Текст книги "Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости"

Часть II. Цели, возможности, проблемы

ВВЕДЕНИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ

Исторический обзор в первой части показал нам, почему проект «гражданской религии» важен для либерального общества и почему он должен реализовываться в духе Милля и Тагора, а не Руссо и Конта. Керубино из оперы Моцарта воплощает в себе привлекательный образ гражданина, который не стремится к доминирующему, иерархичному типу отношений с другими, но, напротив, ищет взаимную, уважительную любовь, которая приглашает к радостной обоюдной беседе – то игривой, то вдохновляющей. Рассуждения Дж. С. Милля о «религии человечества» дополняет этот образ политической структурой, соединяя расширенное сочувствие с духом эксперимента и критики. Его предложения в области образования показывают, как реальное общество может воспитать граждан наподобие Керубино. Рабиндранат Тагор использует образы баулов, развивая то, что мы можем назвать «линией Керубино», но при этом сильнее углубляясь в детали и настаивая на том, что граждане будущего должны быть готовы отбросить все мертвые традиции и экспромтом придумывать решения проблем в эксперименталистском духе, наполненном любовью и надеждой. Тагор справедливо настаивает на критической свободе и духе смелых нововведений, соглашаясь с предложением Милля, но будучи педагогом, феминистом и композитором популярной музыки, рассматривает это предложение в более практическом ключе. Тагор уважительно относится к существующим религиям и стремится включить их в политику взаимности, а не очерняет, стремясь вытеснить их – это то, что отличает его от Милля и вносит особый вклад в современные дискуссии о публичной сфере. Начинает появляться политическая и практическая форма обоснованной «гражданской религии».

В то же время благодаря Моцарту и Тагору мы узнали, что любое привлекательное политическое предложение должно быть контекстуальным, основанным на понимании национальных истории, традиций и проблем. Между баулами и Керубино определенно есть сходства; однако они укоренены в своем месте и времени и могут выражать себя благодаря этой укорененности.

История помогает нам подумать о том, что нам предстоит защищать и осуществлять сегодня. Однако, сколь многообещающим бы ни был этот материал, не хватает некоторых элементов, чтобы мы могли приложить его к любому уже существующему обществу. Во-первых, нам нужен план: понимание того, куда движется тот тип общества, который мы имеем в виду. Эта книга об обществах, которые стремятся к справедливости, а не об обществах, которые ее уже достигли. Прежде чем мы сможем сказать что-то полезное о том, что этим обществам поможет, а что помешает, нам необходимо очертить цели, к которым эти общества стремятся. Разные эмоции ведут нас в разные стороны, и нам просто необходим набросок желаемого конечного пункта, если мы собираемся разобраться в предстоящих сложностях.

Нам также нужен более глубокий психологический подход, чем представленный в любом из наших исторических источников. Они, как мы увидели, фокусируются на ограниченном сострадании как главном препятствии на пути к справедливости. Но даже оно недостаточно хорошо было ими проанализировано. Поэтому одна из задач, стоящих перед нами, – изучить сострадание более подробно: понять, из чего оно состоит и почему оно обыкновенно ограничено и неравномерно. Наши авторы не понимали, что сострадание и альтруизм – это часть нашего животного наследия; нам же это теперь известно. Важно изучить это наследие, чтобы понять, с одной стороны, какими мощными ресурсами мы обладаем (на которые можно положиться), и с другой стороны – с какими вероятными препятствиями мы можем столкнуться на пути к справедливому и уважительному отношению. Исследования животных в сочетании с экспериментами, в которых принимали участие люди, показывают нам, что мы существа не только эгоистичные, но способные к альтруизму и эмоциональной заботе. Но в то же время они демонстрируют, что с этой заботой связано много опасностей, когда мы думаем о цели политической справедливости.

Есть еще одна проблема с нашими источниками: они не в состоянии распознать и исследовать некоторые темные стороны человеческой личности, которые создают постоянные препятствия для взаимности и равной заботы. Конт и Милль были сильно озабочены отрицанием теоцентричных идей первородного греха как основы общества и поэтому слишком быстро перешли к тому, что мы могли бы назвать наивной картиной личности – в которой у нас есть только хорошие побуждения, и наша единственная проблема в том, чтобы направить их на большее количество людей и сделать более или менее стабильными. Однако жизнь не столь прекрасна, и баулы, о которых пишет Тагор, дают нам уже более полное представление о том, что мы должны преодолеть в самих себе: проблемное отношение к телу, склонность испытывать отвращение к жидкостям организма и проецировать это отвращение на других людей, в том числе – на женщин. Но в абстрактной и пуританской формулировке Тагора проблемы отвращения и сексуальности остаются завуалированными. Нам нужно приоткрыть завесу, изучая причины телесного отвращения и стыда, которые постоянно угрожают созданием социальных иерархий. Опять-таки мы увидим, что изучение эмоций животных (не-людей) – крайне важно, поскольку оно покажет нам разницу между нами и другими альтруистическими существами и выявит источники дурных наклонностей, характерных исключительно для людей.

Получается, что изучение различия между людьми и животными выполняет двоякую роль: с одной стороны, оно помогает нам понять структуру, пределы, а также возможности альтуризма, с другой – выявляет источники особых моральных трудностей, свойственных человеку. В седьмой главе представлено более обширное и подробное описание психологии человека, которое прояснит хорошо известное понятие «радикального зла» (злые склонности, предваряющие любые отдельные общества) и поможет нам понять, какие ресурсы человеческой психологии способны преодолеть его. Концепции «заботы» и «игры» Дональда Винникотта помогут нам установить связь между альтруизмом и воображением, подробно иллюстрируя нам, как Керубино и баулы отвечают привлекательной психологической норме.

К концу этой части образ Керубино обретет еще бóльшую полноту и реальность – мы сделаем его еще более противоречивым и «слишком человеческим», способным быть изначально нарциссичным и великодушным, исключать других людей ввиду отвращения и радоваться взаимности. Мы покажем, как правдоподобная теория развития ребенка может усилить некоторые из этих склонностей и препятствовать другим. Между тем описание целей в пятой главе предоставит Керубино политический приют: структуру законов и институтов в либеральном обществе, стремящемся как к свободе, так и к человеческому развитию.

ГЛАВА 5. ОБЩЕСТВО НА ПУТИ К СПРАВЕДЛИВОСТИ
РАВЕНСТВО, ИНКЛЮЗИВНОСТЬ, РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

 
Не приглашай к себе в дом сновидца,
Идущего по твоей тропе
В ночи.
Его слова – слова чужбины,
И чужда мелодия,
Которую он играет на своей однострунной лютне.
Нет нужды расстилать ему постель;
Он уйдет до рассвета.
Ибо в праздник свободы
Его попросили спеть
Хвалу новорожденному свету.
 

Р. Тагор[153]153
  Перевод с английского С. Порфирьевой.


[Закрыть]

Прежде чем мы начнем создавать современную конструктивную версию проекта Моцарта – Милля – Тагора, нам необходимо наметить конечную точку, куда мы направляемся. Каждый политический идеал поддерживается теми или иными характерными эмоциями. Монархии долгое время полагались на культивирование детской эмоции зависимости, поощряя подданных надеяться на короля как на квазибожественного отца. Фашистские государства (будь то нацистская Германия или квазифашистские силы индуистских правых в современной Индии) порождают и опираются на объединяющую гордость и поклонение героям, страх перед инакомыслием несогласных и ненависть к группам, которых изображают как низших или субверсивных. Консерваторы, очень далекие от идеологии фашизма, также подчеркивают ценность эмоций солидарности: например, лорд Дэвлин призывал законодателей считаться с отвращением и возмущением обычных граждан, даже когда меньшинства рисковали потерять пространство с трудом завоеванной свободы. Ссылаясь на борьбу против стран «оси» и их союзников, которая произошла незадолго до этого, Дэвлин утверждал, что такие эмоции сплачивают общество и дают возможность победить врагов[154]154
  См.: Devlin 1965. Я подробно обсуждаю его аргументы в двух других своих работах: Nussbaum 2004a и Nussbaum 2006c.


[Закрыть].

Даже у самого минимально либертарианского государства есть своя культура эмоций. Иногда либертарианцы утверждают, что преимущество их идеала в том, что им нет необходимости полагаться на сочувствие. Они могут использовать человеческую природу такой, какая она есть, полагаясь на жадность, страх (по Гоббсу) и ограниченное сочувствие, чтобы привести в движение механизм конкуренции. Либералы же, напротив, как они утверждают, хотят сами вовлечься в инвазивные и неопределенные проекты улучшения. Однако в этом ключе различий между либертарианцами и либералами меньше, чем может показаться на первый взгляд. Даже либертарианцы выступают против насилия и мошенничества, а потому им необходимо держать под контролем такие эмоции, как гнев и страх, чтобы обеспечить стабильность и законопослушное поведение, а не поведение, которое по их (гоббсовскому) мнению, мы должны ожидать в «естественном состоянии». К тому же либертарианцы могут столкнуться с еще большей проблемой стабильности. Поскольку они не пытаются обуздать нарциссические эмоции (например, зависть, стыд или отвращение), они могут сделать нестабильным даже свое минимальное государство. Конкурентное стремление к наживе и желание возвыситься над другими может вызвать беспорядок даже в государстве такого типа, в результате чего оно выродится в беззаконную племенную вражду. Поэтому им придется хотя бы задуматься над тем, не нужна ли им более широкая программа эмоционального убеждения, направленная на устранение этих дестабилизирующих сил.

Более того, сторонники либертарианского типа государственности предполагают, что их утверждения о «человеческой природе» справедливы независимо от культуры. Занимая эту позицию, они утверждают, что могут обойтись более простой и менее навязчивой стратегией, чем та, которую предлагают либералы. И все же история показывает, что способность людей к выражению сочувствия сильно варьируется в зависимости от культуры, в которой они живут, равно как и их желание превзойти других по рангу и статусу или доминировать над другими расовыми или этническими группами. Мы, конечно, не должны считать, что форма, которую эмоции принимают в корпоративной культуре США, раскрывает универсальную и вечную истину о положении вещей.

Однако вызовы либертарианства несут в себе важные уроки для нашего проекта: мы должны иметь в виду психологию человека (насколько она доступна для понимания) и не должны требовать от людей того, чего они не могут дать или могут, но с большим усилием. «Женитьба Фигаро» – крайне полезное пособие, напоминающее нам о том, что людей нужно принимать такими, какие они есть, а не участвовать в нереалистичных проектах, которые в конце концов заставят нас ненавидеть реальную человеческую природу.

И все же мы не должны стремиться к политической культуре, которая просто принимает людей такими, какие они есть, вместо того чтобы попытаться сделать мир лучше и справедливее. Мир – в том виде, в каком он существует – прекрасен, но в то же время хаотичен, и большая часть страданий в нем может быть облегчена более разумным использованием нашего времени в этом мире. Творческий подход к чему-то лучшему характерен для большинства обществ, стремящихся быть достойными и справедливыми, и для этого стремления необходимо иметь четкое видение своей цели. Найти баланс между устремлением к лучшему и принятием существующего – одна из самых сложных и щекотливых задач в жизни как политической, так и личной. Такой баланс не должен подавлять страстное желание справедливости. Любое реалистичное изображение человека, как постоянно подчеркивает Тагор, включает в себя «излишек», то есть творческое видение отдаленной перспективы, что отличает людей от других живых существ. Он пишет: «Если человек не в состоянии представить образ своего идеального „я“, своего идеального окружения, которое он призван реализовать, – это оскорбление его человечности»[155]155
  Tagore 2012.


[Закрыть]. Если политическая культура нации одомашнена и комфортна, считает он, то ее люди теряют свою полноценную человечность.

В каждой стране есть свои очаги конформизма и удовлетворенности, но в то же время есть искание, «праздник свободы», к которому стремится воображение. Итак: куда держит путь наш воображаемый странник, какие песни он поет по дороге? Мы имеем в виду не хорошо организованное общество Ролза, но, напротив, нации, стремящиеся к справедливости, имеющие определенные цели и устремления. Некоторые из этих целей будут текущими обязанностями, которые уже получили форму конституционных прав или других юридических полномочий. Другие (например, искоренение расизма) могут быть более расплывчатыми устремлениями в духе конституционных принципов.

Любое подробное описание целей страны и основных обязанностей должно быть историческим и контекстуальным, о чем речь пойдет в третьей главе. Тем не менее в общих чертах нам есть что сказать о характерных чертах семейства политических идеалов, которые отныне будут в центре нашего внимания. В своей последней работе Дж. Ролз подчеркнул, что его собственная концепция справедливости относится к группе либеральных политических концепций, принципы распределения которых, хотя и схожи в общих чертах, имеют некоторые различия. Моя задача в этой главе – изложить общие черты такого семейства политических концепций, в которую войдет непосредственно концепция Ролза, мой либеральный подход «с точки зрения возможностей» и многие другие подходы и концепции[156]156
  О семействе либеральных концепций у Ролза см.: Rawls 1986, p. xlvii, 6. Мой собственный подход см. в: Nussbaum 2000b; Nussbaum 2006a; Nussbaum 2011b. Ролз никогда не говорит, что люди с серьезными когнитивными нарушениями являются неполноценными, поэтому я считаю, что по этому вопросу его можно включить в мое семейство либеральных концепций, хотя, на мой взгляд, принципы, которые он разрабатывает для решения проблем, связанных с инвалидностью, неправильны.


[Закрыть].

Доводы в пользу определенной версии этих норм я изложила в других работах; здесь я говорить об этом не буду. В этой главе описывается имплицитный и условный нормативный фон для будущих размышлений. Люди, имеющие другие взгляды на этот счет, могут посчитать, что мое исследование примеров, приведенных в третьей части, ошибочно. Однако они все еще могут согласиться с моими выводами относительно эмоций, представленными здесь, и с моим представлением о том, как общественные проекты формируют эмоции и приводят к реализации или провалу определенных целей. Так, сторонник Британской империи будет считать, что решение, принятое в Дели в 1857 году, было верным. И хотя я с этим не согласна и считаю, что решение было ошибочным, мы можем согласиться с представленным здесь исследованием страха и с тем, как этот страх порождался и поддерживался градостроительной архитектурой. Точно так же люди, несогласные со многими аспектами «Нового курса», не разделят моего энтузиазма по поводу достижений Рузвельта, но все еще могут счесть убедительным мой анализ его политической риторики, направленной на эмоции страха и зависти, которая помогла ему продвинуться к достижению цели.

Прежде всего, мы можем отметить, что общества в фокусе нашего внимания не нацелены исключительно на экономический рост и не считают, что увеличение ВВП на душу населения является единственным показателем качества жизни людей. Вместо этого они преследуют множество целей, включая развитие здравоохранения и образования, соблюдение политических прав и свобод, охрану окружающей среды и т. д., ради своих граждан[157]157
  Базовые возможности, о которых я говорю:
  Основополагающие возможности человека
  1. Жизнь. Возможность прожить жизнь до старости, не умереть раньше срока или до того, как жизнь станет настолько невыносимой, что потеряет ценность.
  2. Физическое здоровье. Возможность иметь хорошее здоровье, в том числе репродуктивное здоровье; нормально питаться; иметь нормальное жилье.
  3. Телесная неприкосновенность. Иметь возможность свободно перемещаться с места на место; не опасаться насилия, в том числе сексуального и домашнего насилия; иметь возможности сексуального удовлетворения и выбора в репродуктивных вопросах.
  4. Чувства, воображения и мысли. Иметь возможность использовать органы чувств, воображать, мыслить и рассуждать, и делать это так, как подобает «полноценному человеку», обладающему адекватным образованием, в том числе навыками грамотности и базовыми знаниями математики и естественных наук. Иметь возможность пользоваться воображением и мышлением в процессе переживания событий и произведений искусства (религиозных, литературных, музыкальных и др.). Иметь возможность пользоваться собственным разумом под защитой гарантии свободы слова в политических, художественных и религиозных практиках. Иметь возможность испытывать наслаждение и избегать не приносящей пользы боли.
  5. Эмоции. Иметь возможность испытывать привязанность к вещам и людям; и любить тех, кто любит и заботится о нас; горевать в их отсутствие; в целом иметь возможность любить, печалиться, испытывать страсти, благодарность и оправданный гнев. Иметь возможность эмоционального развития, не омраченного страхом и тревогой. (Гарантировать эту возможность – значит гарантировать наличие всех форм людских объединений, которые можно считать необходимыми для развития эмоций.)
  6. Практический разум. Иметь возможность формировать представление о благе посредством критического осмысления и планирования своей жизни. (Из этого следует необходимость гарантий свободы совести и соблюдения религиозных обрядов.)
  7. Участие. А) Иметь возможность жить с другими людьми и ради их блага, признавать других и заботиться о них, вступать в разнообразные формы социального взаимодействия с ними; быть способным входить в чужое положение. (Для этого необходимо оберегать институты, обеспечивающие и питающие подобные формы принадлежности, а также гарантировать свободу собраний и политическую свободу слова.) Б) Иметь социальные основания для самоуважения и отсутствия унижения; иметь возможность требовать от других уважения собственного достоинства и равного обращения. Для этого требуются гарантии недопущения дискриминации по признакам расы, пола, сексуальной ориентации, а также этнической, кастовой, религиозной и национальной принадлежности.
  8. Другие виды живых существ. Иметь возможность заботиться о животных и взаимодействовать с ними, а также с растениями и с остальным природным миром.
  9. Игра. Иметь возможность смеяться, играть, наслаждаться отдыхом и развлечениями.
  10. Иметь контроль над условиями своей жизни. А) В политическом плане. Иметь возможность действенного участия в принятии политических решений, от которых зависит жизнь человека; обладать правом участия в политической жизни, иметь гарантии свободы слова и ассоциаций. Б) В материальном плане. Иметь возможность владеть собственностью (как движимой, так и недвижимой), а также обладать правами на собственность наравне с другими; обладать равным со всеми правом на труд; быть свободным от угрозы несанкционированного обыска и изъятия имущества. На рабочем месте обладать возможностью трудиться как человек, использовать свой практический разум и вступать в осмысленные отношения взаимного признания с другими рабочими.


[Закрыть]. Мы можем сказать, что их цель – человеческое развитие, то есть предоставление людям возможности жить яркой и полноценной жизнью. Иногда показатели ВВП действительно могут быть полезным косвенным признаком широкого спектра человеческих возможностей; но это не более чем индекс, который к тому же не всегда является хорошим показателем, особенно когда в стране наблюдается сильный разрыв между бедными и богатыми.

Более того, они преследуют эти цели в отношении каждого человека, полагая, что всякий человек – это цель и никто не является просто средством для достижения целей других. Иными словами, они не сочли бы приемлемым чрезвычайно бедную жизнь одной группы людей для формирования большего общего или среднего значения. Они также не считали бы приемлемым относиться к мужчинам как к гражданам, а к женщинам – как к системе поддержки граждан. Распределение прав и пособий имеет большое значение. Как пишет Дж. Ролз, «Каждая личность обладает основанной на справедливости неприкосновенностью, которая не может быть нарушена даже процветающим обществом»[158]158
  Ролз Дж. Теория справедливости. М.: Издательство ЛКИ, 2010. С. 19.


[Закрыть].

Но как воспринимается каждая личность? Некоторые подходы к оценке качества жизни общества рассматривают людей просто как вместилища удовлетворенности. Общества, о которых говорим мы, тоже заботятся об удовлетворении потребностей людей, но еще они заботятся о широком спектре других вещей: возможностях выбирать и действовать, отношениях взаимности и привязанности. Поскольку в таких обществах хорошо известно, что несправедливые условия часто заставляют людей занижать планку своих предпочтений и удовлетворенности, формируя то, что в экономике называется «адаптивными предпочтениями», они не считают, что удовлетворение предпочтений является надежным показателем того, что общество хорошо выполняет свою работу[159]159
  Подробнее об адаптивных предпочтениях см.: Nussbaum 2000b, ch. 2.


[Закрыть].

В основе концепций наших обществ лежит идея равенства людей. Все человеческие существа обладают равной ценностью, которая естественным образом изначально присуща им: эта ценность не зависит от положения человека в отношении других людей (например, быть женой X или вассалом Y). Ценность равна – все люди достойны равного уважения или отношения только лишь на том основании, что они являются людьми. Хотя, согласно некоторым предшествующим концепциям, эта ценность зависит от обладания некоторыми специфическими способностями – например, от способности рационально мыслить или довольно сложной способности совершать моральный выбор; в наших обществах это мнение не разделяется. В них очевидно, что человеческая сущность проявляется в самых разных формах и что люди с серьезными когнитивными нарушениями не являются в меньшей степени людьми или вовсе не-людьми просто потому, что их способности к рациональному мышлению менее развиты, или же их вовсе нет, или потому, что они не могут совершить моральный выбор[160]160
  Под этим я подразумеваю, что они, возможно, не способны ранжировать или упорядочивать цели или даже проводить различие между достижением цели самой по себе или достижением ее ради чего-то другого.


[Закрыть]. Возможно, они не обладают этими способностями, но они могут испытывать любовь и радость, воспринимать красоту и реагировать на нее; и было бы несправедливо утверждать, что эти способности менее ценны для нашей человеческой сущности, чем способность к рациональному мышлению. Если мы сосредоточимся на таких случаях, то единственное, что можно сказать справедливо, – это то, что любой ребенок, рожденный людьми и способный к какому-либо действию или стремлению (у которого, следовательно, нет анэнцефалии или который не находится в постоянном вегетативном состоянии), полностью равноценен и равноправен по отношению к любому другому человеку.

Мы могли бы выразить эту идею, используя знакомое понятие, играющее определенную роль во многих международных документах и национальных конституциях, а именно понятие равного человеческого достоинства. Это правильная концепция, поскольку она подразумевает, что каждый человек обладает внутренне присущей самоценностью и является объектом равного уважения; но мы должны остерегаться использовать понятие «достоинство» как интуитивно самоочевидное. Современные дебаты в области биоэтики показывают нам, что концепция достоинства не является самоочевидной и что она часто используется для завершения дебатов, а не в качестве введения к дальнейшим исследованиям. Понятие человеческого достоинства следует рассматривать как элемент взаимосвязанных между собой и обоснованных в целом концепций и принципов. Идея достоинства тесно связана с идеей уважения, но свою полную ясность она получит только в рамках целостной системы, частью которой является[161]161
  Ролз 2010, с. 505. Ролз разделяет эту точку зрения. О моей позиции в этом вопросе см. в: Nussbaum 2008a.


[Закрыть].

Идея человека, лежащая в основе политической концепции, включает в себя как стремление, так и уязвимость. Люди не просто пассивно принимают удары судьбы. Напротив, они активно действующие существа, у которых есть определенные цели и которые стремятся к деятельной жизни. Но в то же время они в значительной мере пассивны, в том смысле, что удары судьбы имеют для них значение и серьезно влияют на качество их жизни. Другими словами, рассматриваемые нами общества с самого начала отвергают стоическую идею о том, что единственные важные для человека блага всегда абсолютно безусловны и на них не могут повлиять ни фортуна, ни другие люди. Для хорошей жизни людям нужны еда, забота, защита и другие средства к существованию. В то же время они сильно нуждаются в защищенных сферах деятельности, таких как свобода вероисповедания и свобода слова. А потому отказ людям в такой поддержке имеет разрушительное действие. И если у человека отнять все это, у него все еще сохранится человеческое достоинство, поскольку оно неотъемлемо; но при отсутствии должных поддержки и заботы люди не смогут жить жизнью, соответствующей человеческому достоинству.

Деятельность и поддержка взаимосвязанны: именно благодаря человеческой способности к деятельности и целеполаганию люди имеют право на поддержку, поскольку они уязвимы[162]162
  Нечто подобное я говорю о животных помимо человека (Nussbaum 2006a): у нас есть долг справедливости по отношению к животным в силу их способности к стремлению и активности. Я не думаю, что это справедливо и для растений, но, возможно, у нас есть обязанности другого рода перед ними.


[Закрыть].

Здесь возникает деликатный вопрос. С одной стороны, человеческие существа зависят друг от друга во многих вещах, которых они не могут достичь в одиночку, и эти отношения заботы и поддержки сами по себе наделены достоинством. Более того, большую часть своей жизни граждане живут в отношениях асимметричной зависимости: детство, старость (если они живут достаточно долго) и периоды нетрудоспособности по причине несчастного случая или болезни. Некоторые граждане на протяжении всей своей жизни страдают серьезными недугами. В наших обществах считается очень важным уважать равное достоинство людей с физическими и когнитивными нарушениями и уважать отношения заботы, в которой все граждане живут, по крайней мере, значительную часть своей жизни. Таким образом, искоренение стыда и стигматизации, часто связанных с зависимым положением, будет важной целью таких обществ. С другой стороны, это не значит, что независимость и свобода действий перестают иметь значение. Для людей с ограниченными возможностями, как и для других, независимость и свободный выбор деятельности – важные цели. Нахождение правильного баланса в этом вопросе – деликатный процесс, требующий постоянных дискуссий и внимания к мнениям разных сторон.

Я постоянно говорила о людях. Некоторые элементы нашего семейства политических концепций действительно фокусируются исключительно на человеке. Моя же концепция, напротив, рассматривает всех животных как имеющих право на поддержку их действий и стремлений. Другие либеральные концепции по-другому включают в себя заботу о мире природы; в некоторых случаях эта забота шире, чем моя (например, предоставление прав всем живым существам или даже экосистемам). Хотя эти различия, безусловно, имеют первостепенное значение и правильно формируют набор эмоций, которые будут или не будут поощряться нацией, – в этом конкретном проекте они не находятся в центре моего внимания. Тем не менее многие из моих примеров покажут, как можно культивировать заботу о природе.

Общества, рассматриваемые в этом проекте, – это нации с различными устремлениями и целями. В этом смысле моральное значение национального суверенитета (о котором я говорю в другой работе[163]163
  См.: Nussbaum 2006a.


[Закрыть]) заложено в мою концепцию с самого начала. Такая приверженность имеет большое значение для политических эмоций, поскольку многие из них фокусируются на национальном государстве и подразумевают обязательства по его защите и процветанию. В то же время у наций есть устремления, и эти устремления включают в себя обязательства по отношению к транснациональной сфере. Рассматриваемые нами нации понимают, что они являются членами взаимосвязанного мира, многие проблемы которого не могут быть решены без сотрудничества. Одна из наиболее насущных целей для них – мир во всем мире, и они будут стремиться к справедливым условиям сотрудничества в достижении этой цели. Однако их обязательства перед другими нациями не будут исчерпываться вопросами войны и мира. Граждане поймут, что уровень жизни и возможности людей в других странах также являются предметом обеспокоенности, и не только по соображениям мира и стабильности, но потому что люди имеют значение. У богатых стран есть, по крайней мере, некоторые обязанности по поддержке развития и процветания людей в более бедных странах. Поэтому жертвенность и сочувствие выходят за пределы национальных границ. Как настаивал Мадзини, нация – это точка опоры для создания всеобщей человеческой заботы.

Для всех членов нашего семейства наций идея равных политических и гражданских свобод играет ключевую роль. Каждый гражданин наравне с другими имеет право голоса, право занимать политические должности, права на свободу слова и ассоциаций, вероисповедания, свободу передвижения и путешествий, а также доступ к независимой прессе. Это стремление к равенству означает, что условия свободы должны быть равными для всех: так, например, закон, который на первый взгляд кажется нейтральным, но в то же время несправедливо отягощает существование определенной религиозной группы, будет сомнительным. Правление большинства ограничивается обязательством предоставить абсолютно равные права меньшинствам. И хотя эти права часто называют «негативными» и иногда считают, что для них необходимо просто бездействие государства, рассмотрение того, что требуется для их реализации в любой современной демократии, позволяет нам избежать этой ошибки.

То же самое стремление к равенству распространяется и на более общую заботу о защите от несправедливого преследования и о равной юридической защите. Эти обязательства, известные практически во всех современных демократических странах, часто имеют особое значение для меньшинств или традиционно дискриминируемых групп по признаку расы, гендера, этнической принадлежности, вероисповедания или сексуальной ориентации. Всем обществам приходится сталкиваться с историей или действительностью, в которых присутствует групповая субординация, будь то в форме рабства, религиозной вражды, кастовой системы или угнетения женщин. Следовательно, всем необходимо культивировать эмоции, способствующие равному уважению и терпимости, одновременно подавляя те эмоции, которые препятствуют этим нормам. Таким образом, у всех обществ есть причины изучать и управлять такими эмоциями, как отвращение, стыд и страх. Расширенное сочувствие как цель «религии человечества» – безусловно, важно, но узкий круг сочувствия – это не единственная и даже не самая страшная проблема на пути к миру равного уважения и интеграции. Борьба с групповой неприязнью требует более глубокого исследования истоков предрассудков и ненависти.

Предотвращение насилия и мошенничества – цель всех демократических обществ и имеет основополагающее значение для развития правовых систем. И гнев, и страх – это реакция на нанесенный вред или ущерб; и члены нашего семейства политических концепций могут согласиться с либертарианцами в том, что насилие и мошенничество – два значимых вида ущерба, которые должны контролироваться обществом не только посредством закона, но и через соответствующее обуздание гнева и страха. Общества, о которых говорим мы, как правило, придерживаются этого стремления и на уровне личной жизни, понимая, что насилие в семье и сексуальное насилие являются одними из самых серьезных препятствий на пути к полному равенству людей.

Теперь между нациями, о которых говорим мы, и их либертарианскими кузенами начинают возникать острые разногласия. Наши общества будут защищать права всех не только в политической и гражданской сферах и не только от насилия и мошенничества, но и в тех сферах жизни, которые обычно называются социальными и экономическими: здравоохранение, образование, достойный уровень благосостояния, убежище и жилье. Повторюсь: нации нашего семейства будут различаться по характеру и масштабу своих устремлений и по способу их реализации (посредством конституционного права, через законодательство), но все они будут стараться снизить уровень материального неравенства посредством программ значительного перераспределения, осуществляемого, в первую очередь, в рамках справедливой системы налогообложения. Поскольку они вовлечены в перераспределение гораздо больше, чем их либертарианские кузены, такие общества должны больше заботиться о расширении сочувствия, необходимого для поддержки таких программ, и искоренении пагубных стереотипов о бедных людях. Им также будет необходимо уменьшить чувство конкурентной зависти и внимательно следить за любыми эмоциональными силами, которые мешают одной группе граждан видеть свою судьбу в судьбе других.

Борьба с завистью усложняется тем фактом, что наши общества не стремятся к полному уравнению всех материальных возможностей. Они действительно настаивают на равенстве политических и гражданских прав (ни у кого не будет больше прав голоса или больше религиозной свободы, чем у кого-либо другого). Что же касается богатства и доходов, а также возможностей, которые они открывают, наши общества допускают сохранение некоторого неравенства, чтобы способствовать стремлениям и инновациям, которые повышают уровень всего общества в целом. Дж. Ролз допускал наличие лишь такого неравенства, которое повышает доходы и благосостояние наименее обеспеченных слоев населения[164]164
  О различных формулировках принципа различия см. подробное исследование Филиппа ван Парейса (Van Parijs 2003).


[Закрыть]. Но он также признавал, что в других либеральных концепциях справедливости будут другие принципы распределения. Мой подход с точки зрения возможностей с самого начала ставит людей в выгодное положение за счет полного равенства в политической и гражданской сферах. В то же время он оставляет место для формирования новых принципов для борьбы с неравенством за пределами этих возможностей, как только общество обретет четкие контуры. Другие общества будут использовать иные способы допущения некоторого неравенства, значительно сокращая его и поддерживая достойный уровень благосостояния для тех, кто находится в самом низу. Во всех этих случаях общество должно соблюдать деликатный баланс в том, что касается эмоций, разрешая и до некоторой степени даже поощряя эмоции соперничества, не позволяя им при этом разрушить обязательства общества по обеспечению благополучия всех его членов.

Среди социальных и экономических обязательств наших обществ самыми главными являются образование и здравоохранение, поскольку вряд ли граждане смогут заниматься другими проектами, если их способности не будут развиты с помощью образования и не будут поддерживаться адекватной системой здравоохранения. Общества исполняют эти обязательства самыми разными способами.