Текст книги "Похождения Тома Сойера"

Глава XXIX

Пикник. – Гек напал на след Джо. – Жажда мести. – На помощь вдове.

Первое, о чем услышал Том в пятницу утром, была радостная новость – семейство судьи Татчера вернулось в местечко накануне вечером. На время Том забыл и об индейце Джо, и о сокровище, и Бекки заняла главное место в помыслах мальчика. Он повидался с нею, и они чудесно провели день, играя в жмурки и в пятнашки с толпой школьных товарищей. День завершился и увенчался особенной удачей: Бекки пристала к матери с просьбой устроить завтра давно обещанный и долго откладываемый пикник, и та согласилась. Восторгу девочки не было границ, а Том вполне разделял его. Приглашения были разосланы еще до заката солнца, и деревенская детвора закончила день в лихорадке сборов и предвкушений удовольствия. Возбуждение Тома долго не давало ему уснуть, и он лелеял надежду услышать мяуканье Гека и, раздобыв сокровище, изумить завтра Бекки и участников пикника; но ожидания его были обмануты. Сигнала в эту ночь не было.

Наступило утро; часов в десять-одиннадцать в доме судьи Татчера собралась беззаботная и шумная компания, и все было готово к отправке. Старшие обыкновенно не стесняли участников пикника своим присутствием. Считалось, что дети в безопасности под крылышком нескольких молодых девиц лет восемнадцати и нескольких молодых джентльменов лет двадцати трех или около того. Старый паровой паром был нанят по этому случаю, и вскоре веселая толпа, нагруженная корзинами со съестным, наполнила главную улицу. Сид был болен и не мог участвовать в прогулке, Мэри осталась ухаживать за ним. Последние слова мистрис Татчер, обращенные к Бекки, были:

– Не возвращайся слишком поздно. Лучше останься ночевать у какой-нибудь подруги, которая живет близ пристани.

– Я останусь у Сюси Гарпер, мама.

– Хорошо. Смотри же, веди себя прилично, не шали.

Как только тронулись в путь, Том сказал Бекки:

– Послушай, я тебе что-то скажу. – Чем идти к Гарперам, заберемся на холм к вдове Дуглас. У ней есть мороженое! Почти каждый день бывает – целые горы. И она будет ужасно рада.

– О, это будет чудесно!

Однако Бекки призадумалась и сказала:

– А что мама скажет?

– Да как она узнает?

Девочка снова подумала и сказала неохотно:

– Я думаю, это нехорошо, хотя…

– Хотя – пустяки! Мама не узнает, значит, о чем же беспокоиться? Она только того и хочет, чтобы тебе было весело, и наверно бы согласилась, если бы ей пришло это в голову. Наверное!

Роскошное гостеприимство вдовы Дуглас было большим соблазном. Оно и убеждения Тома решили вопрос. Решено было никому не говорить об этом проекте.

Внезапно Тому пришло в голову, что Гек может явиться в эту самую ночь и подать сигнал. Эта мысль порядком охладила его одушевление. Но все-таки он не хотел отказаться от посещения вдовы Дуглас. Да и зачем отказываться, рассуждал он, если сигнала не было прошлой ночью, то почему бы ему быть в эту ночь? Верное удовольствие, ожидавшееся вечером, перевесило неверную надежду на сокровище; и, как и подобает мальчику, он решил последовать сильнейшему влечению и не думать больше о сундучке с деньгами в этот день.

Спустившись на три мили по течению, паром причалил у лесистой долины. Толпа высыпала на берег, и вскоре лес и береговые обрывы огласились криками и смехом. Все способы довести себя до изнеможения и пота были пущены в ход, и мало-помалу легкомысленная публика стала собираться на стоянку, с соответственными аппетитами, и началось истребление вкусных яств. За пиршеством последовали отдых и болтовня в тени развесистых дубов. Вдруг кто-то крикнул:

– Кто согласен идти в пещеру?

Все были согласны. Запаслись пачками свечей, и все стали карабкаться на холм. Устье пещеры находилось высоко на склоне холма, вход имел форму буквы «А». Массивная дубовая дверь была открыта настежь. За ней находилась небольшая пещера, холодная как ледник, отделанная самой природой в крепкий известняк, сочившийся холодной росой. Было романтично и таинственно стоять здесь в глубокой мгле и смотреть на зеленую долину, озаренную солнцем. Но внушительность этого впечатления вскоре ослабела, и снова началась возня. Как только кто-нибудь зажигал свечку, все кидались на него; начиналась борьба и защита. Наконец кому-нибудь удавалось вырвать или задуть свечу, и следовал взрыв веселого смеха и гвалта и новая борьба. Но всему бывает конец. Все общество двинулось по ступенькам главной галереи, и мерцающее пламя свечей тускло осветило высокие стены пещеры, поднимавшиеся футов на шестьдесят. Эта галерея имела в ширину не более восьми или десяти футов. От нее то и дело отходили в обе стороны другие узкие и высокие расселины, так как пещера Мак-Дугаля представляла из себя лабиринт извилистых ходов, пересекавших друг друга и никуда не выходивших. Говорили, что человек мог бы бродить дни и ночи по извилистой сети трещин и расселин и так и не выбраться из пещеры, мог бы спускаться все ниже и ниже в глубь земли и находить все то же, лабиринт под лабиринтом, без конца. Не было человека, который знал бы эту пещеру. Это было невозможно. Большинство молодых людей знали только часть ее и обыкновенно не заходили дальше знакомой части. Том Сойер знал ее не больше, чем другие.

Все сборище прошло по главной галерее приблизительно три четверти мили, затем отдельные группы и парочки начали ускользать в боковые ходы, бегать по мрачным коридорам и внезапно настигать товарищей там, где ходы перекрещивались. Тут можно было прятаться друг от друга в течение получаса, не выходя из «известной» части пещеры.

Постепенно группа за группой стали возвращаться к устью пещеры, усталые, веселые, перепачканные с ног до головы свечным салом и глиной и в полном удовольствии от весело проведенного дня. Все были изумлены, когда оказалось, что никто не заметил, как прошло время, и ночь была уже на носу. Паромный колокол звонил к отъезду в течение получаса. Впрочем, такой конец дневных приключений был романтичен и потому доставил всем удовольствие. Когда паром отчалил со своим буйным грузом, никто не пожалел шести пенсов за просроченное время.

Гек стоял на страже, когда огни парома проскользнули мимо пристани. Он не слышал шума, потому что молодежь сидела тихо и смирно, как обыкновенно сидят люди, утомленные до смерти. Он подивился, что это за судно и почему не остановилось у пристани, а потом бросил о нем думать, занявшись своим делом. Ночь наступала облачная и темная. Пробило десять, затих шум экипажей, рассеянные огоньки начали гаснуть, гуляющие исчезли, деревня стала погружаться в сон, оставив маленького часового наедине с безмолвием и духами. Пробило одиннадцать; свет погас и в харчевне; теперь всюду царила тьма. Гек ждал, как ему казалось, нестерпимо долго, но ничего не случилось. Его твердость начала ослабевать. Будет ли какой-нибудь прок? Не бросить ли все да не уйти ли?

Ему послышался шум. Он моментально превратился весь во внимание. Дверь, выходившая в тупик, тихонько отворилась. Он отскочил за угол кирпичного склада. В следующее мгновение двое людей прошли мимо него; один из них, как ему показалось, что-то тащил под мышкой. Наверное, сундучок. Значит, они уносят сокровище. Стоит ли теперь звать Тома? Это нелепо – они уйдут с сундучком, и поминай их как звали. Нет, надо идти за ними; в темноте они не заметят его. Рассуждая так сам с собою, Гек крался за ними, как кошка, неслышно ступая босыми ногами и давая им идти впереди него на таком расстоянии, чтобы только не потерять их из виду.

Те шли сначала вдоль реки, потом повернули влево и продолжали идти, пока не выбрались на тропинку, которая вела на Кардижский холм; по ней они и направились. Миновали дом старого Валлийца, стоявший на середине холма, не задерживаясь подле него, и продолжали взбираться. «Ладно, думал Гек, хотят зарыть сокровище в старой каменоломне». Но они не остановились у каменоломни. Они прошли мимо на вершину, вступили на узенькую дорожку между высокими кустами сумаха и разом скрылись в темноте. Гек решил подобраться к ним поближе, так как увидеть его они не могли. Он пробежал немного, потом замедлил шаги, опасаясь, что слишком уж торопится; наконец остановился, прислушался. Ни звука; он слышал, как ему казалось, только биение собственного сердца. Из-за холма раздалось гуканье филина – зловещий звук! Но шагов не слышно. Господи, неужели все пропало! Он хотел уже пуститься бегом, как вдруг кто-то откашлялся в четырех шагах от него. Сердце у Гека чуть не выскочило, но он проглотил его обратно; он трясся всем телом, точно его схватила дюжина лихорадок разом, и чувствовал такую слабость, что боялся упасть. Он знал, гда находится. Он знал, что стоит в пяти шагах от входа в усадьбу вдовы Дуглас.

– Отлично, – думал он, – пусть они здесь зароют; нетрудно будет найти.

Послышался тихий – очень тихий – голос индейца Джо.

– Черт бы ее побрал, должно быть, у нее гости.

– Я ничего не вижу.

Это был голос незнакомца из заколдованного дома. Смертельный ужас сковал Гека. Так вот кому собираются «мстить»! Он хотел было бежать. Потом вспомнил, что вдова Дуглас не раз была добра к нему, а эти люди, пожалуй, намерены убить ее. Ему хотелось предостеречь ее, но он сознавал, что на это у него не хватит смелости; они могли заметить и поймать его. Все это пронеслось в его голове в одно мгновение, которое прошло между замечанием незнакомца и ответом индейца Джо:

– Не видишь, потому что тебе куст мешает. Встань сюда – теперь видишь?

– Да. Ну, значит гости есть. Лучше бросить это дело.

– Бросить, когда я ухожу навсегда из этих краев! Бросить, а потом, быть может, никогда и случая не представится. Говорю тебе, как раньше говорил, мне не нужно ее добро – бери его себе. Но ее муж был груб со мною много раз, а главное, он был мировым судьей и сажал меня в тюрьму за бродяжничество. Да это еще не все. Это миллионная доля. Он выпорол меня! – выпорол перед тюрьмой, как негра! – и вся деревня смотрела на это! Выпорол! Понимаешь ты? Надругался надо мной и умер. Но я вымещу на ней.

– О, не убивай ее! Не делай этого.

– Убивать? Кто говорит об убийстве? Его бы я убил, если бы он был здесь, но не ее. Когда хочешь отомстить женщине, не следует убивать ее, – это глупости! Надо только приукрасить ее наружность. Вырезать ноздри, надрезать уши, как свиньям делают.

– Ей-богу, это…

– Оставь свое мнение при себе! Это будет самое благоразумное с твоей стороны. Я привяжу ее к кровати. Если она изойдет кровью, не моя вина. Я не заплачу от этого. Ты, любезный друг, поможешь мне по-дружески, для того ты здесь и находишься, – мне одному не справиться. А если вздумаешь отвиливать, я тебя убью! Понимаешь! А если убью тебя, то и ее убью – тогда никому не будет известно, кто сделал это дело.

– Ну, если уж приходится сделать это, так примемся за дело. Чем скорее, тем лучше, – меня дрожь пробирает.

– Сейчас приняться? А гости? Смотри – я буду следить за тобой, и если что – понимаешь? Подождем, пока потушат огонь, над нами не каплет.

Гек понимал, что за этим последует молчание, еще более ужасное, чем какие угодно разговоры об убийстве; он затаил дыхание и начал потихоньку пятиться; осторожно и твердо переставил ногу, сначала покачавшись на одной ноге и чуть не упав, выбирая место. С таким же трудом и риском он сделал второй шаг, потом еще и еще, и вдруг сучок хрустнул у него под ногой. Он замер и прислушался. Ни звука – тишина была мертвая. Радость его не знала границ. Он повернулся на тропинке между кустами сумаха – повернулся так бережно, точно был кораблем – и прибавил шагу, хотя все еще соблюдая осторожность. Добравшись до каменоломни, он почувствовал себя в безопасности и тут уж помчался вихрем. Он мчался вниз, пока не добежал до Валлийца. Тут он принялся стучать в дверь, и вскоре головы старика и двух его дюжих сыновей высунулись из окон.

– Что за шум? Кто там ломится? Что надо?

– Впустите меня – скорее! Мне нужно сказать вам.

– Кто вы такой?

– Гекльберри Финн! Скорее, впустите меня!

– Гекльберри Финн, вот как? Имя, кажись, не такое, перед которым всегда отворяются двери! Ну, впустите его, ребята, посмотрим, что там за беда.

– Пожалуйста, никому не говорите, что это я вам сказал! – с этими словами Гек вошел в комнату. – Пожалуйста, не говорите, а то меня наверно убьют. Но вдова бывала добра ко мне, и я расскажу вам – расскажу, если вы обещаете никому не говорить, что это я сказал.

– Клянусь Георгом, он хочет рассказать что-то важное, иначе не поступал бы так! – воскликнул старик. – Ну, выкладывай, парень, никто из нас не расскажет.

Три минуты спустя старик и его сыновья, хорошо вооруженные, поднимались на холм и вступили на тропинку между кустами сумаха на цыпочках, держа оружие в руках. Гек не пошел за ними дальше. Он спрятался за огромным камнем и слушал. Последовало томительное, тоскливое ожидание. И вдруг раздались выстрелы и крик. Гек не стал дожидаться. Он вскочил и припустил вниз с холма, как только ноги несли.

Глава XXX

Отчет Валлийца. – Гек под огнем. – Новые вести и слухи. – Надежды и отчаяние.

Заря воскресного утра чуть занималась, когда Гек взобрался на холм и тихонько постучался в дверь старого Валлийца. Обитатели еще спали, но это был сон, как говорится, вполглаза, вследствие ночного волнения. Из окна послышался оклик.

– Кто там?

Робкий голос Гека ответил тихонько:

– Пожалуйста, впустите! Это только Гек Финн!

– Перед этим именем эта дверь готова отвориться и днем и ночью, паренек! Добро пожаловать!

Странные были эти слова для слуха мальчика, и самые приятные, какие он когда-либо слыхал. Он не помнил, чтобы заключительное приветствие когда-либо раньше произносилось в его адрес.

Дверь быстро отворилась и впустила его. Геку предложили сесть, а старик и его рослые сыновья живо оделись.

– Ну, голубчик, ты, я думаю, порядком голоден. Завтрак поспеет, как только солнце взойдет, – горячий завтрак, будь покоен. Я с ребятами ждал тебя вчера ночевать.

– Я до смерти перепугался, – сказал Гек, – и убежал. Убежал, когда вы начали стрелять, и мили три отмахал. А теперь пришел узнать, что там случилось; я так рано пришел потому, что боялся наткнуться на тех чертей, хотя бы и убитых.

– Да, бедняга, оно и по лицу видно, что ты беспокойную ночь провел – ну, да вон постель; отдохнешь, когда позавтракаешь. Нет, паренек, они не убиты, к сожалению. Видишь, мы знали, где их изловить, по твоему рассказу, подкрались на цыпочках шагов на пятнадцать – темно было между кустами, как в погребе. Только вдруг захотелось мне чихнуть. Надо же случиться такой подлости! Удерживался как мог, да ничего не поделаешь – не выдержал и чихнул. Шел я впереди, с пистолетом наготове, и когда чихнул, мошенники задали стрекача; я крикнул: «Пали, ребята!» – и сам выстрелил в ту сторону, где слышались шаги. Ребята тоже выстрелили. Но те давай Бог ноги, мошенники, а мы за ними по лесу. Я думаю, мы их и не ранили. Они отстреливались, но пули просвистели мимо, никого не задев. Когда их стало не слышно, мы прекратили погоню, вернулись домой, и я разбудил констеблей. Они собрали милицию, отрядили караул на берег, а как только рассветет, шериф устроит облаву в лесу. Мои ребята тоже пойдут. Ты бы нам описал этих мошенников – это здорово поможет. Правда, ты ведь не мог их разглядеть в темноте?

– О, нет, я разглядел еще в деревне и следил за ними.

– Отлично! Опиши же их, милый, опиши!

– Один из них глухонемой Испанец, что был здесь раза два, а другой оборванец, смотрит волком.

– Довольно, паренек, мы знаем этих людей. Я на днях встретил их в лесу за домом вдовы; они удрали, завидев меня. Ступайте, ребята, к шерифу, расскажите ему, а позавтракаете уже после.

Сыновья тотчас отправились. Когда они выходили из комнаты, Гек вскочил и крикнул:

– Только, пожалуйста, не говорите никому, что это я вас надоумил! Пожалуйста!

– Хорошо, если ты так хочешь, Гек; но тебя только похвалят за такой поступок.

– Ох, нет, нет! Прошу вас, не говорите.

Когда молодцы ушли, старик сказал:

– Они никому не скажут, и я не скажу. Но почему ты не хочешь, чтобы об этом узнали?

Гек, не пускаясь в долгие объяснения, сказал, что ему уже многое известно об одном из этих людей и ни за что на свете не хочется, чтобы тот узнал, что ему что-нибудь известно, а то он непременно убьет его.

Старик еще раз обещал хранить тайну и прибавил:

– Почему же тебе вздумалось следить за этими молодцами, парень? Разве у них был вид подозрительный?

Гек молчал, придумывая осторожный ответ, потом сказал:

– Видите ли, я ведь пропащий малый, по крайней мере, все это говорят, да и мне самому сдается; и долго иной раз не сплю, думаю об этом и гадаю, как бы выбраться на хорошую дорогу. Так и в эту ночь было. Я не мог заснуть и бродил по улицам, думая об этом; забрел к старому кирпичному складу, что за «Таверной Трезвости», и присел у стены, чтобы еще подумать хорошенько. Вот вижу, идут мимо меня эти два молодца и что-то тащат под мышкой, наверное, думаю, краденое. Один курил, а другому тоже захотелось; вот они остановилсь прямо против меня, сигары вспыхнули и осветили их лица, и я увидел, что тот, который больше, глухонемой Испанец; я узнал его по седым бакенбардам и пластырю над глазом; другой же был угрюмый черт в лохмотьях.

– Неужели ты и лохмотья рассмотрел при свете сигары?

Гек на минуту смутился. Потом сказал:

– Не знаю, кажется, да.

– Потом они двинулись дальше, а ты?..

– Пошел за ними – да. Так и было. Я хотел посмотреть, что они затеяли, – они так крались. Я шел за ними до самого дома вдовы, тут остановился и услышал, как оборванец просил за вдову, а Испанец клялся, что испортит ей лицо, как я рассказывал вам и вашим…

– Как?.. Глухонемой говорил все это?

Гек всячески старался, чтобы у старика не могло явиться и тени подозрения насчет того, кто этот Испанец, но язык, видно, решился втянуть его в беду, несмотря на все усилия. Он попробовал вывернуться, но старик не спускал с него глаз, и он только завирался все больше и больше. Наконец Валлиец сказал:

– Паренек, не бойся меня, я ни за что на свете не трону волоска на твоей голове. Нет, я заступлюсь за тебя, – заступлюсь за тебя. Этот Испанец не глухонемой; ты проговорился нечаянно; теперь уж ничего не поделаешь. Ты что-нибудь знаешь об этом Испанце, чего не хочешь говорить. Доверься мне и расскажи, что знаешь, и положись на меня – я тебя не выдам!

Гек с минуту смотрел в честные глаза старика, потом нагнулся к его уху и шепнул:

– Это не Испанец, это индеец Джо!

Старик чуть со стула не свалился. Спустя минуту он сказал:

– Теперь все ясно. Когда ты толковал о надрезанных ушах и вырезанных ноздрях, я думал, признаться, что это твои прикрасы, потому что белые люди так не мстят. Но индеец! Это совсем другое дело.

За завтраком разговор продолжался, и старик рассказал между прочим, что, прежде чем ложиться спать, он взял фонарь и осмотрел вместе с сыновьями двор и местность по соседству, нет ли где следов крови. Но крови не заметили, а нашли большую связку…

– Чего?

Если бы слова были молниями, они не могли бы вылететь с большей быстротой и внезапностью из побелевших губ Гека. Глаза его расширились, и, затаив дыхание, он ждал ответа. Старик тоже остолбенел и смотрел на него, вытаращив глаза – три секунды – пять секунд – десять секунд – затем ответил:

– Разных воровских инструментов… Но что это с тобой?

Гек почти упал на свое место, глубоко вздыхая и чувствуя бесконечную признательность. Валлиец посмотрел на него серьезно, с любопытством, потом сказал:

– Да, воровских инструментов. Тебя это, кажется, очень обрадовало. Но что ж ты так встревожился? Что ж бы мы могли найти, по-твоему?

Гек опять попал впросак; пытливый взгляд был устремлен на него, и он дорого бы дал за подходящий ответ. Но ничего не приходило в голову, а пытливый взгляд буравил его все глубже и глубже. Ему подвернулся бессмысленный ответ, разбирать было некогда, и он ляпнул наудачу, слабым голосом:

– Может быть, учебники воскресной школы?

Бедный Гек был чересчур расстроен, чтобы улыбнуться, но старик так и затрясся от веселого и громкого хохота и сказал в заключение, что такой смех чистые деньги, потому что действует лучше всякого лекарства. Затем он прибавил:

– Бедняга, ты совсем бледный и измученный, никуда не годишься. Не мудрено, что ты маленько с толку сбился и завираешься. Ну, да это пройдет. Ложись-ка да отдохни, и встанешь, как встрепанный.

Геку досадно было думать, что он так опростоволосился и проявил такое подозрительное волнение, так как он оставил мысль о том, что вещи, захваченные мошенниками из таверны, были сокровищем, когда подслушал их разговор перед домом вдовы. Но все-таки он думал, что это не сокровище, а наверное не знал; так что сообщение о найденной связке захватило его врасплох и лишило самообладания. Вообще же он был доволен этим маленьким эпизодом, так как теперь уже наверное знал, что эта пачка была не та, и душа его вполне и совершенно успокоилась. По-видимому, значит, все шло хорошо. Сокровище до сих пор остается в номере втором; людей этих поймают и засадят сегодня же, а ночью они с Томом заберут золото без всякой помехи.

Едва успели позавтракать, как раздался стук в дверь. Гек поспешил спрятаться, так как не хотел, чтобы могли заподозрить хоть отдаленную связь его с этим происшествием. Валлиец впустил нескольких дам и джентльменов, в том числе вдову Дуглас, и заметил, что толпы граждан взбирались на холм посмотреть место происшествия. Стало быть, весть уже распространилась.

Валлиец должен был рассказать ночную историю своим посетителям. Вдова стала выражать свою благодарность за спасение.

– Ни слова об этом, сударыня. Есть другое лицо, которому вы больше обязаны, чем мне и моим сыновьям, но оно не разрешило мне назвать его имя. Не будь его, и нас бы там не было.

Разумеется, это вызвало любопытство, заставило почти забыть о самом происшествии, но Валлиец предоставил ему грызть присутствующих, а затем и весь поселок, наотрез отказавшись выдать тайну. Когда все было узнано, вдова Дуглас сказала:

– Я читала в постели и заснула над книгой так крепко, что ничего не слышала. Почему вы не вошли и не разбудили меня?

– Мы решили, что в этом нет надобности. Нельзя было ожидать, что эти молодцы вернутся, да и инструментов у них не осталось, – какой же был смысл будить вас и пугать до смерти. Мои три негра сторожили ваш дом до утра. Потом вернулись домой.

Заходили новые посетители, так что историю пришлось рассказывать и пересказывать в течение двух часов.

Во время вакаций не было занятий в воскресной школе, но в церковь все сошлись рано в это воскресенье. Толковали о сенсационном событии. По слухам, еще не удалось напасть на след мошенников.

По окончании проповеди супруга судьи Татчера протискалась к мистрис Гарпер, двигавшейся с толпою по проходу, и спросила:

– Неужто моя Бекки до сих пор не проснулась? Я, впрочем, так и думала, что она устанет.

– Ваша Бекки?

– Да (с недоумевающим взглядом). Ведь она у вас ночевала сегодня?

– И не думала.

Мистрис Татчер побледнела и опустилась на скамью как раз в ту минуту, когда тетка Полли, весело болтая с какой-то приятельницей, подошла к ней. Тетка Полли сказала:

– Доброго утра, мистрис Татчер. Доброго утра, мистрис Гарпер. Запропастился куда-то мой мальчишка. Должно быть, Том ночевал у которой-нибудь из вас и побоялся прийти в церковь. Задам я ему.

Мистрис Татчер слабо покачала головой и побледнела еще сильнее.

– Он не заходил к нам, – сказала мистрис Гарпер, тоже начиная беспокоиться. Тетка Полли заметно встревожилась.

– Джо Гарпер, видел ты Тома сегодня утром?

– Нет.

– Когда ты видел его в последний раз?

Джо попытался вспомнить, но не мог ответить с уверенностью. Выходившие из церкви стали останавливаться. Пробежал шепот, тайная тревога сообщилась всем. Принялись расспрашивать детей и молодых учителей. Оказалось, что никто не заметил, были ли Том и Бекки на пароме, когда возвращались домой; было уже темно; никому и в голову не пришло, что они могут отсутствовать. Наконец какой-то молодой человек брякнул, что они, как видно, остались в пещере. Мистрис Татчер упала в обморок; тетка Полли залилась слезами и стала ломать руки.

Тревога передавалась из уст в уста, из группы в группу, из улицы в улицу, и через несколько минут колокол бешено звонил и деревня оказалась вся на ногах. Происшествие на Кардижском холме отошло на задний план, разбойники были забыты; седлались лошади, снаряжались лодки, паром готовился к отплытию, и не прошло получаса с обнародования страшной вести, как двести человек спешили к пещере сухим путем и водою.

Весь день поселок казался пустым и вымершим. Женщины навещали мистрис Татчер и тетку Полли и пытались утешить их. Они плакали вместе с ними, и это было лучше всяких слов.

Всю томительную ночь напролет в деревне ждали известий, но когда наконец забрезжило утро, пришло только требование: «Пришлите еще свечей и съестного». Мистрис Татчер почти помешалась, тетка Полли тоже. Судья Татчер присылал из пещеры обнадеживающие вести, но они не внушали бодрости.

Старик Валлиец вернулся утром, закапанный салом, перепачканный глиной и почти выбившись из сил. Он нашел Гека все еще в постели и в горячечном бреду. Врачи были в пещере, и за больным ухаживала вдова Дуглас. Она говорила, что сделает для него все, что может, потому что хорош ли он, плох или так себе, он во всяком случае Божье созданье, а никаким Божьим созданием не следует пренебрегать. Валлиец сказал, что в Геке есть кое-что хорошее, а вдова ответила:

– Не сомневайтесь в этом. Это печать Божия. Он никогда не снимает ее. Никогда. Налагает ее на каждое создание, выходящее из Его рук.

Задолго до полудня группы усталых людей начали возвращаться в деревню, но более крепкие из жителей продолжали поиски. Узнано было только, что пещеру обыскали далеко за пределами известной части, что осмотрели каждый уголок, каждую трещину, что если бы кто-нибудь блуждал в этой части пещеры, он не мог бы не заметить огней, мелькавших по переходам, не мог бы не услышать криков и пистолетных выстрелов, отголоски которых далеко разносились по угрюмым галереям.

В одном месте, далеко от района, обыкновенно посещаемого туристами, были найдены написанные свечной копотью на стене имена «Бекки» и «Том», тут же валялась засаленная ленточка. Мистрис Татчер узнала ленточку и рыдала над ней. Она говорила, что это последнее, что ей осталось на земле от ее ребенка, и что эта ленточка для нее дороже всего остального, потому что она дольше всего была при девочке, пока та еще оставалась в живых. Рассказывали, что иногда ищущие замечали вдали свет, и тогда радостный крик оглашал своды, люди со всех сторон спешили на шум. Но всякий раз наступало горькое разочарование: детей не оказывалось, это была свеча кого-нибудь из ищущих.

Тоскливо сменились три ужасных дня и ночи, и безнадежное уныние овладело деревней. Все как-то потеряли интерес к чему бы то ни было. Даже случайное открытие тайного склада водки у хозяина «Таверны Трезвости» почти не тронуло публику, при всей поразительности этого факта. В один из светлых промежутков Гек уловил какой-то разговор о таверне и наконец спросил, смутно опасаясь чего-то скверного, не было ли что-нибудь найдено в «Таверне Трезвости» за время его болезни.

– Да, – сказала вдова.

Гек приподнялся на постели и дико уставился на вдову.

– Что?.. Что найдено?

– Водка! Таверну закрыли за это. Ляг, дитя, как ты меня напугал!

– Скажите мне только одно, только одно, пожалуйста! Это Том Сойер нашел?

– Полно, полно, дитя, полно! Я же сказала, что тебе не следует говорить. Ты очень, очень болен!

Значит, ничего, кроме водки, не нашли; кабы нашли золото, так тут бы гвалт поднялся. А сокровище-то пропало – пропало навсегда. Только чего же она плачет? Странно, что она плачет.

Эти мысли смутно проносились в голове Гека и так утомили его, что он заснул. Вдова же думала:

– Ну вот, заснул, бедняжка. Том Сойер нашел! Ах, если бы кто-нибудь нашел Тома Сойера. Да уж мало у кого осталось надежды да и силы, чтобы продолжать поиски.