Текст книги "Живи и помни"

Глава шестая

Распрощавшись, Семен покинул Россию. Правда, не надолго – как он рассчитывал, месяца на два-три, а может, и того меньше. Вначале он думал заехать в Петербург, но потом передумал. Ему не хотелось лезть со своим горем в счастливую семью Сергея Юшкова. Он собрался, по примеру Сергея с Варей, посетить сначала Германию, заехать в Баден-Баден – там сейчас жил Иван Тургенев, которого он благотворил, – а уж потом – в Италию.

Отключившись от всего, Семен просто наблюдал. У него страдала душа, а лучшими лекарствами от печали были смена обстановки и время. И того, и другого у него было в избытке. После заснеженной, морозной России Европа встретила его бесснежьем и дождями. Пока поезд мчался по малозаселенным северо-западным просторам, испытываешь ощущение, будто пересекаешь пустыню. На сотни верст тянется едва похожее на леса мелколесье, но с въездом в Пруссию все меняется – и пейзаж, и люди. Из вагонных окон видны чистенькие деревни, фермы, сады, вокруг – мощеные дороги. И чем дальше проникаешь вглубь Германии, тем разительнее становится противоположность. А разница в климате? Два дня назад Семен проезжал Петербург, был в шубе, кругом – снег, мороз, а здесь, в центральной Германии, он уже ходит без пальто. А далее был Рейн, где вообще светило солнце и в маленьких отелях завтраки подавали под открытым небом, на фоне заснеженных верхушек гор.

Европу захватили политические интриги. Устраивались съезды, на которых обсуждались животрепещущие вопросы современного строя. В Германии социалисты заключили союз с многочисленными последователями Лассаля, и таким образом был заложен фундамент социал-демократической партии. Австрия и Венгрия шли тем же путем. Во Франции, после поражения Коммуны, наступило время реакции, и никакая организация Интернационала пока не была возможна.

Семен старался ни во что не вникать: читал одну лишь хронику и наблюдал. Иногда за стаканом вина он просиживал вечера за каким-нибудь столиком, с удовольствием наблюдая и слушая шумные споры студентов. Семен подолгу не задерживался ни в одном из посещаемых городов. Ему хотелось быстрее попасть в Баден-Баден. Приехав туда, он узнал, что Тургенев все еще там, и отправился к нему с визитом. Переступил порог его квартиры почти с благоговением. Тургенев никогда и никому из русских не отказывал в гостеприимстве, и Семен был встречен улыбкой хозяина.

Внешность Тургенева была всем хорошо известна. Он был красив, высокого роста, крепкого телосложения, с мягкими кудрями, теперь – совершенно седыми. Глаза его светились умом.

Семена поразила манера беседы Ивана Сергеевича, он говорил, словно писал образами. Желая развить мысль, Тургенев не прибегал к аргументам, а пояснял ее какой-либо сценой и в такой художественной форме, что казалось, будто бы он взял ее из какой-нибудь повести.

Семен был под большим впечатлением. Оно оставило неизгладимый след в его душе, гораздо больший, чем он предполагал. Тургенев вселял высокие идеалы и показывал в своих произведениях, что такое женщина, какие сокровища таятся в ее сердце и уме, и кем она может быть как вдохновительница мужчины. Он учил, как относиться к женщине, как понимать ее. Своими «Записками охотника» Тургенев оказал громадную услугу России, вселив отвращение к крепостному праву.

А в это время он уже был безнадежно болен. В беседе с Каменевым Иван Сергеевич поделился, что собирается писать Александру Третьему, взошедшему на престол, чтобы указать ему на необходимость дать России Конституцию. Врачи выявили у него рак спинного мозга, он терпел невыносимые страдания.

Тургенев очень любил искусство, и когда Семен рассказывал ему о своем желании и любви к живописи, Иван Сергеевич с большим чувством и восторгом восхищался Антакольским, его новой скульптурой «Христос перед народом», рассказал, как он посетил недавно мастерскую скульптора. И это – при его болезни… Семен понимал, что отнимать время у такого великого человека было бы преступлением, откланялся. С горячей теплотой они распрощались.

Долго еще Каменев был под впечатлением этой встречи. Больше он не хотел задерживаться в Баден-Бадене, его путь лежал в Италию, колыбель живописи и искусства. Туда манил его и теплый климат, схожий с таганрогским. Природа, древние замки с их легендами, люди и их замечательные музыкальные способности.

Приехав в Италию, Семен не захотел сразу окунуться в шумную и суматошную жизнь городов. Сейчас лето. Полно путешественников, и на улице не поймешь сразу по речи и обычаям, где находишься. Поэтому он поселился в небольшом отеле на юге Италии, на берегу моря, где мог понять чужую жизнь, чужую культуру. И еще его заставило поселиться так далеко и так долго оставаться одному известие, которое он получил от Александра Богданова: о том, что Анну Лопатину выдали замуж по настоянию ее больного отца. Выдали за местного, некоего Якова Лавровича Секретева. Теперь она живет в Таганроге, на Садовой, в своем доме. Муж ее – адвокат, имеет хорошую практику. Молод, ему 25 лет.

Семен был потрясен, разбит и подавлен.

– Как, мою Аннушку – и замуж?! – недоумевал он.

Он не мог себе представить ее женой чужого человека. И первой мыслью было лететь туда, все разрушить, разорвать этот брак. Поразмыслив, успокоился.

А что, собственно, он может? Да ничего! Это совершившийся факт – значит, так пожелала Анна.

Кроме горечи и одиночества, не оставалось ничего. Вот поэтому Семен не хотел никого видеть, никого знать. Семен решил пока не ехать домой, пожить эту зиму в Италии. От родителей он узнал, что у них все благополучно. Так зачем теперь спешить возвращаться с такими ранами? Пусть заживут.

Никогда еще ему не было так безразлично все, не хотелось жить. Полная апатия охватила его. Он даже не чувствовал боли утраты – лишь глухая пустота. Семен понимал, что необходимо встряхнуться, взять себя в руки, но все оставалось по-прежнему.

Забывал спуститься к завтраку, а принесенный в номер обед оставался нетронутым.

Однажды, сидя на пляже, как всегда – ко всему безучастный, наблюдал небольшое волнение на море. Никто не купался, отдыхающие просто сидели у моря, играли дети. Вдруг, как это иногда бывает, набежала огромная волна и накрыла всех, кто был на берегу. Все с криком и визгом кинулись бежать подальше от берега. А один ребенок – девочка четырех лет – оставалась в воде, и обратная волна потащила ее дальше в море. Обезумевшая мать лезла вслед за дитем, хотя сама не умела плавать. Увидев эту жуткую картину, Семен, не раздумывая, кинулся к ребенку. Его тоже потащило по прибрежным камням, обо что-то больно ударило, накрыло волной. Он уже под водой увидел голубое платьице ребенка. Собрав все силы, вырвался на поверхность, схватив безжизненное тело девочки, стал выбираться на берег. По рассеченному лбу текла кровь, но Семен этого не замечал, все его внимание было приковано к ребенку. Выбравшись, он подал дите матери, помогая привести его в чувство. Ребенок очнулся. И Семен почувствовал вдруг, что его прежние силы возвращаются, напряженное до отказа тело встрепенулось, наполнилось энергией.

Да, он живой! Он должен жить! Любить, еще не конец!!

И пружинистой походкой пошел в отель приводить себя в порядок, собираться к отъезду в Рим.

– Еду в Рим, в толпу, к шуму!

Так случай с ребенком встряхнул его, заставил вернуться к жизни.

Приехав в Рим, Семен поселился в самой респектабельной гостинице. Зажил настоящей жизнью, всем интересуясь. Ходил по выставкам, посещал мастерские знаменитых художников, не пропускал ни одной оперы. Ездил в знаменитый «Ла-Скала» в Милан. Ведь итальянская опера была колыбелью всего музыкального мира. Жизнь вошла в свое русло. Появились друзья. Опять стало интересно жить, наблюдать мир.

Но все чаще и чаще Семен стал беспокоиться о родителях. И хотя они писали, что все в порядке, он понимал, что это только для него. Ведь уже второй год, как он в отъезде.

Семен стал собираться домой – там его место. Ему очень хотелось видеть Анну, несмотря ни на что. Просто хотя бы иногда видеть, наблюдать издалека ее жизнь.

Все позади. Поезд приближается к Петербургу, хотелось скорее увидеть своих стариков, вдохнуть полной грудью воздух своего Отечества.

Прибыв в Таганрог, Семен нашел, что ничего не изменилось. Родители выглядели неплохо, только держались несколько настороженно. Семен понимал их.

– Дорогие мои, все хорошо, все в порядке. Вернулся ваш сын живой и здоровый, как никогда. Мы отлично теперь заживем с вами.

– Дай-то Бог, Семушка, дай-то Бог, – со слезами радости говорила матушка. – Мы так по тебе скучали, я думала: не доживу.

– Все позади, что Бог не делает – все к лучшему, – философски заметил отец.

В последнее время матушка начала прибаливать – годы брали свое. Приехав и узнав, что родители уже второе лето проводят в городе, решил срочно перевезти их в имение. Семен отправился туда, все привел в порядок, и они переехали. Он чувствовал себя отлично: загорел, окреп, с удовольствием занимался хозяйственными делами, которых накопилось немало. В Таганроге почти не появлялся, практики по службе было немного. После Европы его еще не тянуло в свет, Семен почти не выезжал.

Однажды, отдыхая в тенистом городском парке, Семен увидел Анну. Она была с ребенком и няней. Он не подошел, не побежал ей навстречу, сам себе удивляясь, а спокойно созерцал ее. И только горячая волна поднялась изнутри и мешала ему дышать. Анна его не видела.

«Боже мой, это ты! Ты, и я тебя люблю по-прежнему, ничего не забыв! – думал Семен, глядя на Анну. – Но нет, я не стану тебе мешать, будь счастливой».

Так он сидел молча в течение часа, наблюдая за ней, умиротворенный уже тем, что просто видит ее, зная, что может подойти, поговорить. Но он этого не сделал. С тех пор Семен стал появляться в парке раз за разом. Иногда видел Анну, иногда нет, но это вошло уже в привычку. Чаще стал оставаться в городе, объясняя родителям, что задерживается по работе, хотя причина была одна – Анна.

В конце концов, не выдержав однажды, Семен подошел к Анне, молча сидящей на лавочке в тени и читавшей книгу. Поодаль ее сынишка играл с няней. Заметив стоящего рядом мужчину, Анна подняла на него глаза.

– Это вы? – встрепенулась она, но тут же взяла себя в руки. – Вы? А говорили, что вы заграницей!

– Да, я там был, недавно приехал, сейчас здесь работаю, но живу в основном в имении, – говорил Семен дежурные слова, хотя взгляд его во весь голос кричал другое: «Милая, любимая, знала бы ты, как я соскучился по тебе!» – и получал в ответ не менее пылкое признание. Все это было написано на их лицах. А вслух они мирно беседовали, как старые друзья. Анне было уже пора вести ребенка домой, и они распрощались Анна взяла с Семена слово, что он непременно навестит ее, дав ему свой домашний адрес, хотя Семен и без того отлично знал его.

Однажды, собравшись с духом, Семен решил навестить Анну. Когда он прошел в гостиную, первым, кого он встретил, была Анна. Выглядела она великолепно. Исчезли только детский восторг в глазах и ее искрящий смех. А глаза по-прежнему излучали любовь и нежность к Семену.

– Вы нам расскажете, что интересного видели в Европе? – спросила Анна, больше для того, чтобы услышать его голос, чем из любопытства.

– С удовольствием. Вначале я был в нескольких городах Германии. По первому разу это довольно любопытно. Был в Лейпциге, с его знаменитым зоопарком, он мне даже больше понравился, чем берлинский, хотя тот славится на весь мир. Был в Дрездене – ну, это город выставок и картинных галерей. Чудо как хороши! Дрезденскую галерею я посещал почти месяц каждый день.

Затем – выставку саксонского фарфора, посетил даже фабрику, где его изготовляют. Было любопытно, интересно. А выставки драгоценностей, оружия? Европейцы умеют преподнести красиво. Масса путешественников. Под конец, перед тем, как уехать из Германии, я отправился в Баден-Баден навестить Ивана Сергеевича Тургенева. Это была моя мечта – познакомиться с ним. Вы же знаете: я его обожаю. Удивительный человек.

– Говорят, что он сейчас очень болен? – спросила Анна.

– Да, у него рак спинного мозга, но держится молодцом, хотя ему трудно сидеть. Боюсь, что мы скоро его потеряем.

– А как вы нашли Италию? Слушали знаменитых певцов? Наверняка посещали оперу?

– Был, конечно, и не однажды. Впечатлений много. Вот только язык… Я не знаю итальянского, поэтому многое терялось. Всегда поражался, как многие путешественники, совершенно не зная никакого языка, кроме своего русского, мотаются по всей Европе. Я же знаю три языка – немецкий, английский, французский, – и то временами было сложно.

Так они беседовали, как вдруг в гостиную вошел невысокий молодой мужчина. Это был муж Анны.

– Разреши представить, мой друг, это Семен Петрович Каменев, – совершенно не волнуясь, сказала Анна, находя это в порядке вещей, – мой дядя.

– Что ж, очень рад, много о вас наслышан, особенно о вашей деятельности в Петербурге, – спокойно ответил Яков Лаврович, подавая тонкую руку с длинными пальцами.

На вид ему было лет 25–27, густые черные волосы окаймляли его худое бледное лицо, которое можно было назвать красивым, если бы не нервное напряжение и лихорадочный блеск его темных глаз. Голос был тихий, но не робкий, знающий себе цену. Единственный сын богатых родителей, получивший всестороннее образование.

– Семен Петрович недавно вернулся из-за границы, рассказывает много любопытного, – заметила Анна. – Он сумел даже побывать у Ивана Сергеевича Тургенева в Баден-Бадене, проститься с ним – тот безнадежно болен.

Сказав все это, Анна смутилась, глядя на мужа. Ее слова заставили того немного побледнеть – и только. Ведь они оба знали причину нездорового нервного состояния Якова Лавровича. Яков подошел к жене, нежно обнял ее за немного пополневшую талию, чем сразу погасил улыбку на лице растерявшегося Семена, и сказал:

– Аня, друг мой, приглашай Семена Петровича, пора обедать.

Но Семен так смутился и растерялся при прикосновении этого чужого человека к его Анне, что поспешил отказаться, сославшись на дела. Он ехал в коляске, перебирая детали своего визита к Анне, думал.

Нет, не понравился Семену Яков Лаврович – видно, что человек он нервный, неуравновешенный, большого мнения о себе. Ему не свойственны высокие подъемы и глубокие падения. Он умеет владеть собой, умеет быть привлекательным и в беседе действовать на собеседника. И что самое главное – он очень любит Анну, любит не меньше, чем сам Семен. Правда, вид у него не совсем хорош… Может, болен?

Так думал Семен Петрович, подъезжая к имению, уже успокоенный и в какой-то мере счастливый. Ведь он знал теперь точно, что Анна по-прежнему любит его. Не предала, не забыла, а этот молодой человек – лишь эпизод в ее жизни. И что он сам не сможет жить, не видя ее, не встречаясь с ней.

В доме Анны было не совсем все спокойно. Яков ходил из угла в угол по кабинету, ходил, не останавливаясь, как пущенный маятник, и это ему самому было неприятно, но он не мог остановиться, это его успокаивало. Яков всегда знал, что Анна его не любит и что до встречи с ним Анна была влюблена в Каменева, она этого и не скрывала. Но Яков был так влюблен, что согласен был на все, лишь бы она была с ним.

– У нас сын, наш с ней сын, скоро будет еще ребенок, чего тебе еще надо? – успокаивал он сам себя. – Анна – прелесть, верная жена, отличная мать, будь доволен этим…

Конечно, Яков смирился бы с этим, если бы не болезнь – а она прогрессировала. Он боялся потерять Анну из-за своего здоровья, этого ему не перенести. Но тут же вспоминал, что Анна с ним ровна, спокойна, не выражает никаких эмоций по поводу приезда Каменева – и постепенно успокаивался.

Яков знал себе цену и привык держаться гордо, независимо, а порой даже надменно. Он был совершенно уверен, что он лучше, что ему надлежит занимать «под солнцем» такое место, где он, Яков, будет ярко освещен его лучами. Он знал, что многие его не любят за его надменность, но уважают за знания, способность распутывать самые запутанные дела, за которые уже никто другой не брался. Постепенно Яков совершенно успокоился и стал собираться в клуб. У него была страсть – карты! И он довольно часто просиживал за ними. Жена ему не препятствовала.

А Анна тоже размышляла, сидя у камина с работой. Она думала о Якове, о том, что он по-прежнему для нее чужой, несмотря на то, что скоро должен родиться второй ребенок, ближе они не стали. Нет, не может она, Анна, дать ему хотя бы часть любви, она вся без остатка принадлежит Семену. Анна смирилась с вынужденным браком, с рождением детей, которых безмерно любит, но никто не допускается к ней в душу, там не было места никому, там властвовал он один, любимый. Все свое время Анна отдавала маленькому Мише, это ее успокаивало. Конечно, она заботилась и о муже, ценила его тактичность, но и только.

Так рассуждал каждый, оставаясь один на один с собою, со своей совестью, думая о собственной жизни. А жизнь – она что ж? Она шла своим чередом. Время не остановить. И судьбы наших героев переплетались все глубже и глубже.

Семен, отдавшись полностью своему чувству, не мог более себя сдерживать, стал появляться везде, где только мог встретить Анну. Держался с ней почтительно, на расстоянии, на правах родственника. Ему было достаточно хотя бы видеть ее, сознавать, что она здесь, рядом.

Анна тоже ничего не хотела менять. Вот-вот должен родиться ребенок, и она полностью была занята этим предстоящим событием. Дети – вот чему Анна могла сейчас отдаваться без остатка. Это ее спасало. Отношения с мужем не изменились. Хотя Анна и чувствовала себя виноватой, но ведь она, когда выходила за Якова замуж, ничего не обещала, честно призналась, что любит другого, но быть с ним не может. Тогда это все устраивало Якова, так что же случилось теперь?

Яков всегда старался не затрагивать этой темы, он всегда уверял ее, что счастлив:

– Аннушка, я счастлив, поверь мне! Уже не зря прожита моя жизнь, у меня есть ты, которую я безумно люблю, наши дети. С моим здоровьем это большой подарок судьбы!

Ему от такого разговора становилось действительно легче. Была еще любимая работа, которую он принял от отца, где он подавал большие надежды. Но здоровье не шло на поправку, и они с Анной решили:

– Надо тебе, мой друг, ехать обратно в Ниццу на зиму. Я пока перееду в Ростов к маме, буду там с Мишенькой до родов. А ты поезжай, отдохни, подлечись. Сейчас начнется зима с холодными дождями, снегом, начнутся вновь обострения.

– Хорошо, милая, сделаю, как ты советуешь, а если что пойдет непредвиденно, я сейчас же вернусь.

Хотя оба знали, что Анна не напишет, что бы ни случилось, что ей безразлично его присутствие. Ее беспокоит только одно: уехав из Таганрога, она не сможет видеть Семена, слышать его голос, но понимая, что ехать необходимо, решается на это.

Яков уехал в Ниццу, в этот тихий и теплый край. Несмотря на то, что болезнь прогрессировала, здесь он чувствовал себя хорошо. Он уже знал, что родилась у них с Анной дочь, назвали в честь бабушки Манечкой. Яков был счастлив. Анна писала, что она и дочь здоровы, поэтому собирается вернуться домой, в Таганрог, с ней поедет ее мама.

– А ты, мой друг, не торопись, пусть установится здесь погода.

Переехав в Таганрог, Анна мечтала только об одном: поскорее увидеться с Семеном. А Семен, зная отношение к нему ее матери, не хотел появляться у них дома. Они несколько раз виделись вне дома, но встречи проходили на людях, мимолетные. Семен мечтал о встрече наедине, чтоб побыть с Аней вдвоем, полюбоваться на нее, но на это не мог решиться. Он не знал, как это воспримет Анна и что за этой встречей последует. Это его мучило и возбуждало, он ходил, как в горячке.

Так прошел год. Неожиданно заболел отец. Забросив все дела, Семен неотлучно был дома, в имении. Отцу не становилось лучше. Свою болезнь отец воспринял как нормальное явление в свои годы.

– Милый, я ни о чем не горюю. Мы с твоей мамой прожили большую, счастливую жизнь. У нас чудесный сын, чего же мне еще желать? Ты умен, образован, обеспечен. Единственно, хотелось бы увидеть внучат, но я не переживаю об этом. Не увижу их здесь, надеясь увидеть их оттуда. Я очень благодарен тебе, что у нас есть такой сын, как ты. – Отец замолчал, задремав.

У Семена щипало глаза, сдавило горло, он вышел, боясь напугать мать своими слезами, прошел в сад.

«Ну почему, почему теперь, когда я рядом с ними, отец должен уйти? Господи, это несправедливо. Боже, помоги ему выздороветь, ведь он еще не так стар», – все это думал Семен, и слезы медленно текли по его щекам. Он понимал, что это конец, и ничего не изменится, отец больше не встанет.

Умер он спокойно, во сне, без всяких мучений. Уснул и не проснулся.

Похороны были пышные. Собрались все родственники. Были и Лопатины. Федор Александрович тоже был плох, но приехал, правда, на кладбище не поехал. Была и Анна с мужем, недавно вернувшимся из Ниццы. Семен держался, ведь теперь он старший, вся ответственность – на нем.

Беспокоила матушка, которая ко всему оставалась безучастной, почти не плакала, замкнувшись в себе. Семен был с ней неотлучно. Мать подолгу сидела у портрета, где они с отцом молоды. Где она высокая, стройная, с копной каштановых волос, счастливо улыбалась рядом с молодым, бравым офицером. Тогда считалось, что только тот мужчина, кто носит мундир. А папенька действительно провел не один год походной жизни и лишь выйдя в отставку, стал действительным статским советником, долго оставаясь на этом посту.

Время брало свое, постепенно боль утраты утихла, работы в имении было много, и Семен с головой ушел в нее.

В то время богатство определялось числом «душ», которыми владел помещик. Так, у Каменевых было около 1500 душ. Дом был обставлен великолепно, особых пристрастий у Семена Петровича не было, одевался он просто, азартными играми не увлекался. Правда, была у него одна особая страсть – хороший, хлебосольный стол. Семен всегда сам участвовал в составлении списка блюд для праздничного стола, не считаясь ни с какими затратами. Особенно живя в Таганроге, где нередко устраивались танцевальные вечера, а это было обязательно не менее двух раз за зиму, и делались они с праздничным столом, танцами, картами. Особенно любил Семен заниматься изобретением новых, необычных блюд в пост, рыбных блюд, тем более что в рыбе недостатка не было, когда живешь у моря. Это было его хобби. Семен сам объезжал все лавки и базары, нередко даже заказывал осетров с Волги.

С его приездом усадьба вообще преобразилась. Он привел в порядок сад, аллеи, починил конюшни, были закуплены новые лошади. Большой фруктовый сад – «верхний сад», как его называли, – тянулся до самой церкви, построенной еще его прадедом, а на южном склоне он был разбит для гулянья. Здесь цветочные клумбы чередовались с аллеями, обсаженными липами, сиренью, акацией. С балкона веранды дома открывался великолепный вид на море. А с противоположной стороны расстилалось огромное желтеющее поле хлебов, окаймленное лесной полосой. За всем этим необходим был уход и присмотр. Поэтому Семену Петровичу особо некогда было убиваться и грустить после смерти отца.

Была уже глубокая осень, и доделывались последние полевые работы. Матушку Семен перевез в город еще по теплу.