Текст книги "Похождения Тома Сойера"

Глава XXII

Отречение от обетов воздержания. – Угрызения совести.

Том поступил в общество Молодых Друзей Трезвости, прельщенный их эффектными «регалиями». Он дал обет воздерживаться от курения, жевания табака и сквернословия, пока будет оставаться членом этого общества. Тут ему пришлось открыть новую для него вещь, а именно, – что обещать не делать чего-нибудь, – вернейший способ заставить себя желать это делать. Оказалось, что ему смертельно хочется пьянствовать и ругаться, и это желание становилось до того неодолимым, что только надежда красоваться в красном шарфе на какой-нибудь церемонии удерживала его от выхода из общества. Приближалось четвертое июля, но он скоро махнул на него рукой, – махнул рукой, не проносив своих уз и двух суток, – и возложил свои надежды на старого судью Фрэзера, который, по слухам, лежал на смертном одре и которого, как важную особу, должны были хоронить с большой помпой. В течение трех дней Том проявлял глубокое участие к состоянию судьи и то и дело осведомлялся о нем. Иногда его надежды готовы были оправдаться, так что он доставал свои знаки достоинства и примерял их перед зеркалом. Но судья проявлял самое досадное непостоянство. Наконец было объявлено, что ему лучше, затем, что он выздоравливает. Том был крайне раздосадован и даже обижен. Он немедленно подал в отставку, а судья взял да и умер в ту же ночь. Том решил, что он никогда больше не поверит ни одному человеку. Похороны были торжественные. Молодые Друзья парадировали на них с таким фарсом, что их бывший сочлен чуть не умер от зависти.

Зато он был теперь вольным человеком, а это чего-нибудь да стоило. Он мог теперь пьянствовать и сквернословить, но с удивлением убедился, что этого ему вовсе не хочется. Простая возможность делать это убила желание и отняла у него всякую прелесть.

Том не без удивления заметил, что столь желанные каникулы начинали несколько тяготить его. Он попробовал вести дневник, но в течение трех дней не случилось ничего примечательного, и он бросил это занятие.

Первейший из всех странствующих певцов-негров явился в местечко и произвел фурор. Том и Джо Гарпер подобрали оркестр из товарищей и были счастливы двое суток.

Даже праздник четвертого июля оказался неудачным из-за сильного дождя. Пришлось отказаться от процессии, а величайший человек в мире (как думал Том), мистер Бентон, член Сената Соединенных Штатов, жестоко разочаровал мальчиков, так как не был двадцати пяти футов ростом и даже близко не подходил к тому.

Приехал цирк. Потом мальчики играли в цирк три дня, устроив палатку из рваных ковров. Плата за вход – три булавки с мальчика, две с девочки, – но и цирковые упражнения надоели и были оставлены. Приехали френолог и магнетизер – и уехали, после чего в деревне стало еще скучнее и тоскливее.

Было несколько детских вечеринок у мальчиков и у девочек, но так мало, и на них было так весело, что в промежутках скука казалась еще невыносимее.

Бекки Татчер уехала на каникулы в Константинополь к родителям, так что в жизни не осталось никакой светлой стороны.

Страшная тайна убийства не переставала отравлять жизнь Тому. Это была его постоянная и мучительная язва.

Затем он заболел корью.

Две долгие недели Том оставался узником, умершим для мира и его дел. Болезнь приняла тяжелую форму, он перестал интересоваться чем бы то ни было. Когда, наконец, он встал с постели и поплелся, еще с трудом двигаясь, по поселку, он заметил печальную перемену во всем и во всех. В деревне явились проповедники вырождения, и все «обратились к религии», не только взрослые, но и мальчики и девочки. Том бродил по деревне, не теряя надежды найти хоть одну милую грешную физиономию, но разочарование постигало его всюду. Он нашел Джо Гарпера за Библией и с грустью отвернулся от этого удручающего зрелища. Пошел искать Бена Роджерса и застал его за посещением бедных, с корзинкой душеспасительных брошюрок. Поймал Джима Голлиса, который обратил его внимание на перенесенную им болезнь как на предостережение свыше. Каждый встречный мальчик подбавлял каплю горечи к его унынию. Когда же наконец, в отчаянии, он бросился искать утешения на груди Гекльберри Финна, а тот встретил его каким-то текстом, им овладело отчаяние. Он поплелся домой и лег в постель, убеждаясь, что один во всем поселке погиб на веки вечные.

В ту же ночь разразилась страшная гроза, с проливным дождем, грозными раскатами грома и ослепительными молниями. Том закрылся с головой одеялом и с ужасом ждал гибели, так как у него не было и тени сомнения в том, что весь этот кавардак происходит по его милости. Он был уверен, что искушал высшие силы свыше меры и вот дождался результата. Ему, быть может, показалось бы нелепой затратой сил и средств снаряжать батарею с целью убить клопа, но он не находил ничего странного в том, что громы и молнии посылаются с целью стереть с лица земли такую мошку, как он.

Постепенно гроза ослабела и стихла, не исполнив своего назначения. Первым побуждением мальчика было принести благодарность и обещание исправиться. Вторым – обождать, так как грозы-то, пожалуй, больше не будет.

На другой день снова пришлось звать доктора: у Тома обнаружился рецидив. Он пролежал еще три недели, показавшиеся ему вечностью. Когда он в первый раз вышел из дома, то почти не чувствовал благодарности за свое выздоровление, вспоминая, как он одинок, покинут и чужд своим товарищам. Он печально брел по улицам и встретил Джима Голлиса в роли председательствующего в уголовной палате, судившей кошку за убийство, причем жертва – птица – была налицо. Затем он отыскал Джо Гарпера и Гекльберри Финна, уплетавших в укромном уголке украденную дыню. У бедных ребят, как и у Тома, оказался рецидив.

Глава XXIII

У тюрьмы. – Сношение с арестантом. – Суд и показание Тома. – Бегство индейца.

Наконец сонная атмосфера оживилась, и значительно. Дело об убийстве было назначено к слушанию в суде. Оно немедленно сделалось неисчерпаемой темой деревенских разговоров. Том никуда не мог убежать от них. При всяком намеке на убийство его кидало в дрожь, так как неспокойная совесть и страх заставляли его думать, что эти разговоры ведутся в его присутствии неспроста. Он не представлял себе, каким образом люди могли бы заподозрить, что ему известно что-нибудь об убийстве, и тем не менее ему было не по себе среди этих толков. Мурашки то и дело бегали у него по телу. Наконец он зазвал Гека в укромное место, чтобы потолковать с ним. Ему хотелось развязать язык хоть на минуту, разделив свое бремя с другим страдальцем. Кроме того, он хотел удостовериться, что Гек сохранил тайну.

– Гек, говорил ты кому-нибудь?

– О чем?

– Ну, сам знаешь, о чем.

– О, разумеется, нет.

– Ни слова?

– Ни единого слова, сохрани меня Бог. А ты почему спрашиваешь?

– Так, я боялся.

– Нет, Том Сойер, мы и двух дней живы не будем, если это обнаружится. Ты сам знаешь.

Том почувствовал некоторое успокоение. Помолчав немного, он спросил:

– Гек, может кто-нибудь заставить тебя проболтаться?

– Заставить меня проболтаться? Ну, если мне захочется, чтобы этот черт-метис утопил меня, тогда, пожалуй, проболтаюсь. Иначе – нет.

– Ну, значит, все ладно. Я считаю, что мы до тех пор только и целы, пока не проболтаемся. Но все-таки поклянемся еще раз. Крепче будет.

– Изволь.

Они еще раз принесли клятву с мрачными церемониями.

– Что поговаривают, Гек? Я так кучу разговоров слышал.

– Что поговаривают? Да все то же, только и слышишь: Мефф Поттер, Мефф Поттер, Мефф Поттер. Иной раз просто тошно станет, кажется, сбежал бы куда-нибудь.

– Вот и я тоже. Крышка ему, я думаю. А тебе не бывает иногда жаль его?

– Всегда жаль, всегда жаль. Не многого он стоит, но все-таки никому вреда не делал. Наловит, бывало, рыбы, чтобы достать денег на выпивку… Ну, без дела шататься любил. Но, Господи, все мы таковы, – большинство из нас, – даже проповедники и прочие подобные. Но он был добрый малый. Помню, раз отдал мне половину рыбы, хоть и мало ее было на двоих, а сколько раз выручал меня из беды!

– А мне чинил змея, Гек, и насаживал крючки на удочку. Хорошо бы нам выпустить его из тюрьмы.

– Эх, нельзя нам выпустить его, Том. Да и какой прок, его опять поймают.

– Да, поймают. Но меня зло берет, когда я слышу, как неистово его ругают, хотя вовсе не он сделал это.

– Меня тоже, Том. Господи, они уверяют, что он – самый кровожадный злодей в округе, и удивляются, как его раньше не повесили.

– Да, все время так толкуют. И грозятся, что если его оправдают, то они расправятся с ним судом Линча.

– Да, так и сделают, наверно.

Мальчики долго говорили, но это не доставило им облегчения. В сумерках они очутились близ маленькой уединенной тюрьмы, быть может, питая смутную надежду на какое-нибудь неожиданное происшествие, которое устранит их затруднения. Но ничего не случилось: по-видимому, ни ангелы, ни феи не интересовались судьбой бедного узника.

Мальчики сделали то, что им часто случалось делать раньше, – подошли к решетке и просунули Поттеру табаку и спичек. Тюрьма была одноэтажная, сторожа при ней не было. Его благодарность за эти приношения всегда терзала их совесть, а в этот раз сильнее, чем когда-либо. Они чувствовали себя в последней степени трусами и предателями, когда он говорил:

– Вы были очень добры ко мне, ребятки, – добрее всех в деревне. И я никогда не забуду об этом. Часто я говорю себе, – вот, говорю, – я всем ребятишкам чинил змеев и игрушки, и показывал им, где хорошо ловится рыба, и всячески ублажал их, однако же все забыли старого Меффа, когда он попал в беду, а Том не забыл, Гек не забыл, да, они не забыли, – говорю я себе, – и я никогда не забуду их! Да, ребята, я сделал страшное дело. Пьян был и себя не помнил, иначе объяснить не могу, и буду висеть за него, и так мне и следует. Следует, да оно и лучше, я думаю, надеюсь, по крайней мере. Ну, да не будем говорить об этом. Я не хочу вас огорчать. Вы так добры ко мне. Одно скажу вам – не пейте никогда, чтобы не попасть в такое вот место. Подвиньтесь-ка немного – вот так. Утешительно смотреть на ласковые рожицы человеку, когда он в такой беде и никто его знать не хочет, кроме вас. Добрые, ласковые рожицы. Влезьте-ка друг другу на спину, чтобы я мог дотронуться до вас. Вот. Дайте пожать ваши руки – они пройдут сквозь решетку. Моя не пролезет. Маленькие рученьки и слабые, но они много помогли Меффу Поттеру, помогли бы больше, если бы можно было.

Том вернулся домой несчастным, и в эту ночь его преследовали страшные кошмары. Весь следующий день и еще день он бродил вокруг суда, испытывая почти неодолимое побуждение войти и рассказать, но пересиливая себя. С Геком было то же самое. Оба мальчика старательно избегали друг друга. Каждый из них уходил на время, но то же неодолимое влечение заставляло обоих возвращаться. Том прислушивался к разговорам публики, выходившей с судебного заседания, но слышал только неутешительные новости. Петля все туже и туже затягивалась на шее бедного Поттера. Под конец второго дня в деревне говорили о впечатлении, произведенном ясным и непоколебимым показанием индейца Джо, причем прибавляли, что относительно вердикта присяжных не может быть никакого сомнения.

Том вернулся домой поздно ночью и влез в спальню через окно. Он был в страшном волнении и несколько часов провалялся без сна. Наутро вся деревня собралась в суде, так как это был решительный день. Представители обоих полов толпились в битком набитой зале. После долгого ожидания вышли присяжные и заняли свои места. Вскоре был введен Поттер, в кандалах, бледный и растерянный, робкий и упавший духом. Его посадили на видное место. Угрюмая, как всегда, фигура индейца Джо также бросалась в глаза. Прошло еще некоторое время. Наконец явился суд, и шериф объявил заседание открытым. Последовало обычное перешептывание между членами суда и шуршание бумаги. Все эти мелочи и проволочки усиливали напряженность ожидания, придавая ему что-то зловещее и внушительное.

Был вызван свидетель, показавший, что он застал Меффа Поттера за умыванием у ручья рано утром, в тот самый день, когда убийство было открыто, и что подсудимый убежал при виде его. После некоторых дальнейших вопросов представитель обвинения сказал:

– Допросите свидетеля.

Подсудимый на мгновение поднял глаза, но снова опустил их, когда его защитник сказал:

– Защита отказывается от допроса.

Следующий свидетель рассказал о том, как он нашел нож возле трупа. Обвинитель сказал:

– Допросите свидетеля.

– Защита отказывается от допроса, – отвечал защитник Поттера.

Третий свидетель показал под присягой, что не раз видал этот самый нож у Поттера.

– Допросите свидетеля.

Защитник Поттера снова отказался от допроса.

Лица присутствующих начали выражать недоумение. Неужели адвокат решил отказаться от всякой попытки спасти жизнь своему клиенту?

Несколько свидетелей дали показания о подозрительном поведении Поттера на месте преступления. Они тоже были отпущены без перекрестного допроса.

Все подозрительные обстоятельства, говорившие против подсудимого и имевшие место на кладбище в то утро, о котором хорошо помнили присутствующие, были установлены свидетелями, причем ни один из них не был подвергнут перекрестному допросу защитником. Смущение и негодование присутствующих выразилось ропотом, который был прекращен председателем. Обвинитель сказал:

– На основании показаний под присягой граждан, простое слово которых выше подозрения, мы установили, вне всяких сомнений, что это ужасное преступление совершено несчастным узником, находящимся здесь на скамье подсудимых. Мы считаем наше следствие законченным.

Стон вырвался из груди бедного Поттера, и он закрыл лицо руками, слегка покачиваясь из стороны в сторону, а в зале водворилось тяжелое молчание. Многие из мужчин были взволнованы, а сострадание женщин выразилось слезами. Защитник встал и заявил:

– Ваша честь! В начале судебного разбирательства мы имели в виду доказать, что наш клиент совершил это ужасное преступление в состоянии невменяемости, под влиянием слепого бешенства, порожденного пьянством. Наше мнение изменилось. Мы не будем приводить этих доводов. (Обращаясь к судебному приставу.) Вызовите Тома Сойера.

Изумление выразилось на всех лицах, не исключая Меффа Поттера. Глаза всех с вопрошающим любопытством устремились на Тома, который встал и вышел вперед. Мальчик выглядел очень взволнованным, так как порядком побаивался. Его привели к присяге.

– Томас Сойер, где вы были семнадцатого июня около полуночи?

Том взглянул на мрачную физиономию индейца Джо и почувствовал, что язык не повинуется ему. Все затаили дыхание, но он не мог выговорить ни слова. Однако спустя несколько минут собрался с духом настолько, что мог произнести довольно внятно, так что часть присутствующих слышала:

– На кладбише.

– Немножко погромче, пожалуйста. Не бойтесь. Вы были на кладбище?

Презрительная улыбка мелькнула на лице индейца Джо.

– Близко ли вы были от могилы Горза Вильямса?

– Да, сэр.

– Говорите громче. Как близко?

– Так, как до вас.

– Вы прятались или нет?

– Да, прятались.

– Где?

– За вязами, что растут возле могилы.

Индеец Джо сделал едва заметное движение.

– Был кто-нибудь с вами?

– Да, сэр. Я пришел туда с…

– Постойте – подождите минутку. Нет надобности пока называть имя вашего товарища. Мы вызовем его в свое время. Принесли вы что-нибудь с собой на кладбище?

Том колебался и казался смущенным.

– Говорите, мой милый, без всякого смущения. Правда всегда заслуживает уважения. Что вы принесли туда?

– Только до… дохлую кошку.

Послышался смех, но председатель тотчас прекратил его.

– Мы доставим скелет этой кошки. Ну, милый мой, расскажите же нам, что случилось, – рассказывайте, как умеете, ничего не пропускайте и ничего не бойтесь.

Том стал рассказывать – сначала нерешительно, но, по мере того как он воодушевлялся, речь его лилась свободнее и свободнее. И вскоре только его голос раздавался в тишине. Все глаза устремились на него. С полуоткрытыми ртами, затаив дыхание, присутствующие превратились в слух, не замечая времени под впечатлением рассказа. Напряжение достигло высшей точки, когда Том сказал:

– Когда же доктор нанес удар доской и Мефф Поттер упал, индеец Джо кинулся с ножом и…

Трах!.. С быстротою молнии метис ринулся к окну, растолкал встречных и исчез!

Глава XXIV

Радость в течение дней и чувство тревоги в течение ночей.

Том еще раз оказался блестящим героем-баловнем старых, предметом зависти молодых. Имя его даже удостоилось бессмертия благодаря печати, так как местная газета прославляла его. Нашлись такие, которые предсказывали, что он будет президентом, если избежит виселицы.

Как водится, взбалмошный, не рассуждающий мир прижал Меффа Поттера к сердцу и осыпал его такими же неумеренными ласками, как раньше бранью. Это, впрочем, служило к чести мира, поэтому не будем упрекать его.

Дни Тома были днями славы и ликования, зато ночи его стали полны ужаса. Индеец Джо, с угрозой в глазах, отравлял его сны. Вряд ли какой соблазн мог заставить мальчика выйти из дома с наступлением ночи. Бедняга Гек был в таком же состоянии волнения и ужаса, так как Том все рассказал защитнику накануне последнего заседания, и Гек смертельно боялся, что его участие в деле выплывет наружу, хотя бегство индейца Джо избавило его от необходимости давать показание в суде. Адвокат обещал бедняге хранить его тайну, но что же из этого? После того как угрызения совести заставили Тома отправиться ночью к адвокату и вырвали страшную тайну из его уст, которые были запечатаны самой ужасной и грозной клятвой, доверие Гека к роду человеческому сильно поколебалось. Днем благодарность Меффа Поттера заставляла Тома радоваться, что он рассказал правду, ночью же он жалел, что не придержал языка. Половину времени Том боялся, что индейца Джо никогда не поймают, другую – надеялся, что он будет пойман. Он чувствовал, что только тогда будет дышать свободно, когда этот человек умрет и он увидит его труп.

За поимку была назначена награда. Обшарили все окрестности, но индейца Джо и след простыл. Один из тех всеведущих и внушающих благоговение кудесников, которых называют сыщиками, приехал из Сен-Луи, понюхал кругом, покачал головой, скорчил глубокомысленную мину и добился того же изумительного результата, какого обыкновенно добиваются эти молодцы. Иными словами, «напал на след». Но так как «след» нельзя повесить за убийство, то и после того, как сыщик окончил свои розыски и уехал домой, Том не чувствовал себя в безопасности.

Дни медленно тянулись за днями, и каждый из них слегка убавлял гнет опасений, удручавших Тома.

Глава XXV

Мечты о кладе. – Поиски.

В жизни каждого мальчика, при нормальном ее течении, наступает момент, когда у него возникает пламенное желание отправиться на поиски кладов. Это желание внезапно обуяло Тома. Он устремился к Джо Гарперу, но не застал его дома. Отправился к Бену Роджерсу, но тот ушел удить рыбу. Вскоре он наткнулся на Гека Финна Кровавая Рука. Гек был подходящий человек. Том отвел его в сторонку и под секретом сообщил ему свой план. Гек согласился. Гек всегда соглашался принять участие в каком бы то ни было предприятии, сулившем развлечение и не требовавшем капитала, так как располагал в обременительном изобилии тем временем, которое не деньги.

– Где же будем рыть? – спросил Гек.

– О, везде попробуем.

– Да разве везде зарыто?

– Ну, нет. Зарыто в особенных местах, Гек, – иногда на островах, иногда в сгнивших сундучках под оконечностью сука старого засохшего дерева, как раз там, где тень падает в полночь, а чаще всего в домах, где водятся привидения.

– Кто же это зарывает?

– Ну, воры, конечно, – неужто не понимаешь? Не директора же воскресных школ!

– Почем я знаю. Будь у меня деньги, я бы их не зарывал, а истратил и пожил бы в свое удовольствие.

– Да, и я тоже, но воры не так действуют. Они всегда зароют, да так и оставят.

– А потом разве не приходят за кладом?

– Нет, они всегда собираются, но обыкновенно забывают знаки или умирают. Деньги так и лежат да ржавеют, пока кто-нибудь не найдет старую пожелтевшую бумажку, на которой написано, как найти знаки. И бумажку эту приходится разбирать целую неделю, потому что написано большей частью знаками и гироглифами.

– Гиро… как?

– Гироглифами, – это, знаешь, такие фигурки и узоры, которые с виду как будто ничего не значат.

– Ты что же, нашел такую записочку, Том?

– Нет.

– Так как же мы найдем знаки?

– Обойдемся и без знаков. Зарывают всегда или в доме с привидениями, или на острове, или под засохшим деревом, у которого один сук торчит. Мы уже пошарили малость на острове Джэксона, можем и еще пошарить, а за Тихим Ручьем есть дом, где водятся привидения, да и сухих деревьев там множество – целая куча.

– И под каждым деревом зарыт клад?

– Что ты мелешь! Нет!

– Так как же мы узнаем, под которым он зарыт?

– Будем рыть под всеми.

– Что ты, Том, да ведь этак нам все лето рыть придется.

– Что же такого? Зато подумай – вдруг мы находим медный котелок, а в нем сотня долларов, все ржавые и блестящие, или сгнившую шкатулочку, битком набитую алмазами. А? Каково?

Глаза у Гека загорелись.

– Мне этого много, куда мне столько. Давай мне сотню долларов, а алмазов не нужно.

– Ладно. Ну, а я так не брошу алмазов. Из них есть такие, что стоят двадцать долларов штука. А дешевле шести битов или доллара ни одного не найдется.

– Ну? Будто?

– Верно, – всякий тебе скажет. Разве ты никогда не видел алмаза, Гек?

– Нет, не припомню что-то.

– У королей их целые груды.

– Ну, королей мне не случалось видеть, Том.

– Понятное дело. Но если бы ты поехал в Европу, то увидал бы: они там целыми стаями скачут.

– Разве они скачут?

– Э, глупый! Нет!

– Да ты же сам сказал.

– Вздор! Я только хотел сказать, что ты бы увидел, как они там – не скачут, разумеется, – на что им скакать? Но я хотел сказать, что ты бы увидел, как они там – слоняются, понимаешь, как и все прочие, вроде этого старого горбуна Ричарда.

– Ричарда? А по фамилии как?

– Никакой у него не было фамилии. У королей всегда только одно имя.

– Да ну?

– Верно.

– Ну, коли им так нравится, Том, их дело; но я бы не хотел быть королем с одним именем, точно негр. Но послушай, где же мы начнем рыть?

– Не знаю. Не попытать ли удачи под старым засохшим суковатым деревом на холме, за Тихим Ручьем?

– Идет.

Они раздобыли сломанную кирку и заступ и отправились за три мили. Придя на место, усталые и вспотевшие, прилегли в тени соседнего вяза покурить.

– Мне это нравится, – сказал Том.

– Мне тоже.

– Скажи, Гек, если мы найдем клад, что ты будешь делать со своей долей?

– Буду есть пирожки и пить содовую воду каждый день и ходить в цирк каждый раз, как он приедет. Весело поживу, будь покоен.

– А копить не будешь?

– Копить? Зачем?

– Ну, на черный день.

– Ну, это мне ни к чему. Вернется батька в деревню, запустит лапу в мои денежки, если я их не растрачу раньше, и живо им глаза протрет. А ты что будешь делать со своими, Том?

– Куплю новый барабан, настоящий меч, красный галстук, щенка бульдога и женюсь.

– Женишься?

– Непременно.

– Том, да ты… да ты рехнулся?

– Вот увидишь.

– Да ведь хуже этого ты ничего придумать не мог бы, Том. Посмотрел бы ты на моих отца и мать. Побоище! Только и знали, что драться. Я помню, мне ли не помнить?

– Это ничего не значит. Девочка, на которой я женюсь, не станет драться.

– Том, я уверен, что они все одинаковы. Всякая готова загрызть человека. Лучше подумай об этом хорошенько. Я тебе говорю, подумай. Как зовут девчонку?

– Она вовсе не девчонка – она барышня.

– Ну, это все равно; одни говорят девчонка, другие барышня, а оно все то же выходит. Так как же ее звать-то?

– Я тебе скажу когда-нибудь, – только не теперь.

– Ладно, будь по-твоему. Только если ты женишься, то я уж совсем один останусь.

– Вовсе нет, ты будешь жить со мной. Ну, бросим это да начнем копать.

Они работали с полчаса, обливаясь потом. Ничего не отрыли. Провозились еще полчаса. Тот же результат. Гек сказал:

– Всегда они так глубоко зарывают?

– Иногда – не всегда. Обыкновенно – нет. Мы, должно быть, попали не на то место.

Они выбрали другое место и снова принялись рыть. Работа на этот раз пошла довольно вяло, но все же подвигалась кое-как. Некоторое время они рыли молча. Наконец Гек остановился, оперся на заступ, утер рукавом капли пота со лба и сказал:

– Где мы будем рыть, когда кончим здесь?

– Я думаю попытать счастья под старым деревом на Кардижском холме, за домом вдовы.

– Да, пожалуй, место подходящее. Только вдова-то не отберет у нас деньги, Том? Земля ведь ее.

– Отберет! Пусть попробует. Клады всегда принадлежат тому, кто их нашел. Все равно на чьей земле.

Это замечание решало вопрос. Снова стали рыть. Немного погодя Гек сказал:

– Мы, наверное, опять не в том месте роем. Как ты думаешь?

– Странное дело, Гек. Ничего не понимаю. Иной раз ведьмы впутываются. Может, и теперь какая-нибудь замешалась.

– Пустое! Ведьмы днем не имеют силы.

– Да, да, конечно. Я и забыл. О, теперь знаю, в чем дело! Дурни же мы с тобой! Ведь нужно рыть на том самом месте, куда тень от сука падает в полночь.

– Тьфу ты пропасть! Значит, мы все время работали зря!? Теперь придется бросить и прийти сюда ночью. А даль-то какая. Тебе можно будет выбраться ночью?

– Непременно пойду. Мы должны прийти сюда ночью, а то кто-нибудь увидит эти ямы, догадается, что тут есть клады, и откопает.

– Ну, так я приду ночью и мяукну.

– Ладно. А инструменты спрячем в кустах.

Мальчики вернулись сюда около полуночи и уселись поджидать тень. Место было пустынное, час, по старинным преданиям, зловещий. Духи шушукались в листве, привидения сновали в чаще, глухой лай собаки доносился откуда-то издалека. Филин отвечал на него своим гробовым уханьем. Эта мрачная обстановка действовала на мальчиков, и разговор у них не клеился. Когда, наконец, по их расчету наступила полночь, они отметили место, где приходилась тень, и принялись рыть. Надежды их начинали крепнуть. Увлечение росло, и вместе с ним усердие. Яма становилась все глубже и глубже, но всякий раз, как заступ натыкался на что-нибудь и сердца их замирали от радости, за нею следовало разочарование. Это оказывался камень или кусок дерева. Наконец Том сказал:

– Не стоит и копать, Гек, видно, опять не туда попали.

– Как же не туда? Как раз там начали рыть, где была тень.

– Знаю, но тут другая причина.

– Какая же?

– Время-то мы наудачу определили. Видно, начали либо слишком поздно, либо слишком рано.

Гек даже заступ уронил.

– Вон оно что, – сказал он. – Плохо дело. Придется бросить. Никогда нам не угадать время точка в точку, да и страшно здесь в такую пору, когда ведьмы да привидения рыскают кругом. Я все время чувствовал, словно кто-то стоит за мной, да боялся повернуться, – может, и спереди стоит кто-нибудь да ждет случая, чтобы наброситься. Меня дрожь пробирает все время, что мы здесь.

– Да и мне страшновато, Гек. Они ведь почти всегда зарывают мертвеца вместе с кладом, чтоб он стерег его.

– Господи!

– Да, зарывают. Я всегда слышал.

– Том, мне совсем неохота поднимать возню там, где есть мертвецы. С ними, брат, шутки плохи.

– Я тоже не люблю их тревожить, Гек. Вдруг он выставит свой череп да скажет что-нибудь!

– Не говори, Том! Страшно!

– Правда твоя, Гек. Мне тоже не по себе.

– Послушай, Том, бросим это место и попытаем счастья где-нибудь в другом.

– Ладно, пожалуй, оно лучше будет.

– Только где?

Том подумал с минуту и сказал:

– В доме с привидениями. Вот где.

– Ну его. Не люблю я домов с привидениями, Том. Мертвец, он, может быть, и говорит, но по крайней мере не подкрадывается в саване так незаметно, что ты и не услышишь, пока он не просунет тебе голову через плечо, оскалив зубы, как делают привидения. Я такой штуки не выдержу, Том, да и никто не выдержит.

– Да, Гек; зато привидения бродят только по ночам, они не помешают нам рыть днем.

– Это, положим, верно. Однако же много таких людей, которые не пойдут в дом с привидениями ни днем, ни ночью.

– Да ведь это потому, что не любят ходить туда, где был убит человек. Но в этих домах никто еще ничего не видал даже ночью, – только синие огоньки вылетают из окон, – а не настоящие привидения.

– Ну, уж если где увидишь синий огонек, Том, так знай, что и привидение тут же поблизости. Это ясно. Потому, ведь ты знаешь, таких огоньков ни у кого нет, кроме привидений.

– Да, это так. Но днем-то они не показываются, так чего ж бояться?

– Ну, хорошо. Попробуем искать в доме с привидениями, хотя, по-моему, это опасно.

Тем временем они спускались с холма. Внизу, среди озаренной луною долины, стоял заколдованный дом, совсем особняком; забор вокруг него совсем развалился, вьющиеся растения взбирались на крыльцо, труба покривилась, угрожая падением, стекла были выбиты, один угол крыши обрушился. Мальчики постояли немного, всматриваясь в него и поджидая, не вылетит ли из его окна синий огонек; потом, разговаривая вполголоса, как требовали время и обстоятельства, повернули направо, чтобы держаться подальше от зловещего дома, и вернулись домой лесом, в обход Кардижского холма.