да ничего. Сам как?

Приезжай…

Mnishek:

Пока я не передумала =)

Romanovich:

А я мужчина по вызову?

Mnishek:

А чем тебя не устраивает зов моей природы? Жду через двадцать минут.

И вышла в offline, магазин и за сигаретами по совместительству.

Он был в пути. И звонил.

Наше с Романовичем отсутствие отношений строилось на том, что мы иногда затыкали ненужные вопросы, обиды и погодные недомогания и встречались, просто потому что было это самое «сегодня». Через несколько минут я снова почую запах соития. И снова во мраке моего дома он будет рядом.

На нем черная майка Armani с длинным рукавом – обожаю класть голову ему на плечо. Алек ненавидел мой никотин. Я закурила, сидя на зеленом диване в комнате. Он попросил чаю. Я сделала жасминовый, хотя знала, что он не переносит жасмин. Чуть сморщившись и улыбнувшись, Романович глоток за глотком выпил и даже не поперхнулся.

Я взяла его за руку и повела в ванну. Мне очень нравится сидеть на мохнатом красном коврике формы апельсина и наблюдать, как мужчина лежит весь в воде, пене, положив голову на полотенце, с кончика носа и волос стекают капли… А еще Алек боится щекотки. Я провела рукой между большим и указательным пальцем на ноге, пена была чуть выше моего плеча. Он перехватил мою руку и уже через десять секунд я была на нем, в мокрых штанах и майке.

За это я и люблю Романовича.

Все дети после шестнадцати знают, что нельзя заниматься сексом в воде. Мы также знали – оральный секс не считается. Игра в «водолазов» – тема, которую я распространила только на четырех мужчин.

Я никогда не пользовалась стиральной машинкой по назначению, даже не знала, которая из пяти возможных – кнопка «пуск». Зато в других целях использовала повсеместно, в любых позах и при самых разных обстоятельствах. Я немного обожгла спину о сушилку и, положив ноги на раковину, наслаждалась тем, что Кундера бы назвал невыносимой легкостью соития.

Когда процесс для одного из нас был закончен, я, прислонив ступню к его животу, пинком откинула его в сторону раковины. И пошла в комнату спать. Где она, гармония? И не имеет ли она ничего общего с ужасным словом «моногамия»?

Сделал дело – дрыхни смело.

– А как ты отмазываешься от Жанны? – я чуть не назвала ее шваброй, из-за чего улыбнулась.

– Я говорю, что ложусь спать или у меня ночная фотосессия и уезжаю. А ты от Кирилла?

– Никак. Сплю. Он все принимает так, как оно есть. Кирилл не играет никакой роли в моей жизни. Просто надуманное постоянство. И не надо говорить, что я сука. Да, я так живу и мне это нравится.

– Я и не собирался. Но когда-то же придется остановиться.

– Но не сегодня и не завтра. Будь другом, передай мне пепельницу.

– Если ты будешь курить в кровати, я уеду спать домой и ты останешься без утреннего секса.

– А мы с тобой когда-то занимались утренним сексом?

– Был один раз, – он засмеялся.

Защитная реакция. Все так говорят.

Из всех последующих реплик, сказанных в основном невпопад, я разобрала слово «массаж» и затушила сигарету, сломав посередине. Алек был доволен. А я получила эротический массаж.

Как говорит одна прекрасная женщина с вопиюще притягательным именем Лолита: «За массаж и Родину продам».

А я думаю, что все зависит от суммы.

1+1 лучше, чем 2. Потому что есть один и еще один. А так просто 2.

Хренов тетраканнабиол

Романович был то ли жаворонком, то ли просто пытался вывести меня из себя. Он ставил будильник на восемь. Всегда. А надо мне в институт, не надо – даже в те дни, когда работа начиналась после трех вечера, он все равно поднимал меня с теплого ложа в это время суток. А потом я сама стала просыпаться ни свет ни заря, наверное, вошло в привычку.

Он одевался, обнимал на прощание и совсем в ушную раковину бросал «Спасибо».

– Спасибо?

Интересно, а как это понимать? Спасибо этому дому, пойду к другому? Спасибо, что не взяла денег за ночь, спасибо, что ты есть или спасибо за утренний кофе, который он не стал пить?

Вот свинота.

Я бы сказала больше – абсолютный хряк.

Кстати, этот fuck’т объяснял наличие такого fuck’тора, как Homo erectus. Интересно, а как у них проходит тот самый fuck?

Я решила в подробностях нарисовать это действие перед глазами. Дальше волос дело опять не пошло. Я перебирала испытываемые чувства и пыталась разложить их в логическом порядке: интерес, вожделение, возбуждение, ревность…

Раздался телефонный звонок. Домашний. Мне редко на него звонят, потому как я либо сплю, либо отсутствую, либо вовсе не подхожу к аппарату, соединяющему голоса со скоростью, которую даже Ferrari Spider не может развить.

Голосом на проводе был Вова, врач, живущий на третьем этаже. Своими медлительными интонациями он напомнил про обещанный ужин и предложил заменить его завтраком.

И что я ему приготовлю?

Кинула в шейкер несколько зеленых яблок, чернику и сливки. Получился мусс. Главное, чтобы пронесло. Не в диарейном аспекте, но я думаю, он и с этим справится – он же врач.

Он пришел в девять и принес пуэр.

Я не любитель бразильского чая. Его хранят в земле, не люблю червяков и членистоногих, хотя корень слова мне и по душе. Вова был из тех правильных мальчиков, которые, переезжая в новый дом, заводили знакомства с обитателями, здоровались со всеми и галантно вели себя в лифте, предлагая соседям помощь. Я таких не перевариваю.

Но только Вова сможет дать простое объяснение тем странным словам в историях болезней Макеевой и Ивановской.

И принесла на кухню диктофон.

Он странно оценил мой жест, но я отшутилась:

– Смотрел фильм «Щепка»? Я тоже люблю наблюдать.

– Наблюдать? Зачем?

– Хочется докопаться до правды.

– Все равно не докопаешься, а если и узнаешь, то сильно пожалеешь. Вспомнил «Щепку», там еще Шэрон Стоун играла, да?

Только вчера думала о том, как бы классно сшить белый костюм, как у Шэрон Стоун в «Основном инстинкте», и поиметь анально и вагинально, а главное – орально все обстоятельства. Другой глагол унесет всю экспрессию.

– Слушай, а расскажи мне, при каких обстоятельствах в крови может находиться метаморфин?

– Морфин… Ну например, если у него последняя стадия рака или другая болезнь с поражением внутренних органов. Вмазывают в больнице под четким наблюдением.

– А у здорового? Есть еще варианты?

– Если он принимал противокашлевые препараты, например «Коделак». Это единственный препарат в свободной продаже, который может так отразиться на анализах.

– Слушай, а вот, например, если два человека имеют одинаковый вес, рост и пол у них при равном количестве «Коделака» будет одинаковое количество метаморфина в крови?

– Совсем нет, зависит от метаболизма.

– Чего?

– Обмена веществ, он у всех разный. Будет колебаться… Если, например, анализы делать в течение пары часов, то примерно одинаковое количество. А зачем тебе это?

– Да так, сюжет делаю.

– Про морфий?

– Нет, про анонимных ненаркоманов.

– В смысле?

– Пытаюсь понять логику человека, имитирующего наркоманию. Пока в вариантах есть только оправдание неудачи и попытка выделиться из толпы.

– Это уже психиатрия. Истерический психоз.

– А мне кажется, расчет.

Вова часто бывал в Первой градской, и я попросила сделать мне анализ крови собственноручно. Ему было интересно с профессиональной точки зрения, мне – с личной.

Договорились на следующее утро.

На прощание я спросила про остальные вещества, оказалось, что тетраканнабиол – это трава, орто-хлорофенил – это феназепам.

Карина говорила, что курила дурь с опиумом, это бы объяснило присутствие морфиновой группы, но где же этот хренов тетраканнабиол?

Прошло не больше минуты, как Вова ушел, и мне позвонили в дверь. Дважды. Жанна.

Она просидела в машине всю ночь, слушала диски своего отца – и была вне себя от опустошения, ждала, пока выйдет Романович, собиралась набраться смелости и закатить скандал, но так и не смогла сдвинуться с места. Еще одна ложь вылезла на поверхность. Она стояла на пороге, так и не убрав ключи от машины в сумку.

– Терять уже нечего, пусти, поговорим!

Жанна зашла и оценивающим взглядом окинула мой коридор, не снимая сапог, прошла к зеркалу. Она напоминала мне французскую вдову: в черном пальто до щиколотки и с прической, как у Моники Белуччи.

– Ну, привет, – она посмотрела на меня с высоты то ли своего возраста, то ли опыта почти замужней женщины.

– Привет! Проходи.

– Неужели здесь это тоже было? – она пальцем провела по широкой колонне.

– Откуда ты знаешь?

– Посидела несколько часов за его компьютером. Поверь, столько нового узнала.

– Он не сохраняет хистори в аське.

– Залезь на форму юных хакеров, много узнаешь. Что бы ты ни делал, есть дат-файлы и еще много информации, которую даже блондинка расшифрует.

В мой огород полетел не просто камень, а какая-то неотесанная глыба из эпохи палеолита.

Жанна неспешно бродила по коридору, стуча каблуками и изучая стены, и вдруг встала передо мной на колени в темной прихожей… Оценивая вид снизу. Дотронулась до ноги – «ноги как ноги, средние ноги», вспомнила я гениальные слова Алисы Фрейндлих из «Служебного романа».

– Что ты делаешь?

– Изучаю. А насчет записей… Не волнуйся, это просто записи, он никому ничего не рассказывал. И мне стало жутко интересно узнать, кто ты такая.

– А почему у него не спросила?

– А зачем?

– Как, узнала бы все из первых уст.

– Услышать очередную ложь и снова делать вид, что я дура? Я не из тех истеричных девушек, которые кидаются кружками в мужей, – или ты так не думаешь?

– Кофе хочешь? – решила я перевести беседу в более привычное для меня русло. Наше общение проходило в режиме «safe mode» – кружками она действительно не кидается.

– Хочу.

Мы прошли на кухню, она села в углу и пристальным безотрывным взглядом, как камера, двигающаяся на телеге по рельсам, изучала рамки с фотографиями: собака, мама, институтские друзья. Каждого из них она рассматривала, как искусствовед Рембрандта.

– С сахаром?

– А он как пил? – не отрываясь от фотографий на стенах, поинтересовалась Жанна.

– С сахаром и молоком.

– Мне так же… Я все пытаюсь понять, что он чувствовал. Как это – быть с тобой, – впервые она своими натуральными глазами установила серьезный контакт двух, не сказать что противоборствующих, но стихий.

Я поставила чашку с блюдцем прямо перед ней и села напротив, ошарашенная всем происходящим.

– Как часто это было? Где? Пойми, я хочу просто понять и ничего более.

– В последнее время… – я пыталась намекнуть на редкость этих встреч.

– Понятно, – Жанна делала скоропалительные выводы.

– Нет, ты не поняла. Не так часто, мы могли пару месяцев не видеться, а потом несколько раз в неделю, это не измена – это просто секс.

– Пойми, я взломала все – почту, аську, документы, ночами ковырялась с телефоном – пробивала набранные номера и принятые звонки, все надеялась, что было еще несколько, что вы сменялись, я даже думала о том, что было бы неплохо ему переспать с Кариной, но нет – была ты и была я. И ты мне будешь говорить, что это просто секс?

– Ты простишь его? – монохромными нотками задала я suck’раментальный вопрос.

– Это я и пытаюсь понять, знаешь, когда ты открываешь обратную сторону Луны – невозможно остановиться. Ну прощу я его, все, вроде, вернется в нормальное русло. А я пытаюсь разобраться, что было в вашей связи, чего не было у меня?

Глупо, меня волновал тот же вопрос.

– Ты хочешь, чтобы я тебе все рассказала?

– Нет, мне не нужны слова, мне нужны чувства.

Она допила кофе, прокрутив гущу по дну круговыми движениями. Я потянулась к пачке сигарет.

– Можно?

Я протянула ей сигарету.

Жанна курила мой ментоловый More, затягиваясь и изучая дематериализацию дыма и вкуса. Фокусировала взгляд на мне и снова увлекалась дымом.

– Я у тебя в ванне полежу, ты не возражаешь? – не дождавшись ответа, она скинула пальто и свитер, положив на подоконник.

Интересно, а может, она нашла тот самый рассказ?

Я стояла и изучала ее телосложение. Рост почти как у меня. Волосы темнее, лицо вытянутое, натуральный цвет глаз – карие, темные, почти черные. Да, она была несколько полнее меня, бедра женственные, при моей костлявости – она явно выделялась мягкостью. И грудь больше, я думаю, как у Линды, размер четвертый.

Я села на красный коврик и смотрела на ее руки. Нас отличали кости – она была шире сложена, из-за чего и казалась полнее. По всем мясистым участкам были видны стяжки от похудания. Я посоветовала витамин А.

– Что он делал, когда лежал в ванне? Что ты делала?

– Играли в «водолазов», – я начала нервно смеяться.

– Так вот откуда это игра. Она распространилась, кстати. Поиграем?

– В смысле?

– В водолазов, – она улыбнулась.

– Я как-то не в настроении, ты прости, – я до сих пор пытаюсь прийти в себя. – Меня начинают пугать связи интимного характера.

– Тогда просто покажи мне свою спальню. Да не бойся ты меня.

Я дала ей полотенце и завернула еще одним волосы.

Жанна несколько секунд стояла в дверном проеме спальни, не решаясь зайти, потрогала стены, картины, диван, пол – все в кромешной темноте.

Мы незаметно сели на край кровати. Она положила руку мне на коленку, аккуратно и медленно двигалась к внутренней стороне бедра.

– А как он начинал?

– Иногда прямо как заходил, не давая сказать «привет», иногда мы ложились спать, он просто делал массаж, потом просыпались около трех ночи, иногда за компьютером – по-разному…

– А ты, ты начинала?

– Да, в сорока процентах случаев…

– А сейчас можешь?

– Так странно, еще год назад я рыскала по Интернету в поисках твоего «ЖЖ», мне хотелось понять, почему он с тобой, узнать хоть что-то – но пусто, никаких данных, фотографий, упоминаний, компроматов, а сейчас предлагаешь заняться не сексом и не любовью, а чем-то лежащим между этими категориями. Как колода перетасовалась.

Мне было тяжело решиться. Я однажды целовалась с девушкой на спор в Испании, но это было много лет тому назад…

– Ты ничего не теряешь, это все в образовательных целях, – уверяла Жанна.

Я взяла ее за руку и отвела к входной двери, она провела пальцами вдоль брови.

– А сейчас ты снова зайдешь.

Выполнив мое указание, она прикрыла дверь и погрузилась в проем между двумя входными дверьми – одна железная пуленепробиваемая, а вторая под интерьер – между ними пространство в ширину двери и глубиной шестьдесят сантиметров.

Я прождала ее около минуты. Погасив свет, я увидела, как она медленно опускает ручку двери.

– Он делал это быстрее.

– Он когда-нибудь фотографировал тебя?

– Видимо, только тебя.

– Никогда. Только оплаченные модели.

Мы переглянулись. Откуда-то пришла готовность идти до конца.

Я представляла себе, что я – Романович, она то же самое, то есть по логике вещей в моей квартире Алек целовал сам себя. Однако в этом странном онанизме участвовали две женщины. Это было то самое 2, замещающее 1+1.

Она с мужской силой толкала меня ниже и гладила по волосам.

– Так вот как это… Когда тебе девушка делает минет, – и, переждав минуту, спросила: – А как он это делал?

– Самый запоминающийся был кунилингус, когда я сидела, уставившись в монитор, и переписывалась по аське.

Мы подошли к компьютеру. Жанна отодвинула кресло от письменного стола и жестом предложила мне присесть.

– Он есть в Сети? Посмотришь? – Она положила свои прохладные ладони мне на плечи и пальцами наигрывала нечто музыкальное, но неслышное.

– Да. Написать ему?

– Просто пожелай ему…

– Гореть в аду?

– Сладких снов. – Жанна перешагнула через компьютерное кресло, на котором я сидела и уселась мне на колени, загораживая монитор спиной.

– К черту Романовича. Пускай мучается кошмарами и горит в аду! – Она поцеловала меня как-то осторожно, без превалирующей похоти, но игриво. Неловкость чувствовалась только в первые секунды, за ней пришло желание… Очередной парадокс. Как и две женские майки в ногах, не сорванные зубами, а аккуратно снятые.

– От тебя Алеком пахнет. Приятно так.

Сняв с меня трусы, она посмотрела на бирку Nina Ricci со словами «Надо будет себе такие же прикупить». Для женщины становится привычным чувствовать короткие волосы, щекочущие кожу ног, а еще мужчины руками держат ягодицы, ритмично сжимая – как будто это створки, которые в любой момент могут закрыться.

– Что ты чувствуешь?

– Странные ощущения.

– Вибратор есть?

Я кивнула головой и написала Алеку: «Прости, не до тебя».

Мы лежали в кровати, в молчаливом ожидании позднего вечера. С первых сумерек в сумках начали звонить телефоны, и так, пока на дисплее не высветилось Battery low.

– А знаешь, я не боюсь увидеть его имя на твоем дисплее.

– Прости меня.

– Ты ни в чем не виновата. Мы же друг друга не знали.

– Я называла тебя шваброй.

– Не так уж страшно… А я тебя ненавидела. И сейчас ненавижу, но это проходящее.

Мы посмеялись. Выкурили еще по сигарете. Она высушила волосы феном и забрала в короткий конский хвост. И поцеловала на прощание, странный влажный поцелуй. С ноткой порнографии.

Я позвонила Насте и попросила ее приехать.

– Насть, я только что с девушкой переспала!

– А я испанский летчик!

– Я серьезно, не поверишь с кем…

– Не поверю.

Настя теперь боится оставаться у меня ночевать и подозрительно косится на все мои действия. Я в шутку набросилась на нее и укусила за нос, так она схватила телефон и позвонила Гоше, констатируя факт «Маша сошла с ума»!

Тоже мне, Америку открыла.

* * *

– Ты с женщинами спала? – почти испуганно спросил мой герой.

– Да, а ты удивлен?

– Честно говоря, да! По многим причинам!

– Ты не волнуйся, лесбиянкой я не стала! С тобой же я сильно после этого спала!

– Я вообще ничего не понимаю!

– Слышишь, за окном идет дождь? Только не оборачивайся, просто послушай!

– Слышу, – произнес он почти шепотом, не открывая глаз.

– Ты его не видишь. Ты веришь, что он на самом деле идет?

– Верю.

– Вот так и меня слушай. Просто слушай и верь!

Он не поднял век, а я обняла его, обвив ногами и руками, и поцеловала.

– Просто постарайся мне поверить!

– Зачем?

– Я хочу, чтобы ты мне верил. Я устала. Я очень хочу, чтобы мне верили и чтобы это был единственный факт. Самый важный.

Я отошла позвонить, закрывшись в ванной и включив воду. Звук похож на ливень. Я закрыла глаза и начала очередной монолог.

– Вот зачем ты умер? Я же почти тебя любила. А потом так сильно ненавидела. А сейчас я так скучаю, ты даже представить себе не можешь, как я скучаю. Я хочу взять тебя за руку и попросить прощения за все, что ты мне сделал. За окном все тот же дождь. Дождь – это воспоминания. И не ревнуй.

Нажат сброс.

Когда человек умирает, остается голос, автоответчик пишет послания все так же, как когда он был жив, пока не закончится свободное место, будет мой голос, только так я могу все сказать. Иначе нельзя.

Я вернулась к тому, кто укрыл меня одеялом и дал стакан с соком. От рассказа пересохло в горле, а я почти ничего еще не объяснила. Сухими, как пустыня, губами я начала снова пускать слова в беззвучие вечера.

– Кому ты постоянно оставляешь послания?

– Другу.

– А где он?

Я показала пальцами наверх!

– Живет на этаж выше?

– Нет, ты не понял. Он там. Высоко там!

Герой моей книги поднялся с кровати.

– О чем ты? Он что, умер?

– Да.

Завтрак с кодеином

Всю ночь я не спала, закутавшись в одеяло, бродила по квартире и пугливо посматривала на дверь гардеробной.

– Давай выходи, моя совесть, коли ты там имеешься! Что, страшно? Ага, мне тоже не по себе.

Дерзкими шагами, в сапогах на огромных острых шпильках, пронзающих лед, я дошла до дежурной аптеки и купила бутылку «Коделака», я развратно подняла ногу для того, чтобы поставить сумку и найти кошелек – юбка разрезом оголила бедро. Кассир смутился. Меня это веселило.

В теории я очень люблю зиму – снежинки, прилипающие к стеклу, горячий чай, уютные кофейни, мягкое безропотное общение, тепло родного тела – оно ощущается зимой намного сильнее, когда, высовывая нос из-под одеяла, чувствуешь дуновение холода и заново утыкаешься в близкого тебе, пусть даже иногда и периодически, человека.

На практике я ее ненавижу – вечные пробки, замороженные пальцы, долго ловящееся такси, слякоть, потные люди… Длинные пальто, сковывающие движения, мертвые животные на себе, ранняя темнота, поздние и скупые кроваво-красные рассветы. Вот так, под взглядами прохожих и водителей, роскошная и вызывающе сексуальная девушка идет, укрываясь рукавом от метели и держа в черных кожаных перчатках «Коделак». Пить его невозможно, более мерзкой микстуры я не пробовала давно, купила Perrier и запивала, как водку, рассевшись на грязной лавке во дворе. Какой-то дедок выгуливал золотистого ретривера и странно посмотрел на девушку в полушубке из хорька, распивающую странную микстуру на детской площадке. Все действия были почти автоматическими: глоток «Коделака» – сморщилась – запила – закурила – снова глотаю…

Я набрала Вове. Мы сели в его «Ленд Крузер» (хорошо же нынче врачи зарабатывают) и выехали на Ленинский проспект. Шел снег, крупными хлопьями прилипая к стеклам, – все было таким белым, не было асфальта, Москву накрыло новой простыней, девственной, спокойной. Так уютно.

Возле Salita Вова спросил, не тошнит ли меня. Честно говоря, после его вопроса мой кишечник и вправду захотел извергнуть морфинообразный завтрак.

– Постарайся не сблевать до больницы. Я не за машину переживаю, а за анализы.

Я достала из сумки мятный «Орбит» и засунула в рот сразу три подушечки. Чуть-чуть отпустило. По физике было состояние как после бурной пьянки, если ты поспала полчаса в одежде.

Мы заехали на территорию Первой градской, он провел меня через какой-то служебный вход, возле дверей которого курило несколько санитаров. Мы шли около двух минут по темным узким коридорам, пахло сыростью и чем-то анатомическим, вроде пролежней.

– Мы в подвале?

– Да. Идем в лабораторию.

Он снял шубу и положил меня на коричневую кожаную кушетку. Пахло спиртом. Или это от меня воняло? Его руки были холодными, как ветер в начале февраля, он подул на них, пытаясь согреть дыханием.

Я сняла свитер и рубашку. Осталась в одном лифчике перед соседом, которого все равно не могла воспринимать как врача. Он был ниже меня ростом, коренастый и смуглый, русый и накачанный.

Его речь стала мягкой и стройной, куда-то ушла манера ставить ударения сильным понижением тембра – слова лились ровной тонкой струей. Все хирурги так говорят, когда сообщают о перспективе хождения в гипсе. Как с ребенком. Нужно иногда так говорить и с женщинами – спокойно, гипнотизируя, внушая уверенность, мягко вливая слово за словом. Ненавижу эту манеру.

Жгут пережал левую руку, я решила впервые посмотреть на собственную вену. Рука побледнела, и кровяная река разделилась на несколько русел.

Он надел перчатки и спиртовой ваткой очистил место укола, достал шприц, полминуты прицеливался и всадил в тот момент, когда я меньше всего ожидала. Вот она, мужская сущность – вечно пытаются что-то в тебя впихнуть. Темно-багрово-фиолетовая жидкость начала наполнять сосуд… Он не отрываясь смотрел мне в глаза, удручающе, с негласным пониманием моего поступка.

– Меня сейчас вырвет.

– Дать судно? Ты не смотри на руку.

Я закрыла глаза. Был вертолет. Я улетала в какие-то неведомые пространства.

Очнулась от того, что холодная ватка снова прикоснулась в моей вене. Он сжал мне руку в локте и показал, где туалет.

– Да нет, мне уже лучше, только голова кружится.

Теми же коридорами мы вышли на воздух, я села прямо на снег. Меня выворачивало наизнанку.

Через полчаса Вова сделал мне какой-то укол, нейтрализующий рвотный рефлекс, и отвез домой. И сказал, что он гей. Результаты должны были быть вечером. Именно до этого времени я и посплю.

Мне приснился старый знакомый, Игорь, он учился на курс старше. Как будто он работал гардеробщиком в кинотеатре «Горизонт». Еще у него был пропеллер, как у Карлсона, только он не задавал глупых вопросов вроде «Малыш, а ты боишься жуликов?», а потом я разговаривала с фламинго. Наркотики определенно не идут мне на пользу.

Я проснулась от звонка в дверь, Вова пришел с какой-то кипой бумаг и упаковкой «Кетанов».

– Голова болит?

– Еще как.

– На, выпей, – он протянул мне таблетку и стакан воды.

Он еще с полминуты изучал мои результаты, прослушивая записанную на диктофон историю болезни Карины. Мы сверили числа – разница в промилле.

– С завидной вероятностью, это оно, – констатировал мой сосед, перебирая свои полукартонные бумажки. – Что делать будешь?

– Не знаю, – ответила я, садясь на кафельный пол моей мрачной зимой кухни.

Еще Вова сказал пить по пять таблеток активированного угля три раза в день, чтоб вся эта дрянь из меня вышла. Но как вывести из себя мысли?

Весь вечер я пролежала на диване, игнорируя постоянные вызовы Макса и продюсера съемочной группы. Надо было сдавать бриф для «Бриты».

В чем принципиальное отличие правды от обмана? В том, что вранье всегда обоснованно, оно имеет причину и следствия, а правда есть вне зависимости от желания, лжи может быть много, а правда одна. Реальность продолжает существовать, даже если ты перестаешь верить.

Жутко хотелось приехать к Карине, схватить ее за темные кудрявые волосы и бить головой о грязную замасленную стену подъезда в ожидании ответа, чтобы ее бледные сухие губы дрожали. Мне было противно оттого, что я в семнадцать лет чуть не поседела из-за ее лжи, взламывала компьютер под натиском родителей и майора Кирпичникова, полрайона под обыски попали, родители на девять тысяч. Я чувствовала себя ребенком, которому только что сказали, что Деда Мороза нет, а в руках у меня огромная красочная коробка с подарком и пол-литра надежды. Кстати, о литрах…

В каком-то истерическом душевном хаосе доехала до «На лестнице», заказав «Дайкири», позвонила Гоше, рассказала ему про морфий, после «Лонг-айленда» поведала о странном знакомстве с Максом. А еще Гоша сегодня случайным образом познакомился с Романовичем. Мир тесен. А спустя три «Маргариты» приехал пахнущий Armani и отвез меня домой. К себе. Жутко хотелось ему все рассказать – на мое счастье, вырубилась.

А наутро был самый ужасный секс в жизни, когда не чувствуешь мужчину, а тебе просто щекотно! И как Гарнидзе с ним живет? И что вообще происходит в этом мире?

Мы разъехались, договорившись пересечься ближе к ужину, он сказал, что у него ко мне серьезный разговор.

Может, о члене размером с палец, может, о жене размером с черную дыру, а может, о Шпенглере.