Текст книги "Эпоха Големов. Эпидемия Свободы"

Дальше следовали вопросы совсем низшего порядка: какую музыку предпочитаете, ваша сексуальная ориентация, переносили ли операции по изменению пола или внешности, любите ли мыть посуду, какая зарплата вас удовлетворит, любимые произведения, авторы… И иная белиберда из той же пьесы.

Однако, не смотря на непонятную логику строения теста, белохалатник попросили отнестись со всей серьезностью, отвечать в любой форме, но правдиво, припугнув тем, что варианты ответов обязательно повлияют на дальнейшую судьбу. Пришлось удовлетворить просьбу психолога или кем он там являлся на самом деле.

Долгое тестирование меня вымотало окончательно, поэтому пальцы то и дело чесались ответить с подковыркой или откровенно насмеяться.

Я отвечал и все ломал голову: для чего это? Завести особе личное дело? Неужели теперь папку с твоей биографией для государственных архивов заполняет информация о любимых книжках и прочем? Хотя вопросы на такие незначительные темы перемежались порой с довольно серьезными политическими, социальными и даже философскими. Любители теории заговора, конечно, заявили бы, что все вопросы – неуклюжие попытки завуалировать попытку выяснения, к какому «лагерю» относится подопытный. А я бы им ответил, что это, действительно, слишком просто и неуклюже. Поэтому подобные мысли я отбросил.

После тестирования старик просунул в окошко обруч с датчиками и попросил надеть на голову. В активированном состоянии обруч слегка вибрировал. Белохалатник через экран на своей половине кабинки пытался высмотреть, казалось, самую душу.

Через полчаса лабораторно-мышиной возни этот психолог-ученый-врач пустил гулять по моим венам серебристо-алую жидкость, от которой стало вдруг очень уютно и сонно. Я успел лишь подумать, на сколько это вообще правомерно, вкалывать мне что-то… Но дальнейших рассуждений не произошло – мир резко закрылся по принципу древнего фотообъектива.

В рот набился песок. В уши. В глаза. Прикрыл тонким ковром тело, без чувств распластавшееся посреди пустыни.

Я медленно и трудно возвращался в реальность. Страшно хотелось пить, на зубах скрипели крупицы кварца, под веками резало. Подымаясь и протирая глаза, случайно наткнулся на продолговатый предмет. Через боль разлепил веки и увидел пластиковую бутыль. Вода!

Когда отплевался, умылся и напился, настало время оглядеться. Слегка замутненное зрение с каждой минутой обретало четкость, и странное похмелье, вызванное инъекцией, понемногу отступало.

Оказывается, я лежал на краю неестественного, искусственного кратера. Он не имел таблички с надписью «я неестественный». Об этом молча кричали его идеально ровные края и потрясающая окружность, которой искренне бы позавидовал преподаватель черчения в школе, где я недавно работал…

Из альма-матер меня, скорее всего, «уволился еще две недели назад». В последнее время стало модно с помощью именно такой формулировки избавляться от скомпрометировавших себя мелких государственных служащих. Я, конечно, не совсем подходил под формат этой правительственной гребёнки. Но все равно представлял себе именно такую картину: «Уважаемый директор, как вы прокомментируете, что учитель из вашей школы – преступник?», «Он не наш учитель, он уволился еще две недели назад».

Лишь бы варлы не прицепились и не раструбили по всей сети. Вряд ли их заинтересует мой случай, вряд ли они вообще о нем разузнают, но кто-то где-то мог бы зацепиться… конкретно из-за моих фельетонов кто-то из сухасулинских мелких чиновников мог посчитать себя обиженным. А тут им выдался прекрасный случай не только обелиться, но и рассчитаться с обидчиком. Посмотрите, а сам автор-то, оказывается, преступник, пьяница и дебошир, он в питейном заведении стал кидаться на людей и резать их стеклом, поубивал многих!

Конечно, все было не так, но кто захочет разбираться. Сейчас не то время. Главное – выкрикнуть и опубликовать, чтобы заметили, а дальше уже летит новый поток информационной ленты, и вчитываться некогда.

Поток информации имеет высокую скорость и никогда не останавливается, только успевай глотать. Одна из проблем нашего космического общества совсем не в высокой скорости жизни, а в том, что человек, хоть и достиг невиданных высот в формировании своей цивилизации, все же остался так же ленив. В частности, перестал проверять истинность поступающих данных. Он просто шире открывает рот и ежедневно пожирает гигабайты свежеиспеченных информационных пирожков, летящих из раскаленных новостных духовок. Зачем состав нам проверять – на пирожке стоит печать! И не дай вселенная мне попасть в Смету – начнется такой цирк, что обо мне раструбят на весь Млечный Путь. Возможности реабилитироваться после такого – не существует. Смета всесильна, она содержит легион проплаченных варлов, для которых важнее всего – поступление галат на личный счет, а не правдивость информации. Есть заказ, надо выполнять. Соло бизнес, ничего личного.

Откровенно говоря, мне было стыдно из-за своего нынешнего положения. Подумать только, я, тишайшая кабинетная мышь, провинциальный учитель, любитель тихонечко потравить на уроках безобидные исторические байки, теперь настоящий заключенный! Но обратной дороги нет… и разбираться сейчас необходимо уже со сложившейся ситуацией.

Вокруг подымались люди – те самые заключенные, которых я видел в лаборатории. Осматривались и, подобно мне, не могли понять, где находятся. Каждый, наверное, думал одинаково: почему оттащили от шатра? Неужели просто выкинули? И выживай, как умеешь? Но здесь ни еды, ни воды, ни тенечка! Только раскаленное солнце и блеклый песок. И откуда это углубление посреди пустыни?

Я сел на самом краю – собраться с мыслями, обдумать ситуацию. Неожиданно кромка кратера под моим весом осыпалась и, заставляя глотать песок, увлекла до самого дна. На дне ямы, поднявшись на ноги, я посмотрел туда, откуда свалился, и грустно подумал, что свалился я с самой Сухасулу, кубарем пролетел через черную бездну и провалился в тар-тарары…

Неожиданно меня посетила догадка: нас действительно выкинули, да! Но не перемещали от белоснежного здания ученых. Оно само ушло! Прорвало светлые платья атмосферы Святой Елены и умчалось по космическим путям.

Но как нас не раздавило силовым полем, когда корабль отталкивался от планеты, ведь мы лежали на песке неподалеку от дюз? Ответ напрашивался сам собой: конвоиры выставили защитное поле, которое оберегало нашу группу. Устройство должно было оставаться рядом с нами как во время, так и после старта. Но никакой силовой установки я не видел. Возможно, ее засыпало песком.

Значит, белые халаты покинули планету. А вместе с ними, надо думать, и конвоиры. Получается, мы здесь одни. Оставлены жить… или подыхать?

Я покарабкался вверх по осыпающемуся песку с намерением поискать установку, которая обеспечила на короткое время защитное поле. На самом краю, у самой цели меня потащило обратно, но я успел ухватиться за протянутую руку.

– Ну что, парень, наелся песка? – спросил Старец и усмехнулся в усы.

Копна седых волос вилась в беспорядке, топорщились ницшевские усы, в уголках глаз и губ добрели морщинки. Но все же крепкий дух его находился в не менее крепком теле – выдергивая меня из кратера, он не сильно утруждался.

Я пожал плечами, встретив его искрящийся синий взор, и подумал: «Какая чушь! Зачем мне искать эту установку? Что я сейчас, буду на карачках, как полоумный, ползать по песку вокруг кратера и рыть норы? Вот уж смеху не оберешься. И дадут мне тогда прозвище Крот Песчаный Модернизированный»… Мысли мои прервал Старец.

– Послушайте! – выкрикнул он, обратившись ко всем вокруг, – Не знаю, зачем нас тут оставили, но необходимо, я думаю, куда-то идти…

– Смотрю, старик, ты умнее всех! – почему-то начал раздражаться черноволосый, голубоглазый мужчина.

Прямая осанка, приподнятый подбородок, взгляд свысока… Гордость – это хорошо. Но все из того в нем было несколько чрезмерно, как будто даже карикатурно. Острый подбородок излишне надменно выдавался вперед, а глядел мужчина сверху вниз так, словно неожиданное жужжание жука помешало ему созерцать величественную красоту звездного неба. Имен я не знал, поэтому назвал его про себя просто Гордецом.

– Ты, похоже, больше всех тут умный? Тогда давай, скажи-ка, куда идти? А если на этой чертовой Святой Елене кругом одни пески? А? Вот давай, давай попробуй, иди куда-нибудь!

Я решил заступиться:

– Подождите… Старец прав. Все уже догадались, что белый дворец оказался замаскированным кораблем, который сейчас уже в парсеках пути отсюда. Вам лично что, смертную казнь назначили?

– Не твое дело! И вообще, причем здесь это! – набросился Гордец.

– А в том, что у всех нас относительно небольшие сроки заключения! Значит, здесь можно жить. Только не там, где стоим. Нужно искать…

– Где?! Куда идти?!

В природе все симметрично. Всему своя противоположность: любовь и ненависть, Инь и Ян… Так и Гордеца природа, видимо, наделила утонченной, даже красивой внешностью и не поскупилась на грубую архитектуру внутреннего мира, выстроенного из неотесанных камней скандальности и склочности.

– А вот это, – повысил я голос, решив тоже перейти на «ты» – решай сам! На все четыре стороны!

– Что ты сейчас сказал?! – сжав кулаки, он приблизился на шаг.

– Хватит, – сказал Старец, и, как ни странно, Гордец послушался: злобно сверкнув глазами, отступил.

– Эй, каторжники! – выкрикнул один из мужчин, – Что там виднеется? Мираж что ли? Гляньте-ка!

Все повернули головы на юг… или на север… в тот момент это было совершенно неважно.

– Не вижу, – щурясь, произнес старик.

– Тоже не вижу, – поделился я, – Но как будто в одном участке кромка горизонта темнее.

– Тучи?

– Не-е-ет, – тихо протянул Зоркий Глаз, первым заметивший далекую аномалию – Это на земле что-то. Широкое, но низкое. Ага, туда!

Все загомонили, обсуждая нечто на горизонте. Но стоит заметить, уже на ходу. Желания задерживаться у кратера ни у кого не возникало.

Спустя несколько часов бутыли наши опустели, несмотря на великое желание экономить воду. Когда языки пересохли так, что даже говорить было больно, солнце слегка коснулось земли. До объекта по-прежнему оставалось, как до Сухасулу на электросамокате, но с наступлением сумерек Зоркий подал голос:

– Городок вроде бы какой-то…

– Поселение что ли? – переспросил кто-то из заключенных.

– Да-да, как будто деревня какая-то.

Из последних сил путники прибавили шаг. Но тут заныл Гордец.

– Все, отдых! Не могу! – он шумно выдохнул и мешком повалился на горячий песок.

– Хватит, парень, – старик присел и потряс его за плечо, – Будь мужчиной.

– Пошел ты!

Не знаю, почему, но я снова влез:

– Слушай, здесь рукой подать. Подымайся, смотри, никто же не ноет. Все идут, всем плохо…

И Гордец, действительно, поднялся. Медленно, будто мертвец из могилы. Сначала кое-как перекатился на живот, нехотя и как-то поочередно двигая руками и ногами начала вставать на четвереньки… и, кошкой подскочив, прыгнул. Увернуться я не успел. Раздался шлепок. Щеку обожгло, а через долю секунды вспыхнул я сам, но не болью, а гневом. Ринулся, но чьи-то руки тут же вцепились в мои плечи. Старик шепнул:

– Брось. Не спорь с дураком, иначе люди не поймут между вами разницы.

Я смирился. Если бы не Старец, мнение которого я стал уважать хоть и недавно, но как будто прислушивался уже многие годы… если бы не он, никто не смог бы пресечь мой гнев. И Акелла бы не промахнулся. А там история сделала бы, наверное, новый виток, усугубляющий и так мое шаткое положение.

Всю дорогу пришлось терпеть нытье Гордеца. Его поведение само по себе не украшало бы даже ребенка. Но если сравнить нас двоих: меня – пересохший язык утратил функцию речи, сам бледен, как живот крокодила, ноги будто лишены костей… И его – сухопутный крейсер, движется с осанкой балерины! При такой-то выносливости еще и причитать?! Будто никакой гордости у Гордеца не было. Тем не менее наш отряд, еле волоча ноги, плелся по песку в поисках крова. На пару десятков шагов впереди, иногда спотыкаясь, шел Зоркий. Изредка он оглядывался, чтобы проверить, идем ли мы еще за ним или нас пожрали пески.

С неба упала ночь. На пустыню легла бархатная безветренная мгла. Мы едва брели по песку. Пару раз все-таки пришлось останавливаться на отдых. Оба раза Гордеца приходилось поднимать едва ли не силой, он снова с кем-то сцепился и пришлось разнимать.

Казалось, этого уже не случится, по крайней мере, не сегодня, но наш отряд все-таки достиг поселения. Дома, во тьме не понятно из чего построенные, ограждал забор в человеческий рост из всего, чего только можно, – досок, бревен, металлических листов, разбитых столешниц. Возникало подозрение, что и обиталища внутри городка воздвигнуты из подобного же материала.

– Эй! Люди! – выкрикнул старик в закрытые ворота, – Есть кто?

– Чего орешь, как не упокоенный? – раздался сверху голос.

На метр от гребня забора возвышалась башенка, предположительно, сторожевая. На ней, свесив ноги, сидел человек. Он не спеша пошарил в карманах, чиркнул чем-то и закурил.

Темные же здесь ночи, подумалось мне, раз никто его не заметил. Или просто мы так выбились из сил, что не могли и не хотели уже ничего замечать.

– Чего надо? – человек сплюнул за землю, под ноги Старцу.

– Заключенные мы, – ответил старик.

– Понятно, что не Дю Солей приехал, ха-ха! Здесь поселение технарей. Ясно?

– Не очень.

– Вот ведь, ну… технари здесь живут. Других нет. Кто не технарь – иди ищи свою деревню. Ясно?

– Более или менее. Только объясни еще, дорогой мой житель галактики, кого ты под технарями понимаешь?

– Ну, ты старик даешь! Мастера точных наук: физики, химики, математики. И тэ дэ, и тэ пэ! Побери тебя Пи в квадрате!

– Агааа, – многозначительно протянул Старец и обернулся на нас, стоявших в паре шагов позади, – что же получается… Следовательно, всех не примете?

– Сказал ведь – нет! Чего ты старик, квантовой механики перечитал что ли?

– А переночевать тоже не пустите?

– Слушай, дед, ты математик?

– Нет.

– Физик?

– Нет.

– А кто?

– Писатель-прозаик.

– Вот и вали тогда к своим. Пиши там где-нибудь про своих заек, мать их в тазик. Есть кто из вас технарь?

– Я инженер! Инженер-конструктор! – завизжал Гордец и стал трясти рукой, будто ошпаренный.

– А я дизайнер космической техники и аппаратуры, – выступил тучный мужчина лет пятидесяти.

– Дизайнер? – переспросил дозорный.

– Да, дизайнер.

– Хм. Так это к художникам, наверно?

– Да… нет… я моделирую с помощью специализированных программ, вычисляю коэффициент максимальной эргономичности прототипа, плюс… да всю работу инженера выполняю еще. Корпуса полностью создаю. Без математики не обходится.

– Тогда пройдешь. Но смотри, если наврал. Проверим, какие вы технари. Кто еще есть?

Еще было четыре человека. Итого – шесть.

– Сейчас, шлюз разгерметизирую, – пробурчал дозорный и покряхтывая спустился.

Шлюз, как он выразился, заскрипел ржавыми, но крепкими петлями, деревянные косые створки распахнулись. Человек выставил острием к нам импровизированное копье: то ли черенок от швабры, то ли от лопаты с каким-то помятым пластмассовым набалдашником. Орудие больше всего походило на палку с надетой на нее изжеванной временем пластмассовой бутылкой и более ни к чему, кроме отгона мух, не казалось пригодным.

– Проходите.

Кто-то еще из нашего отряда решил пролезть, но страж поселка технарей тут же его осадил:

– Куда! Не технарь – пошел вон! – прошипел охранник и легонько ткнул «зайца» в ребра самодельным посохом. Бутылка-набалдашник слегка хрустнула в тихой пустынной ночи, а жертва атаки, чуть прихрюкнув от неожиданности, хихикнула:

– Ой, щекотно!..

– А нам куда? – спросил Старец.

– К зайкам!

– Слушай, парень, – Старец повысил голос, – ты за языком-то следи. Не хочешь пускать – не надо. Под забором переночуем. Но еды и воды нам – вынеси. Махом давай! Я не на свидание к бабе пришел, чтоб ждать!

Дозорный на несколько секунд застыл, вытаращив глаза. Пожевал нижнюю губу и, закрыв ворота, удалился. Через десяток минут появился с мешком. Поднялся на башенку, швырнул через забор и, сплюнув вниз, снова закурил.

В мешке оказался какой-то армейский паек – закупоренные стаканы, которые саморазогревались при открытии. Содержимое было похоже на картофельное пюре с кусочками не то мяса, не то грибов – все равно, главное – сытно. Еще четыре пластиковых бутыли с прохладной водой.

После еды мы вырубились на теплом песчаном теле Елены.

 
Я очнулся на рассвете оттого, что солнце встало,
Превратило мое тело, божьим промыслом в лазанью,
Разложившуюся блином да с поджаркой по постели,
Но, проснувшись, я увидел, что живой и блещут звезды.
Звезды, правда, не сверкали, не взрывались, не тускнели,
Да и мало ли, что было! Закажите лучше утром
Вы яичницу с беконом и не путайте свой завтрак
С божьим даром, извините…
 

Строки… Они словно не сочинялись, а выплывали из памяти, некогда заученные, но подзабытые. Рождались без моего на то согласия. Я уже сказал себе – все, никогда больше не возвращусь к ней. Но она не хотела отпускать. Напоминала о себе снова и снова. Хотя все реже и реже. Нет. Во мне ты умерла, слышишь! Нас нет друг для друга. Литература…

Пока мы просыпались, за ворота высыпали технари: посмотреть на новый приток колонистов.

– Всю ночь здесь провели? – спросил чуть поседевший брюнет.

– Ну! – выкрикнул Зоркий Глаз.

– А ты почему не пустил? – спросил брюнет у дозорного, поправляя очки в тонкой золотистой оправе.

– Как почему? Так ведь в инструкции четко указано – кто не технарь, не пускать.

– Нда, – мужчина вздохнул, – издержки системы. Сегодня я приглашаю вас в Поселение Технарей. Погостите, приведете себя в порядок, освоитесь. Потом объясним, как добраться до ваших поселений.

К нему подошел Старец:

– Мы принимаем приглашение. А вы сами, извините, кто?

– Главный Техник.

Они пожали руки, и мы прошли за ворота.

Наперекор подозрениям дома в поселке строились не из хлама… вернее, может, и из хлама, но весьма умело. Некоторые здания доросли до двух этажей: снаружи железные или пластиковые листы, выкрашенные в пастельные тона, окна из прозрачного оргстекла. Но технари не были бы технарями, если бы имели в своей жизни не более, чем имеет научно не продвинутый индивид. Вместо обычных крыш прозрачными грибами росли купола – как впоследствии оказалось, не только для дневного освещения… То там, то сям торчали ветряки, вырабатывающие электричество.

Когда нас ввели в пенаты Главтеха, мы увидели подключенный к сети компьютер: толстый, громоздкий, какие не выпускали уже лет сто.

– Сам собрал, – похвастался Главный Техник, – Современным системам не уступает. Блок внешне выглядит древним, но мозги у него… почти тысяча экзафлопс! Сечете? – ухмыльнулся Главтех и подмигнул нам.

Возвращаясь к прозрачным куполам, необходимо отметить, что их строительство было очень грамотным решением: под ними находились солнечные батареи, от которых излишки энергии транспортировались в аккумуляторы (вынутые из какой-то утилизированной техники), туда же шла энергия, добытая посредством ветряков. Днем электричество для банального освещения комнат не затрачивалось – солнце над Еленой давало достаточно света. Поэтому накопленного заряда хватало и для опытов, и для ночного освещения.

Нас усадили в самой большой комнате дома Главтеха. За широкий стол. Принесли еды.

– Угощайтесь, – предложил хозяин, – на голодный желудок беседы раздражают. По крайней мере, меня.

Шкварчащая яичница с добрыми кусками курятины таяла на языке.

– Итак, – начал Техник минут через двадцать, ковыряясь зубочисткой, – сначала необходимо уточнить вашу квалификацию. Вот вы, чем промышляете?

– Можно считать писателем, – ответил Старец.

– А вы? – хозяин кивнул мне.

– Учитель истории.

– Чем еще занимались?

– Ничем.

Главный Техник поднялся и подошел к компьютеру.

– Ваш индивидуальный номер, пожалуйста.

– Z-417.

– Вот ведь. Тоже писатель, а признаваться не хочешь.

– Я больше не пишу.

– Ну, мне оно без надобности. Просто поселения учителей на Елене нет.

А далее… Зоркий Глаз оказался скульптором. Трое были актерами. Двое художниками. Один рисовал комиксы. Другой оказался геймдизайнером детских виртуальных игр. Все выглядели хоть и устало, но опрятно, сдержанно. Во взглядах искрилась мысль. Даже при первой встрече становилось ясно, что сердца и умы этих людей были наполнены добрыми идеями и немного наивной верой в человечество. Оставалось только удивляться, какая такая сила умудрилась вырвать всех этих добрых с виду людей из их уютных миров, где они создавали и творили, пронести сквозь казенные кабинеты, судебные заседания, повесить ярлыки преступников и выплюнуть на песок Святой Елены отбывать наказания. Что же такого могло с ними произойти?..

Довольно быстро Главный Техник рассортировал нас по поселкам «писунов» (писателей, поэтов и сценаристов), «маляров» (художников и скульпторов), «игрунов» (актеров кино и театра), как называли всех их технари… называли, надо отметить, пребывая в самом веселом расположении духа. Интересно услышать, как в других селениях обзывают технарей: может, муфтазвонами или идиодами?

После того, как парень с физиономией слесаря вечно-второго разряда убрал со стола, Главтех расстелил карту.

– Вот, новобранцы, неточная картинка спины нашей Ленки. Околоэкваторной ее части. Эрогенной зоны, можно сказать, – он усмехнулся, – Есть еще три поселка, как вам понятно. Собственно, объяснять-то особо и нечего. Дадим распечатки карт, компасы, жратву – и пойдете. Каждому предстоит ходу не более полутора суток. Сами понимаете, что идти лучше ночью. Днем очень жарко.

Главтех подошел к своему умному на тысячу экзафлопс созданию, пощелкал и принес десять тонких пластиковых листков.

– Вот, берите. Выйти можете когда угодно. Кто отправится вечером, сейчас может погулять по поселку. Только, предупреждаю, не мешайте занятым людям. Народ у нас малость психованный.

Он улыбнулся, как будто извинялся за «психованный народ».

– А сумки с провизией я приказал оставить при выходе у двери. Как пойдете, так и заберете.

Я забыл упомянуть о самом важном. О том, что составляло основу жизни поселения технарей (надеюсь, и остальных тоже). Об оазисе. Именно на зеленом островке располагались домики осужденных научных деятелей.

Мы со Старцем решили не сновать туда-сюда, как голодные крысы. Поселок-то маленький, человек на тридцать, виден был уже от самых ворот, когда входили. Да и разглядывать особо нечего. Ветряки, дома, колодец, зелень, ручеек, курятник, несколько десятков кроликов. В центре, рядом с домом Главтеха, разместилось самое большое помещение в резервации: квадратов на двести, куда мы со Старцем и направились утолять любопытство.

Раскрыли широкую дверь и застыли, приняв сначала увиденное за фабрику электронного оборудования. Взор привлекло устройство, похожее на двигатель внутреннего сгорания. Над ним на четырех бревнах было натянуто полотно. Очень худой и высокий технарь пытался привести в действие свой этот не то синхрофазотрон, не то Perpetuum Mobile.

– Что это за агрегат? – спросил я, – А полотно чего натянули, крыша худая?

– А? Чего надо? – судя по реакции, технарь не замечал никого вокруг.

– …крыша, говорю, худая?

– Отвали!

Он нажал на какую-то кнопку. Полотно соскользнуло со столбов и накрыло агрегат.

– Да мне просто интере…

Тут Старец взял меня под локоть и отвел в сторону.

– Боится плагиаторов, наверное, – тихо сказал он, – Народ тут, и вправду, нервный.

Больше мы ни к кому не подходили и никуда носы не совали. Расположились под сенью невысоких деревьев с листьями длиной в руку, как у пальмы, но с ветвями как у речной ивы. Болтать в жару не хотелось, да и не о чем было. Не знаю, чем занимался Старец, но на траве у ручейка меня быстро разморило, и я проспал до самого вечера.