Текст книги "Куриный бульон для души. Я победил рак! Истории, которые дарят надежду, поддержку и силы для самого сложного испытания в жизни"

Выходи за меня

В первый раз рак нашли в 2004 году. Когда Виктория была на восьмом с половиной месяце беременности нашей дочерью, она нащупала шишку у себя под левой грудью. Доктор принял Амиру, а через неделю Виктории сделали биопсию. Мы сидели в кабинете хирурга, и я держал ее за руку, слушая новости.

– Виктория, у вас инвазивная протоковая карцинома, быстрорастущий рак.

Мне хотелось кричать. Откуда у нее рак? Ей всего тридцать четыре года. Она только что родила ребенка!

По дороге домой Виктория шептала:

– Чарльз, откуда это? У меня в семье не было случаев рака груди. Как же я скажу мальчикам? Неужели я умру и оставлю их без матери?

Дома она залезла под одеяло. Пришли ее мама и сестра. Потянулись дни.

– Милая, – взмолился я однажды утром. – Вставай. Надо сказать детям.

– Не могу, Чарльз.

– Надо, – настаивал я.

Виктория была очень привязана к своим сыновьям-подросткам от предыдущего брака.

Она заставила себя встать с кровати. Мы позвали Адама и Адриана в столовую. Она с трудом подбирала слова.

Через неделю Виктории сделали мастэктомию. Дома она горевала по потерянной груди, но для меня это был лишь кусочек ее тела.

– Выходи за меня, Виктория, – выпалил я как-то вечером. Мы были вместе больше трех лет и уже обсуждали брак.

– Чарльз, зачем я тебе нужна? Я больна. Зачем обременять себя женой, которая может умереть?

– Я люблю тебя и хочу жениться.

Я обнимал ее, пока она не уснула в моих объятиях и ее слезы не высохли на моей рубашке.

Виктория стойко перенесла радиацию и химиотерапию, но когда ее шикарные длинные волосы начали выпадать клочьями, она сдалась. Она носила тюрбаны и парики, но для меня она была хороша, как и всегда.

Через несколько месяцев после мастэктомии коллега пригласила ее принять участие в забеге имени Сьюзен Дж. Комен в поддержку лечения рака в округе Ориндж.

– Я согласна, – сказала Виктория. – В нем участвуют женщины, которые переносили рак два, три, четыре раза. Если у них получается, я тоже смогу!

На ее лице расплылась теплая улыбка.

Через год после первого столкновения с раком Виктория снова забеременела. Нам говорили, что шансов на зачатие нет. Этот ребенок стал чудом. Но врачи советовали прервать беременность из-за рака.

Мы держались за руки и молились. Специалисты пристально следили за Викторией, и ровно в назначенный день в сентябре 2006 года родился наш чудо-мальчик Сидни – большой, красивый и здоровый.

Вскоре Виктория сделала реконструкцию левой груди, и у нее заново отросли прекрасные кудрявые волосы. Когда она проводила по ним рукой и корчила смешные рожицы, я видел, что ко мне возвращается моя прежняя Виктория.

Жизнь была хороша до зимы 2007 года. Спустя четыре месяца после рождения Сидни Виктория в шоке застыла, стоя в ванной, обернутая в полотенце.

– Дорогой, у меня под правой рукой шишка, – сказала она. – Он же не мог вернуться, правда?

Я притянул ее к себе. Я слышал, как бьется ее сердце. Я должен был быть сильным ради нее и детей. Но меня сковал страх. Как такая молодая женщина могла снова подвергнуться опасности? Я опустил голову и застонал.

Ультразвук показал три шишки, а потом двенадцать опухолей. У Виктории был рак молочной железы в четвертой стадии. После второй мастэктомии она намного хуже переносила химию, и ее кудрявые волосы выпали уже после первого курса лечения. И она чудовищно уставала.

– Я не могу сесть на пол и поиграть с Амирой. Я не могу покачать Сидни на коленках. Я плохая мама.

Она лежала на кровати, обмотав голову шарфом, и ее исхудавшее лицо несло следы перенесенных ею сражений.

– Ну-ну, ты отличная мама, – сказал я. – Все молятся за тебя. Береги силы на борьбу.

И она боролась, но врачи экстренно положили ее в больницу из-за очень низкого гемоглобина. Однажды вечером я вошел к ней и испугался, увидев, как страшно она рыдает.

– Что случилось?

Я подбежал к ней и сам начал плакать.

– Ко мне в палату приходил пастор. Мы долго говорили о Боге и вере. Думаешь, я смогу прожить долгую жизнь? Думаешь, это возможно?

– Конечно, я уверен, что ты проживешь долгую жизнь, – сказал я. – Мы состаримся вместе.

Виктория опустила голову обратно на подушку.

– Пора начать жить без страха, – прошептала она. А потом сказала громче и увереннее: – Я буду считать каждый день хорошим днем для жизни.

Вскоре ее выписали из больницы, и постепенно силы вернулись к ней. Через несколько месяцев я не мог не попросить ее снова.

– Виктория, пожалуйста, выходи за меня.

Я встал на одно колено, надеясь услышать желанный ответ.

Она показала пальцем на шарф у себя на голове.

– Я не хочу выходить замуж лысой.

– Ты прекрасна. Выходи за меня.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Ее взгляд искал ответа, мой – умолял.

– Знаешь что? – ответила она. – Давай поженимся!

15 мая 2007 года Виктория в последний раз сходила на химиотерапию.

– Я выжила, – сказала она. – Снова.

В июле нас навек связали на прекрасной церемонии на Мауи. Шелест океана напомнил нам, что Бог может исцелять, восстанавливать нашу веру и вновь разжигать потерянную надежду. Я долго целовал мою прекрасную жену.

Каждый день – это хороший день, чтобы жить.

– Чарльз Маршалл, в пересказе Би-Джея Тейлора

От печали до радости

Я увидела в другом конце комнаты бледную и измученную женщину. Это было первое собрание группы поддержки по раку груди. Она только что перенесла операцию и собиралась приступить к химиотерапии и радиации. Я сама как раз проходила радиационное лечение и начала испытывать характерную усталость. Выслушивать истории о лечении, рецидивах и метастазах было тяжело. И все же в комнате чувствовалась не совсем понятная для меня атмосфера упорства и силы.

Я так устала, что мне пришлось уйти до конца встречи. Бледная измученная женщина тоже поднялась, и мы вышли вместе. Я пожаловалась ей на то, что истории трудно слушать. Она кивнула, не в силах поддержать разговор. В следующий раз я увидела ее только через шесть месяцев.

После встречи я много дней была в депрессии. Коллеги, друзья и семья советовали больше не ходить, раз я потом так себя чувствую. Но, несмотря на жуткое состояние, мне хотелось понять, откуда такое резкое отличие между тяжелыми историями собравшихся и позитивной аурой группы.

На стене в кабинете моей коллеги висела цитата Халиля Джебрана, которая помогла мне переосмыслить эту ситуацию.

«Чем глубже печаль проникает в ваше естество, тем большую радость вы можете вместить».

Другая моя подруга, пережившая рак груди, сказала, что я, чтобы выздороветь, должна поставить себя на первое место. Будучи мамой и социальным работником в клинике, я прекрасно знала, что значит – задвигать себя на второй план, но мне казалось, что я и так последнее время только и делаю, что жалею себя. «Жалеть и по-настоящему заботиться о себе – разные вещи», – возразила подруга.

Лучевая терапия началась жарким и влажным летом. Персонал нарисовал на моей груди дурную имитацию картины Пикассо (из его голубого периода), чтобы обозначить участок, который подвергнется радиации. Эти отметки не велели смывать следующие семь недель. Вроде бы ничего сложного, только мне никто не сказал, что синяя латексная краска будет оставаться на любой одежде и окажется совершенно неводостойкой.

Я с нетерпением ждала татуировки, которая навсегда пометит на моей коже участок, подверженный радиации. Конечно, я думала, что после этого мне больше никогда не придется носить моего Пикассо. Но я ошиблась. Я минимум два раза в день принимала душ, поворачиваясь спиной к воде – не только чтобы защитить метки, но и чтобы не подвергать воздействию воды облученные участки. Приходилось постоянно мыть подмышки, поскольку на сторону, подверженную радиации, нельзя было наносить дезодорант.

Несколько недель я пользовалась крахмалом, а потом купила дезодорант, который состоял только из морской воды и минералов. Я упросила онколога разрешить мне им пользоваться, и она согласилась. Я была в восторге. Распорядок ежедневной лучевой стал для меня стимулом для ухода за собой, на который уходила уйма свободного времени.

Первым делом я купила электробритву и побрила подмышки. Дальше я взяла в магазине несколько легкомысленных книг и кучу дисков. Я уже и не помнила, когда в последний раз покупала себе диск или развлекательную книгу. Я каждый день слушала музыку в машине, когда ездила на лечение, и брала с собой книгу на случай, если придется ждать. Эти ритуалы помогали мне успокоиться и расслабиться.

Я работала над тем, чтобы позволить себе все необходимое.

Сходила на футбольный матч и на концерт Билла Косби, на котором хохотала так, что чуть не лопнула. Угощалась настоящей, а не диетической колой. Если не было сил куда-то идти, я не расстраивалась: готовила попкорн или заказывала пиццу и включала любимую комедию.

И я не поставила крест на своей сексуальной жизни. Напротив, удивляла мужа неожиданными проявлениями страсти. Это помогало чувствовать себя живой и не думать о том, как страшно стало жить. А когда я начинала плакать или расстраиваться в неподходящий момент, мне было что вспомнить и улыбнуться. Например, я часто мысленно возвращалась к ситуации, когда перед операцией анестезиолог сказал, что я «исключительно здоровая женщина». Только я подумала, глядя на него: «Ты совсем сдурел?», как он продолжил: «Если не считать рака груди».

Рак помог мне осознать, что я не буду жить вечно и что мне нужно лучше выбирать, как проводить время. В моей жизни появились новые удовольствия и, как ни странно, больше смысла.

Когда женщина, которая привлекла мое внимание на первой встрече, вернулась через шесть месяцев, я едва ее узнала. Она энергично и оживленно рассказывала свою историю и демонстрировала отрастающие волосы. Она выглядела и звучала потрясающе. Будучи учителем, она смогла использовать свой опыт, чтобы рассказать детям, как понимать, уважать и сочувствовать другим. Как же круто изменилась жизнь для нас обеих.

Халиль Джебран был прав. Все эти печали принесли в итоге огромную радость.

– Кристин Дарбин

Рак моими глазами

Всегда буду помнить этот день, 1 февраля 2005 года. Я проснулась с чувством, что моя жизнь как-то преобразится, и оказалась права.

Последние четыре дня я пыталась жить нормальной повседневной жизнью. Я была энергичной восемнадцатилетней девушкой, у которой только что начался весенний семестр в учебном заведении ее мечты – Государственном университете города Кент. Училась на дизайнера интерьеров, у меня были отличные друзья и классная работа, и я невероятно любила свою жизнь. Как и все остальные молодые люди, я пыталась понять свою роль в этом мире, и мне казалось, что у меня получается.

Я позвонила моей маме Лизе после занятий и нервно спросила:

– Кто-нибудь звонил?

– Нет, никто, – ответила она.

Мы ждали результата биопсии опухоли у меня в груди, которую сделали, когда я оказалась в отделении неотложки, чтобы проверить загадочную шишку размером с яйцо.

Ночь, проведенная в неотложке, запомнится мне на всю жизнь. Я никогда еще не бывала в больнице, поэтому по-настоящему испугалась. Друзья были со мной в качестве поддержки, но от их неловких шуток или молчания не становилось легче.

1 февраля 2005 года стал самым длинным днем в моей жизни. С таким же ощущением я в детстве стояла несколько часов в очереди на аттракцион в парке развлечений. Обе эти ситуации тревожат, волнуют, сводят с ума от нетерпения и попросту пугают. Я испытывала все эти эмоции разом.

После занятий я отправилась домой. Позвонила мама с известием о том, что она приедет домой сразу после работы и привезет с собой друга семьи. Тогда я не придала этому особого значения, но теперь мне это кажется совершенно логичным. Она привела Стэна, который много лет назад победил онкологию. Усадив меня на диван, мама сказала:

– Со мной связался доктор. Биопсия показала, что у тебя рак.

Рак? Как такое вообще возможно? Мне всего восемнадцать!

Мама продолжила говорить мне, что у меня лимфома Ходжкина, и доктор сказал, что я вытянула счастливый билет.

– Счастливый? – спросила я. – Почему?

Она ответила, что у него высокая вероятность выздоровления, и у меня все будет хорошо.

Все будет хорошо? Высокая вероятность выздоровления? Неужели мы правда говорим об этом?

Всего несколько дней назад я была абсолютно здоровой молодой девушкой, а теперь мы обсуждаем, выживу ли я. Остаток вечера я почти не помню. Только то, что звонила моему брату Адаму и нескольким друзьям, чтобы сообщить новости. Молчание на другом конце провода каждый раз было невыносимым. В тот вечер мы все легли спать с уймой вопросов, непонимания и шока.

Несколько дней я ходила к моему онкологу и сдавала анализы. Доктор определил, что у меня лимфома Ходжкина в стадии II-б. Он сказал, что понадобятся двенадцать сеансов химиотерапии с промежутком в две недели. Из универа придется уйти, потому что я не смогу совмещать то и другое. День, когда я забирала документы, оказался очень трудным. Еще недавно я приходила сюда юной веселой девушкой с радужными перспективами, а уходила раковым пациентом, которому вскоре придется отказаться от многих важных вещей в своей жизни.

Все происходило слишком стремительно. Мама сопровождала меня на все сеансы химиотерапии. Меня поддерживала самая лучшая команда медсестер и врачей. Они стремились обеспечить нам максимальный комфорт и всегда говорили честно и открыто.

По ходу лечения менялось все – от моей внешности до отношений. Я перестала чувствовать себя молодой женщиной и потеряла связь с множеством людей. Доктор направил меня в местный онкологический центр, который назывался «Место встречи». Это была замечательная организация, с помощью которой я нашла группу молодых людей, похожих на меня. Я стала как можно чаще ходить в группу поддержки и поняла, что не одна на этом пути.

Выдержав двенадцать сеансов лечения, бесчисленные снимки и анализы крови, я наконец-то закончила лечение. Дождавшись результатов моих последних КТ и ПЭТ, я смогла вернуться обратно на занятия.

В августе 2005 года мы обнаружили, что в моем организме все еще есть активный рак и требуется дополнительное лечение. Это был еще один ужасный день в моей жизни, ведь я так хотела, чтобы все вернулось в норму. Через несколько недель я приступила к лечению низкими дозами радиации, которое длилось около месяца.

Наконец, прямо перед Днем благодарения, доктор сообщил, что мои снимки выглядят чистыми. В тот день я почувствовала, что наконец-то смогу вернуться к прежней жизни, но это показалось странным. Хотя у меня больше не было рака, я поняла, что моя жизнь уже не будет такой же, как прежде. Мои друзья изменились, семья изменилась, работа изменилась, и даже место, где я жила, изменилось. Во время лечения я этого не понимала, потому что была сосредоточена на другом.

Я продолжила учебу в другом месте, выбрав Кливлендский государственный университет, где в настоящее время работаю над дипломом бакалавра психологии и имею большие надежды на будущее.

Опыт рака дал мне несколько важных жизненных уроков, и я считаю, что мне повезло получить их в таком молодом возрасте. Мне сейчас двадцать два, но я чувствую себя старше. Я узнала, что нужно держать любимых людей близко и рассказывать им обо всем, а если кто-то не готов пройти со мной через самое худшее, то он изначально не заслуживал быть рядом.

У друзей в «Месте встречи» я научилась жить, любить и наслаждаться каждым днем, потому что все дни – настоящие подарки. Потеряв нескольких дорогих мне людей оттуда, я по-настоящему узнала, что такое жизнь. Я научилась серьезно относиться к ней, хотя это проще сказать, чем сделать. Я узнала, что важно уделять себе внимание и проводить как можно больше времени с любимыми людьми.

Мое лечение завершено, но мой раковый путь – еще нет. Я по-прежнему учусь одновременно быть молодой женщиной, ищущей свое место в мире, и человеком, пережившим рак. Этот баланс я буду искать всегда и очень надеюсь, что однажды найду его.

– Эми Хмелевски

Приветствие

Дорогой Пациент,

Я одна из медсестер в онкологии, где вы лечитесь. Я хотела бы рассказать, как ваши переживания выглядят с моей точки зрения. В первую очередь я хотела бы похвалить вас за то, как хорошо вы держитесь. Однажды пациентка сказала мне: «Рак – это лучшее, что со мной приключилось». Тогда я ее не поняла. Однако за время многолетних наблюдений я увидела, что рак действительно открывает в людях лучшие стороны.

Вы узнали, что у вас рак, и попали в водоворот информации и эмоций. Вам поставили диагноз и, скорее всего, назначили операцию и/или радиацию перед началом химиотерапии. Все это причинило вам боль, вы устали и чувствуете себя на пределе.

Когда вы сидите в нашей лечебной зоне, я представляю, о чем вы думаете. Может быть, вы задаетесь вопросом – а какой рак у других пациентов? Осторожно гадаете, что ждет вас дальше? Представляете ли вы, чего ожидать? Как вы видите этот процесс? Вы просто ждете, когда это закончится, или воспринимаете этот миг как этап, приближающий вас к свободе от рака?

Почти в каждом из вас я вижу общую черту – желание выжить и выздороветь. Многие получают невероятную поддержку, которая помогает в этом процессе. Когда я впервые представляюсь и оцениваю ваше состояние, я вижу храбрость и силу. Постепенно я замечаю, что вы расслабляетесь, подстроившись под строгий график своего непростого лечения. И вновь меня поражает, как хорошо вы справляетесь с этим режимом и побочными эффектами. Люди, которые любят порядок, быстро привыкают. Мне кажется, с этим испытанием не может сравниться никакой другой опыт. Люди, которые сразу хотят знать специфику лечения или вообще лучше понимать рак, постепенно запоминают детали. Семьи, которые сначала думают о приемах и выписке, тоже учатся подстраиваться под процесс.

В той же степени меня поражает то, как сильно мои пациенты заботятся обо мне. Часто вы первые спрашиваете, как дела у меня и у моей семьи. В голове не укладывается, что вы волнуетесь о посторонних в такую трудную минуту.

Много раз я приходила на работу с головой, забитой обычными повседневными проблемами, но они быстро таяли, когда я слышала о ваших трудностях. Я посвящала себя вам, пусть и на короткое время. Я никогда больше не встречала такой отлаженной командной работы, как между пациентами, родственниками и медиками. Мне повезло быть причастной к этому.

Я хочу, чтобы вы знали, какая это честь – работать с пациентами из онкологии. Я научилась у вас выживать, сохраняя достоинство и чувство юмора. Я восхищаюсь вашей способностью сохранять позитивный настрой и любовь к жизни.

– Шерон Паркс

Жизнь хороша

Многие врачи помнят своих первых пациентов. Моя первая – С.С. У нее в анамнезе был рак груди и лимфома, и она только что закончила первый курс лечения от рецидивирующего метастазирующего рака легкого. Ожидая увидеть сильно больного человека, я с удивлением обнаружила тихую пожилую женщину, которая неплохо выглядела в розовой футболке с надписью «Жизнь хороша».

Я узнала, что эта отставная медсестра чувствовала себя довольно сносно, несмотря на недавнюю химиотерапию. Она заявила с ноткой гордости, что продолжает подолгу гулять с мужем каждый вечер без каких-либо проблем. С.С. не задавала лишних вопросов и выглядела очень умной. Я была сильно впечатлена ее тихим и уверенным поведением перед лицом не одного, а целых трех раков.

Я отпустила комментарий про футболку С.С. «Жизнь хороша».

– С.С. всегда в ней ходит, – ответил ее лечащий врач. – Либо она владеет акциями компании, которая производит футболки, либо она действительно так считает.

С.С. засмеялась с такой гордостью, что я поняла – она по-настоящему верит в свою надпись.

Через несколько недель мне пришлось сообщить ей дурную весть: рак легкого прогрессировал. Мне было не очень удобно говорить человеку, которого я встречала всего раз, что у самого лучшего лечения, которое мы могли предложить, меньше 10 % шанса на успех. Но разговор прошел гладко.

С.С. глубоко задумалась. Я отчаянно стала подыскивать слова утешения, но не успела ничего придумать, как она подняла взгляд и спросила:

– Когда начнем?

Я ответила со вздохом облегчения:

– Как только лекарство поступит из аптеки.

Я попросила ее звонить мне с любой проблемой, и она послушалась. У нее началась сыпь, которая ее напугала. Она все время звонила и звала дерматолога. Я попыталась утешить ее – сыпь была известным побочным эффектом и скоро должна была пройти. Я сравнивала ее сыпь с картинками в медицинской литературе и думала, когда же ей станет лучше.

С.С. продолжила брать с собой в больницу футболку «Жизнь хороша» (и хорошее настроение). Иногда она была скептична, но доверяла мне и продолжала лечение. К счастью, ее сыпь прошла по расписанию.

Через несколько месяцев рак легкого С.С. стабилизировался, но анемия не проходила. Мы надеялись, что это связано только с химиотерапией, однако скоро выяснилось, что вернулась лимфома.

В этот раз мне было немного легче сообщить плохую новость, потому что я стала увереннее в работе с пациентами онкологии. Кроме того, лимфома лучше лечится, чем рак легкого. С.С. выдержала четыре цикла терапии почти без побочных эффектов, и ее анемия полностью прошла.

Только мы поздравили себя с этим достижением, как рак легкого С.С. усугубился. Мы попробовали другое лечение без особого успеха, и у С.С. стало больше симптомов. У нее появились сильные боли в груди, которые можно было объяснить ее болезнями. Однако нас озадачили ее редкие, но сильные боли в животе, из-за которых она попадала в больницу раз в месяц в течение полугода. Ее привозили ночью и давали обезболивающее. К утру ей становилось лучше. Мы исключили проблемы с сердцем и кишечником. Боль могла быть вызвана раком, который давит на органы, но у нас не было доказательств. Это очень расстраивало. Однако каждый раз, когда я видела С.С., она подбадривала меня:

– Ну, боль мне не нравится, но она хотя бы проходит.

Несмотря на лечение, рак легкого С.С. продолжил развиваться, и у нас заканчивались варианты. Однажды, когда ее в шестой раз положили в больницу все с той же необъяснимой болью в животе, я пришла ее проведать. Снимки КТ, сделанные прошлой ночью, были нехорошими. После недавнего лечения лимфомы с С.С. нельзя было проводить клинические испытания.

«Нужно поговорить с ней о хосписе», подумала я.

Вошла в палату С.С., села рядом и объяснила ситуацию.

Она рассеянно кивнула головой и пробормотала:

– Ясно.

Я похлопала ее по спине, пообещала быть с ней до конца и вышла из комнаты. Я взяла ее карту, чтобы сделать ежедневные записи. На последней странице была записка от лечащего врача с планом попробовать еще одно лечение, у которого был всего 5 %-ный шанс на какой-либо результат.

«Ты только что совершила худшую ошибку в своей жизни, идиотка, – закричал мой внутренний голос. – Ты вынесла человеку смертный приговор, а она еще может выздороветь!»

В конце концов я решила вернуться и извиниться перед С.С. за свой промах. Мне казалось, что этим я смогу что-то исправить.

Она тихонько плакала. Прежде чем сказать задуманное, я села рядом и спросила, что она чувствует.

– Я так и думала, – сказала она. – Думаю, я была готова. Но это все равно шок.

Я сказала ей о последнем варианте лечения и извинилась. С.С. ни разозлилась, ни обрадовалась.

– Я же медсестра и знаю, что шансы невелики. Но я хотела бы попробовать.

Она сделала паузу, а потом сказала:

– Я знаю, что вы старались, доктор Лау.

Меня раздирали противоречивые эмоции.

Несмотря на лечение, С.С. скончалась перед Днем благодарения.

Я очень рада, что С.С. была среди моих первых пациентов. С ее уверенностью и поддержкой я смогла вырасти и как врач, и как человек. И, самое главное, она напомнила мне, что «Жизнь хороша», а не только коротка.

– Мишель У. Лау