Текст книги "Когнитивно-поведенческая терапия пограничного расстройства личности"

Во время начальной ориентации на ДПТ, а иногда и после этого, я часто объясняю пациентам, что одна из их задач состоит в таком взаимодействии с терапевтом (со мной), которое будет способствовать моему желанию продолжать совместную работу. (У меня в свою очередь такие же обязательства перед пациентами.) Эта идея часто воспринимается пациентами как откровение. Конечно, терапевт обязан помогать пациенту независимо от поведения последнего. Если же это не представляется возможным, терапевтические отношения прекращаются. Чтобы избежать такой развязки, пациента следует обучать определенному поведению, которое повысит вероятность продолжения терапевтических отношений.

Как уже упоминалось, основной вид способствующего терапии поведения заключается лишь в продвижении к достижению соответствующих поведенческих целей. Необходимое для терапии поведение пациента индивидуально для каждого терапевта и зависит от контекста конкретной ситуации. Поведение пациентов, представляющее важность для меня и моих коллег, заключается в просьбах о помощи для избежания суицида и парасуицида (в отличие от угроз суицида или парасуицида в случае отсутствия помощи со стороны других людей); применении поведенческих рекомендаций терапевта (в отличие от заявлений о их неэффективности); нежелании мешать терапевту (например, если пациент звонит терапевту, то достаточно простого вопроса: «Можете ли вы сейчас со мной говорить?», при этом он нормально реагирует на отрицательный ответ); отсутствии обид на беседу более короткую, чем хотелось бы; соблюдении терапевтических соглашений; в своевременном предупреждении, в случае необходимости, об отмене психотерапевтического сеанса (вместо того чтобы просто не являться на сеанс); чувстве юмора или, по крайней мере, понимании чувства юмора терапевта. И самое главное, на чем мне хотелось бы заострить внимание, – способствующему терапии поведению нужно учить, нельзя просто требовать его от пациента.

Поведением терапевта, препятствующим терапии, можно считать всякое ятрогенное поведение, а также любое поведение, причиняющее пациенту лишние страдания или затрудняющее терапевтический прогресс. Для терапевта главное – не навредить пациенту. Во-вторых, при прочих равных условиях терапевт должен применять самую щадящую форму терапии. В-третьих, терапевт должен нормально принимать критику, проявлять гибкость и открытость для корректирования и изменения паттернов реагирования, если это необходимо.

Ряд факторов может усилить препятствующее терапии поведение специалиста. Ниже приводятся переменные, которые оказывали систематическое влияние на меня и моих коллег по клинике: личные факторы, например стрессовые ситуации дома или на работе, недосыпание или болезнь; слишком большое количество обязанностей помимо обязанности заниматься с пациентом; дефицит времени для клинической работы, вследствие чего клиническая работа «мешает» другим видам деятельности (это особенно касается тех, кто занимается научной и преподавательской деятельностью); неуверенность в своих профессиональных способностях, особенно на фоне других членов терапевтического коллектива; сравнение кажущегося отсутствия прогресса своего пациента и кажущегося прогресса у пациентов других специалистов; гнев, враждебность и разочарование, направленные на пациента; позиция «обвинения жертвы», особенно если терапевт способен интерпретировать поведение пациента только как намеренную агрессию и никак иначе; чувство утраты контроля над терапевтической ситуацией или безвыходного положения, в котором виноват пациент; страх судебного преследования со стороны пациента; тревога и/или паника по поводу возможного самоубийства пациента; завышенные, нереалистические представления, которые приводят к нереалистическим ожиданиям, предъявляемым к пациенту.

Один из наиболее распространенных и самых серьезных факторов, порождающих терапевтические ошибки, – неспособность клинициста переносить сообщения пациента об испытываемых им в данный момент страданиях. Попытки немедленно облегчить эмоциональную боль часто ведут к подкреплению дисфункционального поведения, которое, в конечном счете, только усугубляет страдания, а не облегчает (это явление подробнее обсуждается в главе 4). Различные виды препятствующего терапии поведения терапевта можно разделить на две категории: 1) поведение, создающее терапевтический дисбаланс; 2) поведение, свидетельствующее об отсутствии или недостатке уважения к пациенту.

Поведение, создающее терапевтический дисбаланс. Как правило, терапевтический баланс нарушается любым последовательным поведением клинициста, сосредоточенным на одном из полюсов – например, полюсе принятия или изменения, полюсе стабильности или гибкости.

1. Дисбаланс между изменением и принятием. С точки зрения ДПТ, самыми проблемными считаются поведенческие паттерны, создающие и поддерживающие дисбаланс стратегий изменения и стратегий принятия. Если терапевт уделяет слишком много внимания изменению, это может привести к такой серьезной угрозе чувству «Я» пациента и его восприятию реальности, что для преодоления нанесенного ущерба могут потребоваться многие годы. Пациент, который в таком окружении станет сопротивляться, может быть обвинен в противодействии, его возражения могут просто игнорироваться. В свою очередь, если терапевт безусловно принимает пациента, но не обучает его новым, более адекватным поведенческим паттернам, он тоже не оказывает помощи последнему. При таком подходе собственное мнение пациента о том, что ему необходимо для изменений, как правило, игнорируется. Подавляющее большинство пациентов стремятся научиться полезным поведенческим навыкам, особенно в тех ситуациях, которые трудно или невозможно контролировать.

2. Дисбаланс между гибкостью и стабильностью. Вторая группа видов препятствующего терапии поведения определяется неспособностью специалиста найти равновесие между гибкостью в модификации терапевтических стратегий и стабильностью терапевтических усилий. Такая проблема чаще всего возникает у терапевта, который не обладает теоретической базой для направления терапии и переходит от одной стратегии к другой, пытаясь опытным путем достичь некоторых поведенческих улучшений. По большому счету, это проблема терпения. Почти всякая терапевтическая стратегия, используемая для лечения индивидов с ПРЛ, должна применяться в течение довольно длительного времени, прежде чем она даст плоды. В равной мере проблемной будет терапевтически необоснованная модификация сеансов. Например, вместо тренинга навыков терапевт устраивает разговор «по душам», если ему скучно или он «не в настроении» заниматься серьезной работой; терапевт отправляет пациента на стационарное лечение, чтобы угодить его родственникам, а не потому, что этого требует кризисное суицидальное поведение; когда терапевт слишком утомлен или у него нет времени разбираться в ситуации, он идет на поводу у пациента. Излишне говорить, что попытки убедить пациента в том, что терапевт ведет себя подобным образом ради его же блага, еще больше усугубляют проблему. Другая крайность – упорно придерживаться терапевтических стратегий, которые оказались неэффективными или причиняют пациенту чрезвычайные страдания, особенно если доступны другие терапевтические стратегии – также препятствует терапии. К сожалению, под воздействием стресса большинство людей теряют гибкость, а стресс при терапии пациентов с ПРЛ – обычное явление. Судя по моему личному опыту, при стрессе, вызванном работой с проблемными пациентами, терапевт часто начинает метаться между двумя крайностями – чрезмерной ригидностью и чрезмерной гибкостью. Сохранение равновесия между стабильностью и гибкостью зависит от терапевтической оценки и применения терапевтических вмешательств, подробнее описанных в главах 8–11.

3. Дисбаланс между опекой и требованием изменений. Третий тип дисбаланса – потеря равновесия между опекой над пациентом и прекращением помощи (что должно мотивировать пациента к самопомощи). В первом случае пациента считают чересчур хрупким, некомпетентным и слишком уязвимым, что мешает ему самому себе помочь. Терапевт может способствовать развитию у пациента инфантильности, принимать за него решения и предоставлять ему такую помощь, которую никогда не предложил бы другим пациентам. Например, терапевт может регулярно устраивать встречи с пациентом в ближайшем кафе, так как считает, что тому страшно приходить в клинику; «прощать» пропущенные психотерапевтические сеансы; возить пациента на собственном автомобиле, поскольку последний, по его убеждению, не способен водить машину и не приспособлен для поездок в общественном транспорте; обходить болезненные темы; позволять пациенту молчать на встрече с членами семьи и отвечать за него, потому что пациент якобы слишком запуган; распоряжаться его финансами или оплачивать счета пациента. И наоборот, иногда терапевт упорно не соглашается с тем, что пациент нуждается в большей опеке и поддержке, чем он получает, и эта позиция ведет к неминуемому провалу терапии. Порой пациент действительно преувеличивает свои потребности и свою несостоятельность, чтобы заставить терапевта относиться к нему серьезно, замыкая этим порочный круг. Проблемы, связанные с поддержанием равновесия между вмешательством и опекой над пациентом, с одной стороны, и предоставлением пациенту возможности для освоения самопомощи – с другой, подробно рассматриваются в главе 13.

4. Дисбаланс между реципрокностью и негативной коммуникацией. Терапевты допускают ошибки, если нарушается баланс между реципрокностью и негативной коммуникацией (см. главы 4 и 12). С одной стороны, пациенты с ПРЛ поощряют проявления уязвимости и самораскрытие терапевта. Здесь играют роль два фактора. Во-первых, пациенты с ПРЛ могут весьма убедительно апеллировать к терапевту, убеждая его в искусственном неравенстве и односторонности терапевтических отношений. Они могут возмущаться: «Почему это одна я должна рисковать и брать на себя ответственность?» Во-вторых, нередко индивиды с ПРЛ бывают весьма искусными манипуляторами; поэтому слишком часто терапевты расслабляются и становятся чересчур уязвимыми во время терапии. Случается, что терапевты привыкают делиться с пациентами своими личными проблемами независимо от того, имеют они отношение к терапии или нет. Крайнее проявление – сексуальные связи с пациентками. С другой стороны, терапевты могут устанавливать слишком жесткую границу между собой и пациентами. Иные виды терапии оправдывают такие отношения, ссылаясь на «проблемы границ» и «терапевтические рамки». Диалектико-поведенческие терапевты могут прибегнуть к стратегиям негативной коммуникации с пациентом. Однако стратегии негативной коммуникации, терапевтические рамки и проблемы границ могут стать прикрытием для жестоких насмешек над пациентом, враждебной критики; неоправданных нападок на убеждения, эмоциональные реакции, решения и поведение пациента; средством жесткого эмоционального и физического отстранения от пациентов.

Поведение, демонстрирующее неуважение к пациенту. Поведение терапевта, выражающее отсутствие уважения к пациенту, иногда передает отношение специалиста вполне адекватно. Иногда, наоборот, такое поведение имеет непреднамеренный характер и вызывается скорее невнимательностью или небрежностью, чем плохим мнением о пациенте. Типичные примеры неуважительного отношения к пациенту приводятся в табл. 5.1, список был составлен Мэриан Миллер (Miller, 1990) на основе нескольких источников. Многие из примеров, представленных в таблице, свидетельствует о «выгорании» терапевта – либо общем, либо в рамках отношений с определенным пациентом. Хотя отдельный случай поведения, выражающего неуважение к пациенту, вряд может нанести существенный ущерб терапии, накопление подобного поведения со временем может стать серьезным препятствием для эффективной работы специалиста. Однако реакция терапевта на замечания пациента о его неуважительном поведении гораздо важнее, чем избегание такого поведения. Восстановление нарушенных отношений может стать самым ощутимым терапевтическим опытом для пациента. Конечно же, задача восстановления отношений не представляет собой ничего нового для пациента, однако в данной ситуации это может иметь чрезвычайно сильный положительный эффект.

Таблица 5.1. Примеры поведения терапевта, выражающего неуважение к пациенту

1. Пропускает встречи или забывает о назначенном приеме.

2. Отменяет психотерапевтические сеансы, не перенося их на другое время.

3. Произвольно меняет установленные порядки (например, изменяет правила телефонных контактов, плату за терапию, время сеансов).

4. Не реагирует на переданные сообщения, не перезванивает или перезванивает слишком поздно.

5. Теряет документы, карточки или записи.

6. Не читает записки или документы, полученные от пациента.

7. Опаздывает на встречи.

8. Одевается или выглядит непрофессионально[29]29
  Как правило, терапевт должен быть одет сдержаннее и консервативнее, чем его пациент. Следуя этому правилу, терапевт выполняет роль пустого экрана, на который пациент проецирует свои чувства и конфликты. – Примеч. ред.


[Закрыть].

9. Неопрятен, неряшлив.

10. Не поддерживает порядок в своем кабинете.

11. Курит во время психотерапевтического сеанса.

12. Принимает пищу во время психотерапевтического сеанса или жует жевательную резинку.

13. Оставляет открытой дверь во время психотерапевтического сеанса.

14. Допускает помехи во время психотерапевтического сеанса – например, телефонные звонки.

15. На психотерапевтических сеансах или во время телефонного консультирования пациента невнимателен или занимается посторонними делами.

16. Забывает важную информацию (имя, историю жизни пациента, другую значимую информацию).

17. Повторяется, часто забывает сказанное.

18. Выглядит заметно уставшим.

19. Дремлет во время психотерапевтического сеанса.

20. Отводит глаза.

21. Говорит о других пациентах.

22. Говорит о желании заняться чем-то другим вместо беседы с пациентом.

23. При общении с пациентом смотрит на часы.

24. Заканчивает психотерапевтический сеанс слишком рано.

25. Общается с пациентом в покровительственной или сексистской манере.

26. Обращается с пациентом как с низшим существом.

Примечание. Приведено из: Developing a Scale to Measure Individual’s Stress-Proneness to Behaviors of Human Service Professionals by M. Miller, 1990, unpublished manuscript, University of Washington. Перепечатано с разрешения автора.

Как я уже упоминала в главе 4, а также в настоящей главе, ДПТ предполагает, что у индивидов с ПРЛ есть все основания чувствовать себя несчастными и прибегать к суициду. Решение, с моей точки зрения, состоит в том, что пациент должен изменить качество своей жизни. Примеры поведения, которое ухудшает качество жизни, приведены в табл. 5.2. Список далеко не полон, у каждого нового пациента могут проявиться другие виды подобного поведения. Чтобы войти в эту категорию, поведение пациента должно быть действительно проблемным – настолько серьезным, что при его сохранении оно обязательно помешает всякой возможности улучшения жизни. Хороший способ установления серьезности проблемы – применить диагностические критерии DSM-IV (в частности, оси I и V), а также определить влияние данного поведенческого паттерна на способность пациента к дальнейшему терапевтическому прогрессу. Поведенческие паттерны, которые не настолько серьезны, чтобы соответствовать диагностическим критериям, вызывать ощутимое ухудшение состояния пациента или препятствовать дальнейшему проведению терапии, не относятся к рассматриваемой категории. Менее серьезным и опасным поведенческим паттернам уделяется внимание на второй и третьей стадиях ДПТ.

Таблица 5.2. Поведение, ухудшающее качество жизни пациента

1. Злоупотребление алкоголем или наркотиками (например, употребление больших доз спиртного, незаконных наркотиков или медикаментозных препаратов, отпускаемых по рецепту врача).

2. Опасные половые связи или секс с высокой степенью риска (например, беспорядочные связи, секс без предохранения, сексуальное насилие или совращение, половые связи с неподходящими лицами).

3. Серьезные финансовые затруднения (например, крупная задолженность по квартплате, нехватка средств на текущие нужды, неоправданное расточительство или азартные игры, неспособность добиться социального пособия).

4. Криминальное поведение, которое может привести к лишению свободы (например, магазинные кражи, поджоги).

5. Серьезное дисфункциональное поведение в сфере межличностного общения (например, установление или поддержание отношений с партнером, склонным к физическому, сексуальному или моральному насилию; излишне близкие контакты со склонными к насилию родственниками; преждевременный разрыв отношений; плохое обращение, отпугивающее людей; парализующая робость или страх социального неодобрения со стороны других людей).

6. Дисфункциональное поведение в сфере образования или профессиональной занятости (например, преждевременное оставление учебы или увольнение с работы; неспособность найти работу; страх и нежелание обучения в школе или профессиональном учреждении; трудности, связанные с выполнением обязанностей по работе или учебе, неправильный выбор профессии; чрезмерная неуспеваемость в учебе или профессиональное несоответствие).

7. Дисфункциональное поведение, связанное с болезнью и медицинским обслуживанием (например, неспособность обратиться и получить медицинскую помощь, отказ от приема необходимых лекарств, прием чрезмерных доз медикаментов, боязнь врачей, отказ от лечения).

8. Дисфункциональное поведение, связанное с жилищными проблемами (например, жизнь в приютах для бездомных, в автомобилях, в перенаселенных помещениях; жизнь со склонными к насилию или психологически несовместимыми людьми; неспособность найти нормальное жилье; дисфункциональное поведение, которое может привести к выселению или лишению жилья).

9. Дисфункциональное поведение, связанное с психиатрическим обслуживанием (например, психиатрическая госпитализация, обман фармакотерапевта, отказ или неспособность найти необходимое дополнительное лечение).

10. Дисфункциональное поведение, связанное с психическими расстройствами (например, поведенческие паттерны, соответствующие диагностическим критериям тяжелых или истощающих психических расстройств оси I или оси II).

Обычно терапевт и пациент вместе выясняют, какие виды поведения последнего соответствуют критериям проблемного. Нередко само признание того, что определенный поведенческий паттерн создает проблемы, становится первым шагом на пути к изменению. В таких случаях терапевт должен сделать все возможное, чтобы сохранять акцент на поведении, которое действительно функционально связано с качеством жизни определенного пациента. Личное мнение и субъективные суждения могут мешать этому (что также относится к препятствующему терапии поведению специалиста).

Консультативные встречи терапевтического коллектива и работа с супервизором станут незаменимой поддержкой для терапевта и помогут ему разобраться в собственных ценностях, понять различия между своими ценностями и ценностями пациента, выяснить влияние своих ценностей на установление терапевтических приоритетов. Это особенно важно в том случае, если терапевт и пациент принадлежат к разным типам культурной среды. Возможность терапевта работать в контексте ценностей пациента зависит от личных возможностей и границ терапевта. Например, мне довелось работать с пациенткой, которая поджигала ящики для писем. Она не считала это поведение приоритетной проблемой. Когда после первого года терапии мы обсуждали перспективы ее продолжения, я сказала, что не смогу с ней работать, если прекращение этого поведения не станет одной из терапевтических задач. Я не могла смириться с мыслью, что мою пациентку могут арестовать и что адресаты могут не дождаться важных писем.

Одно из базовых допущений ДПТ состоит в том, что упорядоченный образ жизни функционально взаимосвязан с терапевтическим прогрессом во всех целевых сферах. В одной из ранних версий ДПТ я требовала, чтобы пациенты планировали такую деятельность, которая заставляла бы их покидать дом и находиться в другом месте минимум несколько раз в неделю, а лучше каждый день. Это могла быть профессиональная деятельность, общественные обязанности, учеба и прочее. Мое требование объяснялось тем, что мне и моим коллегам было трудно (если вообще возможно) изменить зависящее от настроения поведение пациентов, если они все время оставались дома. Как правило, если пациент изо дня в день сидел дома, это приводило к усилению депрессивного аффекта, страха, симптомов агорафобии, поведенческой пассивности и суицидального поведения. В более поздних версиях терапии я заменила данное требование рекомендацией; это было связано с политикой ДПТ относительно прекращения терапии. Такая политика обычно состоит в том, чтобы не допустить одностороннего прекращения терапии, если это возможно. Угроза прекращения терапии – не только самое мощное, но и самое нежелательное оружие в арсенале специалиста, и мы обнаружили, что эта мера применялась слишком часто, когда структурированная деятельность вне дома была обязательной. Современная политика ДПТ – делать дисфункциональное поведение максимально дискомфортным для пациента в терапевтическом контексте. Условия, которые могут привести к прекращению ДПТ, также будут обсуждаться в главе 10.