Текст книги "Эпоха Големов. Эпидемия Свободы"

Марсель Кермт
Эпоха големов
Эпидемия Свободы

Глава первая. Начало эпидемии

– Пока вы доедаете без соли последнюю синтетическую яичницу, на планете Оруэлл-84 жгут костры и бьют морды! – прокричал из космоса бойкий детский голос.

В эту самую минуту я летел на Землю. Сигнал из Нейросети передавался слабо, но звук слышался вполне отчетливо.

На Оруэлле-84 били не то чтобы сильно, но весьма показательно. По крайней мере, так вещало неизвестно откуда взявшееся в шифрованном потоке юное сопрано.

И вот именно на слове «морды» я стал внимательно вслушиваться.

– Жуйте свою синтетику, спрятавшись в уютных коробках, если вы големы! – кричала девочка, – Меня зовут Юния! А моя мама, Летта, сейчас на кипящих улицах Оруэлла! Но если вы настоящие люди – выходите, прилетайте, поддержите нас!

Стоит отметить, что прозвучавшее в эфире название планете дали сами жители в пику официальному наименованию и политике галактической власти. Раньше планета называлась просто и радостно – Счастье.

Голос неожиданно прервался. Кабину моего маленького корабля заполнила плотная тишина. На миг даже показалось, что я потерял слух, но только через несколько минут понял, что отчетливо слышу собственное тяжелое дыхание. В тот же миг сигнал ожил…

– Меня прерывают… выследили сигнал и глушат! Меня зовут Юния. Я вещаю со Счастья… с Оруэлла! Раньше вы слышали мою маму, она журналист Седьмого канала, – уже не так бойко продолжила девочка, а голос звучал то громче, то тише, будто она периодически отворачивалась от микрофона, а может, действительно, оборачивалась на что-то позади себя, – Но мама не успела прилететь ко дню трансляции. Пока я за неё и… и расскажу вам всё, что происходит в эти дни у меня дома, на Оруэлле… на свободном Оруэлле!

Из официальных сводок беспрестанным и щедрым потоком следовало, что счастливые жители монопланеты (с одним главным производством) счастливо добывали руду гипертерия во имя счастья всей Галактики. Этот самый гипертерий после прохождения специальных этапов очистки и обогащения служил самым эффективным топливом для кораблей дальнего космоплавания.

Но когда группа несогласных со «счастливыми» показателями местных передовиц, противоречащих реальному уровню жизни, прорвала правительственные сети ботнетов и иные информационные барьеры, а в сети мы услышали нечеловеческий стон несчастных жителей, тогда Галактика содрогнулась.

На Счастье счастья не было.

Жители оказались на положении рабов, от которых требовались три вещи: первое – добывать, второе – добывать и третье – еще раз добывать гипертерий. Они влачили существование едва ли не подземных червей. Труд шел в уплату прожиточного минимума. Население поголовно оказалось под гнетом долговой кабалы, так как заработанных в штреках галат хватало лишь на прокорм – месяц протянуть от шахты до кровати и не протянуть ноги.

Покинуть Счастье оказалось практически невозможно. Во-первых, переезд не каждому по карману. Во-вторых, суровые местные законы не выпускали должников за пределы отчизны, а долги передавались по наследству. Этот сложившийся многовековой порочный круг разрывали лишь единицы счастливцев, потому что, выплачивая долги предков, ты сам вынужден жить в долг.

Такая система более чем устраивала держателей местных банков и само правительство планеты. Рабство и долговые ямы для одних и золотые лестницы в небо для других. А жители Оруэлла-84 не смели ни поднять головы, ни подать голоса – местные законы, мягко говоря, не приветствовали инициатив, исходящих снизу, они их подавляли, истребляли, а неугодных с хрустом и чавканьем перемалывали жернова неумолимой пенитенциарной машинерии.

Во всем космосе люди ничего не знали о ситуации на Счастье. Ничего не подозревали и лишь догадывались в своих заблуждениях: ну да, есть такая далекая планетка, ну да, добывают. Название красивое – Счастье, а гипертерий дорогущий, торговать им выгодно. Значит, все там богаты и счастливы.

Никто на Оруэлл-84 не летал. Курорты там не благоухали, памятники архитектуры не возвышались. А были только шахты и дома… лачуги и норы, черви и ястребы. И тишина мертвой правды в галактическом эфире, растоптанной фальшивыми отчетами и редкими снимками искусственных роз на одной свежевыкрашенной улице, протянувшейся среди трущоб, грязных тротуаров, серых спальных районов, окутанных вечным запахом обреченности, каждый раз остающихся за кадром.

Именно поэтому Млечный Путь долгое время не слышал стона рабских штреков, и лишь благодаря одной журналистке местного телеканала под номером семь удалось сдернуть этот красивый шелковый платок молчания и обнажить кровавую клетку… Журналистку звали Летта. Сведения о ней были крайне скупыми: родилась на Счастье лет тридцать назад, всю жизнь посвятила работе на не самом рейтинговом местном телеканале и изо всех сил пыталась достучаться хоть до кого-нибудь, чтобы облегчить жизнь своих одноземцев.

Благодаря «неудобным» репортажам «Седьмой канал» не так давно полностью сняли с эфира и распустили. Он остался жить только в лице самой Летты, которая старалась почти каждый день сообщать новости с ее родной планеты. Каждый раз для вещания приходилось менять место дислокации и пользоваться зашифрованными потоками Нейросети. Её несколько раз ловили, ломали оборудование, но непременно потом отпускали, выписав очередной неподъемный штраф. Но каждый раз Летта выходила в эфир снова и говорила правду…

Все это время на Счастье подземные люди плодили новых людей, умирали, рождались и с помощью роботов-шахтеров («гражданских прав» у которых было даже больше, так как сломанные роботы подлежали немедленному высококачественному ремонту, а уничтоженные или доведенные до неисправности – полному возмещению, в отличие от людей, которых никто не старался тщательно лечить, а мертвых и вовсе уже давно перестали считать – помер и помер…) продолжали рыть новые штреки, не зная вкуса простой, спокойной жизни.

Парадокс в том, что Счастье считалось одной из самых богатых планет Галактики с самым, как выяснилось, бедным населением… и самыми зажиточными владельцами шахт, покупающими роскошные космические яхты даже для своих собак неизменной, превратившейся в фетиш, породы корги-спейс.

Из непрофессионального, но довольно эмоционального репортажа юной журналистки следовало, что на Оруэлле-84 летели головы местных властей. Спящее самосознание подземных людей проснулось. Однажды что-то щелкнуло у одного, двух, либо у всех, подобно стрессу, охватившему коллективный разум, и спящее сознание людей, похожее на глиняного голема, в которого вложена чужая воля, открыло свои глаза. Когда абсолютно исчезла возможность терпеть жизнь, когда каждый житель навис над обрывом погибели, понимание полного отсутствия справедливости на Счастье, как вирус, стало быстро перелетать от одного мозга в другой – по воздушным информационным путям, из уст в уста, из взгляда во взгляд. Этот вирус свободы превратился в эпидемию борьбы за права человека.

Толпы блеклых, измученных тяжким существованием людей выползли (именно выползли, едва чувствуя себя) из шахт под еле теплый, белесый свет звезды класса F. Медленно они потянулись к административному центру. Смотрелись события довольно жутко… больше походило на зомби-апокалипсис. Как будто изъеденные тяжким вирусом тела, утратившие личность и сознание, брели в поисках свежей пищи или кровавой жатвы…

Таковой картиной ознаменовалось начало восстания подземных людей против жирующих властителей планеты. Казалось, откуда взяться силам в этих угрюмо бредущих тщедушных телах? Но нашлась даже не сила, а мощь! Когда сначала робкие, а потом страстные лозунги с требованием прекратить нечеловеческую эксплуатацию людей вызвали лишь усмешку на лоснящихся лицах неорабовладельцев, эпидемия охватила всё Счастье.

В течение недели правительственные и административные здания были разгромлены. Хозяева несметных забоев в спешке грузили на космические яхты бесчисленный скарб, родственников, детей, порой путая в панике жен с любовницами, любовниц с любимыми домработницами и отпинывая подальше не вовремя крутящийся под ногами фетиш – скулящих корги-спейсов… Всё перемешалось в этой картине: собаки, люди и золотые батоны.

Уже было не до гладко расчесанных кобелей. Кто не успел, того поймали и подвергли публичной порке. С них срывали портки от кутюр и дарили БОКи – так называемый «Билет в Один Конец». Их плотно набивали в неуправляемые капсулы, которые выводились на орбиту с помощью примитивных ракет. Маршрут задавался один – в сторону Центра. Надежда выжить у свергнутых была одна – что капсулы подберут курсирующие по космическому пространству крейсеры «нагов», как принято среди гражданских называть представителей Национальной Гвардии контроля космического пространства.

Тысячи капсул разорвали атмосферу. Этот праздник победы над деспотией транслировался со спутников даже в центральном эфире. Повстанцы, жители Оруэла-84, называли это освобождением и началом новой эры, а центральные каналы – беспрецедентным по своей жестокости актом незаконного захвата власти.

Как бы то ни было, но в последствии оказалось, что фатальной ошибкой центрального галактического правительства явилось придание данным событиям статуса главных новостей всей Галактики. Каждый, кто услышал, каждый, кто увидел, сделал свои выводы.

Когда трансляция из Счастья подходила к концу, произошло нечто не совсем понятное и вместе с тем пугающее… Из динамиков послышался шум, похожий на треск, перемежающийся с глухими ударами. Девочка быстро и очень громко зашептала в микрофон:

– Я больше не могу говорить… кто-то ломает дверь!

Далее голос стал совсем испуганным, в нем прорывались нотки отчаяния и беспомощности:

– Там стучат и кричат!.. Они бьют дверь! Друзья, на всякий случай прощайте! И не забудьте купить новый выпуск «Свободной Энциклопедии Юнии»! Этим вы вносите вклад в свобо…

Голос резко оборвался, динамик зашипел с таким звуком, будто на древнем патефоне закончилась пластинка. Сквозь это режущее слух хрустящее шипение прорвались далекие мужские крики. В эту же секунду раздался грохот, детский крик… и трансляция прервалась окончательно.

С замершим сердцем я стоял посреди кабины (даже не понял, когда успел вскочить) и остекленевшими глазами смотрел на панель приборов, которая холодным светом индикаторов отзывалась на безмолвный зов ледяного космоса, безразлично смотрящего сквозь иллюминаторы… Но уже через секунду сердце мое бешено заколотило. Несомненно, юная журналистка была поймана. Больше о судьбе этой девочки я не получал никаких вестей… но жизнь показала одно…

Эпидемия вырвалась за пределы Счастья…

Глава вторая. Бог номер 13

Итак, одолеваемый тяжелыми мыслями после «Голоса Оруэлла», как прозвал про себя это безымянное подпольное радио, я продолжил свой путь на Землю…

Немного забегая вперед, должен сказать, что совершенно стремительно спокойная жизнь, которую вел я, заурядный учитель истории старших классов, превратилась в сплошную авантюру, если не в фантасмагорию. Многое после ураганных событий перевернулось в моем мировосприятии. На каждый новый ответ появлялся десяток вопросов, поэтому вскоре я перестал искать или выдумывать решения и поддался тому течению, которое зовется ходом истории. Возможно, то была моя самая главная ошибка. Но может ли щепка управлять волнами?

Сложно определить, с чего именно все началось. Но чтобы не пропустить, возможно, очень важные детали этой истории, я попробую вычленить из собственной биографии всю необходимую цепочку, в которой каждое первое звено – предтеча следующего кадра.

Зовут меня Кир. Это даже не имя, а прозвище – по первым буквам ФИО. Друзья привыкли обращаться ко мне именно так. Лечу в сторону центра галактики на старенькой, но личной посудине.

Конечно, на учительские гонорары я мог позволить себе только сменить гардероб, чтобы красиво проехать автостопом по галактике и вернуться в город с блохой в кармане. Но год назад пришлось вступать в наследство, в результате чего я стал обладателем старенького, но ухоженного глиссера, доставшегося от дедушки. Да еще набор раритетных ножей. Что делать с обоими этими приобретениями – идей не возникало никаких абсолютно. Работал я на своей же планете, даже не на спутнике, а значит, летать особо было некуда – лишь прожужжать на моноколесе пару кварталов до работы и обратно. Резать старыми гравированными ножами продукты выходило не с руки, так как они, дедовы ножи, всё же представляли некую культурную, а может, даже и научную ценность, были тупы, а точить их я не осмеливался… Хотя вот глиссер, в итоге, спасибо деду, все же пригодился.

Я встал с кресла пилота, потянулся и размял затекшие ноги. Дедова посудина чуть слышно гудела, снятые с производства, но добротные двигатели ворчали по-стариковски.

Что же на счет цели путешествия, то оно связано с литературой, к которой проникся всей душой и начал уважать только когда сам попробовал что-то написать. Первый рассказ стал откровением в том, что писать легко, но донести мысль до читателя – задача не из легких.

Что говорить о книгочеях, когда сам, опустошив душу на бумаге, после вдохновенных порывов вновь обретя рассудок и отрезвив сознание, прочитал получившуюся писанину и просто-напросто разорвал листы. Таков первый опыт. Далее старался быть скромнее на бумаге, удерживая себя, как ретивого скакуна: «Тише, тише, ведь кому-то, возможно, еще и читать придется». Наивный парень из Сухасулу, мелкой планеты на окраине обитаемого космоса…

К сегодняшнему дню я, как любил выражаться один знакомый, «набуровил» пару романов, несколько повестей и кучу рассказов – крупных, мелких, разножанровых. Если результат вдохновения поэта, реакции мимолетной искры на сознание – это стихотворение, то в результате этой реакции мой мозг выдавал рассказ. Порой я искренне удивлялся, почему не стихи, не какое-нибудь хотя бы простенькое четверостишие? Нет, рассказ, и всё тут. Тайна, загадка, объяснить которую ничем иным, кроме как влиянием сухасулинского воздуха и особенностями рациона питания я не умел. Хотя на Сухасулу жила еще пара миллионов людей, питавшихся точно так же и дышавших тем же воздухом. Да и с пяток изящных поэтов и странным образом несимметрично красящихся поэтесс я знавал лично. Никакой специальной диеты они не держали. Напротив, поедали все, до чего дотягивались за с толом, да и выпить горячительного никогда себе не отказывали, будь то с закуской ли, без ли…

Но вернемся к действительности.

Три месяца назад удалось встретиться с одним влиятельным литератором, способным посодействовать моему желанию быть изданным пусть и не на весь Млечный Путь, но хотя бы в одной из более или менее развитых планетных систем. От мысли, что мои произведения разойдутся, полюбятся, получат хоть какую-то популярность… от этой дерзкой мысли сладко сжималось сердце.

Ровно 351 день назад (да, я с великим нетерпением отсчитывал каждые сутки, отмечая в календаре) пачка рукописей из Сухасулу, моей родины, перекочевала на Землю, в руки главы Союза Писателей. Весьма удивило странное требование присылать только работы, напечатанные на архаичных пластиковых листах… хорошо, что не на папирусе или глиняных дощечках…

Через целый год томительного ожидания совершенно неожиданно пришло электронное сообщение: «…приглашаем вас лично посетить Дом Союза Писателей по адресу Земля… Окончательный ответ будет сообщен вам при встрече с Председателем…» Какое строгое и архаичное слово. Холодное и немного пугающее. В какой-то миг мне даже представился высокий хмурый человек в мантии, видящий насквозь каждую трепещущую душонку… Он надвигается на тебя по огромному залу с колоннами, левитируя над мраморными плитами. За его плечами гаснет ламповый свет и последняя надежда быть изданным. Трепещите и падите ниц, это Председатель – властитель душ и их уничтожитель!

И вот я, как и требовало письмо, смиренно отправился на прародину человечества, похожую на иногда капризную, но прекрасную душой женщину со слегка стареющим, но еще не потерявшим своей привлекательности лицом, обидчивую, но умеющую прощать.

Сквозь иллюминатор за мной наблюдали звезды.

Я приготовился к очередному гиперпространственному прыжку, сел в кресло и пристегнул ремни.

Бортовой компьютер выдал координаты. Я подтвердил точку, где следовало вынырнуть. Максимальное расстояние, на какое только могла скакнуть эта старая блоха, – до Аполлона-13. И так еще шесть раз. Каждый прыжок отзывался во мне вспышкой какой-то щенячьей радости, ведь он все ближе переносил к желанной цели. Казалось, будто душа, выпорхнув из тела, неслась впереди корабля.

К Аполлону-13 приближаться откровенно не хотелось. Связано ли то с цифрой в названии планеты или еще какой-то чертовщиной, но доподлинно было известно – что-то там не так. То корабль пропадет на подлете, то груз не доходит, то вдруг окружают крейсеры «нагов» с призывами сдать какое-то неведомое оружие. Чаще всего рядом с Аполлоном-13 выходили из строя датчики. На каждом корабле поломки, говорят, случались разные, причем самые неожиданные. Должен признаться, все перечисленное происходило не со мной. Я у Аполлона еще не бывал. Но корабельный навигатор, самостоятельно проложивший наиболее оптимальный курс, уверенно тащил дедовский глиссер именно к планете с приставкой «13».

Звезды мелькнули и погасли. Вены на висках вздулись, запульсировали. Через секунду все прекратилось. Только перед глазами замелькали темные пятна.

«Ерунда, – подумал я, – главное, убраться отсюда. Дать деру, чтобы не дать дуба». Усмехнулся собственному каламбуру и откинулся на спинку кресла – ждать, пока зарядятся аккумуляторы.

Старенький глиссер висел над прослывшим несчастливым богом под номером тринадцать.

Индикатор заряда батарей находился на отметке 66 %, когда нормальное освещение вдруг заменилось неярким аварийным.

Истерично замигал индикатор уровня кислорода.

Я наклонился к панели приборов, чтобы в неярком неоновом освещении разглядеть информацию, выдаваемую глиссером через безмолвные световые указатели. Индикатор кислорода показывал «минимум».

Боги наши всякие! Минимум!

Сердце будто ухнуло в желудок, стало трудно дышать. Я не мог отвести глаз от указателя. Пусть мигает все, что угодно, но только не индикатор запаса кислорода… особенно на уровне 0,1 процент! Куда подевались все запасы драгоценного газа, не узнать и Шерлоку Холмсу с его методом дедукции.

Ноль один процент означал, что жить оставалось минут десять.

Ноги уже не держали тело, подкатила тошнота. Ощущение было таким, будто вот-вот случится обморок. Я вжался в биокресло и стал часто глотать воздух, голова закружилась…

«Вставай! У тебя меньше десяти минут! Шевелись!»

«Что я поделаю?!! Где взять кислород?!»

Вдруг собственная ладонь хлопнула по лбу.

«Да ты же висишь над ним! Приземляйся!»

«Не успею, черт… не успею…»

Рука легла на клавиатуру управления, пальцы забегали: перевести систему в экстремальный режим, отключить дозарядку аккумуляторов, провести штатное, но обязательное сканирование поверхности планеты, без которого искусственный интеллект глиссера не даст совершить посадку. На одном из мониторов появилась справка, из которой интересовала лишь одна деталь: попавшаяся мне на пути экзопланета Аполлон-13 относилась к космическим образованиям класса 2Т. Это означало, что я мог посадить корабль, так как планета имела сушу, не подверженную аномалиям, и дышать без скафандра – благодаря нормальной для человека атмосфере. Бортовое время показало, что шесть минут из отмеренных десяти уже прошли.

«Как же быстро летит время! Как же быстро!.».

Меня охватила паника. Скрюченные пальцы вцепились в подлокотники кресла так, что жалобно заскрипела обшивка.

Глиссер приближался к планете, казалось, целую вечность.

Наконец я сошел с орбиты и прорвал атмосферные слои.

Оставалось меньше шестидесяти секунд на то, чтобы найти место и посадить комический аппарат.

Но злоключения только начинались… Для маленького глиссера не оказалось места на огромной планете, покрытой шубой лесов. Я не мог адекватно воспринимать реальность, на мониторах мелькали только леса, леса и леса… Конечно, места для посадки обязательно имелись, но я полез вводу, не зная броду, не хватило времени даже связаться с диспетчером Аполлона-13.

Индикатор пикнул напоследок и сдох. Столь вызывающие его действия означали, что был произведен последний впрыск воздуха, и жить оставалось считанные секунды. Тогда я решился, даже нет, скорее, смирился. Разобьюсь – ну и черт со мной. Выживу… что тут говорить, значит, буду жить. Но посадить глиссер обязан прямо сейчас!

До темно-зеленых крон оставалось совсем немного.

Я вдохнул теплый воздух кабины, в котором так мало оставалось кислорода. Духота облепила все и вся, душила медленно, будто наслаждалась долгой картиной завершения жизни…

Корпус царапнули первые ветви. Подо мной затрещало дерево и заскрежетал металл. Казалось, что фюзеляж видавшего виды глиссера сейчас разорвется по швам, как корсет чрезмерной дамы.

Еще вдох… Становилось очень трудно дышать… Легкие наполняло что-то, практически не имеющее кислорода в своем составе. Странно, но в этот момент я больше боялся за обшивку глиссера, чем за себя. Еще мелькнула глупая мысль, что за такое управление дед бы точно не похвалил…

Вцепившись в кресло и раскрыв рот, я дышал уже так часто, как только мог, задыхаясь и не получая ничего, кроме углекислого газа.

Деревья били корабль со всех сторон. Только теперь до меня дошло, насколько высоки эти лесные исполины.

Посадка длилась бесконечно. Как ни ждал, но удар о землю оказался настолько неожиданным и сильным, что меня выбросило из кресла пилота. Последние остатки кислорода со стоном вырвались из легких. В глазах потемнело. Прыгнув к панели приборов и задыхаясь, подобно рыбе на берегу, я стал лихорадочно искать кнопку открывания люка. При всем усилии благодаря охватившей мой разум панике найти кнопку не удавалось. Тело покрылось холодным, липким потом, легкие жгло, глаза заволокла пурпурная пелена. Я стал бить растопыренной пятерней по всей панели приборов, не разбирая сенсоров и клавиш, плюнув на безопасность и последствия – лишь бы скорее вскрыть эту космическую консервную банку и выбраться на воздух! И вдруг вспомнил, что на панели приборов нет никакой кнопки открывания! Уже давно сам убрал, чтобы не мозолила глаза: старое корыто не было способно открыть люк программным методом – только механическим.

Согнувшись, мое тело рванула к люку, рука почти на ощупь нашла рукоять аварийного открывания и с бешеной силой дернула… Пока люк медленно поднимался, я выкатился в образовавшийся зазор и провалился во тьму…

Сквозь закрытые веки проник золотисто-розоватый свет далекого красного солнца. Сознание резко вернулось в реальность. Тело дернулось, будто пробужденное неожиданной пощёчиной. Я почувствовал, как в спину упираются какие-то мелкие детали – с острыми и тупыми гранями. Первое, что пришло на ум – мой старичок-кораблик рассыпался, и я лежу на его бренных останках, болтах и гайках. Почему болтах? Почему гайках? Сложно было объяснить в тот миг собственные ассоциации, так как подобные допотопные детали в космоплавании не использовали еще со времен так называемого Исхода с Земли, когда началась первая колонизация космических тел Солнечной системы, в частности Марса, и ближайших экзопланет.

Естественно, попытка покорить или обжить поверхность бога войны явилась неудачной. Пациент оказался не просто «скорее мёртв, чем жив» – планета была мертва абсолютно. Неуклюжие и, скорее, романтичные, нежели научные, попытки воссоздания атмосферы на Марсе ни к чему не привели. Но эта планета стала настоящей вехой в покорении Галактики. Марс дал толчок к изобретению принципиально новых двигателей, которые позволили человечеству добраться до давным-давно открытых экзопланет.

Эти двигатели мы использовали на протяжении многих веков. Сегодня некоторые ученые считали их морально устаревшими, так как наши двигатели не позволяли совершать путешествия дальше, чем в масштабе Млечного Пути. Даже ходили неподтвержденные слухи, что уже создан первый прототип квантового двигателя или фотонного, однако дальнейшая разработка его оказалась заморожена, а люди, имевшие непосредственное отношение к созданию новой технологии, бесследно исчезли. Как всегда, нашлись сторонники мирового заговора, утверждавшие, что во всем виновато Галактическое правительство, которому не выгодны столь дальние перемещения рабов по Вселенной, иначе открытие новых миров приведет к абсолютной свободе человечества, и каждая команда такого сверх-корабля сможет открывать новые, собственные миры. А кто будет платить налоги? Обеспечивать многомиллионный чиновничий аппарат? Хотя лично я в теорию заговора правительства против человечества не верил. Всё это фантастика наравне с инопланетянами.

Такие мысли посещали мой впавший в какое-то состояние неги мозг. Под спиной ощущалась твердая, но теплая поверхность. Хоть в спину и упирались непонятные сегменты, но тепло разлилось по всем клеткам организма, и вставать совсем не хотелось…

Спустя несколько минут розоватый туман, окутавший мысли, начал выветриваться, и я окончательно осознал, что потерпел кораблекрушение. Осознание произошедшего полностью отрезвило. Я открыл глаза и тут же прищурился: один из лучей сквозь высокие темно-зеленые кроны падал на мое лицо. Голова ныла и пульсировала. Я приподнялся, уперев локти в землю и оглянулся. Подо мной лежал булыжник со следами запекшейся крови. Видимо, полет валькирии в моём лице из люка глиссера оказался достаточно прицельным. Надо же было так точно угодить головой об камень. Я коснулся затылка и почувствовал запекшуюся корку крови. Хорошо, что рана больше не кровоточила – жить буду. Еще каких-либо повреждений на себе я не заметил.

Хорошо, что не переломал руки и ноги. Впопыхах я не выдвинул трап и умудрился так неудачно сойти с корабля – не как гордый капитан, прибывший в знакомый порт, а словно неопытный юнга, нелепо смытый за борт первой же волной: мелькнули розовые пятки, и пена поглотила его.

Разглядывая пляшущие после удара о камень огоньки перед глазами, я поднялся на ноги и стал осматриваться. То, что представилось мне деталями корабля, оказалось всего-навсего, сухими веточками, какими-то засохшими не то ягодами, не то шишками – таких плодов, размером с фалангу большого пальца, иссиня-черных, круглых и граненых, как кристалл, вышедший из-под руки мастера, я еще не видел. Ими был усыпан весь лес, докуда хватало моего взгляда.

А взгляда моего хватало далеко, так лес заметно разредился.

Вокруг, как после смерча, лежали поваленные деревья. Внешне стволы напоминали невероятно мускулистые исполинские слоновьи ноги. Прикоснувшись к одному из стволов, я отдернул руку. Не сказать, что ощущение оказалось совершенно неприятным, но неожиданным – точно. Узловатый и гладкий ствол был словно обтянут толстой кожей; будто прикасаешься к переплетенным между собой змеям, если бы температура их тел соответствовала человеческой… Да, дерево источало тепло! Из мест разломов – из ран – сочился прозрачный алый сок, вызывая ассоциации с кровью. В течение минуты я не мог отделаться от мысли, что до моего прилета эти деревья ЖИЛИ. Не как растения, но как люди…

Отогнав от себя неуместные сейчас мысли о якобы живом лесе, я забеспокоился о своем космическом коне. Взгляд в поисках глиссера заскользил по лесу, с каждым мигом все стремительнее…

Корабля не было!

Не может такого быть! Ведь я вывалился за борт рядом с посудиной. Отлевитировать в бессознательном состоянии от корабля я не мог. Более того, я вообще летать не умел при всем желании, хотя иногда оно, это самое желание, как у любого нормального человека, возникало. Особенно, когда на работе донимали непослушные дети и никак не хотели запоминать те или иные исторические события. Хотя меня в альма-матер считали приверженцем альтернативных способов преподавания – иногда приходилось закатывать целые спектакли, погружая учеников в фантастический мир прошлого, сотканный из световых эффектов, голографии и звуков. Вообще, дети меня любили… иногда… Когда я не спрашивал у них домашнего задания. Вот тогда-то и начинался форменный ад с участием двадцати пяти бесенят. В те часы я мечтал о способности тела преодолевать притяжение планеты, чтобы выпорхнуть в окно. Конечно, я тоже любил их по-своему, по-преподавательски… иногда… когда они вели себя тихо. Но всё это сейчас осталось в прошлом – на далёкой Сухусулу, а здесь, на Аполлоне-13…

Я потерял в лесу целый корабль! Пусть маленький, пусть старенький, но… загрызите меня космические гарпии, корабль!

Готовый выть от неожиданно нахлынувшей ярости и одновременно с тем беспомощности я стал метаться между поваленными деревьями. Надежда найти потерянное имущество быстро угасала. В то же время я понимал, что глиссера здесь нет, что мой старый космический пегас куда-то транспортирован.

Осознание произошедшего повергло меня в шок. Как можно было так быстро и незаметно украсть целый глиссер, когда хозяин лежит рядом. Пусть и в бессознательном состоянии. Но транспортировка корабля – это не велосипед отогнать. Нужна специальная техника, шуму возникло бы столько, что и мертвый бы вскочил… Параллельно я понимал, что рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом смысла нет. Нужно выровнять сбивающееся от метаний по лесу и стресса дыхание и понять, что произошло и где глиссер.

Если корабль транспортировали, требовалось срочно выяснить, куда и кем? Да и каким же таким непостижимым образом можно было взять, как игрушку в ладонь, и спрятать, пусть малогабаритный, на несколько пассажиров, но целый космический корабль?

Я сел на корточки рядом со стволом одного из поверженных исполинов и попытался успокоиться. Пришло время трёх вопросов. Кто? Зачем? Куда?

Итак.

«Я с треском приземлился. Шум услышали какие-нибудь неблагонадежные граждане и прибежали с надеждой поживиться. Угнали… Способ, способ… Раз: сели, взлетели. Отпадает. Погиб бы я, следователь доморощенный, среди деревьев, которые сам и повалил. Два: прицепили, уволокли? Снова мимо. Нет шлейфа из валежника, да и глупо, действительно, валить лес, чтобы тянуть корабль, как бурлаки, пусть даже машинами… И все же могли прицепить на тросы, но тащить не в сторону, а вверх».

Я невольно задрал голову. Пронзительно спокойные небеса как будто немного матово отливали голубым. Медленно плыли облака, по которым нежно разливался райский пурпур от красного солнца.

«Большой грузовой вертолет вполне мог поднять пятитонный глиссер. А может, вовсе что-то иное? Например, программное обеспечение дало конкретный сбой и глиссер кочует среди звезд? Нет, это вовсе фантастика…»