Текст книги "Истории торговца книгами"

Обратимся к более поздним историческим периодам: в рамках распространенного в XVIII веке культа сентиментальности слезы одобрялись. Стоит лишь представить общий культурный климат того времени: это была эпоха, когда Эдмунд Бёрк и Чарлз Джеймс Фокс, два больших интеллектуала, ничуть не стесняясь, рыдали на пару прямо посреди палаты общин. Благодаря Гёте и Руссо проявление личных эмоций стало частью революционной мысли, а в Великобритании громадной популярностью пользовался роман «Человек чувства»[62]62
  «Человек чувства» – сентиментальный роман, написанный в 1771 г. шотландским писателем Генри Маккензи.


[Закрыть] (The Man of Feeling), главный герой которого занимался тем, что отыскивал угнетенных и плакал вместе с ними. Вместе с Французской революцией хлынула волна надежды, вскоре на горизонте показалась эпоха индустриализации, тем временем романтизм возвел чувства на пьедестал – романы XIX века помогли нам взлететь до прежде неслыханных высот и погрузиться в неизведанные глубины чувств.

Чтение послужило во благо укрепляющегося целостного восприятия внутреннего «я», однако со временем в XIX веке публичные проявления эмоций становились все менее приемлемыми. Трудности, с которыми сталкивалась империя, возвращали нас к воображаемым достоинствам Спарты. Невозмутимость и твердость духа, которые составляют знаменитый «английский характер», стали не только неотъемлемой частью школьной программы, но и настоящим оружием. По мнению Веллингтона, «битва при Ватерлоо была выиграна на полях Итона». В разгар Викторианской эпохи была опубликована язвительная сатира на «Человека чувства». В 1958 году пресса в прах раскритиковала серию документальной телевизионной передачи «Это твоя жизнь» (This Is Your Life), в которой актриса Анна Нигл публично залилась слезами. Критика была столь яростной, будто на экране показали жесткую порнографию. Сдержанность – наследие поздней Викторианской эпохи – царила в Великобритании вплоть до той поры, пока шляпы-котелки не вышли из моды.

Поразительно, что с тех пор слезы успели превратиться в обесценившуюся валюту реалити-шоу, однако и теперь фильмы доводят нас до слез, заветные книги по-прежнему способны тронуть нас до глубины души, особенно если удастся подыскать подходящую историю и укромное место для чтения, как это делала Джейн Эйр, усаживаясь в своей оконной нише.

На место цензуры и нехватки книг пришли новые трудности, из-за которых сегодня не так-то просто отыскать заветную книгу, о чем часто говорят посетители моего книжного магазина: книг стало слишком много. Подобные жалобы звучали еще в XVII веке, когда сэр Томас Браун[63]63
  Браун Томас (1605–1682) – английский врач, прозаик эпохи барокко.


[Закрыть] воображал, как сжигает библиотеку. Джон Рёскин чувствовал, что человечество накрывает огромная «книжная» волна, и говорил, что, дабы не утонуть в этом болоте, мы должны отыскать свой «маленький скалистый островок с родником и озером». В первые пятьдесят лет после того, как Гутенберг изобрел печатный станок, появилось больше книг, чем за предшествующее тысячелетие. В одной лишь Великобритании объемы производства бумаги выросли с 2500 тонн в 1715 году до 75 000 тонн в 1851-м.

Мало того что книг стало гораздо больше, так еще и любители публично высказывать свое мнение всегда рады выставить на потеху наши читательские привычки. Во времена королевы Виктории политик Генри Брум[64]64
  Брум Генри (1778–1868) – английский политический деятель, оратор, автор «Политической философии» об истории и роли конституций. Его речи были изданы отдельной книгой.


[Закрыть] с насмешкой отзывался об «Обществе технического интеллекта»[65]65
  «Общество технического интеллекта», упоминающееся в романе Т. Л. Пикока «Замок капризов» (1831), служит насмешливой пародией на основанное Генри Брумом «Общество распространения полезных знаний».


[Закрыть], философ Фредерик Гаррисон[66]66
  Гаррисон Фредерик (1831–1923) – английский юрист, профессор права, философ, автор перевода второго тома «Позитивной философии» Огюста Конта.


[Закрыть] критиковал привычку к «беспорядочному чтению бессодержательной чепухи», а журнал Critical Review, отражающий взгляды партии тори, порицал книготорговцев, «этих сутенеров от мира литературы», продающих книги тем, кто «не способен отличить хорошее от плохого, в том числе женщинам, отличающимся особой ненасытностью и при этом недостаточной разборчивостью в выборе пищи для ума». Ох уж эти женщины с их разносторонними интересами, черт бы их побрал!

Официальное мнение о том, что следует причислять к «хорошей литературе», и по сей день заставляет посетителей книжных магазинов стыдиться своих покупок. Мне хочется напомнить им, как непостоянны веяния, на которых основаны общепринятые стандарты: столетиями чтение романов причислялось к порокам, произведения Диккенса некогда считались никуда не годными, а «Джеймс Бонд» оказался в числе книг, опубликованных издательством Penguin Books в серии «Современная классика». Возникает вопрос: что же не так с Джорджетт Хейер[67]67
  Хейер Джорджетт (1902–1974) – английская писательница, автор любовных и детективных романов.


[Закрыть], чья популярность не ослабевает, однако критики по-прежнему обходят ее вниманием?

Книголюбам любого пола и социального статуса понадобилось немало времени, чтобы отвоевать читательскую свободу, которая, в сущности, равноценна праву исследовать самого себя. Какая архитектура таится внутри нас – какие комнаты, чердаки и потайные ходы, знакомые лишь нам самим, да и то смутно. Нам столько всего еще предстоит открыть, сидя в безопасности своего любимого уголка для чтения с книгой в руках.

3
Необъяснимая сила дешевых книг

Меткое наблюдение Ноэла Кауарда[68]68
  Кауард Ноэл (1899–1973) – английский драматург, композитор, актер и певец.


[Закрыть] об «исключительном воздействии, которое дешевая музыка способна оказывать на слушателя», можно применить и к миру книг: беззаботное веселое чтиво тоже притягивает как магнит. Многие из нас без труда могли бы назвать любимую книгу, погружаясь в которую испытываешь постыдное удовольствие. И почему мы лишь раз в год позволяем себе расслабиться, взяв в руки какое-нибудь «пляжное чтиво»? Быть может, мы слишком много времени посвящаем книгам, которые «следует» читать? За тридцать лет работы в книготорговле мне много раз доводилось наблюдать подобное: одни извиняются, покупая книги, которые дарят им положительные эмоции, а другие с угрюмым упорством осиливают произведения, вошедшие в шорт-лист Букеровской премии. Некая замедленная массовая истерия внушает нам, как великолепны вызывающие всеобщий ажиотаж новинки, несмотря на то что история пестрит примерами писателей вроде Хью Уолпола[69]69
  Уолпол Хью (1884–1941) – английский писатель-романист, чьи произведения были чрезвычайно популярны в 1920–1930-х гг., но с момента кончины писателя перестали пользоваться спросом.


[Закрыть], которого некогда превозносили, а теперь не читают вовсе. Эндрю Уилсон[70]70
  Уилсон Эндрю Норман (р. 1950) – английский писатель и биограф, член Королевского литературного общества, перу которого принадлежат многочисленные художественные произведения, а также биографии знаменитых личностей, таких как Л. Н. Толстой, Дж. Мильтон, В. Скотт и др.


[Закрыть] рассказал мне, как однажды гулял по улицам Лондона вместе с Айрис Мёрдок и та указала на синюю табличку на стене одного дома в память о некогда жившей там Элене Ферранте, чье имя теперь позабыто (если не считать неубедительных усилий членов комитета, принимающего решение об установке синих табличек[71]71
  Во многих городах Соединенного Королевства в местах, связанных с именем того или иного известного человека, еще с XIX в. устанавливаются особые мемориальные таблички синего цвета.


[Закрыть]). И все же нас мучает навязчивая идея, будто, если не прочесть книги, вошедшие в шорт-лист Букера, можно непременно пропустить нечто важное. Порой непросто честно признаться в том, что же нам по-настоящему нравится.

Всех не теряющих актуальности писателей, похоже, объединяет одна общая черта: способность во всем многообразии историй распознать, чем они на самом деле являются – отражением человеческих странностей. Вот почему сказки и мифы раз за разом пробивают себе путь в массовую культуру, словно Минотавр, вламывающийся в изысканный ресторан. Пока я пишу эти строки, в голову приходят такие примеры, как роман Мадлен Миллер[72]72
  Миллер Мадлен (р. 1978) – американская писательница, лауреат литературных премий «Оранж» и «Алекс», автор романов «Песнь Ахилла» и «Цирцея».


[Закрыть] «Цирцея», «Миф» Стивена Фрая, «Скандинавские боги» Нила Геймана и серия фильмов о так называемой кинематографической вселенной Marvel, ставших достоянием массовой культуры. «Теперь мы все – фанаты фантастики», – гласит заголовок одной из недавних статей об этом кинофеномене. Но нет, правда в том, что мы всегда были фанатами фантастики, грезили о таинственных лесах, о полулюдях-полумонстрах, о бестелесных существах, о неоднозначных персонажах вроде Локи[73]73
  Локи – персонаж комиксов и фильмов вселенной Marvel, прототипом для создания которого послужил скандинавский бог Локи.


[Закрыть] и неблагополучных семьях. Все дело в том, что современные высокоинтеллектуальные романы кажутся недостаточно взрослыми нашему зыбкому коллективному бессознательному. Древние сказания передавались из уст в уста, ваялись и обтачивались веками, дабы они могли удовлетворить весь спектр наших психических потребностей – отсюда и 395 вариантов «Золушки».

Когда же случается, что превосходный писатель вроде Кадзуо Исигуро или Дэвида Митчелла вдруг решает написать сказочную историю, издатели оказываются в замешательстве, пугаясь слов «научно-фантастическое фэнтези» не меньше дешевого шардоне. И все же совершившие прорыв авторы, такие как Анджела Картер или Джоан Роулинг, беззастенчиво присваивали сюжеты давно существующих мифов и сказок. Уважаемая писательница Антония Байетт, выступившая в роли редактора любимых ею «Сказок братьев Гримм», вспоминала: «По правде говоря, в детстве я никогда не любила историй о детях и их детских заботах – ссорах, готовке или походах. Мне нравилось волшебство, выдумка, все, что по ту сторону реальности». Она признает: «Если подумать, очень странно, что люди из разных обществ – древних и современных – всегда испытывали потребность в вымышленных историях». И именно они, по ее словам, сегодня то и дело взрывают Всемирную сеть. Поскольку книжная продукция, ориентированная на взрослую аудиторию, по большей части не удовлетворяет читательский спрос на фантастику (все мы нынче претендуем на гоббсовский рационализм), мы даем волю своим стремлениям, блуждая на просторах интернета. Фрейд сказал бы, что все дело в наших фантазиях об исполнении подсознательных желаний, Юнг – что сказочный лес – это не что иное, как закономерное отражение нашего коллективного бессознательного, стремящегося провести нас сквозь то, что Ницше называл «ужасом бытия».

Так на чем же зиждется разница между «настоящим» романом и историей из чапбука? Еще в 1929 году русский философ Михаил Бахтин назвал чепухой утверждение о том, что история романа якобы «началась» с Дефо, ведь роман появился задолго до общепринятой истории литературы. Бахтин отмечал, что первые романисты, такие как Сервантес и Стерн, создавали свои произведения в качестве пародий на более «низкие» литературные формы – лихие сказки и расхожие истории. Слово «роман», по его мнению, это лишь термин, а так называемый «романный дух» не привязан к эпохе. Баскский философ Мигель де Унамуно (как две капли воды, вплоть до шляпы, похожий на комика Чико Маркса) полагал, что любой, кто изобретает некое понятие, отдаляется от действительности. С характерной смелостью Бахтин утверждал, что диалоги Сократа были первыми известными в истории «романами», первыми произведениями, проникнутыми «романным духом», хотя бы благодаря призыву и стремлению философа «познать самого себя». Выходит, что и английские бродяги, ходившие по домам и торговавшие чапбуками, в каком-то смысле продавали романы, обладавшие терапевтическим свойством.

Некоторые из величайших литературных скачков вперед – или в сторону – были совершены благодаря новым писателям, которые охотно брали на вооружение нестареющие сказания. К примеру, Дилан Томас обожал читать вестерны, Джон Бетчемен с религиозным благоговением смотрел телевизионные мыльные оперы, а Умберто Эко обожал фильмы о Человеке-пауке. Уильям Хэзлитт[74]74
  Хэзлитт Уильям (1778–1830) – знаменитый британский эссеист, критик и публицист, автор многочисленных очерков на разные темы.


[Закрыть] потряс литературный мир, написав эссе о боксе. Чосер в числе прочего привлекал читателей сальными шутками и уличными выражениями. Приземленный и скабрезный юмор Шекспира был намеренно вычеркнут из его произведений в Викторианскую эпоху. С незапамятных времен ханжество и культурный элитизм лежали в основе попыток подвергнуть цензуре пикантные подробности нашей жизни во имя Господа или хорошего вкуса. Попыток, которые все равно провалились. Джордж Оруэлл знал, что, сколько бы образованные слои населения ни высмеивали падкость на бульварные сенсации, им все равно нравились такие истории, пусть о них и не дозволено было упоминать за ужином в приличном обществе:

Они напоминают о том, насколько плотное единство являет собой английская цивилизация, как она похожа на семью, несмотря на все свои устаревшие классовые различия. <…> Загляните в собственную душу: кто вы – Дон Кихот или Санчо Панса? Почти наверняка вы – оба. <…> ваше неформальное «я» пробивает бреши в ваших прекрасных порывах. <…> Было бы откровенной ложью утверждать, будто он не является частью вашего существа[75]75
  Цит. по изд.: Оруэлл Дж. Хорошие плохие книги / Пер. с англ. С. Таска, И. Дорониной, В. Голышева. М.: АСТ, 2016.


[Закрыть].

Более трехсот лет, приблизительно с 1550-х годов и до конца XIX века, миллионы европейцев, богатых и бедных, с удовольствием читали книги, существовавшие в ныне почти уничтоженной, удивительной форме, – так называемые чапбуки. Это были небольшие дешевые брошюры, которые часто снабжались жизнерадостными иллюстрациями. Чапбуки были распространены по всей Европе: во Франции их называли «синими книгами», в Германии – «народными», в Испании и Португалии – «сброшюрованными листками». Марк Эдвардс, в 1520-х годах обучавшийся в Германии, набрел на «рынок, битком набитый народными книгами, которых там насчитывалось около шести миллионов». По словам Эдвардса, эти книжицы, будучи бросовым товаром, многократно переходили из рук в руки, после чего их пускали в ход на кухне или в уборной. Многим из нас знакома еще не стершаяся из народной памяти фраза: «Пенни – за простую, два пенса – за цветную»[76]76
  Эта фраза, впервые в буквальном значении использованная Р. Л. Стивенсоном в отношении дешевых книг, позднее стала закрепившимся в английском языке фразеологизмом, использующимся в значении «мишурный, дешевый, показной».


[Закрыть]. Как правило, чапбуки не имели обложки и изготавливались из самой дешевой бумаги, которая, сослужив службу в качестве бумаги для выпечки, а то и того хуже, отправлялась в органические отходы. Джон Драйден в XVII веке писал, что Лондон кишит чапбуками, которым суждено окончить свой век «мучениками духовки и жертвами клозета». Даже в 1920-х годах единственное, что читала дочь шахтера из леса Дин, были рваные книги в уборной. Еще одна причина их почти полного исчезновения заключается в том, что их высмеивали и обходили вниманием авторитеты в вопросах хорошего вкуса (в основном – мужчины). Библиотекари не видели смысла собирать такие издания.

То были рассказы о привидениях, преступлениях, рыцарских подвигах, спящих принцессах, влюбленных, родившихся под несчастливой звездой, и шалостях, чудесах и диковинных событиях. Прямо как современные соцсети, эти рассказы порой носили аморальный, антирелигиозный и антигосударственный характер, однако были не столь уж примитивны: в них рассказывалось о новостях со всего света, появлялись чужие, без позволения переписанные стихи, романы в сокращенном пересказе, утерянные народные сказания и много полезной информации.

Чапбуки читали и низы, и верхи. У Сэмюэла Пипса их было 215. Сэмюэл Джонсон в возрасте шестидесяти трех лет все еще носил с собой такую, особенно дорогую ему книжицу – «Пальмерин»[77]77
  В 1511 г. в Испании был издан анонимный рыцарский роман «Пальмерин Оливский», а приблизительно в 1544 г. португалец Франсишку де Морайш написал роман «Пальмерин Английский».


[Закрыть] (Palmerín de Oliva). Для Джеймса Босуэлла типография, где печатались чапбуки, стала своего рода святилищем, куда он наведывался всякий раз, когда им овладевала грусть и мечтательность: в печатном доме Уильяма Диси у церкви Боу на улице Чипсайд его охватило «некое романтическое чувство, оттого что он оказался там, где были напечатаны издавна любимые им «Джек – победитель великанов» и «Готэмские мудрецы» (The Seven Wise Men of Gotham). Вдруг его вновь, как в детстве, с головой накрыло ощущение волшебства – такое бывало с каждым из нас. На самом деле за всеми костюмами, которые мы надеваем на себя в течение жизни, скрываются те дни, прожитые во власти воображения, и именно там таится наше неординарно мыслящее «я». Прежде чем уйти, Босуэлл купил два десятка чапбуков.

Даже философ Эдмунд Берк полушутя признавался в палате общин, что больше всего ему нравилось изучать «старые романтические истории о Пальмерине и доне Беллианисе». Уильям Моррис[78]78
  Моррис Уильям (1834–1896) – английский поэт, писатель и живописец, основатель художественного движения «Искусства и ремесла».


[Закрыть] так до конца и не отказался от пристрастия к «наивным и грубым историям о привидениях, которые люди с давних времен читают в грошовых книгах». Cэр Николас Лестрейндж (1511–1580), шериф Норфолка, вспоминал «одну благородную даму, которая часто повторяла одно лаконичное восклицание: да возлюбит меня Господь так же, как я люблю уличных торговцев».

Теперь о людях победнее: писатель и проповедник Джон Беньян признавал за собой тот «грех», что предпочитал чапбуки Святому Писанию, а поэт Джон Клэр, довольствовавшийся скромной деревенской жизнью, «питал большую приязнь к суеверным историям, которыми за гроши торгуют на улице». Он специально откладывал мелочь, чтобы потратить ее на книги, и полагал, что «в них можно отыскать истории, не менее популярные в народе, чем молитвенники». Особенно ему нравились «Семь спящих отроков», «Король и сапожник», «Джек и бобовый стебель» и «Робин Гуд». Истории о Робин Гуде всплывают в учетных книгах большинства уличных торговцев, и интерес, который к ним питали читатели, безо всяких сомнений, объяснялся как иррациональной притягательностью лесной чащи, так и разочарованием в центральной власти, которые были присущи большинству людей (возможно, некоторые и сегодня разделяют эти чувства).

Уолтер Саутгейт, житель Восточного Лондона времен королевы Виктории, обожал рассказы про английского разбойника Дика Терпина[79]79
  Терпин Дик (Ричард) (1705–1739) – английский разбойник, романтизированный образ которого стал темой многих баллад, легенд, театральных спектаклей и фильмов.


[Закрыть] и одного из самых ярких персонажей Дикого Запада Буффало Билла, однако вспоминал: «Учителя отнимали их у меня – все они были выходцами из среднего класса». Будучи прозорливым постмодернистом, Саутгейт полагал, что эти истории обладали неким основополагающим сходством с произведениями Дефо, Скотта и Диккенса. Еще один носитель лондонского кокни, Джордж Эйкорн, «читал самые разные книги, от дешевых страшилок до Джордж Элиот», одинаково восхищаясь их стилем. Он как-то красноречиво отметил, что «Остров сокровищ» (ныне считающийся классикой) – это «всего лишь обыкновенная пиратская история наподобие дешевых страшилок, окутанная аурой величия». Пристрастившись к чапбукам, многие переходили к чтению классических произведений. Однако следует признать, сами по себе чапбуки все же содержали некий намек на литературное величие.

Помимо бульварной литературы, в формате чапбуков также печатались и сокращенные версии «великих» романов. Как правило, через месяц после официальной публикации «Робинзона Крузо», «Радостей и горестей знаменитой Молль Флендерс» или «Путешествий Гулливера» в продаже появлялось множество незаконных сокращенных версий. Поразительно, но три четверти всех сохранившихся экземпляров «Робинзона Крузо», напечатанных в XVIII веке, это опубликованные в формате чапбуков сокращения, которые, по мнению историка Эбигейл Уильямс, «вынуждают нас задаваться вопросом о том, что именно современники Дефо считали “настоящим” Крузо». Это наблюдение можно отнести и к любому другому классическому произведению. Она также отмечает, что «интерес мелкопоместного дворянства к чапбукам, подтверждающийся весомыми доказательствами, наталкивает на мысль о том, что существующая в книгопечатной культуре сегрегация между народной и элитарной литературой не обоснована». Тот факт, что изданные в виде чапбуков варианты классических произведений приходились по душе читателям из самых разных социальных слоев, означает, что исследование литературными критиками вопроса о том, как такие романы укоренились в современном сознании, имеет серьезные изъяны.

Самый исчерпывающий из всех посвященных чапбукам трудов, написанный в 1882 году Джоном Эштоном, насчитывает целых пятьсот страниц. Его больше не перепечатывают, но он служит богатым источником заголовков:

«Лесная ведьма»

«Загадочная история доктора Фауста»

«Сны и кроты»

«Ссора влюбленных»

«Путешествия Джона Мандевиля»

«Разговор слепца со смертью»

В большинстве своем издававшиеся неофициально, чапбуки и по сей день то и дело обнаруживают в разных уголках Великобритании – они никогда не были прерогативой одного лишь Лондона. В небольших провинциальных городах вроде Ньютон-Стюарта или Хексема, где не было своего издательства, находились желающие, неофициально бравшиеся за изготовление чапбуков при помощи старых бросовых литер, а иллюстрации вручную раскрашивали дети. Лишь недавно историкам народной культуры с трудом удалось узнать больше об этом тайном культурном роднике. К примеру, известно почти 20 000 заголовков, под которыми выпускались чапбуки в Шотландии, однако сотрудникам Национальной библиотеки в Эдинбурге удалось собрать лишь 4000. Роберт Льюис Стивенсон, которого, пожалуй, можно назвать самым не теряющим актуальности шотландским писателем, вырос на чапбуках, украшавших его детство подобно графическим романам, японским комиксам манга или книгам Энид Блайтон, которые сегодня нередко чванливо высмеиваются («Солнышко, не пора ли тебе почитать что-нибудь дельное?»). Стивенсон даже написал собственный чапбук, отдав дань уважения этому жанру. Диккенс все свое детство читал «грошовые страшилки» и говорил, что они пугали его «до такой степени, что лишали рассудка». В «Тайне Эдвина Друда», своей последней и незаконченной книге, он вновь возвращается к мрачной истории, которую читал в детстве. Кольриджу из-за его любимого чапбука под названием «Тысяча и одна ночь» в детстве так часто снились кошмары, что отец мальчика в конце концов сжег книгу. Гёте считал истории вроде «Мелюзины, женщины-змеи», «печатавшиеся на отвратительной бумаге, шрифтом, который едва разберешь», важнейшим аспектом своего философского развития. Гилберт Кит Честертон вступался за эти бульварные рассказы, называя их «грандиозными безделицами», которые затрагивали все темы «великой литературы», создавая благодатную почву для ее развития.

Как это ни странно, в Университете Южной Каролины (а вовсе не где-нибудь в Соединенном Королевстве) есть центр изучения этих книг-однодневок. По его оценкам, в Великобритании XVIII века за год продавалось около четырех миллионов чапбуков, притом что население страны на тот момент насчитывало около семи миллионов человек.

Чапбуки постепенно завоевывают почетное место в истории британской культуры. Благодаря им вырос уровень грамотности, бедняки стали посвящать больше времени чтению, начали появляться предпосылки общественных изменений и развития романа как жанра. Примерно после 1860-х годов, когда паровые печатные станки вытеснили кустарное производство чапбуков, преемниками таких изданий стали «грошовые страшилки» и «бульварные романы». А они, в свою очередь, проложили дорогу недорогим книгам в бумажной обложке. Дух чапбуков продолжает жить и в жанре графических романов, создатели которых сегодня становятся лауреатами литературных премий.