Текст книги "Истории торговца книгами"

Дом мудрости в Багдаде, как и его александрийская сестра, не только служил олицетворением золотого века и золотого пристанища, но и сгинул в мифопоэтическом катаклизме: как повествуют летописцы, в 1258 году его разрушили монголы, и «воды Тигра почернели от чернил».

Этот миф, однако, не пришелся по душе шиитам, которые считали суннита Харуна виновным в многочисленных преследованиях, поэтому они придумали себе собственное книгохранилище наподобие александрийского и в XI веке создали Дом знаний в Каире – гордость Фатимидского халифата. Эта библиотека, основанная Абу Мансуром Али, обладателем необычных голубых глаз с золотыми крапинками, пала от рук берберов, которые свергли династию Фатимидов в конце XI века.

Разумеется, все эти истории «варварских разрушений», учиненных римлянами, арабами, евреями, монголами или берберами, отчасти представляют собой способ наделить пущей значимостью культурную историю того или иного народа в определенный исторический период. Как показали такие авторы, как Эдит Холл и палестинец Эдвард Саид, правдоподобие истории в большой степени зависит от того, придумала ли для себя та или иная «цивилизация» собственных «варваров». А если они еще и сожгли полумифическую библиотеку, это добавит вашей цивилизации еще больше обаяния.

Реальные факты о библиотеках прошлого еще более причудливы, чем мифы о «разрушенных орками величайших книгохранилищах всех времен». В древности на протяжении довольно долгого времени библиотеки посвящали скорее богиням, нежели политикам.

Богини и библиотеки

Библиотеки древности, многие из которых посвящали той или иной богине, сильно отличаются от более поздних книгохранилищ, созданных мужчинами. Монархию часто оправдывают тем, что она исключает возможность установления диктатуры, – так и поклонение богиням спасало библиотеки от извечной опасности стать одним из инструментов в руках государственной власти. В древности с мудростью чаще ассоциировали богинь, чем богов: индийская Сарасвати, греческая Афина, римская Минерва. Похоже, человечество смутно осознает, что на протяжении столетий мужского господства в обществе и в философии у женщин всегда хорошо получалось жить в мире, а у мужчин – воевать, так что, быть может, у женщин есть чему поучиться.

В VII веке до н. э. жители Ассирии особо почитали библиотечных богинь. Правда, этот факт был несколько омрачен появлением знаменитой библиотеки царя Ашшурбанипала, которая, в сущности, стала для этого выдающегося ассирийского правителя средством демонстрации собственной власти: хранившиеся в ней тексты пестрели хвалебными упоминаниями о последнем ассирийском царе. Больший интерес представляет библиотека близ Султан-Тепе на территории современной Турции, где когда-то находился древний ассирийский город. Эта библиотека, в которой в числе прочего хранились труды по медицине, поэтические сочинения и несколько вариантов «Эпоса о Гильгамеше», одновременно служила храмом богини Иштар. Когда здание осадили вавилоняне, глиняные таблички с клинописными текстами были свалены на алтарь Иштар в качестве последнего отчаянного подношения.

Наверное, мало кто слышал о библиотеке древнего города Урук на территории современного Ирака: Урук около 3000 года до н. э. был крупнейшим городом Месопотамии. К 300 году до н. э. в центре города появились два гигантских храма-библиотеки, оба – в честь богини Иштар. За долгие годы, начиная с первых незаконных раскопок после Первой мировой войны и заканчивая немецкими археологическими экспедициями конца XX века, там были обнаружены сотни табличек с письменами, которые постепенно переводят и публикуют на специально созданном сайте.

В главном читальном зале древнегреческой Пергамской библиотеки, также находившейся на территории современной Турции, возвышалась гигантская статуя богини мудрости Афины (от нее сохранилось основание площадью почти три квадратных метра) – весьма примечательно, учитывая, что «серым кардиналом», заведовавшим делами библиотеки, судя по всему, была благородная женщина по имени Флавия.

Книги и общественные бани

Древние библиотеки не только служили символом поклонения богиням, но и местом досуга и приятного времяпрепровождения. Многие древнегреческие и древнеримские библиотеки располагались в общественных купальнях – публичных местах отдыха и «постоянного сосредоточения социальной и эстетической жизни Римской империи», пишет Тони Рук в своей книге «Римские термы в Великобритании» (Roman Baths in Britain, 2002). В огромных термах императора Каракаллы в Риме располагалась большая общественная библиотека, поделенная на два зала – для книг на греческом и на латыни.

Зачастую бани выступали одновременно и в роли храмов. Причина заключалась в непременном наличии источника и в том, что римляне с большой охотой поклонялись богиням воды. Приведенная ниже выдержка из письма Сенеки помогает живо представить римские термы – не просто помещения для мытья, а целый комплекс построек, где вовсю бурлила жизнь:

…все разнообразие звуков. <…> Когда силачи упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки… я слышу их стоны; когда они задержат дыхание, выдохи их пронзительны, как свист; попадется бездельник, довольный самым простым умащением, – я слышу удары ладоней по спине, и звук меняется смотря по тому, бьют ли плашмя или полой ладонью. А если появятся игроки в мяч и начнут считать броски, – тут уж все кончено. Прибавь к этому… и тех, кому нравится звук собственного голоса в бане. Прибавь и тех, кто с оглушительным плеском плюхается в бассейн. <…> К тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и всякими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар[115]115
  Перевод С. А. Ошерова.


[Закрыть].

Удивительным примером психогеографии могут служить римские термы, которые были обнаружены под нижним этажом моего книжного магазина в Кентербери. Как объяснил мне один из археологов, большой пьедестал рядом с отделом философской литературы свидетельствует о том, что некогда там стояла статуя какого-то божества. Быть может, мой магазин тоже когда-то был храмом-читальней, своего рода Пергамской библиотекой в миниатюре. Круглогодичная сырость на задней лестнице у входа в подвал говорит о наличии источника – вероятно, священного – наподобие того, что находится неподалеку в деревне Лаллингстон. Возможно, именно благодаря ему римляне и выбрали это место.

Римские термы во французской коммуне Шаснон некогда служили местом, куда посетители приходили поспать, после чего работавшие при бане толкователи разъясняли им смысл увиденных сновидений. Кажется, в 1991 году, еще ничего об этом не зная, я испытал нечто подобное на цокольном этаже в магазине Waterstones в Кентербери, где располагался отдел научной литературы. В те дни я работал от зари до зари, но подхватил от какого-то бизнес-гуру идею о том, что лучше время от времени ложиться прикорнуть ненадолго, чем целый день работать на износ, к вечеру теряя остатки продуктивности. Я повесил гамак над помещением, где некогда находились бани (подсобка пришлась как никогда кстати), и в обед удалялся туда подремать. Устроившись в гамаке, сквозь полудрему я слышал доносившиеся через перегородку голоса покупателей в отделе исторической литературы, которые смешивались с послевкусием от моих на редкость ярких сновидений. Окружавшие меня книги и воспоминания о древних термах, казалось, рождали фантасмагорические сны. Однажды спросонья я сквозь перегородку ответил на вопрос покупателя, – полагаю, он подумал, что стал свидетелем паранормального явления.

Складывается впечатление, что древняя библиотека представляла собой знаковое общественное пространство – суматошное и в то же время священное, в котором бурлила торговля и социальная жизнь и которое находилось под покровительством той или иной богини. Мало-помалу, эволюционируя, мы вновь возвращаемся к древним идеям об открытой библиотеке, больше похожей на форум, чем на отгородившуюся от мира твердыню. Две величайшие публичные библиотеки современности – Нью-Йоркская публичная библиотека и Британская библиотека – то и дело организуют информационно-просветительские мероприятия – от встреч и концертов до кинопоказов и выставок, в том числе интерактивных, таких как выставка манги в Британской библиотеке, во время которой сотни посетителей обрели возможность создать собственного персонажа японских комиксов.

Библиотеки в эпоху книгопечатания

После средневековой интерлюдии, когда преобладали в основном королевские и монастырские библиотеки, гомон древних читален переместился в книгохранилища времен Возрождения. Однако монахи аббатства Адмонт[116]116
  Аббатство Адмонт – монастырский комплекс, основанный в 1074 г. в австрийском городе Адмонт, известный своей огромной библиотекой, которую некогда называли «восьмым чудом света».


[Закрыть] в Штирийских Альпах противились модным веяниям Ренессанса. Когда в 1483 году настоятелем был назначен венецианский профессор Антонио Гратиадеи, он пополнил книжное собрание монастыря привезенными с собой прогрессивными трудами и классическими древними текстами, некоторые из них – с пометками, свидетельствующими о том, что именно он присовокупил их к библиотеке, – и по сей день там хранятся. Ранее Гратиадеи служил наставником императора из династии Габсбургов и обучался в Париже. Он слишком привык к светской жизни, чтобы стоять во главе общины упрямых альпийских традиционалистов. Монахи обвинили его в растрате монастырских средств, и тогда, не в силах более выносить вида покрытой снегами долины и враждебности послушников, он тайком сбежал в Италию. «Эти ублюдки монахи», выражаясь словами старика из пьесы Гарольда Пинтера[117]117
  Отсылка к пьесе Гарольда Пинтера «Сторож». Перевод А. Дорошевича.


[Закрыть], выследили его и посадили в монастырскую темницу (ведь в любом достойном монастыре имеется темница), где он и скончался «от горя и отчаяния».

Когда в итальянских библиотеках восторжествовал дух Ренессанса, они превратились в настоящие генераторы энергии. Например, Макиавелли был одним из многочисленных авторов, которые вслух зачитывали свои труды в библиотеках. Выдающийся специалист по истории книги Эндрю Петтегри из Университета Сент-Эндрюса в Шотландии на удивление однозначно высказывается в поддержку таких оживленных, общедоступных библиотек. «В библиотеке эпохи Возрождения, – говорит он, – было шумно, она предназначалась для бесед и публичных действ, а не для учения и размышлений». Лишь в XVII веке библиотека начала, как говорит Петтегри, «неспешное погружение в молчание, переродившись в XIX–XX веках в нечто совершенно новое – библиотеку-мавзолей, безмолвное хранилище бесчисленных нечитаных книг». По его мнению, библиотеки, «погрузившиеся в пучину небытия и потерявшие связь с реальностью», не всегда служат во благо собственным целям. С некоторым упреком он рассуждает о том, как современные библиотеки с большой неохотой выдают на руки читателям старинные книги: «Это, безусловно, величайшая нелепость». Ведь старые книги, за исключением, пожалуй, самых ветхих экземпляров, лишь выигрывают от того, что их кто-то читает. В конце концов, именно от прикосновения человеческих рук на них появился этот очаровательный налет времени. Петтегри трогательно описывает свой визит в одну современную медиатеку, так называемое «идейное пространство» во Франции:

За всю карьеру мне довелось испытать самые радостные читательские переживания именно в таких библиотеках, где книги XVI века то и дело выносят в общие читальные залы, где снует малышня, а рядом листают газеты ветераны войны. Один доброжелательный пенсионер подошел к моему столу, чтобы заверить меня в том, что я почерпну гораздо больше знаний из его иллюстрированного журнала, чем из лежавшего передо мной текста.

Какими бы замечательными ни были библиотеки эпохи Возрождения, их насчитывалось мало – настоящий расцвет публичных библиотек пришелся на XVIII и XIX века. Этот период стал в Великобритании золотым веком коммерческих библиотек, выдававших книги на руки за определенную плату: более тысячи этих чрезвычайно прибыльных учреждений, которые вместе с тем играли весьма важную социальную роль, вскоре появились по всей Великобритании от Бата до Маргейта и от Плимута до Абердина, причем аналогичная картина наблюдалась в Европе и Северной Америке.

Интересно отметить, что рекламные объявления библиотек, выдававших книги на дом, зазывали посетителей насладиться беседой и подискутировать в ее стенах. Владельцы библиотеки в английском городе Танбридж-Уэллс в 1780 году приглашали гостей в заведение, в котором «покончено с предрассудками», где всегда рады женщинам, чего в ту пору нельзя было сказать о большинстве кафе. Вот что рассказывает нам об оживлении, царившем в библиотеке Лика[118]118
  Лик Джеймс – книготорговец и издатель, в начале XVIII в. основавший в Бате первую в Англии платную библиотеку, где собирались представители местного светского общества.


[Закрыть], стихотворение анонимного автора, посвященное городу Бат:

 
У Лика вместе с пестрою толпой
Решает франт убить часок-другой.
 

Эти библиотеки, в которых книги выдавали на дом (в сущности, частные предприятия, возникшие на базе книжных магазинов), положили начало эпохе, когда книги стали общедоступны широким слоям населения Европы и Северной Америки XVIII века, в том числе многим женщинам, рабочим и представителям среднего класса. Это была своего рода артподготовка, которая позволила людям, независимо от социального класса, в конце концов штурмом взять культурные институты, и все благодаря публичным библиотекам, ставшим большой заслугой индустриальной эпохи.

В Великобритании модель «заплати и возьми книгу на дом» появилась благодаря Уильяму Генри Смиту[119]119
  Смит Уильям Генри (1792–1865) – основатель компании WHSmith, одной из крупнейших в Великобритании компаний, занимающихся книготорговлей и продажей газет.


[Закрыть], который в 1860 году основал платную библиотеку. В 1961 году она перешла в руки к его давнему конкуренту – аптечной сети Boots. Фирменные логотипы Boots в форме зеленого щита и сейчас можно увидеть на обложках старых книг. Долгое время клиентами Boots были в основном самые бедные слои населения. Основатели фирмы положили начало своему делу, оптом скупая товар за наличные, что позволило им довольно дерзко вытеснить с рынка традиционные аптеки, выписывавшие лекарства по индивидуальному рецепту. Выходит, что их библиотека сыграла невоспетую роль в массовом образовании. Все началось в 1898 году по инициативе Флоренс Роу, преисполненной альтруизма жены сэра Джесси Бута и дочери книготорговца (впоследствии она кардинально изменила формат компании и условия работы сотрудников). Преданные своему делу библиотекари сдавали специальные экзамены по литературе. В четырехстах пятидесяти магазинах сети Boots были свои библиотеки, во многих из которых стоял диван, были комнатные растения и даже изготовленные по специальным эскизам витражные окна. Библиотеки сети Boots закрылись лишь в 1966 году, после того как в соответствии с Актом о публичных библиотеках органы местного самоуправления обязались учредить бесплатные общественные библиотеки. Поразительно, но за 1938 год библиотеки сети Boots выдали на руки посетителям целых 35 миллионов книг. Их влияние на национальное сознание было столь велико, что в 1940 году поэт Джон Бетчемен назвал книги сети Boots одной из определяющих черт британской нации наряду с демократией и продуманной системой дренажных каналов.

Бетчемен охотно поставил библиотеку в один ряд с демократией. В наше время это представляется оправданным, однако и у библиотек есть зловещая сторона. Если знание – это сила, то библиотекари, а особенно составители каталогов, обладают тайной властью дергать за ниточки, едва заметно управляя общественными настроениями и проникая в механизмы работы сетевых алгоритмов.

Каталогизация и классификация

Библиотека Конгресса в Вашингтоне, крупнейшая из когда-либо существовавших, была основана с самыми что ни на есть благими намерениями. Ее первый руководитель Эйнсворт Споффорд служил фронтовым репортером в годы Гражданской войны в США, а также принимал участие в антирабовладельческой кампании. Назначение на новую должность он получил от самого Авраама Линкольна. Споффорд заведовал библиотекой на протяжении тридцати лет, вплоть до ухода на пенсию в 1897 году. Именно под его неусыпным контролем происходило ее стремительное развитие. При Споффорде книжная коллекция хранилась в великолепном здании Томаса Джефферсона, купол которого, к возмущению некоторых политиков, способен потягаться с тем, что венчает здание Капитолия. Соперничество носило отнюдь не только символический характер, ведь Библиотека Конгресса более, чем какая-либо другая, служила инструментом государственной власти.

Составители каталогов Библиотеки Конгресса посредством классификации одновременно выражали и пропагандировали собственные взгляды – взгляды, столь же типичные для того времени, что и принятое в 1890 году решение украсить фасад библиотеки статуями девяти прославленных белых мужчин.

Разумеется, чтобы библиотекой можно было пользоваться, необходима упорядоченность, однако, как ни странно, большинство людей не считают нужным расставлять книги у себя дома по какому-либо принципу или тематике. Довольно часто мы берем за основу цвет обложки, формат или практическую пользу. Я, похоже, имею обыкновение складывать на одну полку дорогие сердцу книги разных жанров. Дома многие из нас поступают совершенно противоположно Джону Рёскину, который в буквальном смысле брал в руки пилу, чтобы у себя в библиотеке выровнять все книги по высоте.

Библиотечные каталоги подобны языку: они одновременно обеспечивают и ограничивают возможность истинной взаимосвязи. Библиотеки отражают деление университетов на кафедры и факультеты, однако такое деление чересчур упрощает реальность и демонстрирует куда менее гибкий взгляд на мир, чем тот, на который способен человеческий разум. Это осознают и сами университеты, потому постоянно переименовывают свои кафедры. Витгенштейна[120]120
  Витгенштейн Людвиг (1889–1951) – австрийский философ, занимавшийся вопросами лингвистической философии.


[Закрыть] так сильно выводили из себя навязываемые языком ограничения, что в конце концов он решил, что поэзия зачастую обеспечивает бо́льшую чистоту восприятия, чем проза. Но даже поэзия бывает до того витиеватой, многословной, перегруженной понятиями, что встает между читателем и, скажем, описываемой автором горой. В 2011 году романист Макс Портер[121]121
  Портер Макс (р. 1981) – английский писатель, редактор, в прошлом книготорговец, автор романов «У печали есть крылья» и «Ленни».


[Закрыть] взял интервью у поэтессы Элис Освальд для журнала White Review. Сейчас, когда я это пишу, Освальд все чаще называют величайшей из ныне живущих британских поэтов. В том интервью она говорила о Гомере как об авторе, способном описать листок таким, какой он есть в данное мгновение, и процитировала слова Теда Хьюза, которые мне не удалось найти больше нигде и которые впечатлили меня тем пуще, что я нашел тот самый выпуск White Review на диване в одном отеле, посреди заснеженной шотландской болотистой пустоши, где все черты пейзажа, которые можно было бы назвать словом, были укутаны снегом: «Хьюз говорит… о том, что случится, если сжечь библиотеку, – о языке, который останется. Мне это очень нравится. В этом есть отвага».

Библиотеке необходима упорядоченность, однако сам по себе акт упорядочивания ограничивает красоту, что порой свойственно и языку. Такой устаревший подход к классификации вот уже более столетия главенствует по всему миру: в 72 000 библиотек до сих пор берут за образец каталоги Библиотеки Конгресса. Эта тенденция уходит корнями далеко в прошлое: в давно минувшие времена Библиотека Конгресса ежегодно продавала 60 000 заранее напечатанных карточек разным библиотекам по всему миру.

Надзорная политика, проводимая Библиотекой Конгресса, имеет давнюю историю. Однажды директор ФБР Джон Эдгар Гувер счел, что «деградировавшие сексуальные преступники» представляют для США куда бо́льшую угрозу, чем организованная преступность, поэтому в 1937 году он объявил о начале «войны с половой преступностью» – предтечи «войны с терроризмом». Морализаторский пыл Гувера затронул и Библиотеку Конгресса. Его власть была колоссальна. Президент Никсон как-то признался, что так и не решился сместить Гувера с должности, опасаясь мести с его стороны. В годы, когда Гувер стоял во главе ФБР, так называемый библиотечный фонд «Дельта», доступ к которому был ограничен, пополнился новыми книгами – и не только такими сочинениями, как «Венера в мехах», «Лолита» или «Улисс», но также книгами о контрацепции, гетеросексуальных отношениях и пропагандистскими подрывными материалами. Вряд ли Гуверу пришлось бы по душе утверждение Фрейда о том, что «все мы склонны к извращениям», или слова Гамлета: «Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»[122]122
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]

Пока таможенные инспекторы отсылали все новые и новые книги в фонд «Дельта» Библиотеки Конгресса, ее директор отчаянно пытался их рассортировать. В своем дневнике 1956 года он с недоумением вспоминает время, проведенное за составлением каталогов, в которые вошло «множество дотоле неразобранной дряни». Вопрос об этих «развращенных» книгах – этим словом обозначались как политические, так и сексуальные недозволенности – все больше накалялся, требуя решения. Властвующей элите предстояло пройти процедуру очищения. За один лишь май 1963 года набралось 123 мешка сожженных печатных материалов.

Коллектив библиотеки также претерпел чистку: был учрежден Совет по оценке преданности Библиотеке Конгресса (название будто взято из Оруэлла), его задача заключалась в том, чтобы вычислять отступников. Библиотека до сих пор играет важную роль в политической жизни страны (и в буквальном смысле служит туннелем в Капитолий), но в наше время она представляет собой более широкую политическую платформу. В 2016 году даже была упразднена категория «Незаконные иммигранты», название которой было признано уничижительным. Последовала гневная реакция республиканцев, и впервые в истории палата представителей приняла решение восстановить эту категорию, тем самым лишь упрочив межклассовый барьер.

Неоднозначная ДКД

Общеизвестная десятичная классификация Дьюи (ДКД) так и не прижилась в Библиотеке Конгресса, хотя она и по сей день остается одной из наиболее популярных систем классификации книг в мире, которой пользуются в 135 странах. ДКД получила широкое распространение довольно давно: Мелвил Дьюи возглавлял Библиотеку штата Нью-Йорк с 1888 по 1906 год и большую часть этого времени являлся председателем Американской библиотечной ассоциации. Однако ДКД была порождением своего времени, поэтому неудивительно, например, что нехристианским религиям в классификации уделялось минимальное внимание. Евроцентризм Дьюи подтолкнул библиотеки в Голландии и в некоторых американских штатах к внедрению более гибких и детализированных систем, большинство из которых напоминали организацию книжного магазина. «Дьюи остался в прошлом» – так звучит лаконичный заголовок статьи, недавно опубликованной в одном голландском библиотекарском журнале.

Будь правда о создателе десятичной классификации достоянием общественности, библиотеки отказались бы от нее куда быстрее. На титульном листе моего потрепанного экземпляра биографии Дьюи из бывшей библиотеки Панама-Сити стоит жирная красная печать с надписью «СПИСАНО» – метко сказано. Должно быть, восхищение Мелвилом Дьюи было связано с приписываемым ему колоссальным достижением – изобретением ДКД. Еще в 1577 году мадридский придворный библиотекарь Ариас Монтано попытался создать универсальный каталог, включавший шестьдесят четыре предметные области, все ярлыки были подписаны им вручную. Однако система оказалась столь сложна, что разобраться в этой классификации было под силу лишь самому Монтано. Когда королевский секретарь Антонио Грасьян попытался отыскать с ее помощью какую-то книгу, ему вспомнился «описанный Гесиодом изначальный Хаос», но Монтано был слишком занят аскетическими практиками и сочинением религиозной поэзии, чтобы беспокоиться о мнении Грасьяна. Едва ли можно сказать, что ситуация изменилась в 1855 году, когда приехал библиотекарь Британского музея Фредерик Мэдден. Гигантская библиотека не стала более доступной: она была открыта всего три дня в неделю, исключая дни памяти святых. Внутри Мэдден обнаружил лишь «невежественного монаха», выполнявшего обязанности библиотекаря. Как бы ужасно это ни звучало, но в 1935 году, когда в библиотеке уже работали профессиональные библиотекари, Франко «методично расстрелял» весь коллектив сотрудников.

Некоторые полагают, что Дьюи так же повлиял на хранение знаний, как цифровизация – на развитие звукозаписи: появилась система кодирования при помощи цифр, ставшая математическим посредником между идеями и их аудиторией. В ней нашло отражение маниакальное желание Дьюи доминировать над другими людьми. Цифра 10 была для него путеводной звездой. Он расставлял банки на кухне матери рядами по десять штук, спал по десять часов и предпочитал писать письма длиной в десять страниц. Склонный к левополушарному мышлению, он интересовался языками и свойствами линейных систем. Когда ему было двадцать с небольшим, он начал писать сокращенным, упрощенным до уровня фонетики, похожим на речь ребенка языком, высокомерно полагая, что вскоре его метод приживется по всему миру. Читая его заметки, трудно не выйти из себя – к примеру: «Замичатильный вит с крльца». В более поздние годы он утверждал, что идея десятичной классификации пришла к нему однажды в церкви во время проповеди: «Я фскачил и чуть ни васкликнул – эврика!» На самом деле, как отметил один из его многочисленных недругов Эйнсворт Споффорд, директор Библиотеки Конгресса, Дьюи позаимствовал эту идею у Натаниела Шертлеффа, бостонского библиотекаря, который еще в 1856 году самостоятельно опубликовал труд «Десятичная система организации и администрирования библиотек» (A Decimal System for the Arrangement and Administration of Libraries). (Шертлефф, еще один человек с левополушарным типом мышления, был одержим страстью к систематизации и устранению несовершенств. Он сыграл не последнюю роль в деятельности тайного общества, стремившегося избавить США от иммигрантов и католиков. Своей цели члены этого общества пытались достичь, вымазывая священников в смоле и перьях.) В моем потрепанном экземпляре биографии Дьюи выдвинутое Споффордом обвинение вынесено в сноску – биограф Уэйн Виганд доблестно старается нарисовать образ сколько-нибудь достойного человека. Правда, в конце концов он вынужден признать, что его герой «то и дело проявлял лицемерие».

В 1878 году «безудержное ликование» охватило Колумбийский колледж (ныне Колумбийский университет): именно тогда Дьюи оставил пост университетского библиотекаря. Будучи убежденным протестантом, Дьюи, начав работать в государственной библиотечной службе Нью-Йорка, учредил должность старшего библиотечного инспектора, дабы поощрять лишь чтение той литературы, что наставляет на путь к искуплению: к примеру, выдавать на руки женщинам издания «Декамерона» запрещалось. Тлетворное влияние Дьюи усилилось, когда он стал одним из основателей Американской библиотечной ассоциации. В 1894 году местом проведения ежегодной конференции этой ассоциации стал принадлежащий ему загородный курорт Лейк-Плэсид. Мелвил Дьюи и его жена Энни приобрели это поместье с прилегающей территорией площадью более 40 гектаров, на которых располагались богоугодная библиотека, ферма, поля для гольфа и озеро, чтобы кататься на лодках. Там они могли оберегать и превозносить «благочестие семейной жизни».

Правилами курорта предписывалось участие в хоровом пении гимнов, а «богохульство и пошлости» считались недопустимыми, поэтому танцевать обнявшись было запрещено, женщинам надлежало садиться на лошадь боком и возбранялось курить на людях. Когда Дьюи увидел в списке гостей фамилию одного профессора из Корнеллского университета, ему пришлось с сожалением сообщить тому, что в отеле действует правило «никаких евреев». Как и в тот раз, когда он велел Альберту Харрису, ньюйоркцу еврейского происхождения, отменить забронированный в отеле отпуск с семьей, Дьюи всегда избегал говорить правду о том, что он сам был автором этого правила, и с сожалением сообщал, что его нарушение может оскорбить других гостей. Афроамериканцам разрешалось находиться исключительно в комнатах для прислуги, а представителям рабочего класса вход на территорию отеля был заказан, как и кубинцам или «нуворишам», которые могли проявить «недостаток благовоспитанности». Уму непостижимо, какая атмосфера царила на этом курорте. Есть одна сделанная там фотография Дьюи, где он с ног до головы одет в кожу («Вероятно, этот костюм предназначался для какого-то мероприятия», – невинно и несколько отчаянно предполагает его биограф Виганд).

В основе упомянутой выше процедуры отбора гостей лежали гениальные способности Дьюи к систематизации. В сущности, он изобрел некое подобие десятичной классификации для людей: посетители распределялись на группы, начиная с категории А, куда входили отвечавшие всем требованиям белые англосаксонские протестанты, и заканчивая категорией С (возможен допуск к посещению после дополнительной проверки), также была категория D (определенно требуется навести более подробные справки) и Е, включавшая тех, кому вход в поместье был запрещен.

Правило «никаких евреев», действовавшее на курорте Дьюи, существовало вплоть до 1930-х годов, несмотря на неоднократные требования его упразднить со стороны еврейской общины Нью-Йорка, членов которой, в частности, возмущало, что подобные взгляды разделяет сотрудник муниципальной библиотеки. В 1930 году прагматичный Дьюи назвал «очередные еврейские нападки» на его правила превосходной рекламой своего курорта. В рамках этой маркетинговой кампании он даже пригласил к себе домой (заметьте – не на курорт) лидера движения за права чернокожих Букера Вашингтона.

Решение Дьюи уйти с государственной службы в конце концов оказалось обусловлено его бестактным поведением по отношению к женщинам. Еще в начале 1900-х женщинам приходилось терпеть непрошеные ухаживания с его стороны, однако высокое общественное положение и самоуверенность делали его неуязвимым. К 1930-м годам как минимум девять библиотекарей проявили смелость, выдвинув против него публичные обвинения. Похоже, что Дьюи позволял себе отнюдь не только неподобающие прикосновения: все потерпевшие были либо слишком благовоспитанны, либо чересчур оберегали свою личную жизнь, но никто из них не решался подробно описывать произошедшее, за исключением одной женщины, упомянувшей о «порочности и сексуальной безнравственности, являющихся преступлением с точки зрения закона». В разговоре со следователями она заявила: «Он человек по природе лживый».

Дьюи ушел с государственной службы, избежав какой-либо официальной критики или уголовного преследования. Политическая элита сплотилась вокруг него. Дело по иску на 50 000 долларов, который подала его секретарша, было улажено вне стен суда посредством компенсации в размере 2000 долларов. Миссис Дьюи вступилась за мужа, объясняя его «неподобающее поведение с женщинами» индивидуальной особенностью. Вот слова Дьюи, сказанные в свою защиту, которые мне пришлось перечитать несколько раз, прежде чем я смог должным образом уловить их смысл, а также сквозящее в них поразительное высокомерие: