Текст книги "Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991"

Иначе говоря, очень важен был доступ к транспортным потокам, который в основном зависел от звания. Костюмы, гармони, небольшие подарки для близких рядовые могли унести сами. Но что было делать, скажем, с мелким колесным транспортом, не бросишь же такое добро на произвол судьбы? «Тысячи велосипедов и мотоциклов, попробуй провези их через всю Европу. Эшелоны-то состояли из теплушек: сорок человек или восемь лошадей. Ведь ехали миллионы рядовых, самая настоящая армия-победительница. Генералы и офицеры свои велосипеды доставляли каким-то более хитрым способом»[134]134
  Танич М. И. Играла музыка в саду… С. 253.


[Закрыть]. 9 июня 1945 года государство установило нормативы вывоза: генералам разрешалось вывезти автомобиль, пианино или рояль, радиоприемник, охотничье ружье и часы, а остальным офицерам можно было бесплатно отправить домой мотоцикл или велосипед. Кроме того, и тем, и другим позволялось покупать «в необходимых количествах» ковры, гобелены, меха, посуду и другие потребительские товары[135]135
  См.: Якушевский А. С. Противник // Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Т. IV: Народ и война / Под ред. В. А. Золотарева и др. М.: Наука, 1999. С. 241–280, особенно – С. 271–272; см. также: Bonwetsch B. Sowjetunion Triumph im Elend // Herbert U., Schildt A. (Hrsg.). Kriegsende in Europa: Vom Beginn des deutschen Machtzerfalls bis zur Stabilisierung der Nachkriegsordnung 1944–1948. Essen: Klartext, 1998. S. 52–88, особенно – S. 87.


[Закрыть]. Но установленные ограничения часто игнорировались. Привычка высокопоставленных военных вывозить из оккупированной Германии неимоверное количество товаров была использована Сталиным и его приспешниками в расправах с неугодными представителями генералитета в послевоенное время. В 1947 году сам маршал Жуков был обвинен в грабежах и мародерстве в Германии[136]136
  Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти, 1945–1991. 2-е изд. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 41. О Жукове см. также: Axell А. Marshal Zhukov: The Man Who Beat Hitler. London: Longman, 2003. Р. 160.


[Закрыть].

Подобные обвинения в адрес высшего военного руководства не всегда были безосновательными. В 1945 году некий командир полка конфисковал все «трофейные товары и продукты» у своих подчиненных только для того, чтобы отобрать лучшее для себя. Он также незаконно «реквизировал» автомобиль, который впоследствии продал за 15 тысяч рублей. Другой военачальник, генерал-майор, приказывал своим подчиненным в Германии красть для него вещи, которые он затем отправлял по железной дороге своей семье в Москву: среди этой «добычи» были 1700 метров разнообразных тканей, «много изделий из кожи», картины, мебель, сахар и полкилограмма золота. Если во время войны генералы редко получали взыскания по партийной линии, то с окончания боевых действий по 1946 год 85 генералов были подвергнуты дисциплинарным санкциям, причем двадцать из них были исключены из партии. Как правило, основаниями для разбирательств служили три причины: «недостойное поведение в быту» (то есть пьянство и сексуальные скандалы), злоупотребление служебным положением в корыстных целях и «незаконное приобретение трофейного имущества»[137]137
  Отчет о работе партколлегии КПК в 1939–1946 годах // РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 3. Л. 57–58.


[Закрыть]. Отнюдь не случайно тем попавшим в официальную справку военнослужащим, которому удалось в спецпоезде, отправлявшемся из Берлина, найти место для рояля, мягкой мебели, картин, посуды, а также женских украшений, оказался не рядовой, а капитан[138]138
  Уполномоченный КПК по Узбекистану В. Татаринцев – Г. Маленкову, 21 октября 1945 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122, 102. Л. 143–144.


[Закрыть]. Перебежчик Петр Пирогов рассказывал в 1950 году, как политрук его полка использовал самолет, чтобы после Победы отправлять своей жене «всякое женское барахло»[139]139
  Pirogov P. Why I Escaped. Р. 217.


[Закрыть].

Таким образом, среди тех военнослужащих, которые в 1945-м отказывались устраиваться на работу из-за того, что привезли домой «достаточно, чтобы прожить от одного года до двадцати лет», скорее всего, преобладали офицеры, а не рядовые бойцы[140]140
  Уполномоченный КПК по Узбекистану В. Татаринцев – Г. Маленкову, 21 октября 1945 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122, 102. Л. 143–144. См. также: доклад секретаря Владимирского обкома Г. Пальцева Г. Маленкову о выполнении постановления ЦК от 25 августа 1945 года о помощи демобилизованным воинам, 17 ноября 1945 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 102. Л. 232–237, особенно – Л. 233; доклад от 25 октября 1945 года секретаря Грозненского обкома П. Чеплакова Г. Маленкову по тому же вопросу // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 102. Л. 133–137, особенно – Л. 137.


[Закрыть]. Что же касается большинства ветеранов, то для них материальная сторона Победы выглядела примерно так же, как и для фронтовика, будущего поэта-песенника Михаила Танича: «Серые шинели, розовые сны – это все, что мы сумели принести с войны»[141]141
  Танич М. И. Играла музыка в саду… С. 29.


[Закрыть]. Те, кто считал мародерство отвратительным или не желал марать руки вещами, принадлежавшими ненавистному врагу, вообще возвращались из Германии только со своими старыми шинелями[142]142
  См.: Сахоненко Т. С. Интервью о жизни в Москве в 1940-е годы (Москва, 7 июня 1993). Центр документации «Народный архив». Коллекция «Моя жизнь». Фонодокумент № 1. Расшифровка этой аудиозаписи приводится в работе: Панфилов П. Б. Интервью студента IV курса ИАИ РГГУ Панфилова с Т. С. Сахоненко об истории своей семьи – Серовых, Новиковых, Каменских. Курсовая работа. Российский государственный историко-архивный институт, 1993. С. 22. См. также: Шерстяной Э. Германия и немцы в письмах красноармейцев весной 1945 г. С. 145.


[Закрыть].

Но даже та малость, которую приносил с фронта среднестатистический ветеран, оказывалась весьма значимой в экономике крайнего дефицита, в придачу разрушенной долгой войной. Власти не уставали повторять, что ситуация будет налаживаться. Демобилизация встраивалась в масштабную агитационную кампанию, организуемую партией и государством и призванную противостоять одному из последствий, которые вызвал поток трофеев – а именно осведомленности населения о том, что жизнь за пределами СССР в материальном отношении лучше, чем в стране победившего социализма. Власти понимали, что такие познания могут стимулировать политическое недовольство. Временами они даже опасались зарождения нового освободительного движения, подобного восстанию декабристов – офицеров, выступивших против царя в 1825 году, после краха наполеоновского вторжения 1812-го и последующего взятия Парижа объединенными силами русской и прусской армий в 1814-м. Логика агитаторов была понятной: «После войны 1812 года наши солдаты, увидевшие французскую жизнь, сопоставляли ее с отсталой жизнью царской России. Тогда это влияние французской жизни было прогрессивным, ибо оно дало возможность русским людям увидеть культурную отсталость России, царский гнет и т. п. Отсюда декабристы сделали свои выводы о необходимости борьбы с царским произволом. Но сейчас иное дело. Может быть, помещичье имение в Восточной Пруссии и богаче какого-то колхоза. И отсюда отсталый человек делает вывод в пользу помещичьего хозяйства против социалистической формы хозяйства. Это влияние уже регрессивно. Поэтому надо беспощадно вести борьбу с этими настроениями…»[143]143
  Сенявская Е. С. 1941–1945: фронтовое поколение. С. 91–92.


[Закрыть].

Одним из способов преодоления таких «настроений» стали бесконечные заверения в том, что СССР, якобы в отличие от своих бывших союзников-капиталистов, неустанно заботится о собственных ветеранах. «Только в нашей социалистической стране возможна такая забота о демобилизуемых воинах. Это внимательное, чуткое отношение к защитникам Родины вытекает из самого характера нашего советского общественного строя, из политики советского правительства, как подлинно народного правительства. … По-иному обстоит дело в капиталистических странах, где переход от войны к мирному времени вызвал падение уровня производства, закрытие предприятий, рост безработицы. В капиталистических странах демобилизуемые пополняют миллионные армии безработных»[144]144
  Блокнот агитатора Вооруженных сил. 1947. № 7. С. 14.


[Закрыть].

В Советском Союзе, напротив, ветеранов требовалось интегрировать в производственную жизнь не позднее чем через месяц после их возвращения. Предполагалось, что их новое место работы будет учитывать приобретенные в армии опыт и специальность, а должность окажется не ниже довоенной. По закону демобилизованные солдаты имели право на широко рекламируемую, хотя и довольно ограниченную, помощь со стороны государства: так, им выдавался полный комплект обмундирования (но не гражданской одежды), оплачивался проезд до места жительства, в пути предоставлялось питание, а по прибытии выдавалась единовременная выплата, размер которой зависел от звания и выслуги. Республиканские и региональные власти, исполнительные комитеты советских органов, руководители предприятий, учреждений и организаций в городских районах были обязаны обеспечивать прибывающих ветеранов жильем и топливом. Исполкомам районных и сельских советов, а также правлениям колхозов поручалось оказывать возвращающимся в деревню демобилизованным «всемерную помощь», содействуя им в трудовом и хозяйственном обустройстве. Кроме того, в регионах, пострадавших от немецкой оккупации, демобилизованные солдаты, которым предстояло отремонтировать или построить жилища, имели право на бесплатную строительную древесину и беспроцентные ссуды[145]145
  См.: Закон СССР «О демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии» от 23 июня 1945 года // Ведомости Верховного Совета СССР. 1945. 30 июня. № 36. С. 1.


[Закрыть].

Идеологическая машина заботилась о том, чтобы агитаторы и пропагандисты упоминали об этой скромной государственной поддержке снова и снова, на все лады[146]146
  Закон о демобилизации от 23 июня 1945 года, устанавливавший эти льготы, публиковался неоднократно; см., например: Ведомости Верховного Совета СССР. 1945. 30 июня. № 36. С. 1; Красная звезда. 1945. 24 июня. С. 1; Правда. 1945. 24 июня. С. 1; Известия. 1945. 24 июня. С. 1; Блокнот агитатора Красной Армии. Июнь 1945. № 18. С. 25–27; Главная военная прокуратура Вооруженных Сил СССР. Памятка демобилизованным рядовым и сержантам Красной Армии. 2-е изд. М.: Военное издательство, 1946. С. 3–5. Кроме того, появилось множество газетных и журнальных статей, разъяснявших положения этого закона.


[Закрыть]. Ветеранские льготы предлагалось считать выражением того, «как высоко наш народ ценит воинов-победителей», принимая возвращающихся героев с «отеческой, сталинской любовью». «В мире нет другой страны, где бы государственное законодательство было проникнуто такой заботой о военнослужащих и их семьях». Вернувшийся защитник Родины был объявлен «самым почетным человеком в советской стране»: «Он отстоял нашу вольную, счастливую жизнь и ему – всенародная благодарность и уважение»[147]147
  Красная звезда. 1945. 10 июля. С. 1.


[Закрыть].

Воспринимая всю эту пропаганду, вернувшиеся ветераны, которые ощущали себя заслуженными людьми, резонно рассчитывали на особое к себе отношение. Им казалось, что жертвы, принесенные ими ради страны, должны получить достойное послевоенное воздаяние. Однако в официальном дискурсе постоянно подчеркивалось, что особый статус ветеранов влечет за собой и особые обязанности. Фронтовикам предстояло сделаться образцовыми гражданами; и в качестве таковых они не имели времени отдыхать, наслаждаясь плодами своих побед, им рекомендовалось срочно возвращаться к работе, восстанавливать деревни, города, экономику. В системе советских общественных ритуалов новое общественное положение ветеранов напрямую связывалось с продолжением служения государству: «На отеческую заботу о них всего советского народа, советского правительства и лично товарища Сталина каждый демобилизованный ответит подвигами в труде, самоотверженной работой в промышленности, в сельском хозяйстве, на транспорте»[148]148
  Красная звезда. 1945. 13 июля. С. 3.


[Закрыть].

Демобилизационные льготы официально трактовались в качестве вознаграждения за безупречную службу в годы войны и в то же время как щедрый государственный дар, за который придется расплатиться скорейшим возвращением к труду[149]149
  Brooks J. Thank You, Comrade Stalin! Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton: Princeton University Press, 2000. P. 199, 201.


[Закрыть]. Правда, мысль о том, что последнюю часть необходимо отработать, бывшие фронтовики нередко пропускали мимо ушей. Исходя из этого, главная задача политработников виделась в том, чтобы «славные солдаты несли высокое призвание гражданина Советского Союза во время мирного и созидательного труда с таким же достоинством, как и во время сражений на передовой, чтобы приумножить честь и мощь своей Родины». Независимо от работы, поручаемой бывшему солдату, он «обязан быть образцом самоотверженности, организованности и дисциплины»; от него ждут, что он «сам будет хорошо работать и вдохновлять других на героические трудовые подвиги». Причем, словно этого было недостаточно, от измученных долгой и жестокой войной бойцов ожидалось также кураторство над кружками военной подготовки, создаваемыми для взращивания новых поколений «защитников Родины»[150]150
  Блокнот агитатора Красной Армии. 1945. 18 июня. С. 31–32.


[Закрыть]. Самым же главным считалось то, что ветерану предстояло стать «верным помощником местных органов советской власти и страстным агитатором идей партии Ленина-Сталина»[151]151
  Красная звезда. 1945. 17 июля. С. 3.


[Закрыть]. Фронтовики прославлялись в печати и восхвалялись пропагандистами: они задавали ролевые модели. Фактически, этим «Über-ветеранам» не оставалось ничего другого, как немедленно вернуться к гражданской жизни и сразу же начать выполнять и перевыполнять план, мобилизуя советских людей на восстановление и совершенствование социализма[152]152
  См. некоторые примеры, о которых сообщала «Правда»: 1946. 23 декабря. С. 2; 1947. 11 января. С. 3; 1947. 21 октября. С. 2; 1946. 17 июля. С. 2; 1947. 14 октября. С. 2; 1947. 8 января. С. 3.


[Закрыть]. И если первостепенной задачей ветеранов было скорейшее возвращение к труду, то приоритетной задачей местных властей, соответственно, становилось трудоустройство бывших фронтовиков с учетом умений и навыков, приобретенных ими в армии[153]153
  Блокнот агитатора Красной Армии. 1945. № 20. С. 47.


[Закрыть].

Таким образом, в пропагандистских усилиях, которыми обставлялась демобилизация, выражались довольно противоречивые смыслы. С одной стороны, признавалось, что ветераны могут за свое служение обществу рассчитывать на материальные и символические блага; с другой стороны, предполагалось, что они не станут кичиться своим специальным статусом или гласно претендовать на какое-то особое отношение. В знаменитой речи, обращенной к женщинам, служившим в вооруженных силах, председатель президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин очень ясно высказал эту мысль: «Не зазнавайтесь на своей будущей практической работе. Не вы говорите о своих заслугах, а пусть люди о вас говорят – это лучше»[154]154
  Блокнот агитатора Красной Армии. 1945. № 21. С. 5.


[Закрыть]. Мужчин тоже предостерегали от неуместного высокомерия или избыточной настойчивости. Независимо от пола, ветеранам рекомендовалось быть скромными. Да, они могли рассчитывать на общественное поощрение, но не должны были настаивать на этом: «Воин-победитель, возвращающийся с фронта, может не беспокоиться о своем завтрашнем дне. <…> Труженики советского тыла с распростертыми объятиями примут в свою дружную семью героя вчерашних боев. Важно только, чтобы сам герой держался при этом так, как подобает истинному герою: с достоинством, но без спеси, без излишнего зазнайства, свободно и просто, но с подобающим воспитаннику Красной Армии приличием. Это также нужно разъяснить сейчас всем и каждому, кто демобилизуется из армии»[155]155
  Красная звезда. 1945. 4 июля 1945. С. 1.


[Закрыть].

Власти исходили из того, что официальная интерпретация статуса ветеранов, а также получаемых ими демобилизационных привилегий необходима. Возвращающихся солдат старались с головой погружать в этот дискурс, а агитационная работа с ними сопровождала весь процесс демобилизации от начала и до конца. В идеале агитаторы и офицеры должны были проводить индивидуальные разъяснительные беседы с солдатами, пока те еще находились в подразделениях. В таких беседах следовало рассказывать об их «новых задачах», «сохранении боевых традиций» (имелась в виду героическая история воинских частей), «примерном труде на благо народа». Кроме того, солдатам предписывалось читать лекции на следующие темы: «Забота советского правительства и большевистской партии о воинах Красной Армии», «Помощь и льготы демобилизуемым», «Всегда помни о традициях своего полка», «Что ждет тебя на Родине». Ветеранам, возвращающимся в деревню, вдобавок предстояло изучать решения партии и правительства по сельскохозяйственным вопросам. Лишь после такой подготовки солдата с чистой совестью можно было отправлять домой. Агитаторы и парторги участвовали в церемониях отхода «празднично украшенных» спецпоездов, все вагоны которых рекомендовалось по возможности оснащать радиоточками[156]156
  Красная звезда. 1945. 17 июля. С. 3.


[Закрыть]. По пути следования агитационная работа с солдатами продолжалась: на всех станциях, где останавливались составы, имелись агитпункты[157]157
  См. критику плохой работы одного из них: Красная звезда. 1945. 5 июня. С. 3.


[Закрыть]. Сразу по приезде, после торжественной встречи, ветеранов ждали новые индивидуальные консультации об их правах и обязанностях, а также о возможности (и необходимости!) трудоустройства[158]158
  См. отчеты КПК о работе, проводимой в этом направлении на местах: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 102.


[Закрыть].

Однако в хаосе и беспорядке реальной советской жизни пропаганда и агитация оказывались не столь вездесущими, как можно было предположить, исходя из рапортов самих пропагандистов или газетных репортажей об их работе. Возвращающиеся солдаты далеко не каждую минуту были погружены в официальный дискурс. Газеты, впрочем, неизменно ценились, и на то имелись свои причины: советская экономика никогда не уделяла должного внимания производству туалетной бумаги или папирос, а пропагандистские материалы очень помогали в замене как одного, так и другого. Некий агитатор, задавший опекаемым им солдатам вопрос о том, удалось ли им почитать свежую газету, получил ответ: «Была одна, да скурили»[159]159
  Блокнот агитатора Красной Армии. 1945. 1 января. С. 31; в фильме «Балладе о солдате» есть эпизод, в котором бойцы делают «самокрутки» из фронтовых газет.


[Закрыть].

Но прежде чем использовать газетную бумагу столь профанным образом, демобилизованные, разумеется, старались извлечь из нее полезную информацию – хотя и не всегда ту, которая виделась желательной с позиций советской пропагандистской машины. Особенно живой интерес ветераны проявляли к статьям, посвященным ожидающим их льготам, а также правилам и условиям их получения. Партийным агитаторам часто задавали вопросы о процедурах, связанных с заменой утраченных военных наград, которые, как известно, позволяли претендовать не только на статус, но и на материальные и финансовые выгоды. Агитаторы, в свою очередь, обращались в издания, с которыми сотрудничали, а те публиковали на своих страницах требуемые разъяснения[160]160
  Блокнот агитатора Красной Армии. 1945. 30 октября. С. 25–26.


[Закрыть]. Также пропагандисты растолковывали фронтовикам, как конкретно их будут опекать после возвращения в родные места. «Свою первую беседу [в качестве агитатора] я провел в Восточной Пруссии, уже после победы над гитлеровской Германией, когда солдаты старших возрастов стали уходить по демобилизации, – писал один из них. – Из нашего расчета уходили домой четыре человека. Я рассказал им о льготах для демобилизованных, разъяснил, какой заботой окружает наше правительство защитников Родины»[161]161
  Блокнот агитатора Вооруженных сил. 1947. № 30. С. 28.


[Закрыть]. Ветераны чутко прислушивались к речам агитаторов и офицеров, а также сообщениям газет о том, что они заслужили право на особое отношение. В диалогах друг с другом, а также в размышлениях – времени и на разговоры, и на думы в долгой дороге у них более чем хватало – они рисовали картины, в которых, как правило, сильно преувеличивались как намерения, так и возможности государства окружить их заботой. Солдатские беседы имели решающее значение в формировании твердой убежденности в том, что советское общество обязано воздать ветеранам по их великим заслугам. Это ощущение продолжало объединять фронтовиков и после того, как они разъезжались по домам и вливались в гражданскую жизнь; более того, оно становилось даже крепче, поскольку творцы официального дискурса в ходе демобилизации широко играли на этих чувствах, желая успокоить потенциально проблемную группу.

В советской истории много примеров того, какими неимоверными трудностями в СССР сопровождались перемещения больших масс людей, будь то репатриируемых, эвакуируемых или демобилизуемых. В ходе демобилизации гигантской армии непроработанная логистика и неразвитая инфраструктура не позволяли эффективно и гладко перемещать потоки стремящихся домой солдат. Однако даже в условиях послевоенного хаоса импровизации в сочетании с приемами кризисного управления позволяли властям сохранять контроль над ситуацией. Органы безопасности регулировали уровень агрессии в обществе: чередуя «выпускание пара» и подавление недовольства, они удерживали крышку на кипящем котле послевоенного советского общества. Пропагандистский аппарат, в свою очередь, заботился о том, чтобы ожидания бывших солдат на особое отношение оправдывались – по крайней мере, на символическом уровне, поскольку фронтовики все еще представляли сплоченную и отчасти даже вооруженную (а значит, и потенциально опасную) социальную группу. Постоянные повторения того, что «ни одна страна в мире не заботится о защитниках Родины так, как Советский Союз», приукрашивание и раздувание довольно скупых положений законодательства о демобилизации, помпезные встречи первых групп прибывающих ветеранов и их прославление в газетах – все это создавало впечатление, что особый статус гарантирован жертвенностью и героизмом фронтовиков, проявленными в годы войны. Нормы, позволявшие солдатам отправлять домой или привозить с собой отобранные у врага «трофеи», дополняли эти символические жесты некоторым материальным подкреплением, причем таким, которое ничего не стоило государству. На первых порах нужно было иметь отличный слух, чтобы за громом победных салютов расслышать глухо, но постоянно звучащий лейтмотив: «Времени почивать на лаврах нет, пора возвращаться к работе!» И если в ходе демобилизации наставление «не важничать» все еще дополнялось обещаниями особого отношения к героям – обещаниями, которые большинство ветеранов воспринимало с полнейшей серьезностью, – то к 1948 году, как только режиму стало ясно, что демобилизация прошла без потрясений, официальный дискурс сделался более однозначным. Призыв «не почивать на лаврах» стал доминирующим.

Глава 2. Добро пожаловать в нормальную жизнь

Ожидания, возникавшие в ходе и сразу после войны, были обречены на то, чтобы не сбыться[162]162
  Ср.: Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. Armonk, NY, and London: M. E. Sharpe, 1998.


[Закрыть]. Некоторые из них невозможно было реализовать и при самых благоприятных обстоятельствах – в этот ряд попали, например, мечты о послевоенной жизни как о бесконечном празднике. Фантазии о безграничном изобилии могли быть искаженными проекциями недоступного «зарубежья», где якобы люди работали всего по три месяца в году, но при этом жили в достатке[163]163
  Edele M. More than just Stalinists: The Political Sentiments of Victors 1945–1953 // Fürst J. (Ed.). Late Stalinist Russia: Society between Reconstruction and Reinvention. London and New York: Routledge, 2006. P. 169.


[Закрыть]. Однако подобные картины не имели никакого отношения к реальности – причем по обе стороны границы, которая вскоре превратилась в «железный занавес». Гораздо более реалистичным многим фронтовикам представлялось то, что наградой за безупречную службу крестьян советскому режиму станет упразднение ненавистного колхозного строя[164]164
  Schapiro L. The Communist Party of the Soviet Union. New York: Vintage Books, 1964. P. 511 [Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Firenze: Aurora, 1975]; Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. P. 60–62; Lévesque J. «Part-Time Peasants»: Labour Discipline, Collective Farm Life, and the Fate of Soviet Socialized Agriculture after the Second World War, 1945–1953. Ph.D. dissertation, University of Toronto, 2003. P. 52.


[Закрыть]. Но такое изменение – в принципе столь же возможное и представимое, как и легализация черного рынка, – было бы равносильно отказу от одного из столпов сталинизма, а именно эксплуатации крестьянского большинства во благо индустриализации. И хотя в послевоенные годы действительно велись закулисные дискуссии об экономической реформе, главный урок, усвоенный Сталиным во время войны, лишь добавил ему уверенности в том, что его «революция сверху» была исторически необходимой. Поэтому расшатывание колхозных установлений, наметившееся в военный период, предсказуемо обращалось вспять, а большая часть незначительных экономических и культурных послаблений военного времени была быстро свернута[165]165
  Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. Chaps. 6–10, 12, 13; Service R. Stalin: A Biography. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2005. P. 485–500; Hessler J. A Postwar Perestroika? Toward a History of Private Trade Enterprise in the USSR // Slavic Review. 1998. Vol. 57. № 3. P. 516–542; Вербицкая О. М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву, середина 40-х – начало 60-х гг. М.: Наука, 1992; Lévesque J. «Part-Time Peasants».


[Закрыть]. По сути, Сталин и его режим пытались восстановить «советский порядок по шаблону, который вождь в основном навязал стране еще до операции „Барбаросса“»[166]166
  Service R. Stalin: A Biography. P. 498.


[Закрыть]. Такая линия имела далеко идущие последствия не только для ветеранов, но и для всех советских граждан: им пришлось возвращаться в «нормальный сталинизм» – то есть к жизни, которую большинство людей воспринимало как далекую от нормы. Главным действующим лицом этой нормальности был нескладный, но вездесущий бюрократический аппарат[167]167
  О повседневной жизни в 1930-е годы см.: Fitzpatrick S. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times. Soviet Russia in the 1930s. New York and Oxford: Oxford University Press, 1999 [Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М.: РОССПЭН, 2008]; о возвращении к сталинской нормальности см.: Idem. Postwar Soviet Society: The «Return to Normalcy», 1945–1953 // Linz S. J. (Ed.). The Impact of World War II on the Soviet Union. Totowa, NJ: Rowman & Allanhead, 1985. P. 129–156.


[Закрыть].

В таких условиях даже самые скромные утопические надежды – например, на помощь в непростой адаптации к гражданской жизни или в обретении особого ветеранского статуса – обернулись для большинства несбывшимися розовыми мечтами. Говоря напрямую, обещания, раздаваемые фронтовикам при демобилизации, просто невозможно было исполнить. Ресурсов было слишком мало, а ветеранов, претендовавших на них, слишком много; нефункциональный, недоукомплектованный и перегруженный административный аппарат был неспособен обеспечить государственную заботу для миллионов; наконец, восстановление разрушенной страны оставалось гораздо более важной задачей. Экономическая ситуация была, мягко говоря, плохой, даже по сравнению с остальной послевоенной Европой. Голод 1946–1947 годов еще основательнее понизил уровень жизни населения, а режим был сосредоточен на развивающемся глобальном конфликте с США и, таким образом, на подготовке к возможной новой войне[168]168
  О сравнении с остальной Европой см.: Bucher G. Women, the Bureaucracy and Daily Life in Postwar Moscow, 1945–1953. Boulder, Colo.: East European Monographs, 2006. P. 3–6. О голоде см.: Зима В. Ф. Голод в СССР 1946–1947 годов: происхождение и последствия. М.: ИРИ, 1996; Ellman М. The 1947 Soviet Famine and the Entitlement Approach to Famines // Cambridge Journal of Economics. 2000. Vol. 24. № 5. P. 603–630; Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. Chap. 4. О советском правящем круге после войны см.: Gorlizki Y., Khlevniuk O. Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. Oxford and New York: Oxford University Press, 2004 [Горлицкий Й., Хлевнюк О. Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры. М.: РОССПЭН, 2011].


[Закрыть].

Но даже на таком фоне власти не забывали трубить о своей помощи ветеранам на всем протяжении массовой демобилизации (1945–1948). Определенная поддержка им действительно оказывалась; цифры, приводимые в опубликованных или в архивных источниках того периода, на первый взгляд выглядят даже впечатляющими. Однако сравнение данных относительно материальной помощи с демобилизационной статистикой в четырех регионах показывает, насколько мизерным на деле было это содействие (таблица 2.1). Так, в Башкирской АССР на каждого демобилизованного пришлись в среднем один рубль денежной помощи, два килограмма хлеба, крошечный кусочек ткани (длиной в один сантиметр) и никакого топлива для обогрева жилища. Из каждой тысячи ветеранов только единственный получил одну голову крупного рогатого скота, двенадцать – одну пару обуви, шесть – один предмет одежды. Понятно, что за подобным усреднением может скрываться крайне неравномерное распределение льгот: одним выдали гораздо больше среднестатистической нормы, а другим вообще ничего не досталось. Для того чтобы получить финансовую или натуральную помощь, фронтовику приходилось убеждать уполномоченные государственные органы в том, что его потребности важнее, чем нужды сотен или даже тысяч прочих граждан. Любому, кто не хотел остаться с пустыми руками, следовало добиваться помощи с максимальной напористостью и агрессивностью, используя две зарекомендовавшие себя советские практики: «письма во власть» и личные ходатайства[169]169
  О «письмах во власть», которые писались советскими гражданами, см.: Fitzpatrick S. Supplicants and Citizens: Public Letter-Writing in Soviet Russia in the 1930s // Slavic Review. 1996. Vol. 55. № 1. P. 78–105 [Фицпатрик Ш. Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России XX века. М.: РОССПЭН, 2011. Гл. 9]; Idem. Petitions and Denunciations in Russian and Soviet History // Russian History. 1997. Vol. 24. № 1–2. P. 1–9. О личных обращениях см.: Fitzpatrick S. The World of Ostap Bender: Soviet Confidence Men in the Stalin Period // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 3, особенно – P. 547 [Фицпатрик Ш. Срывайте маски! Гл. 13–14]. Одним из первых авторов, кто начал систематическое изучение написания писем как особенности советской системы, был Алекс Инкелес; см.: Inkeles А. Public Opinion in Soviet Russia: A Study in Mass Persuasion. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1967. Р. 109–203, 207–215.


[Закрыть].

Таблица 2.1. Материальная помощь демобилизованным солдатам и офицерам

Источники: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 699. Л. 6 (материальная помощь); Донченко В. Н. Демобилизация Советской Армии и решение проблемы кадров в первые послевоенные годы // История СССР. 1970. № 3. С. 99. В показателях Сталинской и Кемеровской областей количество демобилизованных приведено с учетом второй половины 1946 года, а цифры материальной помощи – без учета.

Ветераны и их семьи относились к числу самых активных граждан, подававших прошения на местном уровне – 81 % всех писем с просьбами и жалобами, полученных органами социального обеспечения Свердловской области в 1944 году, поступили от инвалидов войны[170]170
  Центр документации общественных организаций Воронежской области (далее – ЦДООВО). Ф. 4. Оп. 31. Д. 728. Л. 10.


[Закрыть]. В ходе проверки 481 организации в Казахстане прокуратура установила, что в третьем квартале 1945 года они приняли в совокупности 2691 жалобу. Из этого числа 60 % были написаны членами семей военнослужащих, 31 % – инвалидами войны и 8 % – демобилизованными[171]171
  Отчет о работе республиканской прокуратуры Казахстана, 15 ноября 1945 // ГАРФ. Ф. р-8131. Оп. 22. Д. 97. Л. 172–188. Здесь – Л. 172, 178.


[Закрыть]. Попытки добиться помощи в налаживании гражданской жизни обычно начинались с местного уровня, но зачастую, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, ветеранам приходилось обращаться и выше. Рассмотрим, простую, казалось бы, проблему воссоединения семьи. Одного солдата собирались демобилизовать, но его жене, эвакуированной в 1941 году, не разрешали вернуться в родную Одессу, потому что город имел статус «закрытого». Заручившись поддержкой командира, этот фронтовик писал письма в городской совет, где просил позволить его жене приехать домой, но ответ всегда был отрицательным. Ветеран, однако, продолжил бороться: «Я обращался за помощью в облисполком, обком, горком, к облвоенпрокурору, но никто не хочет слушать. Бездушные люди». Ничего не добившись на уровне города и области, он обратился с письмом к генеральному прокурору СССР[172]172
  Рукописное обращение к генеральному прокурору СССР, 10 июля 1945 // ГАРФ. Ф. р-8131. Оп. 22. Д. 5. Л. 213–213 об. Здесь – Л. 213.


[Закрыть]. И только здесь ему наконец улыбнулась удача. Прокуратура быстро отреагировала, обращение заявителя было передано в Одессу, и в сентябре 1945 года городской совет выдал необходимые документы, позволявшие семье воссоединиться[173]173
  ГАРФ. Ф. р-8131. Оп. 22. Д. 5. Л. 214, 216.


[Закрыть].

Другой ветеран-инвалид войны из Сталинской (ныне Донецкой) области так описал свой «марш протеста» по советским учреждениям (метафору в данном случае можно понимать буквально): «… Приехал домой и до сего времени живу в очень плохих условиях, хожу каждый день в Буденновский райисполком, в прокуратуру Буденновского района, в Буденновский райпартком; бываю в милиции, бываю в горисполкоме, нигде я не могу добыть правды, чтобы мне с моей семьей дали квартиру. … На фронте жил в сырых окопах один, а дома живу с семьей под открытым небом…»[174]174
  Отчет руководителя секретариата председателя президиума Верховного Совета СССР П. Савельева о письмах с Украины, 18 июня 1946 // ГАРФ. Ф. р-7523. Оп. 55. Д. 10. Л. 78–89. Здесь – Л. 87.


[Закрыть]. Поскольку местные структуры нередко были перегружены, ветеранам приходилось целыми днями простаивать в очередях – порой только для того, чтобы услышать, что они обратились не в то учреждение, что нужны другие документы или что нужно зайти еще раз через неделю. В Чебоксарах, столице Чувашской АССР, просители нередко ждали появления начальника горжилуправления все утро; чиновник принимал только с девяти до двенадцати часов[175]175
  Доклад уполномоченного КПК по Чувашской республике А. Некипелова о проблемах реагирования на жалобы, 11 апреля 1946 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 148. Л. 12–14. Здесь – Л. 14.


[Закрыть]. В Сумской области Украины офицеры-отставники сидели в приемной, пока председатель горсовета использовал свое рабочее время для стрижки и бритья[176]176
  РГАСПИ. 17-125-616. Л. 69–70.


[Закрыть]. В жилищном управлении Баку прием демобилизованных по вопросам обеспечения жильем вообще не проводился. Ветераны целыми днями, с утра до вечера, толкались в коридорах администрации, тщетно дожидаясь откликов на свои заявления[177]177
  Прокурор Азербайджанской ССР об исполнении закона о демобилизации, август 1945 // ГАРФ. Ф. р-8131. Оп. 22. Д. 97. Л. 2–4. Здесь – Л. 4.


[Закрыть]. В Калининской области в исполкомах местных советов даже не было комнат для посетителей; просителям приходилось часами простаивать в коридорах. 22 марта 1946 года в девять часов утра демобилизованный Зуев занял очередь на прием к председателю исполкома Центрального района Калинина; его приняли где-то к полудню, но у других просителей бывало и похуже. Демобилизованная Воскобойникова пыталась попасть в областную прокуратуру, на дверях которой часы приема вообще не были обозначены; 26 марта она провела в ожидании семь часов, а на следующий день еще три часа. В архивной справке не говорится, отказалась ли она от своей затеи или ее все же приняли прокурорские работники[178]178
  Уполномоченный КПК по Калининской области о проблемах с реагированием на жалобы, 18 апреля 1946 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 148. Л. 28–35. Здесь – Л. 28–29.


[Закрыть]. Инвалидам из Кисловодска, жизнь которых зависела от пенсий, начисляемых городским управлением социального обеспечения, в случае нарушений или сбоев приходилось писать жалобы по два или три раза, но и это не гарантировало получения ответа[179]179
  Отчет о работе органов социального обеспечения РСФСР с инвалидами войны, 28 января 1950 // ГАРФ. Ф. р-5451. Оп. 29. Д. 457. Л. 182–197. Здесь – Л. 195.


[Закрыть]. Некий бывший фронтовик, колхозник из Калининской области, отчаянно нуждался в помощи, чтобы прокормить свою семью – двоих детей и больную жену. В течение одного месяца он трижды обращался в местный совет, но не добился вообще никакой реакции[180]180
  Уполномоченный КПК по Калининской области о проблемах с реагированием на жалобы, 18 апреля 1946 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 148. Л. 28–35. Здесь – Л. 31.


[Закрыть].

Учитывая урон, причиненный войной, жилье было приоритетом для многих семей. Даже если дома и не были разрушены, то, как правило, они находились в плачевном состоянии. Чтобы сделать их пригодными для жизни, нередко требовались многие месяцы упорного труда. Демобилизованному В. С. Цацкину из Москвы пришлось три года обивать пороги государственных учреждений, прежде чем в 1948 году вмешательство секретариата председателя Верховного Совета СССР сдвинуло его жилищный вопрос с мертвой точки. Поначалу этот гражданин писал в Московский городской совет, который пересылал его письма в московское жилищное управление. Он пять раз обращался в упомянутое жилуправление, по крайней мере один раз – в прокуратуру своего района, трижды – в местную газету «Московский большевик». Кроме того, он получил заключения четырех комиссий, которые, изучив условия его проживания, неизменно выдавали справки о том, что ремонт его жилища должен быть сделан «незамедлительно». За время этой трехлетней кампании Цацкин собрал «более десятка» постановлений районного жилуправления о безотлагательном ремонте своей квартиры, но к ремонтным работам так никто и не приступил[181]181
  Отчет руководителя секретариата председателя президиума Верховного Совета СССР П. Савельева о работе с обращениями граждан, 16 февраля 1948 // ГАРФ. Ф. р-7523. Оп. 55. Д. 14. Л. 122–147. Здесь – Л. 132.


[Закрыть].

Тем людям, которые возвращались после трудовой мобилизации, нередко приходилось вести длительные бюрократические баталии ради того, чтобы их документы, необходимые для получения пенсий по инвалидности, были пересланы прежним работодателем новому работодателю[182]182
  Отчет руководителя секретариата председателя президиума Верховного Совета СССР П. Савельева о работе с обращениями граждан, 12 января 1948 // ГАРФ. Ф. р-7523. Оп. 55. Д. 24. Л. 2–33. Здесь – Л. 9–10.


[Закрыть]. Письма на эту тему нередко путешествовали между облисполкомами, горисполкомами и райисполкомами, а потом оседали в архивах, поскольку заявители тем временем переезжали в другое место. Многие ветераны становились жертвами перегруженности бюрократов, не позволявшей им вникать в детали поступавших обращений. Так, некий инвалид войны написал жалобу в районное управление соцобеспечения, суть которой заключалась в следующем: председатель колхоза лишил его права на хлебную дотацию из-за отказа участвовать в лесозаготовках, несмотря на то, что ветеран, будучи инвалидом II группы, физически не мог выполнять тяжелые работы (и, кстати, был освобожден от них по закону). Поскольку председателя приводимые аргументы не убедили, фронтовик, собственно, и решил апеллировать к местным властям. Однако инспектор собеса, рассматривавший его дело, отреагировал на солдатские беды универсальным рецептом: «Товарищ Крылов, райсобес на Ваше заявление сообщает, что при первой возможности просьба будет удовлетворена». Вскоре после этого заявление товарища Крылова вообще было утеряно[183]183
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 148. Л. 32–34.


[Закрыть].